Апельсинчики как мёд, или Голоса в голове.
На прошлой смене, когда я снова сторожил лампочки и тридцать четыре души вдобавок, второй раз прочитал девятнадцать-восемьдесят четыре. Как и в первое прочтение, меня постиг очередной инсайт, так сказать. К самой книге он относится косвенно, но без нее, думаю, его бы не случилось.
На строках
«Под развесистым каштаном
Продали средь бела дня -
Я тебя, а ты меня…»
я разрыдался. Да настолько сильно, что понадобилось накинуть куртку выездной бригады, которые висят в материальной, и выйти во внутренний дворик курить. Как раз на такие непредвиденные случаи у меня всегда припасена пачка сигарет. Стою, значит, сандалиями в снегу, замерзшими и трясущимися руками подношу фильтр к губам и рыдаю в три ручья. Думаю (хотя, можно ли назвать мыслями те потоки эмоций, которые хлынули на меня с ошеломляющей быстротой?), думаю, как же все плохо. Какое же говно, что Уинстон так поступил с ней, а Джулия - с ним. Начиналась истерика, поскольку я уже тихонько всхлипывал. И тут я понял, что мне больше всего хочется, чтобы меня пожалели, прижали к себе, погладили по голове, сказали, что все получится, и назвали Севушкой.
Так я обнаружил в себе подростка - мальчика, который волею судеб (то есть, «большим мной») выкинут в мегаполис, где все такое далекое, чужое, где нужно выкарабкиваться из положения неимущего студента, чтобы выжить. И «большой я» сказал Севе-подростку: «Севушка, успокойся. Все будет хорошо, поверь мне». И истерику сняло одномоментно.
Безусловно, он был во мне и раньше, но теперь, когда я его нашел, понял и принял, мне уже не составляет особого труда отмечать моменты, когда он (не он, а я, только другой, конечно), начинает руководить моими действиями. Это не другая личность, нет, это лунная сторона моей. Не скажу, что это реверс или плохая часть, поскольку он - это я. А я хорош, не смотря ни на что. Многие мои поступки периода раннего взросления я теперь могу об’яснить с точки зрения Севушки, что делает мою картину осознания себя гораздо яснее.
Заходил снова к пациентке, с которой общался на прошлой смене (две вышки, КМС и т.д., если помните), опять очень мило с ней беседовали. Вскоре она выписалась, но контактами мы обменяться успели. (Чуть не написал «но ничего страшного»).
Помните древний то ли анекдот, то ли пост на баше -
«В под’езде не было девушек, и старушки на лавочке называли проституткой дворника»?
Одна из близких мне пациенток (Надежда Петровна, которой восемьдесят шесть, что ли) начала подозревать свою соседку, что та ворует у нее продукты из холодильника. Все бы ничего, но соседка в ответ начала подозревать НП в том же самом. При том, что они обе лежачие. Постоянно переругивались, называя друг друга (не люблю этот фразеологизм, ибо в половине случаев он обозначает совсем не друзей) дурами. В общем, нашли веселье.
Сегодняшняя моя смена (восьмичасовая) началась более, чем хорошо. Подходя к хоспису, я встретил идущую к остановке младшую медсестру Марину (которую я терпеть не могу), а это значило, что нынче я буду работать не с ней, что уже было приятно. Переоделся, спустился к чаю. В сестринской (и братской) я обнаружил православных медсестер. Они клевые. Хотя бы потому, что относятся почти ко всем с добром. Хотя, одна из них в разговоре упомянула, что в хосписе весь персонал замечательный, кроме администрации (и Марины, добавил я).
Вскоре после чаепития я пришел на второй пост, дожидаясь обхода. И мне в голову пришла мысль.
«Получается, что у человека в голове две правды - можно совершать какие-то поступки, руководствуясь альтруистическими побуждениями, при этом сама суть их будет эгоистична. Например, подавая бабушке руку на выходе из автобуса, мужчина будет убежден, что сделал это из доброты, хотя, в то же время, его самооценка неуклонно поползет вверх».
Тут и психоанализ, конечно, и двоемыслие. Мысль далеко не нова, но, согласитесь, приятно открывать какие-то непрописные истины самому.
А потом еще думал об умных и неумных людях (нескромно относя себя к первым):
«И у тех, и у других, ясное дело, есть психологические и биологические потребности. У вторых и те, и другие удовлетворяются довольно легко, в то время, как у первых дело с физиологией обстоит несколько сложнее, а уж с психологией и вообще мрак, поскольку, чем умнее человек, тем больше он знает о мире и о том, чего можно в нем добиться».
Перевязочный брат (секта какая-то) Виталик снова поманил меня в свой рабочий кабинет и усадил за айфон играть в покер. А что, мне нравится, и Виталику хорошо. Особенно, когда я выигрываю. Но не подумайте, он не такой корыстный, он хороший.
В обед поел еды. Ажно две порции, за себя и за ту перевязочную, макарон с гуляшом и зеленью. Прекрасно!
Родственница чья-то принесла целых два торта (не вафельных, а настоящих!) и еще чаю и кофию.
