Дом, в котором нам не жить. Рассказ
Значит, можно всё? И солнышко ясное и погода отличная? И так, чтобы трава колосилась, прямо волнами перекатывалась, шумела от ветра, зелёным прибоем сбегая к дороге…
И дорога пылила, совсем по-летнему, дышала землёй.
Отсюда, с пригорка, на котором, собственно, и стоял наш небольшой двухэтажный домик, белый, обшитый добротной вагонкой и местами увитый тёмно-зелёным плющом, вся эта змеища-серпантинища виднелась превосходно.
Редко кто по ней ездил - основная трасса сторонилась нас, как могла, так что, если угодно, это был наш личный участок грунтовки, а внезапная пыль неизменно сообщала о нежданных гостях. Иногда к нам забредали саквояжники, что приторговывали всяким барахлом. Дети любили рыться в этих странных старых пожитках - ещё бы, целые археологические раскопки!
Переехали мы давно. Или же нет, недавно? Просто время здесь совсем не торопится, оно такое тягучее, как сливовое варенье, что стекает в блюдечко с длинной деревянной ложки (люблю наблюдать, как его варит жена), оттого и кажется, что прошла этого времени целая прорва.
Раньше жилось не очень, поэтому мы и решили перебраться в самую глушь, на природу. Здесь у нас было всё необходимое - большой ветряк, три солнечные панели, ёмкие аккумуляторы и вода из артезианской скважины, чистая, как слеза. За домом был прекраснейший садик, небольшой огород и даже пруд с красными рыбками.
Я непременно собирался написать книгу, целый роман, с тех пор, как переехали, собирался, а может, и раньше. Но по дому всегда было много работы, поэтому весь день приходилось крутиться то там, то сям, а вечером я буквально валился с ног. Порой мне удавалось выкроить час-полтора и засесть на веранде, и косые лучи закатного солнца безмятежно заливали белоснежные листы. Почему-то я решил писать на бумаге, словно вся суть писательства таилась именно в ней, и, сидя за грубым дощатым столом и изредка поскрипывая плетёным креслом, заворожённо смотрел на медленно ползущую тень от старой, ещё дедовой, шариковой ручки, медитативно погружаясь в щекочущее предвкушение. Внутри было много всего, но, пытаясь отыскать то самое, главное и значимое, я терялся и словно растекался во все стороны, поэтому не понимал, с чего начать, и когда тень добегала до низа листа, он по-прежнему оставался пустым.
Тогда я слышал тихий вздох за спиной, и Марион, моя жена, негромко сообщала, что ужин давно готов и пора перебираться в столовую.
Но бывало и так, что она присаживалась на нагретые солнцем ступеньки крыльца и какое-то время сидела, стараясь мне не мешать, тихонько, прямо как мышь. А может, и не мышь вовсе, а ленивая кошка, которая просто нежится на солнышке, изредка поглядывая чуть сожмуренным, лучистым глазом на начинающего романиста.
Я ощущал её присутствие, но виду не подавал…
По утрам Марион возилась в саду и по хозяйству. Ей помогала Кристина, наша старшая дочь. По-хорошему ей давно пора было жить отдельно, но она, как и мой роман, не торопилась. Кристина хромала на правую ногу и слегка заикалась, но сейчас у многих детей были какие-то недостатки, так что это не особо нас беспокоило. Больше меня тревожило, что она выросла замкнутой, зачастую была задумчивой и молчаливой, даже печальной, а ближе к вечеру уходила в поля плавать в море травы.
Я думал, может, и не стоит ей уезжать, покидать нас с матерью, - тот мир её не поймёт, а здешний принял с первого взгляда.
Нашему сыну Лео было двенадцать. Он был любознательным, выдумщиком и умельцем, постоянно что-то мастерил, часто пропадая в сарае или в своём тайном логове - то есть в домике в лесу. На самом деле это был не домик, а шалаш, построенный из всего, что Лео удалось собрать и стянуть, да и лесом мы называли соседствующие с садом заросли одичалых деревьев, но суть не в этом. Взрослых, то есть нас с Марион, в шалаш не пускали. Когда Лео нужны были какие-то запчасти или механизмы для его новых поделок, а саквояжник запаздывал, он смело отправлялся ему наперехват, а потом возвращался довольный и с заговорщицким видом удалялся с добычей в свою мастерскую.
Кристина как-то обмолвилась, что Лео собирает робота. Подумать только, робота! Этого ещё не хватало!
«Ничего, пусть занимается», - улыбнулась тогда Марион.
Лео, конечно, прознал, что его «сдали».
«Вот станешь ты, папа, старым, не сможешь ходить, так я тебе экзоскелет смастерю», - однажды пообещал он.
Младшая, Ава, до сих пор не умела читать, зато без умолку тараторила и хохотала, бережно пряча смех в ладошки. С ней было хлопотно, как и со всеми маленькими детьми, но это были приятные хлопоты.
Ещё у нас был золотистый ретривер - добрый, но, увы, стареющий пёс. Тем не менее работу свою он выполнял, регулярно совершая обходы наших владений, был внимательным, лаял на чужаков, иногда охотился на птиц. Он приблудился к нам щенком, и с тех пор его так и звали - Щенок.
