Проблема ложных заявлений о сексуальном насилии
При любой попытке обсуждения проблемы сексуального насилия приходится постоянно сталкиваться со всеобщей убежденностью в повальном характере проблемы ложных заявлений об изнасиловании. Перевод статьи, приведенной ниже - попытка хотя бы отчасти развеять существующие мифы и дать более точное представление о том, что представляют из себя ложные заявления на самом деле. Эта статья была написана по заказу Исследовательского института американской прокуратуры (American Prosecutors Research Institute) и предназначена для работников прокуратуры, ведущих дела о сексуальном насилии. Она написана на основе текста лекций, разработанных К. Лонсвэй и Дж. Арчембо для курсов профподготовки работников полиции и прокуратуры, а также работы Д. Лисака, посвященной проблеме распространенности ложных заявлений. Полный текст статьи на английском можно найти здесь.
Предупреждение: в связи с ограничениями, накладываемыми русским языком, предсталяется невозможным употребление нейтральных слов и окончаний глаголов, которое бы позволило генерализировать пол лица, совершившего насилие и жертвы. Учитывая вполне очевидные закономерности, характерные для данного вида преступлений, в переводе этого текста жертва будет описываться как женщина, а преступник как мужчина, хотя в реальности возможно и другое.
Все выделения в тексте мои - void_hours
Проблема ложных заявлений о сексуальном насилии: Движемся к успешному расследованию и судебному процессу по делам сексуального насилия, совершенного знакомым жертвы
Авторы: Доктор Кимберли Эй Лонсвэй (Kimberly A. Lonsway), сержант (в отставке) Джоанна Арчембо (Joanne Archambault), доктор Дэвид Лисак (David Lisak)
Проблема ложных заявлений является, возможно, одним из наиболее серьезных препятствий в деле расследования и успешного судебного процесса по делам, возбужденным по заявлению о сексуальном насилии, особенно в случаях, когда преступник знаком с жертвой. Мы начнем данную статью обзором исследований частоты ложных заявлений и затем перейдем к обсуждению некоторых проблем, ставших источником распространенных в обществе представлений и заблуждений относительно этого вопроса.
Какой процент заявлений о сексуальном насилии является ложными заявлениями?
Один из вопросов, который мы чаще всего задаем во время курсов по подготовке специалистов - а также просто в личных разговорах - это какова, по мнению слушателей, частота заявлений о сексуальном насилии. Разные исследования приводят радикально различные данные о распространенности этого явления. Так, статья, дающая исчерпывающий обзор исследований этой проблемы, указывает на то, что оценочные данные в них варьируют от 1.5% до 90%. (Rumney, 2006). Однако очень немногие из этих оценок основаны на исследовательской работе, которую можно было бы назвать заслуживающей доверия. Большая часть из них является по существу опубликованными мнениями их авторов, основанными либо на личном опыте, или на несистематичном критическом анализе, не предоставляющим информации, которая позволила бы оценить достоверность и обоснованность исследования.
В наиболее известном и чаще всего цитируемом исследовании этой темы профессор Юджин Канин (1994) предоставил данные, согласно которым 41% из 109 заявлений об изнасиловании, зарегистрированных на протяжении 9 лет в небольшом полицейском округе, оставшемся неизвестным, были признаны ложными. Однако классификация заявления как ложного производилось исключительно по решению следователя и не было фактически проверено самим исследователем или кем-нибудь другим. Как Лисак (2007) пишет в своей статье, опубликованной в Sexual Assault Report
Канин даже не делает попытки систематизировать свой собственный «анализ» полицейских отчетов - например, перечислить факты, которые позволили ему оценить адекватность критериев, на основании которых делалось заключение о ложности заявления. Помимо этого, Канин не предоставляет никаких доказательств попытки сверить свои результаты с результатами анализа другого независимого исследователя, что подтвердило бы достоверность его работы.
Это нарушает главное правило проведения исследований - правило, позволяющее быть уверенным в том, что полученные результаты не являются простым отражением предубеждений исследователя. (стр.2)
Другими словами, у нас нет возможности проверить, был ли этот 41% классифицирован как ложные заявления в результате личных представлений и предубеждений следователя без проведения какого бы то ни было следствия. Это опасение усугубляется тем фактом, что обычной практикой этого полицейского участка было «настойчиво предложить проверку на детекторе лжи» для всех заявителей и подозреваемых (Канин, 1994, стр. 82). Собственно, практика использования детектора лжи «была отвергнута и во многих случаях запрещена законом из-за запугивающего воздействия на жертву (Лисак, 2007, стр. 6). Проблема заключается в том, что, сталкиваясь с очевидным скептицизмом со стороны следователя и пугающей перспективой пройти проверку на детекторе лжи, пострадавшие очень часто отказываются от своих обвинений. И в то же время такой отказ не означает, что заявление было ложным.
На самом деле определить, является ли заявление об изнасиловании ложным, можно только на основании результатов тщательного и подкрепленного доказательствами расследования.
Вследствие этих и других серьезных проблем в «исследовании», статья Канина может рассматриваться только как «провокативная статья-мнение, а не научно обоснованное исследование проблемы ложных заявлений в изнасиловании. И она уж точно не должна использоваться как научно подтвержденная оценка частоты ложных обвинений» (Лисак, 2007, стр.1).
Для сравнения, при проведении более методологически тщательных исследований, оценка процента ложных заявлений сходится к диапазону 2-8%.
Так, например, в исследовании, проводившемся в восьми разных сообществах США в рамках проекта «Изменим мир к лучшему» или MAD (“Making a Difference”), были собраны данные по всем заявлениям о сексуальном насилии, зарегистрированным правоохранительными органами за период в 18-24 месяца. Из 2,059 рассмотренных дел, 140 (7%) были классифицированы как ложные. Следует также отметить, что был предпринят ряд мер по обеспечению достоверности и валидности исследования. Во-первых, всем полицейским участкам, принимающим участие в проекте, были предоставлены курсы профподготовки, а также техническая помощь на постоянной основе для обеспечения использования ими корректных критериев для определения ложных заявлений. Помимо того, проводились проверки случайных выборок дел на наличие в них ошибок.
На сегодняшний день проект MAD является единственным исследованием распространенности ложных заявлений об изнасиловании, проведенным в США. Поэтому подтверждение результатов, полученных в ходе этого проекта, можно получить только из исследований, проведенных вне США.
Так, Кларк и Льюис (Clark and Lewis), 1997, изучили архив из всех 116 дел, возбужденных по заявлению об изнасиловании Управлением столичной полиции города Торонто в 1970 г. В результате они сделали заключение, что только семь дел (6%) были возбуждены по ложному заявлению. Также было найдено пять других заявлений, написанных не самой жертвой, а кем-то из ее близких (например, родственником или бойфрендом), которые исследователи посчитали ложными.
Грейс, Ллойд и Смит (1992) провели подобный анализ всех 384 заявлений об изнасиловании, зарегистрированных в Англии и Уэлсе в первом квартале 1985 года. После пересмотра архива, отчетов судмедэкспертизы и показаний пострадавших и подозреваемых, 8.3% были определены как ложные заявления. Это исследование было проведено по заказу Министерства внутренних дел Великобритании.
Другое подобное исследование было организовано Министерством внутренних дел Великобритании в 1996 году (Хэррис и Грейс, 1999 (Harris & Grace)). На этот раз было проанализировано 438 дел, данные которых были дополнены небольшим числом опросов жертв сексуального насилия и работников уголовной юстиции. Однако, в этом случае определение ложности заявления выполнялось только полицией. Поэтому неудивительно, что на этот раз оценка количества ложных заявлений (10.9%) была выше, чем в предыдущих исследованиях, которые были выполнены с соблюдением специально разработанной методологии систематической оценки количества ложных заявлений.
