Сказка о Бильде. Бегство 3
Бегство 3. Из деревни
Покинув Город, первое время Бильда была радостна и благодушна.
Она восхищалась маленькими птичками, щебетавшими в небе, вдыхала полной грудью воздух, и одобрительно взирала на сельские поля и домики, простиравшиеся по сторонам от дороги. Дорога, на которую они вышли, была характерного желтого цвета, за что жители ее так и прозвали «Желтая дорога». Нельзя сказать, чтобы на дороге было оживленно. Утром сестрам навстречу попался караван из десятка груженых животных да десятка людей-сопровождающих. Потом их догнал селянин на телеге. С ним рядом они долго шли, беседуя о том, о сем, он же и предложил сестрам свернуть к селу на пригорке, с тем чтобы отобедать там и переждать полдневную жару.
Сельская таверна произвела на Бильду самое благоприятное впечатление. Хотя по меркам Города денег у сестер было мало, однако в деревне они почувствовали себя богачами и заказали все самое лучшее. После великолепного обеда сестры полюбовались на местную ярмарку, хотя Бильда и нашла изделия несколько примитивными. Дневной сон освежил их, и с новыми силами они двинулись дальше. Единственное, что омрачало их будущее, то что местные жители не ведали в этом направлении никаких гор. «Селяне сами не знают ничего про горы. Откуда ж им знать? Деревня она и есть деревня,» - бурчала под нос Бильда.
Дальнейшее путешествие проистекало неторопливо и скучновато. Погода стояла хорошая. Постоялые дворы встречались три раза в день, и кормили здесь сытно и недорого. Однако кроме как идти, есть и спать, других развлечений не предвиделось. К концу второго дня Бильда начала хмурится, а на третий день лицом уже напоминала грозовую тучу. Неизвестно к чему бы привело ее плохое настроение, но тут к вечеру сестры достигли деревеньки, в которой явно что-то праздновали. Издалека слышна была музыка и лихое топанье танцующих. На главной, и единственной, площади горел костер, и развернулось народное гулянье. Двери в трактир были распахнуты настежь, так что было видно, как там разносят по столикам глиняные кружки с обильной пивной пеной.
- Эй, заходите, путники! Сегодня у нас пиво бесплатно!
- Пойдем, - заторопилась Влада. - Выпьем, потанцуем. Что-то я уже заскучала в нашем походе. А здесь гляди-ка, как народ веселится.
- Не верю я в бесплатное пиво. Неспроста это. - Однако в трактир Бильда направилась торопливо, возможно прикидывая, что бесплатное пиво может и кончиться. В чем-то она была права. Все то время, пока подруги пробирались между столиками, усаживались, осведомлялись о местных обычаях, и заказывали даровое пиво, с лица Бильды не сходило мрачное и подозрительное выражение.
Запыхавшийся трактирщик принес им две пузатые кружки, и между делом намекнул, что «все остальное сегодня, как и обычно, стоит денег, поскольку у него, трактирщика, нет желания идти по миру с протянутой рукой, а если кому вздумается деньги без счета тратить, как вот почтенному Джонсону, так это его личное дело, хотя конечно и приятное для «обчества», так ведь Джонсон - он со странностями, а вон он за столиком слева от дверей, поклон ему наш большой, а меня уж кличут, не обидьтесь, гости дорогие…»
За столиком у двери располагался довольно пожилой человек, изрядно заросший некогда черной, а теперь седой «шерстью» - иначе эту растительность назвать язык не поворачивался. Несмотря на возраст, его тело выглядело сухощавым и мускулистым. Влада, которая уставилась на него во все глаза, с удивлением узнала в его одежде такую же полевую форму, как та, что они нашли в подземке. На сестрах и сейчас была эта, удобная и практичная в походе, экипировка. Вот только у «почтенного Джонсона» все нашивки были на месте.
«Вляпались!» - с ужасом подумала Влада, когда взгляд хмурого Джонсона зацепился за них, и более уже не отпускал. Своим мрачным видом Джонсон мог поспорить с Бильдой, и решительно отличался от празднующих селян. «Как странно», - думала Влада, - «он их поит, а сам словно на похоронах. Но, похоже, сейчас мы что-то узнаем». А трактирный слуга уже бежал к ним с приглашением от почтенного Джонсона пересесть к нему за столик и быть его личными гостями.
