С. Варшавский и Б. Рест "Подвиг Эрмитажа" - ч. 11.
С. Варшавский, Б. Рест. Подвиг Эрмитажа. Советский художник. Л., 1969.
Государственный Эрмитаж в годы Великой Отечественной войны
Глава 11 ( к содержанию)
«Говорит Ленинград...»
Незнакомые голоса, доносившиеся из репродуктора, были голосами ленинградцев, и уже одно это взволновало свердловских эрмитажников. Затем они услышали голос Орбели:
- «...Через несколько часов кремлевские куранты пробьют полночь. Пусть же наступающий 1942 год станет годом наших побед над фашистскими варварами, вторгнувшимися на священную землю нашей советской Родины!»
Ленинград... Эрмитаж...
Диктор объявил, что передача закончена. Надо было собираться на ночные дежурства.
В трех домах на трех свердловских улицах стояли две с половиной тысячи эрмитажных ящиков. Дежурные, сменяясь, пожелали друг другу скорейшего возвращения в Ленинград, счастливого Нового года.
«24.00. Обход помещений, - записал в журнале дежурный по зданию Картинной галереи. - Все в порядке».
«24.00. Все в порядке», - записал дежурный по зданию Антирелигиозного музея на площади Народной мести. И такую же запись сделал в новогоднюю полночь дежурный по зданию костела: «24.00. Все в порядке».
С той сентябрьской ночи, когда Левинсон-Лессинг сообщал в Ленинград, что эвакуированные вещи размещены, наконец, в трех предоставленных Эрмитажу зданиях, мало что изменилось в жизни Свердловского филиала. Небольшой коллектив, на который была возложена государственная задача сохранения эрмитажных сокровищ, пополнился двумя ответственными хранителями - в начале ноября воздушным путем прибыли из Ленинграда профессора М.Э. Матье и И.М. Лурье. В Свердловске находились теперь - каждый при своих вещах - руководители всех четырех отделов музея - заведующий отделом первобытной культуры А.А. Иессен, заведующий отделом античного мира А.А. Передольская, заведующий отделом Востока И.М. Лурье и возглавлявший филиал заведующий отделом истории западноевропейского искусства В.Ф. Левинсон-Лессинг. «Наличие в филиале значительного числа ответственных хранителей музейного имущества и ряда реставраторов, - писал В.Ф. Левинсон-Лессинг, - обеспечивало надлежащий контроль за состоянием музейных памятников. Задача эта усложнялась, однако, условиями размещения имущества».
Ящики по-прежнему стояли в страшной тесноте, ящик на ящике, длинными, уходящими под потолок штабелями, отделенными друг от друга узкими проходами. Правила музейного хранения требовали систематической проверки состояния вещей, выборочных контрольных вскрытий, а к ящикам по-прежнему не подойти, не подступиться. Хозяева города не спорили с профессором Левинсоном-Лессингом, соглашались с товарищем Смирновой*, секретарем партийной организации филиала: Эрмитажу, разумеется, необходимо еще одно помещение, но где, где его взять? Сызнова назывались ветхое складское строение на краю города, бездействующая церквушка на кладбище. Как-то осенью эрмитажники, уже освоившиеся в Свердловске, присмотрели подходящее здание невдалеке от Картинной галереи, занятое магазинами и конторами, и в жилищных инстанциях одобрили план их переселения, разработанный ленинградскими искусствоведами. Но, прежде чем подписать соответствующее постановление, товарищ, ведавший в городе нежилым фондом, пришел в Картинную галерею, чтобы лично осмотреть оказавшийся в Свердловске знаменитый Эрмитаж. И тут решающую роль сыграл чисто психологический фактор: жилищный начальник увидел не картины великих живописцев, не статуи великих скульпторов, а ящики, самые обыкновенные ящики. Здание, облюбованное эрмитажниками, он признал чересчур хорошим для склада. Речь снова пошла о ветхом строении в окраинном тупике и о кладбищенской церкви.
* Дарья Ивановна Смирнова - старший реставратор по металлу.
Все осталось по-старому. Ящики продолжали стоять, как они были расставлены в начале осени. На каждом ящике шифры отделов Эрмитажа и броские надписи на бортах: «Верх», «Низ», - но всегда ли с этими надписями считались грузчики, внося и вынося вещи из вагонов? Ни у кого не могло быть уверенности, что в ящиках ничто не перебито при погрузках и разгрузках; никто не мог сказать, как перенесли Рубенсы и Тицианы жаркую духоту бронированного вагона, раскаленного июльским солнцем; никому не было известно, как отразились на музейных вещах колебания температуры и влажности в осенние месяцы. Одна надежда, что толстые доски, стружка, вата, фанера и клеенка добротной упаковки оберегли вещи от механических повреждений в дороге и предохранят их здесь, в зданиях филиала, от вредных температурных и атмосферных воздействий.