Самое масштабное и наиболее тщательное исследование в этой области на сегодняшний день - это третья исследовательская работа, выполенная по заказу британского Министерства внутренних дел (Келли, Ловетт и Риган, 2005 (Kelly, Lovett, & Regan)) [полный текст исследования на английском языке можно найти здесь - void_hours]. Был проведен анализ 2,643 заявлений о сексуальном насилии, зарегистрированных полицией в течение 15 лет (конечные решения по которым были неизвестны самим исследователям). Из них 8% были классифицированы самой полицией как ложные. Однако исследователи заметили, что в некоторых случаях подобные решения основывались исключительно на личном мнении следователей, которые приходили к подобному заключению на основании психического заболевания потерпевшей, противоречивых показаний, злоупотреблении спиртным или наркотиками потерпевшей. Таким образом, в этих случаях признание заявления ложным было сделано с нарушением полицейских инструкций. По этой причине исследователи дополнили информацию из полицейского архива собранными ими данными, включающими в себя отчеты экспертов-криминалистов, анкеты, заполненные следователями, материалами допросов потерпевших и социальных работников, представляющих потерпевших и анализом содержания показаний жертвы и свидетелей. Затем они провели оценку каждого дела, используя официальные критерии для установления ложных заявлений, которые гласят, что для признания заявления ложным следствие должно получить либо «ясное и заслуживающее доверие признание со стороны заявителя», или «веские фактические доказательства» (Келли, Ловетт и Риган, 2005). С применением этого анализа, процент ложных заявлений снизился до 2.5%.
Наконец, другое широкомасштабное исследование было проведено в Австралии, которое основывалось на 850 заявлении об изнасиловании, зарегистрированных полицией Виктории между 2000 и 2003 гг. (Хинан и Мюррей, 2006 (Heenan & Murray)). Используя как количественный, так и качественный методы, исследователи провели анализ 812 дел, которые содержали достаточно информации для вынесения обоснованного решения. В результате этого анализа было установлено, что только 2.1% заявлений можно было классифицировать как ложные. Всем заявителям, чьи заявления были признаны сфабрикованными, были предъявлены или угрожалось предъявить обвинения в ложном заявлении в полицию.
Реалистичная и фактично доказуемая оценка процента ложных обвинений в изнасиловании в 2-8% показывает, что американцы драматически преувеличивают частоту этого явления. Несложно догадаться, почему это происходит. Например, все мы были свидетелями того, как средства массовой информации представляют жертв изнасилования в случаях, когда обвиняемый является звездой спорта или культуры. Эти примеры показывают, насколько нам как обществу легче поверить словам обвиняемого (особенно если он уважаем и почитаем обществом) и одновременно обвинять и чернить репутацию жертвы.
Эта тенденция преувеличивать процент ложных заявлений вносит элемент пристрастности и в процессы проведения следствия и судопроизводства, поскольку заставляет нас сомневаться в правдивости жертвы и доверять подозреваемому. Это проявляется особенно ярко в случаях, когда поведение жертвы представляется рискованным или проблемным и если подозреваемый считается «славным парнем», совершенно не похожим на стереотипные представления общества о том, как выглядит насильник. Мы называем подобные факторы, основанные на культурных стереотипах и негативно влияющие на доверие к жертве, «настораживающими признаками».
Что представляют собой эти «настораживающие признаки»
Как профессионалам, нам неприятно признавать то, что мы можем разделять эти популярные в народе стереотипы. Но реальность такова, что каждый человек в нашем обществе подвергается влиянию взглядов на сексуальное насилие, принятых в нашей культуре. Из-за их вездесущности, эти социальные стереотипы укрепляют необъективное и пристрастное отношение не только среди присяжных заседателей, но и среди специалистов, реагирующих на сексуальное насилие (например, полицейских следователей, экспертов-криминалистов, адвокатов потерпевших, прокуроров, и пр.). Они даже негативно влияют на реакцию родных и близких жертвы, которые из-за принятых в их социальной среде предрассудков и заблуждений очень часто лишают жертв эмоциональной поддержки, которая тем жизненно необходима.
Для профессионала, работающего в этой области, не составит труда описать то, что общество считает «настоящим» изнасилованием. К примеру, если бы вы попросили несколько человек описать характерные особенности сексуального насилия, они, вероятнее всего, дадут по крайней мере несколько из следующих характеристик:
• Жертва и подозреваемый незнакомы друг с другом.
• Преступление совершалось с применением оружия и/или физического насилия.
• На теле жертвы присутствуют физические повреждения.
• Жертва находится в истерическом состоянии и сообщает в полицию при первой же возможности.
• Непосредственно перед актом насилия жертва не совершала в общественно порицаемые или потенциально опасные действия.
• Жертва никогда до этого не заявляла в полицию о сексуальном насилии.
• Подозреваемый является больным, ненормальным или душевнобольным - а не уважаемым членом общества, вызывающим доверие или симпатию.
Что же касается участия жертвы в процессе уголовного судопроизводства, в этом отношении также существует ряд характеристик, по мнению большинства людей типичных для дел о сексуальном насилии:
• Наличие множества физических улик, подтверждающих обвинение.
• Жертва активно сотрудничает со следствием и судом.
• Жертва не меняет своих показаний.
• Жертва абсолютно уверена во всех деталях происшедшего.
• Жертва не отзывает заявление и не отказывается от данных ранее показаний.
• В показаниях жертвы все, до последней детали, соответствует действительности и при проверке получает подтверждение.
Однако работники прокуратуры скажут вам, что в их практике лишь очень небольшой процент дел соответствует этому стереотипу.
• В действительности подавляющее большинство актов сексуального насилия совершается знакомым жертве человеком без применения оружия или физического насилия и не оставляет физических повреждений.
• Жертвы очень редко обращаются в полицию сразу после изнасилования. Как правило, они решаются сделать официальное заявление только по истечении дней, недель, месяцев и даже лет.
• Во многих случаях в деле фигурирует множество факторов, которые могут негативно сказаться на доверии к жертве: она может быть слишком юной, бездомной, с ментальными или психическими расстройствами, агрессивной и /или находящейся под воздействием алкоголя или наркотиков.
• Жертвы часто упускают, преувеличивают или выдумывают отдельные детали своих показаний, они могут и вовсе отказаться от ранее данных ими показаний. Будучи опрашиваемы медиками, полицейскими, работниками прокуратуры и др., жертвы обычно не находятся в истерическом состоянии.
• Подозреваемые практически никогда не соответствуют общепринятому стереотипу «насильника».
Одним словом, большинство реальных случаев сексуального насилия включает в себя хотя бы несколько «настораживающих» характеристик, перечисленных выше. И в то же время, заявления об изнасиловании, отличающиеся от общепринятого стереотипа «настоящего изнасилования», слишком часто встречают недоверие не только со стороны присяжных, семьи, друзей и других членов сообщества, но и в среде специалистов, реагирующих на заявление в рамках системы уголовного правосудия.
Конечно, работники прокуратуры могут разделять мнение, что наличие «настораживающих» обстоятельств является индикатором ложного заявления. Однако это не обязательно означает, что они на самом деле верят в стереотип «настоящего изнасилования». Часто прокуроры понимают реальную динамику сексуального насилия, но также знают, что этот стереотип сильнейшим образом влияет на умы судей и присяжных и на выносимые ими решения. Таким образом, прокуроры могут посчитать, что они не имеют морального права предъявлять обвинения в судебном порядке в случаях, которые слишком отличаются от общепринятого стереотипа, поскольку суд присяжных, скорее всего, закончится оправданием. Таким образом, несмотря на то, что многие из «настораживающих» характеристик являются типичными для сексуального насилия, их наличие может в значительной степени осложнить следственный и судебный процессы.
Каково настоящее определение ложного заявления?
Хотя разные люди имеют очень различные представления о том, что на самом деле является ложным заявлением, мы считаем наиболее корректным следующее определение: Ложным является заявление об акте сексуального насилия, который никогда не имел места (т.е. никогда не было совершено ни самого акта сексуального насилия, ни попытки его совершения). И хотя данное определение может показаться простым, существуют очень различные мнения относительно того, какие критерии следует использовать для вынесения решения о том, что сексуальное насилие на самом деле никогда не имело места. Так, например, следователи, работники прокуратуры или другие официальные лица могут сделать заключение о ложности заявления, основываясь исключительно на своем личном мнении о жертве, обвиняемом и достоверности их показаний. Это является совершенно неприемлемой практикой.
