Буква писания (продолжение)
Буква писания (начало)
Трудно поверить, но Сарья никогда не расслаблялась. Приходилось быть настороже: в любой миг навстречу могло выйти Великое Зло.
Сколько Сарья себя помнила, зло всегда было рядом. Оно пряталось в ночных горшках, в тенях среди колонн, в таинственных посетителях (разговор с которыми состоял преимущественно из ухмылок, подмигивания и зловещего взаимопонимания). При этом сама Сарья ни разу его не видела. Едва приближалась опасная встреча, изнутри Сарьи поднималось нечто могущественное, яркое, не оставлявшее места для сомнений… да что там! - размышлений вообще.
Кончалось это всякий раз одинаково. Девушку уводили, с головой накрыв плащом, а за спиной (она знала это) оставалось зло - лежащее в неестественной позе и очерченное по контуру мелками.
Называлось это по-разному - дух мщения, высшая справедливость, провидение господне. Будь Сарья поумнее, она наверняка бы задумалась: кто она? Существо, одержимое Светом и Добром? Сумасшедшая? Пророк?
Его Светейшество называл её мечом света.
Но человек сложнее меча.
Пока инквизитор и кастелян занимались бытовыми вопросами, Сарья скучала. Когда ей это надоело, она отправилась бродить по резиденции. Не очень понимая, чего ждать от посланницы Оффишии, братья пропускали её повсюду. Вскоре она без труда выбрела в зал приёмов.
В бюрократических учреждениях тон задаёт мебельное лобби. Одного взгляда на то, как расположены кресла и диваны, столы, столики, этажерки с бумагами, экраны и шкафы достаточно, чтобы определить тип правления в данном месте. Демократия ли это? триумвират? правят ли здесь умудрённые жизнью клевреты или же набранные по блату чьи-то бестолковые родственники? - на все вопросы с лёгкостью ответят ковры и корзинки для бумаг, надо лишь слушать и смотреть.
В ордене Четырёх Полос царила теократия. Зал приёмов оккупировало средоточие инженерной мысли - гигантский алый диван с эркерами, барбикенами и контрфорсами. Он подавлял, как собор святого Стоуна; он настолько не вписывался в привычную аскезу орденов, что приходила мысль: а не вступил ли в Четыре Полосы сам Спаситель?
У подножия дивана, словно сторожевой катер в тени линкора, пряталось скромное секретарское лёжбище из трёх подушек и крохотного изящного столика с шербетом и фруктами. У стены раболепно выгнулась мрачная и неудобная скамья для просителей. Ковчежец, в котором спал храмовый зверь, стоял на возвышении у окна, откуда легко скрыться по кошачьим делам и откуда прекрасно видно всё происходящее в зале.
Сарья протёрла глаза. Чувство опасности накрыло её, и девушка напряглась, ожидая света и небытия, но ничего не произошло. Сарья осторожно присела в уголке и принялась ждать.
Из горы подушек, сваленных на диване, вынырнула растрёпанная голова командора. Словно по команде со скамьи поднялись две одинаковые пустынные леди, с ног до головы закутанные в бесформенные балахоны. Над головами женщин парил бритый синекожий толстяк в тюбетейке.
- Да охранят пески калифа Гатту, - чопорно поклонилась первая из женщин. - Я пришла жаловаться на своего джинна. Зеркало, которое он мне дал, выполняя желание, сказало, что моя дочь всех прекрасней. Это возмутительно! Спаситель знает что! Я не хочу, чтобы всякие безбожные колдовские штуковины трепали имя моей Зейфии и говорили о ней т а к о е.
- Так-так. - Гатта зевнул и повернулся к просительнице задом, устраиваясь поудобнее. Никого, впрочем, такое обхождение не удивило.
- А ещё я пришла жаловаться на Зейфию, - продолжала кочевница. - В то время как, исполняя второе желание, джинн придумал решение, способное удовлетворить всех: старейшин, приличных дам племени, меня саму, - эта Зейфия…
- Я не буду есть отравленный лимон! - взвизгнула Зейфия.
- Но почему?!!
- Просто не буду.
- Стоп! - сидящий у подножия дивана секретарь поднял руки. - Сир Гатта желает совершить омовение.
Не веря своим глазам, Сарья смотрела, как невольники вносят в зал серебряный тазик с водой покрытой бело-розовой шапкой цветочных лепестков. Гатта разгрёб лепестки и задумчиво поплескал себе в лицо.
- Следующий проситель, - объявил он.
Со скамьи поднялся худой человек в черном с золотыми узорами халате. При взгляде на этот халат Сарье стало жарко. Казалось, он впитывал безжалостные лучи лилайского солнца, чтобы сгустить их в гнев, ярость и ненависть, клекочущие в его хозяине.