«Хранение предметов в упакованном состоянии, - писал В.Ф. Левинсон-Лессинг в статье «В глубоком тылу», - представляло несомненные преимущества, так как сама упаковка оказывала некоторое предохраняющее действие, смягчая колебания температурного режима и защищая памятники от непосредственного атмосферного воздействия. Но в то же время упаковка не давала возможности держать музейные памятники под постоянным наблюдением, как это имеет место в обычных условиях музея, и могла препятствовать поэтому в отдельных случаях своевременному проведению срочных профилактических мероприятий».
Рассредоточить ящики, расставить их так, чтобы к каждому открылся свободный доступ, оказалось невозможным, но нельзя было долее откладывать и контрольные вскрытия. С конца года принялись вскрывать то один ящик, то другой, и всякий раз этому предшествовали длительные и сложные маневры среди ящичных штабелей. В Ленинграде, когда Эрмитаж эвакуировался, тяжести переносили здоровые и сильные парии в матросских робах; теперь, на Урале, не было таких славных помощников, приходилось рассчитывать только на себя, на свои руки, на свои плечи. Все делали сами музейные хранители, ученые и реставраторы, небольшая группа женщин и еще меньшая группа далеко не молодых мужчин.
«Силенок у нас было мало, но быстро выработались навыки и ловкость, - рассказывает старший научный сотрудник Зинаида Владимировна Зарецкая, в годы войны ученый секретарь Свердловского филиала. - Любое контрольное вскрытие требовало перестановки тяжелых ящиков, и мы стаскивали их сверху, чтобы добраться до стоящих ниже, растаскивали в стороны, волокли обратно, и опять с натугой, всей артелью, поднимали на самое верхотурье».
Первым делом были вскрыты несколько ящиков в Особой кладовой. Полотна Рембрандта невредимы, ничего в пути не приключилось ни с Леонардо, ни с Рафаэлем. По одному, по два ящика вскрыли и в других залах Картинной галереи. «Общее состояние всех проверенных памятников удовлетворительное, - сообщил В.Ф. Левинсон-Лессинг в Ленинград о результатах первых контрольных вскрытий. - В частности, следует отметить удовлетворительное состояние картин Рембрандта... Не было ни одного случая повреждения памятников - как при перевозке, так и в новых условиях хранения. На некоторых раскопочных бронзах (из собрания отдела истории первобытной культуры) и медных монетах обнаружены выцветы солей - явление, неоднократно наблюдавшееся на ряде аналогичных предметов в условиях их обычного хранения... Раскопочная бронза (с выцветами) подвергнута чистке, налет удален, в отдельных случаях предметы подвергнуты кипячению, памятники взяты под специальное наблюдение».
Грянули морозы. В неотапливаемое здание костела зимние холода проникли беспрепятственно, но и в залах Антирелигиозного музея печи не могли оказать морозам серьезного сопротивления - запасы дров кончились. Только в Картинной галерее, где было центральное отопление, удавалось удерживать ртутные столбики психрометров на уровне, допустимом для большинства категорий музейных вещей. Достигнуть этого было тоже нелегко. Угольная проблема для филиала становилась из месяца в месяц все более острой и, экономя дефицитный уголь, пришлось даже пойти на снижение температуры в залах Картинной галереи до +7°, +8°. Левинсон-Лессинг указывал в одном из своих писем в Ленинград:
«По-прежнему продолжаются неурядицы с топливом. Приходится делать непрерывные усилия, чтобы не быть вынужденными остановить котлы. Этого мы, конечно, не допустим, но приходится перебиваться буквально изо дня в день, подвозя топливо каждые 2-3 дня малыми партиями».
С хлопот об угле начинался рабочий день профессора Левинсона-Лессинга. А историк византийского искусства Алиса Владимировна Банк, возложившая на себя обязанности машинистки филиала, каждое утро пристраивалась на лестничной площадке за одним из ящиков с личными книгами Пушкина и прилежно перепечатывала на расхлябанной машинке очередные патетические воззвания в Гортоп.
В последнюю минуту всегда приходил грузовик с углем. Все было опять в порядке - на два-три дня. Ртутный столбик во всех залах главного хранилища никогда не падал ниже +7°. Процент относительной влажности оставался в пределах допустимых норм.
«24.00, - записал в журнале дежурный по Картинной галерее в ночь на 1 января 1942 года. - Обход помещений. Все в порядке».