Классификация заявления об изнасиловании как ложного не может осуществляться только потому, что дело содержит «настораживающие» факторы. Определение заявления ложным может быть сделано только при наличии достаточного количества доказательств, устанавливающих факт, что сексуальное насилие (совершенный акт или попытка) никогда не имело места. Это не распространяется на случаи, когда следствие не смогло доказать совершение акта сексуального насилия - в этом случае дело считается нераскрытым или недоказанным. Также это не распространяется на случаи, в которых подозреваемый по каким-либо причинам не смог завершить предпринятый акт сексуального насилия - этот случай классифицируется как попытка совершения сексуального насилия.
И хотя это является официально предписанной для правоохранительных органов методикой определения ложности заявления, в реальности следователи, работники прокуратуры и их начальство часто имеют свои представления о проведении расследования дел о сексуальном насилии. Практически каждый раз, когда мы предлагаем эту тему для обсуждения в рамках курсов по подготовке специалистов, мы слышим истории от полицейских, признававших заявления необоснованными, либо от работников прокуратуры, прекращавших дела, только на основании того, что они не верили жертве или потому, что они не смогли доказать обоснованность обвинения. Подобная практика не позволяет системе уголовного правосудия выполнять свои обязанности не только перед жертвой, но и перед обществом в целом. Таким образом, несмотря на то, что критерии определения ложного заявления должны быть одними и теми же для всех работников правоохранительной системы, практики, использующиеся в реальности, радикально различны. Именно поэтому процент заявлений, признанных полицией ложными, настолько различен для разных полицейских управлений; многие из них квалифицируют заявления как ложные даже не делая попытку найти какие-нибудь доказательства того, что изнасилование никогда не имело места.
Что, если часть показаний жертвы является ложной?
В этом разделе мы хотели бы обсудить проблему, с которой часто сталкиваются полицейские следователи и прокуроры, - когда некоторые детали показаний жертвы могут быть ложными, пропущенными, преувеличеными или противоречить другим обстоятельствам дела. Другими словами, какое количество ложной информации должно содержать заявление об изнасиловании для того, чтобы считаться ложным?
Для большинства специалистов, работающих в системе угловного правосудия, не составит труда перечислить десяток причин, по которым жертвы сексуального насилия могут пропускать, преувеличивать и даже фабриковать определенные части своих показаний.
К примеру, жертвы могут давать противоречивую или неверную информацию вследствие травмы и дезорганизации. Подвергнувшись травматизации, мы не всегда способны ясно мыслить и предоставить 100 % полный и точный отчет события. Эта проблема особенно актуальна для жертв, подвергнувшимся сексуальному насилию не в первый раз, поскольку детали предыдущего изнасилования для них могут путаться с деталями настоящего. Жертва также может иметь смутные и неполные воспоминания из-за того, что на момент нападения она находилась в состоянии алкогольного или наркотического опьянения.
Жертвы могут давать неполные или неверные показания из-за чувства дискомфорта и стыда, вызванного определенными деталями акта сексуального насилия. Например, очень часто жертвы сексуального насилия рассказывают только об акте вагинальной пенетрации, поскольку им неприятно и стыдно говорить об оральной и/или анальной пенетрации.
Многие жертвы предоставляют неполный, противоречивый или неверный отчет о ходе произошедших событий из-за страха, что им не поверят или что их самих обвинят в случившемся. Так, например, они могут опускать детали, которые, по их мнению, могут вызвать недоверие к ним - например, употребление спиртного или наркотиков, занятие проституцией, или другие социально осуждаемые или нелегальные аспекты поведения. И разумеется, жертва также может опускать детали относительно собственной незаконной деятельности из страха быть арестованной.
Жертвы также могут преуменьшать серьезность случившегося или менять определенные детали рассказа для того, чтобы защитить преступника. Такое случается, когда жертва и преступник состоят в отношениях, когда жертва зависит от преступника финансово или эмоционально, а также когда жертва боится навредить преступнику.
Жертвы, принадлежащие миноритарной культурной группе могут быть особенно подвержены сомнениям, заявлять ли в полицию, если преступление было совершено другим членом той же группы, поскольку подобное действие может быть расценено как предательство их сообществом. Эти сомнения могут быть многократно усилены, если в данной группе бытуют представления о существовании особой несправедливости к ним со стороны правоохранительных органов.
Однако одной из наиболее частых причин, по которым жертвы меняют, придумывают или опускают отдельные детали происшедшего, является желание представить свои показания как можно более убедительными и заслуживающими доверия. Это может быть вызвано чувством вины, стыда или страхом быть обвиненной во лжи. Живя в обществе, жертва прекрасно знает стереотипные представления о «настоящем изнасиловании» и может менять определенные аспекты своего рассказа для того, чтобы приблизить его к этому стереотипу.
Так, например, жертва может указать в заявлении, что была изнасилована незнакомцем, в то время как на самом деле она знала и, возможно, прежде состояла в сексуальных отношениях с насильником. Жертва также может заявить о применении в отношении нее угроз, оружия или физического насилия, хотя на самом деле ничего этого не происходило. Всегда следует помнить, что жертве также приходится приходится бороться с давлением навязываемых обществом стереотипов.
Когда мы анализируем эту динамику, путанность, неточность и пробелы в показаниях жертвы изнасилования предстают совершенно естественными, и в то же время многие следователи и прокуроры считают это доказательствами «ложного обвинения». На самом деле, ни одна из этих ситуаций не попадает под критерии определения ложного заявления - потому что даже если какой-нибудь из аспектов показаний жертвы пропущен, преувеличен или ложен, это не означает, что акт сексуального насилия не имел места.
Как действовать в случаях «настоящих» ложных заявлений
И хотя в действительности процент ложных заявлений о сексуальном насилии далеко не так высок, как это принято думать, мы, тем не менее, не можем отрицать их реальность. Все мы знаем, что ложные заявления действительно существуют и приносят огромный вред как невинно обвиненным, так и бесчисленным жертвам сексуального насилия, доверие к которым они подрывают.
Потенциальные признаки ложного заявления
Следователи и прокуроры, должно быть, уже знакомы с некоторыми материалами, использующимися на курсах профподготовки и описывающими «индикаторы» ложного заявления о сексуальном насилии. К сожалению, некоторые из перечисленных индикаторов основаны на очень ограниченных и совершенно неподходящих для этой цели исследованиях. Например, многие из этих них были разработаны на основании опыта ФБР с ложными заявлениями об изнасиловании незнакомцем, что далеко не всегда является уместным, поскольку большинство изнасилований совершаются знакомым жертвы. Тем не менее, эти учебные материалы дают возможность сделать вывод, что потенциальные индикаторы ложности обвинения в изнасиловании с высокой степенью точности совпадают с характеристиками стереотипа «настоящего» изнасилования, перечисленными выше. И это не случайно.
Подумайте сами: если бы вы хотели сделать ложное заявление о сексуальном насилии, стали бы вы описывать его как реальную динамику сексуального насилия? Решились бы вы утверждать, что были изнасилованы собственным другом, человеком, с которым у вас были какие-то отношения, возможно, даже сексуальные? Сказали бы вы, что во время нападения были пьяны или находились под воздействием наркотиков или были вовлечены в другие виды рискованного поведения? Скорее всего, нет.
Давая описание реалистичного случая сексуального насилия, вы, вероятнее всего, не получите ту реакцию, на которую рассчитываете. По всей вероятности, люди отреагируют на ваш рассказ точно так же, как они реагируют на рассказы реальных жертв сексуального насилия - недоверием, а может быть, даже обвинением.