Жили мы почти что на побережье. Ехать до моря было полдня, может, чуть дольше, но мы нередко выбирались на пляж, обычно посередине недели, когда он пустовал и было где разгуляться.
В нашей гостиной висело живое панорамное фото - мы сделали его в один чудесный, залитый солнцем, жаркий июльский день. Море тогда было на удивление спокойное, синее-синее, а песок горячий и белый. Марион лежала в тени под полосатым зонтом, я сидел рядом и нежно гладил её лодыжку, делая вид, что стряхиваю налипший песок. Недалеко от нас, болтая сама с собой, трудилась неугомонная Ава, возводя очередной песчаный городок. В белоснежной панамке и лёгкой пляжной кофточке она походила на диковинную бабочку, прилетевшую из волшебных дальних краёв. Лео запускал воздушного змея, которого смастерил накануне, бело-красного, поэтому постоянно бегал туда-сюда, распугивая крикливых чаек. В правом углу панорамы, почти у края, спиной к объективу, застыла задумчивая Кристина, замотанная в голубое парео. Вероятно, она наблюдала в тот момент за прибоем и на сигнал автокамеры не обернулась. Щенка с нами не было - остался охранять усадьбу. Ну, ничего. Всё равно приятно смотреть на наш особенный день и вспоминать.
Мы обязательно снова туда поедем, хотя уже осень и дни не такие тёплые. Не беда, посидим на пляже, устроим настоящий пикник, а вечером непременно разожжём костёр. Дети любят смотреть на огонь. И мы с Марион тоже любим.
А звёзды! Когда стемнеет, они как высыпят по всему небосводу, аж дух захватит, и мы, притихшие, заворожённо уставимся на мерцающий и манящий неизведанным Млечный Путь.
Почему-то я был уверен, что поедем мы скоро. Вообще, может, всего через несколько дней…
Хотя сперва нам нужно было собрать урожай - яблок в этом году уродило столько, что ветви опасно склонились к земле.
Мне пришлось починить большую лестницу, чтобы до макушек достать, а Лео, хоть и нехотя, но помогал.
Потом на лужайке выросла целая яблочная гора, и Марион заохала: как же это всё переработать? Сделать повидло? Джем? Посушить? Но часть, конечно, стоит завернуть в солому и спрятать в ящики, чтобы было чем похрустеть зимой. И тут, конечно, довелось уже всей семьёй подсоблять.
Тыквы тоже уродили, но с ними решили разобраться чуть позже. А пока за огненными головами «приглядывала» Ава - выбрала себе огромную-преогромную и каждое утро бегала проверять, превратилась ли та в карету.
Ей пока невдомёк, что нет на этой земле фей с волшебными палочками.
А как бы хотелось, чтоб были. Хотя бы одна. Хотя бы для того, чтобы однажды наша малышка выросла. Но мы знали, что этому не бывать, и проживёт наша Ава всю свою жизнь коротышкой.
А вообще сентябрь выдался урожайным - одно за другим, одно за другим…
Возможно, нам не стоило так стараться, ведь всё необходимое нам привозили по вторникам в продуктовом фургоне. Свои продукты мы не продавали, разве что раздавали излишки немногочисленным соседям. О деньгах думать не приходилось - наследства, доставшегося от родителей Марион, и внукам хватит…
В верхнем правом углу замигал индикатор разрядившейся батареи.
Картинка посерела и истлела…
Кое-как я стянул с себя шлем. Голова кружилась, и в затылке болело.
Над змеистой дорогой клубилась бурая пыль.
Чахлая трава торчала из земли как пакля.
Еле-еле крутился покосившийся поржавевший ветряк, хрипел и поскрипывал, перемалывая песчинки. От этих звуков сводило зубы.
Единственный в округе колодец был накрыт неровным фанерным листом.
Некогда белые стены совсем почернели - краска выгорела и облупилась.
Позади одряхлевшего дома умирал старый сад.
Я знал, что Марион продолжает возиться с растениями, уже не так, как прежде, но в палисаднике пестрели поздние астры.
Вот так и жили. И детей у нас не было. Никогда.
Мы сидели на деревянных ступеньках крыльца, тёплых от июльского солнца.
Я посмотрел на Марион, старую, морщинистую Марион, с постоянно сбоящим левым киберглазом, который неестественно блестел от вечернего солнца. Она нежно погладила меня выше локтя, там, где чувствительность ещё сохранилась.
- Ну как? - спросила Марион.
- Я же говорил, что не стоит. От этих гаджетов из старого мира одна беда…
- Зато теперь у тебя есть история, которую ты сможешь написать.
Она протянула мне пачку пожелтевшей бумаги и шариковую ручку - странные дары однажды забредшего к нам саквояжника. Мы тогда купили много всего, и они достались в придачу.
- Ты же напишешь, правда? - снова спросила Марион.
Я кивнул и, пристроив листы на коленях, нетвердо вывел здоровой рукой первое слово:
«Дом…»
Сентябрь 2019