МЦИРЕК и Ройтман. Часть II.
Весной 1989 года я заканчивал четвертый курс МИРЭА и продолжал довольно интенсивно заниматься ивритом в МИСИСе. Клуб МИСИСа как-то сам собой приказал долго жить, но остаток группы упорно приходил два раза в неделю в пустую незапертую аудиторию на каком-то высоком этаже. Пурим 1989-го года мы отпраздновали в иешиве в Кунцево, а через некоторое время, по-моему еще до Пейсаха, наш учитель уехал в Израиль. Занятия ивритом повисли в воздухе. Приближалось лето.
Два предыдущих лета мы с институтскими друзьями проводили в археологических экспедициях. Но получилось так, что именно на лето 1989-го года планы у нас не сложились. Механики-любители Винов и Нузов оставались в Москве ремонтировать машину, Мишка Гельцер собирался куда-то за границу, я и Левка Сахновский присоединиться к нему никак не могли. В экспедицию записаться мы просто опоздали. Когда мы уже совсем настроились коротать лето в жаркой и пыльной Москве, Левка вдруг рассказал, что на каком-то еврейском концерте (кажется, на канторском концерте в синагоге) он видел Илью Гельцера, раздававшего листовки еврейского трудотряда. За год до того я уже поработал в одном трудотряде, поэтому особого желания записываться в еще один трудотряд у меня не было. Но, не имея других планов, мы с Левкой решили все-таки узнать поподробнее, что за отряд, куда и зачем. Ориентацию перед поездкой проводил Леня Ройтман. Ребята, собравшиеся на ориентацию, мне понравились с первого взгляда. Так, в июле 1989-го года мы с Левкой, в компании ребят и девушек, с которыми мы были практически не знакомы, поехали на поезде "Москва-Калининград" в литовский город Рокишкис.
Рокишкис в 1989 году был маленьким тихим городком, до которого уже докатилась волна националистических преобразований в Литовской тогда-еще-ССР. В городке почти не было русских, все говорили по-литовски, к русским относились как к оккупантам, но к евреям - совершенно лояльно. Нас поселили в каком-то общежитии (кажется, местного ПТУ), дали талоны на продукты, показали, где находится объект, и оставили в покое. Практические все оставшееся время мы были предоставлены сами себе. Мы установили систему дежурств по кухне, мы ходили на работу, мы чуть-чуть пытались учить иврит, мы читали книжки (я, например, привез в Рокишкис книгу "1001 Советский Политический Анекдот", распечатанную на принтере), мы пели песни под гитару, мы развлекались.
Ройтман через пару дней уехал обратно в Москву. Работать нас никто не заставлял, мы сами себя заставляли работать. Местное начальство иногда наведывалось полюбоваться на наши успехи. Думаю, они сами удивлялись настойчивости, с которой мы восстанавливали это Б-гом забытое кладбище. Первые недели мы просто вырубали подлесок, которым заросло все пространство вокруг памятников, позже начали поднимать и закреплять надгробные камни. До Рокишкиса я никогда не видел старого еврейского кладбища. Востряковка в Москве дышала какой-то нееврейской приторностью, ненатуральностью. Кладбище в Рокишкисе было настоящим, не полированным, без оград и изваяний, с надписями только на иврите, со старинными полустертыми, потрескавшимися надгробьями. Мы замешивали цемент, носили бетон, заливали его под камни, расчищали дорожки... Мы разбирали надписи, пытались понять, когда, в какое время жили похороненные на этом кладбище евреи, чем они занимались...
В конце июля рокишскисское начальство постановило выделить нам мясо. За мясом в городскую столовую отправили Мишу Розанцева. Миша принес батон копченой колбасы. Из чего делалась колбаса в Советском Союзе, точно не известно, но не исключено, что в качестве основной составляющей в ней таки присутствовала свинина. Часть ребят отказались есть колбасу. Миша Аронов купил в магазине большую плоскую банку с сельдью иваси, чтобы получить хоть какой-то питательный белок. Никто, кроме него (и меня), противную селедку есть не стал...
В качестве учителя иврита к нам откомандировали любавического хасида реба Мойше Нудельмана. Не помню, чтоб кто-то упорно заучивал алеф-бет, для обучения у реба Мойше были только религиозные книги. Но многие из нас в Рокишкисе впервые узнали, что такое настоящий "Шаббат", что такое "кашрут", что такое соблюдение еврейских традиций. На тот момент никто из ребят не принимал все это всерьез. Нам было весело, свобода кружила голову, совсем не хотелось уезжать домой.