По этим причинам совершенно неудивительно, что потенциальные признаки ложного заявления о сексуальном насилии практически полностью совпадают с описанием «настоящего изнасилования». Резюмируя материал, разработанный МакДауэллом и Хиблером, 1987 (McDowell and Hibler), реалистичными признаками ложного заявления потенциально могут быть следующие:
• Насильником назван незнакомец или расплывчато описанный знакомый, чье имя так и остается неназванным. Как это обсуждалось ранее, подавляющее большинство преступников, совершающих сексуальное насилие, в реальности знакомы с жертвой. Однако люди, фабрикующие заявления о сексуальном насилии, часто не хотят, чтобы кто-то был арестован за придуманное ими преступление.
• Предполагаемая жертва утверждает, что отчаянно отбивалась от нападения. В действительности, в большинстве случаев жертвы совсем не оказывают никакого физического сопротивления во время сексуального насилия. На это существует целый ряд причин. Многие жертвы попросту совершенно сбиты с толку и поставлены в тупик происходящим, поскольку они хорошо знали и доверяли насильнику. Другие до последнего не верят в реальность происходящего или винят самих себя за попадание в эту ситуацию. Ну и, конечно, физическое сопротивление практически никогда не бывает оказано в случаях, когда жертва переживает диссоциацию, цепенеет от страха или находится под сильным воздействием алкоголя или наркотиков. Помимо того, жертвы могут бояться, что отпор только сильнее разозлит преступника и увеличит риск интенсивного физического насилия или даже убийства. Так что, хотя в большинстве реальных случаев сексуального насилия жертва не сопротивляется, ложное заявление может включать в себя описание ожесточенного сопротивления - для того, чтобы выглядеть безукоризненной.
• Использование оружия, физического насилия и/или следы повреждений. Большинство преступлений на сексуальной почве осуществляется без применения оружия или нанесения побоев. И в то же время в этом плане сфабрикованные обвинения намного более похожи на общепринятый стереотип «настоящего изнасилования». В некоторых случаях женщины, делающие ложные заявления о сексуальном насилии, даже наносят сами себе видимые повреждения, чтобы подкрепить правдивость своих слов. Как правило, подобные повреждения легко распознать как самопричиненные по их расположению на теле и поверхностности.
• Акт насилия описан только как вагинальная пенетрация. В то время как настоящие жертвы сексуального насилия зачастую подвергаются другим видам сексуального насилия, сфабрикованные заявления обычно включают только эту «классическую» форму изнасилования (т.е. пенетрация влагалища пенисом).
Другие индикаторы ложности заявления могут быть основаны на образе жизни или особенностях биографии заявительницы, как например:
• Постоянное нарастание проблем в жизни и/или личных отношениях.
• Задокументированная история умственных или эмоциональных проблем.
• Детали заявления в точности повторяют широко известное преступление.
И хотя эти индикаторы могут вызвать сомнения в истинности заявления, ни один из них не должен считаться сколько-нибудь значительным сам по себе, в отрыве от другой информации. Вообще-то, некоторые из этих факторов особенно сложны, поскольку они напрямую связаны как с повышенной вероятностью подвергнуться сексуальному насилию (например, ментальные и эмоциональные проблемы), так и с более высокой вероятностью обращения в полицию по факту совершенного изнасилования (изнасилования незнакомцем, изнасилование с применением физического насилия).
И поэтому заявление может быть сочтено подозрительным только если в нем присутствует сразу несколько этих признаков. И даже в этом случае заявление можно квалифицировать как ложное только и исключительно при наличии доказательств, полученных в ходе следствия, которые опровергают показания жертвы и устанавливают, что предполагаемый акт сексуального насилия никогда не имел места.
Например, отсутствие признаков физической борьбы или повреждения там, где они, по логике, должны быть. Или, возможно, жертва утверждает, что была «ударена по голове бейсбольной битой, отчего потеряла сознание» или «была изрезана ножом», и в то же время не имеет никаких следов подобного ранения. Могут быть даже найдены доказательства того, что жертва сама покупала материалы, задействованные в мнимом нападении или написала записку или письмо, приписываемое подозреваемому. (МакДауэлл и Хиблер, 1987). Таким образом, определить, является ли заявление ложным, можно только «сложив вместе все детали дела».
Реагирование на подозрение в ложном заявлении
Следователи и прокуроры могут предпринимать какие бы то ни было действия по подозрению в сфабрикованности заявления о сексуальном насилии только в том случае, если подобное беспокойство вызвано основательными доказательствами, полученными в ходе расследования. Как это описывают МакДауэлл и Хиблер (1987), любая попытка поставить под сомнение обоснованность заявления об изнасиловании для реальной жертвы может стать тяжелым ударом. Подобное отношение наверняка уничтожит доверительные отношения, которые должны существовать между следователем и заявительницей для успешного расследования и судебного процесса.
Поэтому следователям рекомендуется в присутствии жертвы озвучивать только те сомнения, которые основаны на информации, полученной с ее же слов, разговаривая при этом спокойным и благожелательным тоном. Это уменьшит вероятность защитной реакции и позволит продолжить расследование заявления в случае, если акт сексуального насилия на самом деле имел место.
Привлекать к ответственности или нет?
Если заявление о сексуальном насилии на основании результатов расследования было признано ложным, перед следователями встает вопрос, предъявлять ли обвинения в написании заведомо ложного заявления. Однако подобное решение должно приниматься осторожно, с учетом множества факторов. Мы советуем следователям и прокурорам обсудить преимущества и недостатки подобного решения с другими профессионалами, участвующими в реагировании на сексуальное насилие (т.е. адвокатами жертвы, экспертами-криминалистами, и т.д.)
Предъявление обвинений в ложном заявлении может быть наиболее целесообразным в случаях, когда невинный человек был подвергнут аресту, зарегистрирован полицией и, возможно, даже подвергнут судебно-медицинскому осмотру. Отказ от привлечения к ответственности в этом случае может создать впечатление предвзятости и намеренного игнорирования преступного действия.
Судебное преследование также может быть уместно в тех редких случаях, когда дело получило широкую огласку и/или потребовало сотни часов работы следователей. В подобных случаях правоохранительные органы даже требуют возмещения ущерба с ложного заявителя за часы работы, потраченные на расследование дела и расходы, связанные с судмедэкспертизой, анализами ДНК, осмотрами места преступления и опроса свидетелей.
С другой стороны, существует целый ряд веских причин отказаться от предъявления обвинений в ложном заявлении о сексуальном насилии, даже если это на первый взгляд кажется вполне оправданным.
Во-первых, подобное обвинение, скорее всего, будет растиражировано средствами массовой информации, а это может создать проблему необъективности присяжных заседателей, которые в этом примере будут видеть подтверждение широко распространенного мифа о засилии ложных обвинений в изнасиловании.
И, что еще важней, подобные сообщения в средствах массовой информации могут убедить реальных жертв изнасилования не обращаться к правосудию из страха, что им не поверят и что их самих подвергнут судебному преследованию.
Учитывая объем работы, с которым приходится справляться большинству следователей и прокуроров, становится сложным оправдать те ощутимые затраты времени, которые потребуются для расследования и осуждения кого-нибудь за ложное заявление - учитывая, что оно квалифицируется только как административное правонарушение.
И хотя желание некоторых следователей во что бы то ни стало доказать ложность заявления из чувства фрустрации или с целью докопаться до истины легко объяснимо и совершенно естественно, это, возможно, не лучшее использование и без того ограниченных ресурсов.
Следует также помнить, что большинство ложных заявлений об изнасиловании обычно являются следствием эмоциональных проблем человека, а не желания навредить или отомстить.
Вопреки стереотипным представлениям, ложные заявления о сексуальном насилии по большей части делаются не для того, чтобы «поквитаться с любовником», или оправдать факт беременности, измены или другого осуждаемого поведения. И хотя такое тоже встречается, подавляющее большинство ложных заявлений делается людьми с серьезными психологическими и эмоциональными проблемами. В этих случаях человек заявляет о перенесенном изнасиловании в расчете получить внимание и сочувствие. Это объясняет тот факт, что в большинстве настоящих ложных заявлений не называется имени подозреваемого, поскольку заявительница не хочет причинить кому-нибудь вред. Очевидно, что подобные ситуации могут быть чрезвычайно обескураживающими для работников уголовной юстиции, но лучше всего их решать обращением к социальным службам, а не возбуждением уголовного дела. Другими примерами оптимальных методов реагирования на подобные случаи могут быть создание группы разнопрофильных экспертов для принятия решения в особо сложных случаях и разработка меморандума, устанавливающего методологические принципы реагирования для подобных дел.