- Я лорд и мастер главнокомандующий крепости Аль-Хазиф, - объявил он. - Прошу справедливости и поддержки! - уловив интерес в глазах Гатты, главнокомандующий продолжал: - Две недели назад мою крепость осадили варвары. Мы сражались! Чтобы воодушевить войска, я прочёл речь. Я подбросил монетку и сказал: доблестные наёмники! Если выпадет орёл, то господь с нами, и мы победим! Если же выпадет решка, то господь не желает нашей победы…
- И вы подбросили монетку с двумя орлами? - заинтересовалась Зейфия.
- Да, - главнокомандующий дернул побородком. - Прекрасный трюк, не правда ли? Но эти мерзавцы не оценили.
- Естественно, - фыркнула девушка. - Они же наёмники, а не скопище безмозглых идиотов.
- Э-э, женщина…
Будь Зейфия сделана из свинца, взгляд главнокомандующего проплавил бы в ней дыру. Но она лишь пожала плечами и умолкла.
Гатта что-то проворчал. Невольники вновь принесли воду для умывания: на этот раз с фиолетово-алыми лепестками.
Третьими со скамьи встали отец и дочь. Их сходство не вызывало сомнений: они оба принадлежали к людям, умеющим съесть тарелку шпината так, чтобы у окружающих создалось впечатление, будто им сделали массу намёков эротического свойства.
- Я султан мн-э-э… маленького султаната, - объявил мужчина. Мимика его заставила Сарью предположить, что султанатом называется нечто порочное и бесконечно притягательное. - Богатства наши приумножались благодаря Создателю и могущественному ослу. Не буду вдаваться в подробности сделок, которые осёл совершал на рынках и биржах Лилая. Но потом у меня умерла жена…
- И он захотел спать со мной, - объявила принцесса. Она смотрела на командора с трепетным нежным бесстыдством. - Сир, можно вас погладить?
- Нет. Но продолжайте, - благосклонно разрешил Гатта. - Я заинтригован.
И принцесса продолжила:
- Я попросила отсрочки, пока отец не подарит мне платье из трёх видов золота. Оно на мне. Воланчики замечательные, правда?.. И бриллиант в пупке ничего. Другое, которое я попросила, тоже мне нравится. Я ношу его в чемоданчике. Оно лунное. Я в нём просто изумительна! Не подумайте, будто я одобряю инцест. Потом я попросила ослиную шкуру, но не знаю, пойдёт ли она мне. Вот. Мне кажется, вы считаете меня дурочкой… Сир Гатта, я запуталась. Я не хочу за него замуж! Это неприлично. Я люблю его как отца, но не больше. И потом, мне же всего пятнадцать!
- Ты никогда не говорила, что не хочешь за меня замуж, - удивился султан.
- Неужели так трудно догадаться? Да, сир Гатта, и я хочу вас погладить. Я принцесса!
- Позже. Мне следует разобраться со всеми посетителями. Тут были пустынные леди…
- Да-да? - кочевница что постарше подняла голову.
- Что… О господи, леди, прошу вас! - Гатта запнулся. Девушка в золотом платье сидела на диване и гладила командора. - Ладно, бог с вами. Вы не могли бы вновь заглянуть в своё зеркало? - попросил он кочевницу.
- Ваше желание - закон. Зеркало говорит, что в данный момент красивей всех на свете порочная вертихвостка, что сидит рядом с вами. Видит Создатель, я тоже хочу вас погладить. Передайте ей этот отравленный лимон.
- Позже, позже. Умоляю, леди, не берите этот лимон, он немытый!
- Воистину, - рассердился султан. - Я не согласен, чтобы всякие старые перечницы травили моих дочек!
- Старые перечницы?
- Э-э… Я не то хотел сказать. Это в хорошем смысле слова.
Гатта задумался. Больше всего Сарью поразило выражение его лица - серьёзное и целеустремлённое. Реквитус на его месте кричал бы о кощунстве и святотатстве, но сир Гатта решал проблему - больше ничего. В окружающем его весёлом сумасшествии он да ещё храмовый зверь, спящий в ковчежце, казались единственными реальными существами.
Реальнее даже самой Сарьи.
- Пустынные леди, - объявил Гатта после паузы. - Я думаю, вам стоит надеть платья, подаренные султаном этой девушке, и ещё раз поговорить с зеркалом.
Сарья зажмурилась и вновь открыла глаза. Голова кружилась. Ей многие говорили о добре и зле, но выбор всегда делала прячущаяся в ней сила. Впервые Сарье самой приходилось решать что хорошо, а что плохо.
Это оказалось неожиданно тяжело.