Лагерная "смена" подходила к концу, но идея расставания насовсем как-то не лезла никому в голову. Ройтман приехал нас забирать перед Тиша б'Ав. 9 августа, в канун поста, мы двинулись из Рокишкиса в Вильнюс на местном междугородном автобусе. На пересадке, кажется в Паневежисе, мы не успели поесть, и приехали в вильнюсский лагерь уже после начала поста. В Вильнюсе тоже был еврейский молодежный отряд, никакого отношения к московскому МЦИРЕКу не имевший. Ребята из вильнюсского отряда с удивлением смотрели на голодных усталых "рокишкисцев", более полутора суток державшихся без еды и питья.
Большинство рокишкисцев в Москве не потеряли между собой связь. Леня Ройтман в начале осени арендовал для МЦИРЕКа полуподвальное помещение в кинотеатре "Буревестник" на Добрынинской. Там открыли Мцирековскую библиотеку, секретаршей и библиотекарем Леня посадил Машу Вурман. Когда бы ты не пришел в "Буревестник", Машка всегда была там, вокруг нее крутились ребята и девчонки, обязательно заходил кто-то из знакомых. Постепенно в МЦИРЕКе начали собираться молодежные тусовки, организовываться культурные и развлекательные мероприятия. Народу становилось все больше. Мой круг друзей постепенно менялся, старые знакомые уезжали, новые знакомые появлялись.
Со многими ребятами я продолжал общаться после Рокишкиса. Шломо Ворович бросил пединститут и ушел в хабадскую иешиву, сейчас раввин в Торонто. Машка Вурман тоже ушла из института, работала в МЦИРЕКе, в 1991 уехала в Израиль, через пару лет вышла замуж за Леню Ройтмана. Ритка Фролова закончила МИИТ, сейчас, кажется, живет в Москве. Миша Аронов бросил мединститут, женился, уехал в Израиль. Юля Зак закончила институт, с 1991 в Бостоне. Наташа Кирштейн тоже закончила институт, осталась жить в Москве. Шурик Иткин закончил МИРЭА, женился на Наташке Кирштейн, потом развелся, уехал в Израиль, стал религиозным. Люда Зальцман и Рома Барштейн уехали в Штаты, живут в Принстоне. Левка Сахновский уехал в Израиль за полгода до окончания МИРЭА, живет в Хайфе. Боря Кособурд, Соня Гантман, Алина Финкель, Юля Менделевич, Инна и Юля Рабинович, Миша Розанцев - в Израиле. Оксана Меламед где-то в Штатах. Все остальные, если о ком-то забыл упомянуть, думаю, в Израиле. Ну, а обо мне вы и так все знаете.
Два предыдущих лета мы с институтскими друзьями проводили в археологических экспедициях. Но получилось так, что именно на лето 1989-го года планы у нас не сложились. Механики-любители Винов и Нузов оставались в Москве ремонтировать машину, Мишка Гельцер собирался куда-то за границу, я и Левка Сахновский присоединиться к нему никак не могли. В экспедицию записаться мы просто опоздали. Когда мы уже совсем настроились коротать лето в жаркой и пыльной Москве, Левка вдруг рассказал, что на каком-то еврейском концерте (кажется, на канторском концерте в синагоге) он видел Илью Гельцера, раздававшего листовки еврейского трудотряда. За год до того я уже поработал в одном трудотряде, поэтому особого желания записываться в еще один трудотряд у меня не было. Но, не имея других планов, мы с Левкой решили все-таки узнать поподробнее, что за отряд, куда и зачем. Ориентацию перед поездкой проводил Леня Ройтман. Ребята, собравшиеся на ориентацию, мне понравились с первого взгляда. Так, в июле 1989-го года мы с Левкой, в компании ребят и девушек, с которыми мы были практически не знакомы, поехали на поезде "Москва-Калининград" в литовский город Рокишкис.
Рокишкис в 1989 году был маленьким тихим городком, до которого уже докатилась волна националистических преобразований в Литовской тогда-еще-ССР. В городке почти не было русских, все говорили по-литовски, к русским относились как к оккупантам, но к евреям - совершенно лояльно. Нас поселили в каком-то общежитии (кажется, местного ПТУ), дали талоны на продукты, показали, где находится объект, и оставили в покое. Практические все оставшееся время мы были предоставлены сами себе. Мы установили систему дежурств по кухне, мы ходили на работу, мы чуть-чуть пытались учить иврит, мы читали книжки (я, например, привез в Рокишкис книгу "1001 Советский Политический Анекдот", распечатанную на принтере), мы пели песни под гитару, мы развлекались.