Предупреждение: в связи с ограничениями, накладываемыми русским языком, предсталяется невозможным употребление нейтральных слов и окончаний глаголов, которое бы позволило генерализировать пол лица, совершившего насилие и жертвы. Учитывая вполне очевидные закономерности, характерные для данного вида преступлений, в переводе этого текста жертва будет описываться как женщина, а преступник как мужчина, хотя в реальности возможно и другое.
Все выделения в тексте мои - void_hours
Проблема ложных заявлений о сексуальном насилии: Движемся к успешному расследованию и судебному процессу по делам сексуального насилия, совершенного знакомым жертвы
Авторы: Доктор Кимберли Эй Лонсвэй (Kimberly A. Lonsway), сержант (в отставке) Джоанна Арчембо (Joanne Archambault), доктор Дэвид Лисак (David Lisak)
Проблема ложных заявлений является, возможно, одним из наиболее серьезных препятствий в деле расследования и успешного судебного процесса по делам, возбужденным по заявлению о сексуальном насилии, особенно в случаях, когда преступник знаком с жертвой. Мы начнем данную статью обзором исследований частоты ложных заявлений и затем перейдем к обсуждению некоторых проблем, ставших источником распространенных в обществе представлений и заблуждений относительно этого вопроса.
Какой процент заявлений о сексуальном насилии является ложными заявлениями?
Один из вопросов, который мы чаще всего задаем во время курсов по подготовке специалистов - а также просто в личных разговорах - это какова, по мнению слушателей, частота заявлений о сексуальном насилии. Разные исследования приводят радикально различные данные о распространенности этого явления. Так, статья, дающая исчерпывающий обзор исследований этой проблемы, указывает на то, что оценочные данные в них варьируют от 1.5% до 90%. (Rumney, 2006). Однако очень немногие из этих оценок основаны на исследовательской работе, которую можно было бы назвать заслуживающей доверия. Большая часть из них является по существу опубликованными мнениями их авторов, основанными либо на личном опыте, или на несистематичном критическом анализе, не предоставляющим информации, которая позволила бы оценить достоверность и обоснованность исследования.
В наиболее известном и чаще всего цитируемом исследовании этой темы профессор Юджин Канин (1994) предоставил данные, согласно которым 41% из 109 заявлений об изнасиловании, зарегистрированных на протяжении 9 лет в небольшом полицейском округе, оставшемся неизвестным, были признаны ложными. Однако классификация заявления как ложного производилось исключительно по решению следователя и не было фактически проверено самим исследователем или кем-нибудь другим. Как Лисак (2007) пишет в своей статье, опубликованной в Sexual Assault Report
Канин даже не делает попытки систематизировать свой собственный «анализ» полицейских отчетов - например, перечислить факты, которые позволили ему оценить адекватность критериев, на основании которых делалось заключение о ложности заявления. Помимо этого, Канин не предоставляет никаких доказательств попытки сверить свои результаты с результатами анализа другого независимого исследователя, что подтвердило бы достоверность его работы.
Это нарушает главное правило проведения исследований - правило, позволяющее быть уверенным в том, что полученные результаты не являются простым отражением предубеждений исследователя. (стр.2)
Другими словами, у нас нет возможности проверить, был ли этот 41% классифицирован как ложные заявления в результате личных представлений и предубеждений следователя без проведения какого бы то ни было следствия. Это опасение усугубляется тем фактом, что обычной практикой этого полицейского участка было «настойчиво предложить проверку на детекторе лжи» для всех заявителей и подозреваемых (Канин, 1994, стр. 82). Собственно, практика использования детектора лжи «была отвергнута и во многих случаях запрещена законом из-за запугивающего воздействия на жертву (Лисак, 2007, стр. 6). Проблема заключается в том, что, сталкиваясь с очевидным скептицизмом со стороны следователя и пугающей перспективой пройти проверку на детекторе лжи, пострадавшие очень часто отказываются от своих обвинений. И в то же время такой отказ не означает, что заявление было ложным.
На самом деле определить, является ли заявление об изнасиловании ложным, можно только на основании результатов тщательного и подкрепленного доказательствами расследования.
Вследствие этих и других серьезных проблем в «исследовании», статья Канина может рассматриваться только как «провокативная статья-мнение, а не научно обоснованное исследование проблемы ложных заявлений в изнасиловании. И она уж точно не должна использоваться как научно подтвержденная оценка частоты ложных обвинений» (Лисак, 2007, стр.1).
Для сравнения, при проведении более методологически тщательных исследований, оценка процента ложных заявлений сходится к диапазону 2-8%.
Так, например, в исследовании, проводившемся в восьми разных сообществах США в рамках проекта «Изменим мир к лучшему» или MAD (“Making a Difference”), были собраны данные по всем заявлениям о сексуальном насилии, зарегистрированным правоохранительными органами за период в 18-24 месяца. Из 2,059 рассмотренных дел, 140 (7%) были классифицированы как ложные. Следует также отметить, что был предпринят ряд мер по обеспечению достоверности и валидности исследования. Во-первых, всем полицейским участкам, принимающим участие в проекте, были предоставлены курсы профподготовки, а также техническая помощь на постоянной основе для обеспечения использования ими корректных критериев для определения ложных заявлений. Помимо того, проводились проверки случайных выборок дел на наличие в них ошибок.
На сегодняшний день проект MAD является единственным исследованием распространенности ложных заявлений об изнасиловании, проведенным в США. Поэтому подтверждение результатов, полученных в ходе этого проекта, можно получить только из исследований, проведенных вне США.
Так, Кларк и Льюис (Clark and Lewis), 1997, изучили архив из всех 116 дел, возбужденных по заявлению об изнасиловании Управлением столичной полиции города Торонто в 1970 г. В результате они сделали заключение, что только семь дел (6%) были возбуждены по ложному заявлению. Также было найдено пять других заявлений, написанных не самой жертвой, а кем-то из ее близких (например, родственником или бойфрендом), которые исследователи посчитали ложными.
Грейс, Ллойд и Смит (1992) провели подобный анализ всех 384 заявлений об изнасиловании, зарегистрированных в Англии и Уэлсе в первом квартале 1985 года. После пересмотра архива, отчетов судмедэкспертизы и показаний пострадавших и подозреваемых, 8.3% были определены как ложные заявления. Это исследование было проведено по заказу Министерства внутренних дел Великобритании.
Другое подобное исследование было организовано Министерством внутренних дел Великобритании в 1996 году (Хэррис и Грейс, 1999 (Harris & Grace)). На этот раз было проанализировано 438 дел, данные которых были дополнены небольшим числом опросов жертв сексуального насилия и работников уголовной юстиции. Однако, в этом случае определение ложности заявления выполнялось только полицией. Поэтому неудивительно, что на этот раз оценка количества ложных заявлений (10.9%) была выше, чем в предыдущих исследованиях, которые были выполнены с соблюдением специально разработанной методологии систематической оценки количества ложных заявлений.