Буква писания (конец)
Трудно поверить, но Сарья никогда не расслаблялась. Приходилось быть настороже: в любой миг навстречу могло выйти Великое Зло.
Сколько Сарья себя помнила, зло всегда было рядом. Оно пряталось в ночных горшках, в тенях среди колонн, в таинственных посетителях (разговор с которыми состоял преимущественно из ухмылок, подмигивания и зловещего взаимопонимания). При этом сама Сарья ни разу его не видела. Едва приближалась опасная встреча, изнутри Сарьи поднималось нечто могущественное, яркое, не оставлявшее места для сомнений… да что там! - размышлений вообще.
Кончалось это всякий раз одинаково. Девушку уводили, с головой накрыв плащом, а за спиной (она знала это) оставалось зло - лежащее в неестественной позе и очерченное по контуру мелками.
Называлось это по-разному - дух мщения, высшая справедливость, провидение господне. Будь Сарья поумнее, она наверняка бы задумалась: кто она? Существо, одержимое Светом и Добром? Сумасшедшая? Пророк?
Его Светейшество называл её мечом света.
Но человек сложнее меча.
Пока инквизитор и кастелян занимались бытовыми вопросами, Сарья скучала. Когда ей это надоело, она отправилась бродить по резиденции. Не очень понимая, чего ждать от посланницы Оффишии, братья пропускали её повсюду. Вскоре она без труда выбрела в зал приёмов.
В бюрократических учреждениях тон задаёт мебельное лобби. Одного взгляда на то, как расположены кресла и диваны, столы, столики, этажерки с бумагами, экраны и шкафы достаточно, чтобы определить тип правления в данном месте. Демократия ли это? триумвират? правят ли здесь умудрённые жизнью клевреты или же набранные по блату чьи-то бестолковые родственники? - на все вопросы с лёгкостью ответят ковры и корзинки для бумаг, надо лишь слушать и смотреть.
В ордене Четырёх Полос царила теократия. Зал приёмов оккупировало средоточие инженерной мысли - гигантский алый диван с эркерами, барбикенами и контрфорсами. Он подавлял, как собор святого Стоуна; он настолько не вписывался в привычную аскезу орденов, что приходила мысль: а не вступил ли в Четыре Полосы сам Спаситель?
У подножия дивана, словно сторожевой катер в тени линкора, пряталось скромное секретарское лёжбище из трёх подушек и крохотного изящного столика с шербетом и фруктами. У стены раболепно выгнулась мрачная и неудобная скамья для просителей. Ковчежец, в котором спал храмовый зверь, стоял на возвышении у окна, откуда легко скрыться по кошачьим делам и откуда прекрасно видно всё происходящее в зале.
Сарья протёрла глаза. Чувство опасности накрыло её, и девушка напряглась, ожидая света и небытия, но ничего не произошло. Сарья осторожно присела в уголке и принялась ждать.
Из горы подушек, сваленных на диване, вынырнула растрёпанная голова командора. Словно по команде со скамьи поднялись две одинаковые пустынные леди, с ног до головы закутанные в бесформенные балахоны. Над головами женщин парил бритый синекожий толстяк в тюбетейке.
- Да охранят пески калифа Гатту, - чопорно поклонилась первая из женщин. - Я пришла жаловаться на своего джинна. Зеркало, которое он мне дал, выполняя желание, сказало, что моя дочь всех прекрасней. Это возмутительно! Спаситель знает что! Я не хочу, чтобы всякие безбожные колдовские штуковины трепали имя моей Зейфии и говорили о ней т а к о е.
- Так-так. - Гатта зевнул и повернулся к просительнице задом, устраиваясь поудобнее. Никого, впрочем, такое обхождение не удивило.
- А ещё я пришла жаловаться на Зейфию, - продолжала кочевница. - В то время как, исполняя второе желание, джинн придумал решение, способное удовлетворить всех: старейшин, приличных дам племени, меня саму, - эта Зейфия…
- Я не буду есть отравленный лимон! - взвизгнула Зейфия.
- Но почему?!!
- Просто не буду.
- Стоп! - сидящий у подножия дивана секретарь поднял руки. - Сир Гатта желает совершить омовение.
Не веря своим глазам, Сарья смотрела, как невольники вносят в зал серебряный тазик с водой покрытой бело-розовой шапкой цветочных лепестков. Гатта разгрёб лепестки и задумчиво поплескал себе в лицо.
- Следующий проситель, - объявил он.
Со скамьи поднялся худой человек в черном с золотыми узорами халате. При взгляде на этот халат Сарье стало жарко. Казалось, он впитывал безжалостные лучи лилайского солнца, чтобы сгустить их в гнев, ярость и ненависть, клекочущие в его хозяине.