Ройтман через пару дней уехал обратно в Москву. Работать нас никто не заставлял, мы сами себя заставляли работать. Местное начальство иногда наведывалось полюбоваться на наши успехи. Думаю, они сами удивлялись настойчивости, с которой мы восстанавливали это Б-гом забытое кладбище. Первые недели мы просто вырубали подлесок, которым заросло все пространство вокруг памятников, позже начали поднимать и закреплять надгробные камни. До Рокишкиса я никогда не видел старого еврейского кладбища. Востряковка в Москве дышала какой-то нееврейской приторностью, ненатуральностью. Кладбище в Рокишкисе было настоящим, не полированным, без оград и изваяний, с надписями только на иврите, со старинными полустертыми, потрескавшимися надгробьями. Мы замешивали цемент, носили бетон, заливали его под камни, расчищали дорожки... Мы разбирали надписи, пытались понять, когда, в какое время жили похороненные на этом кладбище евреи, чем они занимались...
В конце июля рокишскисское начальство постановило выделить нам мясо. За мясом в городскую столовую отправили Мишу Розанцева. Миша принес батон копченой колбасы. Из чего делалась колбаса в Советском Союзе, точно не известно, но не исключено, что в качестве основной составляющей в ней таки присутствовала свинина. Часть ребят отказались есть колбасу. Миша Аронов купил в магазине большую плоскую банку с сельдью иваси, чтобы получить хоть какой-то питательный белок. Никто, кроме него (и меня), противную селедку есть не стал...
В качестве учителя иврита к нам откомандировали любавического хасида реба Мойше Нудельмана. Не помню, чтоб кто-то упорно заучивал алеф-бет, для обучения у реба Мойше были только религиозные книги. Но многие из нас в Рокишкисе впервые узнали, что такое настоящий "Шаббат", что такое "кашрут", что такое соблюдение еврейских традиций. На тот момент никто из ребят не принимал все это всерьез. Нам было весело, свобода кружила голову, совсем не хотелось уезжать домой.
Лагерная "смена" подходила к концу, но идея расставания насовсем как-то не лезла никому в голову. Ройтман приехал нас забирать перед Тиша б'Ав. 9 августа, в канун поста, мы двинулись из Рокишкиса в Вильнюс на местном междугородном автобусе. На пересадке, кажется в Паневежисе, мы не успели поесть, и приехали в вильнюсский лагерь уже после начала поста. В Вильнюсе тоже был еврейский молодежный отряд, никакого отношения к московскому МЦИРЕКу не имевший. Ребята из вильнюсского отряда с удивлением смотрели на голодных усталых "рокишкисцев", более полутора суток державшихся без еды и питья.
Большинство рокишкисцев в Москве не потеряли между собой связь. Леня Ройтман в начале осени арендовал для МЦИРЕКа полуподвальное помещение в кинотеатре "Буревестник" на Добрынинской. Там открыли Мцирековскую библиотеку, секретаршей и библиотекарем Леня посадил Машу Вурман. Когда бы ты не пришел в "Буревестник", Машка всегда была там, вокруг нее крутились ребята и девчонки, обязательно заходил кто-то из знакомых. Постепенно в МЦИРЕКе начали собираться молодежные тусовки, организовываться культурные и развлекательные мероприятия. Народу становилось все больше. Мой круг друзей постепенно менялся, старые знакомые уезжали, новые знакомые появлялись.
Со многими ребятами я продолжал общаться после Рокишкиса. Шломо Ворович бросил пединститут и ушел в хабадскую иешиву, сейчас раввин в Торонто. Машка Вурман тоже ушла из института, работала в МЦИРЕКе, в 1991 уехала в Израиль, через пару лет вышла замуж за Леню Ройтмана. Ритка Фролова закончила МИИТ, сейчас, кажется, живет в Москве. Миша Аронов бросил мединститут, женился, уехал в Израиль. Юля Зак закончила институт, с 1991 в Бостоне. Наташа Кирштейн тоже закончила институт, осталась жить в Москве. Шурик Иткин закончил МИРЭА, женился на Наташке Кирштейн, потом развелся, уехал в Израиль, стал религиозным. Люда Зальцман и Рома Барштейн уехали в Штаты, живут в Принстоне. Левка Сахновский уехал в Израиль за полгода до окончания МИРЭА, живет в Хайфе. Боря Кособурд, Соня Гантман, Алина Финкель, Юля Менделевич, Инна и Юля Рабинович, Миша Розанцев - в Израиле. Оксана Меламед где-то в Штатах. Все остальные, если о ком-то забыл упомянуть, думаю, в Израиле. Ну, а обо мне вы и так все знаете.