Самое масштабное и наиболее тщательное исследование в этой области на сегодняшний день - это третья исследовательская работа, выполенная по заказу британского Министерства внутренних дел (Келли, Ловетт и Риган, 2005 (Kelly, Lovett, & Regan)) [полный текст исследования на английском языке можно найти здесь - void_hours]. Был проведен анализ 2,643 заявлений о сексуальном насилии, зарегистрированных полицией в течение 15 лет (конечные решения по которым были неизвестны самим исследователям). Из них 8% были классифицированы самой полицией как ложные. Однако исследователи заметили, что в некоторых случаях подобные решения основывались исключительно на личном мнении следователей, которые приходили к подобному заключению на основании психического заболевания потерпевшей, противоречивых показаний, злоупотреблении спиртным или наркотиками потерпевшей. Таким образом, в этих случаях признание заявления ложным было сделано с нарушением полицейских инструкций. По этой причине исследователи дополнили информацию из полицейского архива собранными ими данными, включающими в себя отчеты экспертов-криминалистов, анкеты, заполненные следователями, материалами допросов потерпевших и социальных работников, представляющих потерпевших и анализом содержания показаний жертвы и свидетелей. Затем они провели оценку каждого дела, используя официальные критерии для установления ложных заявлений, которые гласят, что для признания заявления ложным следствие должно получить либо «ясное и заслуживающее доверие признание со стороны заявителя», или «веские фактические доказательства» (Келли, Ловетт и Риган, 2005). С применением этого анализа, процент ложных заявлений снизился до 2.5%.
Наконец, другое широкомасштабное исследование было проведено в Австралии, которое основывалось на 850 заявлении об изнасиловании, зарегистрированных полицией Виктории между 2000 и 2003 гг. (Хинан и Мюррей, 2006 (Heenan & Murray)). Используя как количественный, так и качественный методы, исследователи провели анализ 812 дел, которые содержали достаточно информации для вынесения обоснованного решения. В результате этого анализа было установлено, что только 2.1% заявлений можно было классифицировать как ложные. Всем заявителям, чьи заявления были признаны сфабрикованными, были предъявлены или угрожалось предъявить обвинения в ложном заявлении в полицию.
Реалистичная и фактично доказуемая оценка процента ложных обвинений в изнасиловании в 2-8% показывает, что американцы драматически преувеличивают частоту этого явления. Несложно догадаться, почему это происходит. Например, все мы были свидетелями того, как средства массовой информации представляют жертв изнасилования в случаях, когда обвиняемый является звездой спорта или культуры. Эти примеры показывают, насколько нам как обществу легче поверить словам обвиняемого (особенно если он уважаем и почитаем обществом) и одновременно обвинять и чернить репутацию жертвы.
Эта тенденция преувеличивать процент ложных заявлений вносит элемент пристрастности и в процессы проведения следствия и судопроизводства, поскольку заставляет нас сомневаться в правдивости жертвы и доверять подозреваемому. Это проявляется особенно ярко в случаях, когда поведение жертвы представляется рискованным или проблемным и если подозреваемый считается «славным парнем», совершенно не похожим на стереотипные представления общества о том, как выглядит насильник. Мы называем подобные факторы, основанные на культурных стереотипах и негативно влияющие на доверие к жертве, «настораживающими признаками».
Что представляют собой эти «настораживающие признаки»
Как профессионалам, нам неприятно признавать то, что мы можем разделять эти популярные в народе стереотипы. Но реальность такова, что каждый человек в нашем обществе подвергается влиянию взглядов на сексуальное насилие, принятых в нашей культуре. Из-за их вездесущности, эти социальные стереотипы укрепляют необъективное и пристрастное отношение не только среди присяжных заседателей, но и среди специалистов, реагирующих на сексуальное насилие (например, полицейских следователей, экспертов-криминалистов, адвокатов потерпевших, прокуроров, и пр.). Они даже негативно влияют на реакцию родных и близких жертвы, которые из-за принятых в их социальной среде предрассудков и заблуждений очень часто лишают жертв эмоциональной поддержки, которая тем жизненно необходима.
Для профессионала, работающего в этой области, не составит труда описать то, что общество считает «настоящим» изнасилованием. К примеру, если бы вы попросили несколько человек описать характерные особенности сексуального насилия, они, вероятнее всего, дадут по крайней мере несколько из следующих характеристик:
• Жертва и подозреваемый незнакомы друг с другом.
• Преступление совершалось с применением оружия и/или физического насилия.
• На теле жертвы присутствуют физические повреждения.
• Жертва находится в истерическом состоянии и сообщает в полицию при первой же возможности.
• Непосредственно перед актом насилия жертва не совершала в общественно порицаемые или потенциально опасные действия.
• Жертва никогда до этого не заявляла в полицию о сексуальном насилии.
• Подозреваемый является больным, ненормальным или душевнобольным - а не уважаемым членом общества, вызывающим доверие или симпатию.
Что же касается участия жертвы в процессе уголовного судопроизводства, в этом отношении также существует ряд характеристик, по мнению большинства людей типичных для дел о сексуальном насилии:
• Наличие множества физических улик, подтверждающих обвинение.
• Жертва активно сотрудничает со следствием и судом.
• Жертва не меняет своих показаний.
• Жертва абсолютно уверена во всех деталях происшедшего.
• Жертва не отзывает заявление и не отказывается от данных ранее показаний.
• В показаниях жертвы все, до последней детали, соответствует действительности и при проверке получает подтверждение.
Однако работники прокуратуры скажут вам, что в их практике лишь очень небольшой процент дел соответствует этому стереотипу.
• В действительности подавляющее большинство актов сексуального насилия совершается знакомым жертве человеком без применения оружия или физического насилия и не оставляет физических повреждений.
• Жертвы очень редко обращаются в полицию сразу после изнасилования. Как правило, они решаются сделать официальное заявление только по истечении дней, недель, месяцев и даже лет.
• Во многих случаях в деле фигурирует множество факторов, которые могут негативно сказаться на доверии к жертве: она может быть слишком юной, бездомной, с ментальными или психическими расстройствами, агрессивной и /или находящейся под воздействием алкоголя или наркотиков.
• Жертвы часто упускают, преувеличивают или выдумывают отдельные детали своих показаний, они могут и вовсе отказаться от ранее данных ими показаний. Будучи опрашиваемы медиками, полицейскими, работниками прокуратуры и др., жертвы обычно не находятся в истерическом состоянии.
• Подозреваемые практически никогда не соответствуют общепринятому стереотипу «насильника».
Одним словом, большинство реальных случаев сексуального насилия включает в себя хотя бы несколько «настораживающих» характеристик, перечисленных выше. И в то же время, заявления об изнасиловании, отличающиеся от общепринятого стереотипа «настоящего изнасилования», слишком часто встречают недоверие не только со стороны присяжных, семьи, друзей и других членов сообщества, но и в среде специалистов, реагирующих на заявление в рамках системы уголовного правосудия.
Конечно, работники прокуратуры могут разделять мнение, что наличие «настораживающих» обстоятельств является индикатором ложного заявления. Однако это не обязательно означает, что они на самом деле верят в стереотип «настоящего изнасилования». Часто прокуроры понимают реальную динамику сексуального насилия, но также знают, что этот стереотип сильнейшим образом влияет на умы судей и присяжных и на выносимые ими решения. Таким образом, прокуроры могут посчитать, что они не имеют морального права предъявлять обвинения в судебном порядке в случаях, которые слишком отличаются от общепринятого стереотипа, поскольку суд присяжных, скорее всего, закончится оправданием. Таким образом, несмотря на то, что многие из «настораживающих» характеристик являются типичными для сексуального насилия, их наличие может в значительной степени осложнить следственный и судебный процессы.
Каково настоящее определение ложного заявления?
Хотя разные люди имеют очень различные представления о том, что на самом деле является ложным заявлением, мы считаем наиболее корректным следующее определение: Ложным является заявление об акте сексуального насилия, который никогда не имел места (т.е. никогда не было совершено ни самого акта сексуального насилия, ни попытки его совершения). И хотя данное определение может показаться простым, существуют очень различные мнения относительно того, какие критерии следует использовать для вынесения решения о том, что сексуальное насилие на самом деле никогда не имело места. Так, например, следователи, работники прокуратуры или другие официальные лица могут сделать заключение о ложности заявления, основываясь исключительно на своем личном мнении о жертве, обвиняемом и достоверности их показаний. Это является совершенно неприемлемой практикой.