- Я лорд и мастер главнокомандующий крепости Аль-Хазиф, - объявил он. - Прошу справедливости и поддержки! - уловив интерес в глазах Гатты, главнокомандующий продолжал: - Две недели назад мою крепость осадили варвары. Мы сражались! Чтобы воодушевить войска, я прочёл речь. Я подбросил монетку и сказал: доблестные наёмники! Если выпадет орёл, то господь с нами, и мы победим! Если же выпадет решка, то господь не желает нашей победы…
- И вы подбросили монетку с двумя орлами? - заинтересовалась Зейфия.
- Да, - главнокомандующий дернул побородком. - Прекрасный трюк, не правда ли? Но эти мерзавцы не оценили.
- Естественно, - фыркнула девушка. - Они же наёмники, а не скопище безмозглых идиотов.
- Э-э, женщина…
Будь Зейфия сделана из свинца, взгляд главнокомандующего проплавил бы в ней дыру. Но она лишь пожала плечами и умолкла.
Гатта что-то проворчал. Невольники вновь принесли воду для умывания: на этот раз с фиолетово-алыми лепестками.
Третьими со скамьи встали отец и дочь. Их сходство не вызывало сомнений: они оба принадлежали к людям, умеющим съесть тарелку шпината так, чтобы у окружающих создалось впечатление, будто им сделали массу намёков эротического свойства.
- Я султан мн-э-э… маленького султаната, - объявил мужчина. Мимика его заставила Сарью предположить, что султанатом называется нечто порочное и бесконечно притягательное. - Богатства наши приумножались благодаря Создателю и могущественному ослу. Не буду вдаваться в подробности сделок, которые осёл совершал на рынках и биржах Лилая. Но потом у меня умерла жена…
- И он захотел спать со мной, - объявила принцесса. Она смотрела на командора с трепетным нежным бесстыдством. - Сир, можно вас погладить?
- Нет. Но продолжайте, - благосклонно разрешил Гатта. - Я заинтригован.
И принцесса продолжила:
- Я попросила отсрочки, пока отец не подарит мне платье из трёх видов золота. Оно на мне. Воланчики замечательные, правда?.. И бриллиант в пупке ничего. Другое, которое я попросила, тоже мне нравится. Я ношу его в чемоданчике. Оно лунное. Я в нём просто изумительна! Не подумайте, будто я одобряю инцест. Потом я попросила ослиную шкуру, но не знаю, пойдёт ли она мне. Вот. Мне кажется, вы считаете меня дурочкой… Сир Гатта, я запуталась. Я не хочу за него замуж! Это неприлично. Я люблю его как отца, но не больше. И потом, мне же всего пятнадцать!
- Ты никогда не говорила, что не хочешь за меня замуж, - удивился султан.
- Неужели так трудно догадаться? Да, сир Гатта, и я хочу вас погладить. Я принцесса!
- Позже. Мне следует разобраться со всеми посетителями. Тут были пустынные леди…
- Да-да? - кочевница что постарше подняла голову.
- Что… О господи, леди, прошу вас! - Гатта запнулся. Девушка в золотом платье сидела на диване и гладила командора. - Ладно, бог с вами. Вы не могли бы вновь заглянуть в своё зеркало? - попросил он кочевницу.
- Ваше желание - закон. Зеркало говорит, что в данный момент красивей всех на свете порочная вертихвостка, что сидит рядом с вами. Видит Создатель, я тоже хочу вас погладить. Передайте ей этот отравленный лимон.
- Позже, позже. Умоляю, леди, не берите этот лимон, он немытый!
- Воистину, - рассердился султан. - Я не согласен, чтобы всякие старые перечницы травили моих дочек!
- Старые перечницы?
- Э-э… Я не то хотел сказать. Это в хорошем смысле слова.
Гатта задумался. Больше всего Сарью поразило выражение его лица - серьёзное и целеустремлённое. Реквитус на его месте кричал бы о кощунстве и святотатстве, но сир Гатта решал проблему - больше ничего. В окружающем его весёлом сумасшествии он да ещё храмовый зверь, спящий в ковчежце, казались единственными реальными существами.
Реальнее даже самой Сарьи.
- Пустынные леди, - объявил Гатта после паузы. - Я думаю, вам стоит надеть платья, подаренные султаном этой девушке, и ещё раз поговорить с зеркалом.
Сарья зажмурилась и вновь открыла глаза. Голова кружилась. Ей многие говорили о добре и зле, но выбор всегда делала прячущаяся в ней сила. Впервые Сарье самой приходилось решать что хорошо, а что плохо.
Это оказалось неожиданно тяжело.
Буква писания (конец)