Бильда, недовольная всем на свете, опустилась на предложенное место и тяжело уставилась на Джонсона. Тот кивнул и быстренько разлил по стаканам прозрачную жидкость из стоящей перед ним здоровенной бутыли. «Они друг друга понимают,» - восхитилась Влада, а потом временно перестала интересоваться окружающим миром, потому что в стакане, из которого она неосторожно глотнула, был самый ядреный самогон в мире, по крайней мере, ей показалось именно так. Когда она отдышалась, разговор был уже в разгаре, несмотря на то, что Бильда стойко молчала, и только лицом покраснела от выпивки.
- Спасибо, что пришли, - негромко говорил Джонсон, глядя не на них, а скорее в свое отражение в полупустой бутылке.- Нечасто вы заходите в поселок. Да и правильно. Нечего людей лишний раз пугать.
- Вы я вижу из союзников… Да, в те времена мы еще сражались вместе… Очищали Город от чудовищ… Вы тогда славно прикрывали огнем нас, пехоту… Так выпьем за героев! Тогда еще мы были героями… Это потом нас поделили на палачей и жертв, но это позже… а сегодня хорошо, что пришли союзники. Значит, будем праздновать победу. Выпьем за победу! Я вообще часто что-нибудь праздную.
-А народец здесь смешной, - тут он еще понизил голос и захихикал в стол, - Они же ничего не помнят! И как наши их уничтожали, как ваши за них умирали, тоже не помнят. Смешно, правда? Война, дескать, была, и все. Так что я здесь герой.
- А ведь я точно герой. Я ж в трех кампаниях участвовал, и всегда наша часть была впереди. Первый удар мы наносили, и первыми удар принимали. Смертники. Из нашей части треть всего оставалась после боя… А я выжил. Так что давайте за меня. Вам все равно, а мне приятно.
- Хотя лучше мне было словить дурную пулю, и не видеть той пакости, которая после началась. Когда моих ребят свои же в спину били. Ну и что, что они дурные. Как воевать - так пригодились, а как война кончилась, так всех в расход пустили. Сволочи! Чтоб им сдохнуть!
- Меня-то не тронули. Я ведь к тому времени офицер был и гражданство имел. Да только таких, как я, два десятка набралось - не больше.
-А потом, еще до зимы [1], мы начали умирать. Наверно, я последний остался. Один.
По мере убывания жидкости в бутыли, речь его становилась все отрывистее, и все пламеннее.
-Ты!, - уже не говорил, а хрипел Джонсон, - выпей со мной… За тех, кто здесь лежит… Я один выжил! А эти живут и не знают… Празднуют… А я один... А они все здесь лежат… И никто не помнит… Кроме меня…
Хотя Влада лишь делала вид, что пьет эту отраву, все же через пару часов вокруг нее уже изрядно шатался трактир. На Бильду вообще было страшно смотреть, поскольку она уже, как предки-гномы, впала в состояние окаменения, только опрокидывала в рот очередной стакан, и продолжала смотреть вокруг широко открытыми стеклянными глазами, вроде бы уже и не моргая.
«Надо принять меры!», - подумала Влада и рывком встала, для начала ухватившись за сестру. Утвердившись на ногах, она пробормотала извинения, и потащила Бильду в сторону выхода. В спину им продолжал бубнить их новый знакомец, проявляя недюжинную устойчивость к алкоголю.
У дверей подругам попался местный вышибала. Оценив состояние сестер, он сочувственно поцокал языком, и ненавязчиво направил их в сторону сенного сарая, откуда уже раздавались звуки храпа упившихся гостей праздника.
Утром подруг разбудил взрыв. «Не самое лучшее начало дня», - решила Влада, судорожно продирая глаза и осторожно выглядывая из сарая. На пустой утренней площади стоял стул. На стуле сидел их вчерашний собеседник - «почтенный Джонсон», с виду ничуть не трезвее вчерашнего. Он задумчиво смотрел на Желтую дорогу, с которой сестры вчера свернули, чтобы добраться в деревню, и курил. Потом меланхолически достал из кармана гранату, посмотрел на нее, и вдруг, привстав, ловко запустил ее вниз под гору. Граната легла в придорожную канаву и немедленно взорвалась. Бабах! В ответ в деревне залаяли собаки, заорали козы и прочая живность. Крестьянин, неторопливо пересекавший улицу, недовольно покосился на Джонсона и крутанул пальцем у виска.
-Пойдем-ка мы отсюда, - сказала Бильда.
-Куда?
-Куда угодно, лишь бы подальше. И огородами, огородами!
[1] О Зиме здесь речи не будет.