Классификация заявления об изнасиловании как ложного не может осуществляться только потому, что дело содержит «настораживающие» факторы. Определение заявления ложным может быть сделано только при наличии достаточного количества доказательств, устанавливающих факт, что сексуальное насилие (совершенный акт или попытка) никогда не имело места. Это не распространяется на случаи, когда следствие не смогло доказать совершение акта сексуального насилия - в этом случае дело считается нераскрытым или недоказанным. Также это не распространяется на случаи, в которых подозреваемый по каким-либо причинам не смог завершить предпринятый акт сексуального насилия - этот случай классифицируется как попытка совершения сексуального насилия.
И хотя это является официально предписанной для правоохранительных органов методикой определения ложности заявления, в реальности следователи, работники прокуратуры и их начальство часто имеют свои представления о проведении расследования дел о сексуальном насилии. Практически каждый раз, когда мы предлагаем эту тему для обсуждения в рамках курсов по подготовке специалистов, мы слышим истории от полицейских, признававших заявления необоснованными, либо от работников прокуратуры, прекращавших дела, только на основании того, что они не верили жертве или потому, что они не смогли доказать обоснованность обвинения. Подобная практика не позволяет системе уголовного правосудия выполнять свои обязанности не только перед жертвой, но и перед обществом в целом. Таким образом, несмотря на то, что критерии определения ложного заявления должны быть одними и теми же для всех работников правоохранительной системы, практики, использующиеся в реальности, радикально различны. Именно поэтому процент заявлений, признанных полицией ложными, настолько различен для разных полицейских управлений; многие из них квалифицируют заявления как ложные даже не делая попытку найти какие-нибудь доказательства того, что изнасилование никогда не имело места.
Что, если часть показаний жертвы является ложной?
В этом разделе мы хотели бы обсудить проблему, с которой часто сталкиваются полицейские следователи и прокуроры, - когда некоторые детали показаний жертвы могут быть ложными, пропущенными, преувеличеными или противоречить другим обстоятельствам дела. Другими словами, какое количество ложной информации должно содержать заявление об изнасиловании для того, чтобы считаться ложным?
Для большинства специалистов, работающих в системе угловного правосудия, не составит труда перечислить десяток причин, по которым жертвы сексуального насилия могут пропускать, преувеличивать и даже фабриковать определенные части своих показаний.
К примеру, жертвы могут давать противоречивую или неверную информацию вследствие травмы и дезорганизации. Подвергнувшись травматизации, мы не всегда способны ясно мыслить и предоставить 100 % полный и точный отчет события. Эта проблема особенно актуальна для жертв, подвергнувшимся сексуальному насилию не в первый раз, поскольку детали предыдущего изнасилования для них могут путаться с деталями настоящего. Жертва также может иметь смутные и неполные воспоминания из-за того, что на момент нападения она находилась в состоянии алкогольного или наркотического опьянения.
Жертвы могут давать неполные или неверные показания из-за чувства дискомфорта и стыда, вызванного определенными деталями акта сексуального насилия. Например, очень часто жертвы сексуального насилия рассказывают только об акте вагинальной пенетрации, поскольку им неприятно и стыдно говорить об оральной и/или анальной пенетрации.
Многие жертвы предоставляют неполный, противоречивый или неверный отчет о ходе произошедших событий из-за страха, что им не поверят или что их самих обвинят в случившемся. Так, например, они могут опускать детали, которые, по их мнению, могут вызвать недоверие к ним - например, употребление спиртного или наркотиков, занятие проституцией, или другие социально осуждаемые или нелегальные аспекты поведения. И разумеется, жертва также может опускать детали относительно собственной незаконной деятельности из страха быть арестованной.
Жертвы также могут преуменьшать серьезность случившегося или менять определенные детали рассказа для того, чтобы защитить преступника. Такое случается, когда жертва и преступник состоят в отношениях, когда жертва зависит от преступника финансово или эмоционально, а также когда жертва боится навредить преступнику.
Жертвы, принадлежащие миноритарной культурной группе могут быть особенно подвержены сомнениям, заявлять ли в полицию, если преступление было совершено другим членом той же группы, поскольку подобное действие может быть расценено как предательство их сообществом. Эти сомнения могут быть многократно усилены, если в данной группе бытуют представления о существовании особой несправедливости к ним со стороны правоохранительных органов.
Однако одной из наиболее частых причин, по которым жертвы меняют, придумывают или опускают отдельные детали происшедшего, является желание представить свои показания как можно более убедительными и заслуживающими доверия. Это может быть вызвано чувством вины, стыда или страхом быть обвиненной во лжи. Живя в обществе, жертва прекрасно знает стереотипные представления о «настоящем изнасиловании» и может менять определенные аспекты своего рассказа для того, чтобы приблизить его к этому стереотипу.
Так, например, жертва может указать в заявлении, что была изнасилована незнакомцем, в то время как на самом деле она знала и, возможно, прежде состояла в сексуальных отношениях с насильником. Жертва также может заявить о применении в отношении нее угроз, оружия или физического насилия, хотя на самом деле ничего этого не происходило. Всегда следует помнить, что жертве также приходится приходится бороться с давлением навязываемых обществом стереотипов.
Когда мы анализируем эту динамику, путанность, неточность и пробелы в показаниях жертвы изнасилования предстают совершенно естественными, и в то же время многие следователи и прокуроры считают это доказательствами «ложного обвинения». На самом деле, ни одна из этих ситуаций не попадает под критерии определения ложного заявления - потому что даже если какой-нибудь из аспектов показаний жертвы пропущен, преувеличен или ложен, это не означает, что акт сексуального насилия не имел места.
Как действовать в случаях «настоящих» ложных заявлений
И хотя в действительности процент ложных заявлений о сексуальном насилии далеко не так высок, как это принято думать, мы, тем не менее, не можем отрицать их реальность. Все мы знаем, что ложные заявления действительно существуют и приносят огромный вред как невинно обвиненным, так и бесчисленным жертвам сексуального насилия, доверие к которым они подрывают.
Потенциальные признаки ложного заявления
Следователи и прокуроры, должно быть, уже знакомы с некоторыми материалами, использующимися на курсах профподготовки и описывающими «индикаторы» ложного заявления о сексуальном насилии. К сожалению, некоторые из перечисленных индикаторов основаны на очень ограниченных и совершенно неподходящих для этой цели исследованиях. Например, многие из этих них были разработаны на основании опыта ФБР с ложными заявлениями об изнасиловании незнакомцем, что далеко не всегда является уместным, поскольку большинство изнасилований совершаются знакомым жертвы. Тем не менее, эти учебные материалы дают возможность сделать вывод, что потенциальные индикаторы ложности обвинения в изнасиловании с высокой степенью точности совпадают с характеристиками стереотипа «настоящего» изнасилования, перечисленными выше. И это не случайно.
Подумайте сами: если бы вы хотели сделать ложное заявление о сексуальном насилии, стали бы вы описывать его как реальную динамику сексуального насилия? Решились бы вы утверждать, что были изнасилованы собственным другом, человеком, с которым у вас были какие-то отношения, возможно, даже сексуальные? Сказали бы вы, что во время нападения были пьяны или находились под воздействием наркотиков или были вовлечены в другие виды рискованного поведения? Скорее всего, нет.
Давая описание реалистичного случая сексуального насилия, вы, вероятнее всего, не получите ту реакцию, на которую рассчитываете. По всей вероятности, люди отреагируют на ваш рассказ точно так же, как они реагируют на рассказы реальных жертв сексуального насилия - недоверием, а может быть, даже обвинением.
По этим причинам совершенно неудивительно, что потенциальные признаки ложного заявления о сексуальном насилии практически полностью совпадают с описанием «настоящего изнасилования». Резюмируя материал, разработанный МакДауэллом и Хиблером, 1987 (McDowell and Hibler), реалистичными признаками ложного заявления потенциально могут быть следующие:
• Насильником назван незнакомец или расплывчато описанный знакомый, чье имя так и остается неназванным. Как это обсуждалось ранее, подавляющее большинство преступников, совершающих сексуальное насилие, в реальности знакомы с жертвой. Однако люди, фабрикующие заявления о сексуальном насилии, часто не хотят, чтобы кто-то был арестован за придуманное ими преступление.
• Предполагаемая жертва утверждает, что отчаянно отбивалась от нападения. В действительности, в большинстве случаев жертвы совсем не оказывают никакого физического сопротивления во время сексуального насилия. На это существует целый ряд причин. Многие жертвы попросту совершенно сбиты с толку и поставлены в тупик происходящим, поскольку они хорошо знали и доверяли насильнику. Другие до последнего не верят в реальность происходящего или винят самих себя за попадание в эту ситуацию. Ну и, конечно, физическое сопротивление практически никогда не бывает оказано в случаях, когда жертва переживает диссоциацию, цепенеет от страха или находится под сильным воздействием алкоголя или наркотиков. Помимо того, жертвы могут бояться, что отпор только сильнее разозлит преступника и увеличит риск интенсивного физического насилия или даже убийства. Так что, хотя в большинстве реальных случаев сексуального насилия жертва не сопротивляется, ложное заявление может включать в себя описание ожесточенного сопротивления - для того, чтобы выглядеть безукоризненной.
• Использование оружия, физического насилия и/или следы повреждений. Большинство преступлений на сексуальной почве осуществляется без применения оружия или нанесения побоев. И в то же время в этом плане сфабрикованные обвинения намного более похожи на общепринятый стереотип «настоящего изнасилования». В некоторых случаях женщины, делающие ложные заявления о сексуальном насилии, даже наносят сами себе видимые повреждения, чтобы подкрепить правдивость своих слов. Как правило, подобные повреждения легко распознать как самопричиненные по их расположению на теле и поверхностности.
• Акт насилия описан только как вагинальная пенетрация. В то время как настоящие жертвы сексуального насилия зачастую подвергаются другим видам сексуального насилия, сфабрикованные заявления обычно включают только эту «классическую» форму изнасилования (т.е. пенетрация влагалища пенисом).
Другие индикаторы ложности заявления могут быть основаны на образе жизни или особенностях биографии заявительницы, как например:
• Постоянное нарастание проблем в жизни и/или личных отношениях.
• Задокументированная история умственных или эмоциональных проблем.
• Детали заявления в точности повторяют широко известное преступление.
И хотя эти индикаторы могут вызвать сомнения в истинности заявления, ни один из них не должен считаться сколько-нибудь значительным сам по себе, в отрыве от другой информации. Вообще-то, некоторые из этих факторов особенно сложны, поскольку они напрямую связаны как с повышенной вероятностью подвергнуться сексуальному насилию (например, ментальные и эмоциональные проблемы), так и с более высокой вероятностью обращения в полицию по факту совершенного изнасилования (изнасилования незнакомцем, изнасилование с применением физического насилия).
И поэтому заявление может быть сочтено подозрительным только если в нем присутствует сразу несколько этих признаков. И даже в этом случае заявление можно квалифицировать как ложное только и исключительно при наличии доказательств, полученных в ходе следствия, которые опровергают показания жертвы и устанавливают, что предполагаемый акт сексуального насилия никогда не имел места.
Например, отсутствие признаков физической борьбы или повреждения там, где они, по логике, должны быть. Или, возможно, жертва утверждает, что была «ударена по голове бейсбольной битой, отчего потеряла сознание» или «была изрезана ножом», и в то же время не имеет никаких следов подобного ранения. Могут быть даже найдены доказательства того, что жертва сама покупала материалы, задействованные в мнимом нападении или написала записку или письмо, приписываемое подозреваемому. (МакДауэлл и Хиблер, 1987). Таким образом, определить, является ли заявление ложным, можно только «сложив вместе все детали дела».
Реагирование на подозрение в ложном заявлении
Следователи и прокуроры могут предпринимать какие бы то ни было действия по подозрению в сфабрикованности заявления о сексуальном насилии только в том случае, если подобное беспокойство вызвано основательными доказательствами, полученными в ходе расследования. Как это описывают МакДауэлл и Хиблер (1987), любая попытка поставить под сомнение обоснованность заявления об изнасиловании для реальной жертвы может стать тяжелым ударом. Подобное отношение наверняка уничтожит доверительные отношения, которые должны существовать между следователем и заявительницей для успешного расследования и судебного процесса.
Поэтому следователям рекомендуется в присутствии жертвы озвучивать только те сомнения, которые основаны на информации, полученной с ее же слов, разговаривая при этом спокойным и благожелательным тоном. Это уменьшит вероятность защитной реакции и позволит продолжить расследование заявления в случае, если акт сексуального насилия на самом деле имел место.
Привлекать к ответственности или нет?
Если заявление о сексуальном насилии на основании результатов расследования было признано ложным, перед следователями встает вопрос, предъявлять ли обвинения в написании заведомо ложного заявления. Однако подобное решение должно приниматься осторожно, с учетом множества факторов. Мы советуем следователям и прокурорам обсудить преимущества и недостатки подобного решения с другими профессионалами, участвующими в реагировании на сексуальное насилие (т.е. адвокатами жертвы, экспертами-криминалистами, и т.д.)
Предъявление обвинений в ложном заявлении может быть наиболее целесообразным в случаях, когда невинный человек был подвергнут аресту, зарегистрирован полицией и, возможно, даже подвергнут судебно-медицинскому осмотру. Отказ от привлечения к ответственности в этом случае может создать впечатление предвзятости и намеренного игнорирования преступного действия.
Судебное преследование также может быть уместно в тех редких случаях, когда дело получило широкую огласку и/или потребовало сотни часов работы следователей. В подобных случаях правоохранительные органы даже требуют возмещения ущерба с ложного заявителя за часы работы, потраченные на расследование дела и расходы, связанные с судмедэкспертизой, анализами ДНК, осмотрами места преступления и опроса свидетелей.
С другой стороны, существует целый ряд веских причин отказаться от предъявления обвинений в ложном заявлении о сексуальном насилии, даже если это на первый взгляд кажется вполне оправданным.
Во-первых, подобное обвинение, скорее всего, будет растиражировано средствами массовой информации, а это может создать проблему необъективности присяжных заседателей, которые в этом примере будут видеть подтверждение широко распространенного мифа о засилии ложных обвинений в изнасиловании.
И, что еще важней, подобные сообщения в средствах массовой информации могут убедить реальных жертв изнасилования не обращаться к правосудию из страха, что им не поверят и что их самих подвергнут судебному преследованию.
Учитывая объем работы, с которым приходится справляться большинству следователей и прокуроров, становится сложным оправдать те ощутимые затраты времени, которые потребуются для расследования и осуждения кого-нибудь за ложное заявление - учитывая, что оно квалифицируется только как административное правонарушение.
И хотя желание некоторых следователей во что бы то ни стало доказать ложность заявления из чувства фрустрации или с целью докопаться до истины легко объяснимо и совершенно естественно, это, возможно, не лучшее использование и без того ограниченных ресурсов.
Следует также помнить, что большинство ложных заявлений об изнасиловании обычно являются следствием эмоциональных проблем человека, а не желания навредить или отомстить.
Вопреки стереотипным представлениям, ложные заявления о сексуальном насилии по большей части делаются не для того, чтобы «поквитаться с любовником», или оправдать факт беременности, измены или другого осуждаемого поведения. И хотя такое тоже встречается, подавляющее большинство ложных заявлений делается людьми с серьезными психологическими и эмоциональными проблемами. В этих случаях человек заявляет о перенесенном изнасиловании в расчете получить внимание и сочувствие. Это объясняет тот факт, что в большинстве настоящих ложных заявлений не называется имени подозреваемого, поскольку заявительница не хочет причинить кому-нибудь вред. Очевидно, что подобные ситуации могут быть чрезвычайно обескураживающими для работников уголовной юстиции, но лучше всего их решать обращением к социальным службам, а не возбуждением уголовного дела. Другими примерами оптимальных методов реагирования на подобные случаи могут быть создание группы разнопрофильных экспертов для принятия решения в особо сложных случаях и разработка меморандума, устанавливающего методологические принципы реагирования для подобных дел.