Не чья-то, конечно, а бабушки по имени Нина, которой сегодня стукнуло восемьдесят пять. Вчера у нее были православные, опять же, именины, а нынче вон - День рождения. К ней пришел сын, дочь, которая и снабдила нас сладким, и внук. У внука, судя по выражению лица, глазам и реакции на окружающее, наличествовала средняя степень умственной отсталости. Он сидел на стуле в изголовьи кровати бабушки, смотрел на нее, скашивая глаза, и улыбался странной и слишком широкой улыбкой. Бабка, уже успевшая прилично нырнуть в славные воды маразма, глядела на него снизу вверх, как бы через плечо, и тоже улыбалась. Они были счастливы.
На обходе в четыре зашли к НП (одна из последних палат), которая, на этот раз, настойчиво просила сестер узнать размер пенсии ее соседки.
Когда я уже собирался идти в сестринскую за своей сумкой, чтобы покинуть рабочее место, ко мне подплыла дочь еще одной пациентки (которой совсем уже пора повернуть сансару) и тихим голосом попросила ночью поить ее маму. (Душу рвет, когда так говорят, а не просто называют фамилию и номер палаты. Ясно, что так «роднее», но тяжко). Я отправил ее к сестрам, которые сегодня дежурят в ночь.
Сложил книгу в сумку, и тут ко мне подошла сестра и вручила два кекса и вафельный тортик. Мол, дома чаю попьешь. Мои вполне логичные возражения по поводу того, что тем, кто остается на смене, они нужнее, она проигнорировала. И еще две шоколадки. И вон, зелени сколько нам принесли - петрушки и укропа - возьми тоже домой, нам много. И кефиру. И банку греческого «Нескафе».
Домой ехал на маршрутке, дочитывая «Механическое пианино», слушая Нау и периодически вздремывая.
Хороший день.
На строках
«Под развесистым каштаном
Продали средь бела дня -
Я тебя, а ты меня…»
я разрыдался. Да настолько сильно, что понадобилось накинуть куртку выездной бригады, которые висят в материальной, и выйти во внутренний дворик курить. Как раз на такие непредвиденные случаи у меня всегда припасена пачка сигарет. Стою, значит, сандалиями в снегу, замерзшими и трясущимися руками подношу фильтр к губам и рыдаю в три ручья. Думаю (хотя, можно ли назвать мыслями те потоки эмоций, которые хлынули на меня с ошеломляющей быстротой?), думаю, как же все плохо. Какое же говно, что Уинстон так поступил с ней, а Джулия - с ним. Начиналась истерика, поскольку я уже тихонько всхлипывал. И тут я понял, что мне больше всего хочется, чтобы меня пожалели, прижали к себе, погладили по голове, сказали, что все получится, и назвали Севушкой.
Так я обнаружил в себе подростка - мальчика, который волею судеб (то есть, «большим мной») выкинут в мегаполис, где все такое далекое, чужое, где нужно выкарабкиваться из положения неимущего студента, чтобы выжить. И «большой я» сказал Севе-подростку: «Севушка, успокойся. Все будет хорошо, поверь мне». И истерику сняло одномоментно.
Безусловно, он был во мне и раньше, но теперь, когда я его нашел, понял и принял, мне уже не составляет особого труда отмечать моменты, когда он (не он, а я, только другой, конечно), начинает руководить моими действиями. Это не другая личность, нет, это лунная сторона моей. Не скажу, что это реверс или плохая часть, поскольку он - это я. А я хорош, не смотря ни на что. Многие мои поступки периода раннего взросления я теперь могу об’яснить с точки зрения Севушки, что делает мою картину осознания себя гораздо яснее.
Заходил снова к пациентке, с которой общался на прошлой смене (две вышки, КМС и т.д., если помните), опять очень мило с ней беседовали. Вскоре она выписалась, но контактами мы обменяться успели. (Чуть не написал «но ничего страшного»).
Помните древний то ли анекдот, то ли пост на баше -
«В под’езде не было девушек, и старушки на лавочке называли проституткой дворника»?
Одна из близких мне пациенток (Надежда Петровна, которой восемьдесят шесть, что ли) начала подозревать свою соседку, что та ворует у нее продукты из холодильника. Все бы ничего, но соседка в ответ начала подозревать НП в том же самом. При том, что они обе лежачие. Постоянно переругивались, называя друг друга (не люблю этот фразеологизм, ибо в половине случаев он обозначает совсем не друзей) дурами. В общем, нашли веселье.
Сегодняшняя моя смена (восьмичасовая) началась более, чем хорошо. Подходя к хоспису, я встретил идущую к остановке младшую медсестру Марину (которую я терпеть не могу), а это значило, что нынче я буду работать не с ней, что уже было приятно. Переоделся, спустился к чаю. В сестринской (и братской) я обнаружил православных медсестер. Они клевые. Хотя бы потому, что относятся почти ко всем с добром. Хотя, одна из них в разговоре упомянула, что в хосписе весь персонал замечательный, кроме администрации (и Марины, добавил я).
Вскоре после чаепития я пришел на второй пост, дожидаясь обхода. И мне в голову пришла мысль.
«Получается, что у человека в голове две правды - можно совершать какие-то поступки, руководствуясь альтруистическими побуждениями, при этом сама суть их будет эгоистична. Например, подавая бабушке руку на выходе из автобуса, мужчина будет убежден, что сделал это из доброты, хотя, в то же время, его самооценка неуклонно поползет вверх».
Тут и психоанализ, конечно, и двоемыслие. Мысль далеко не нова, но, согласитесь, приятно открывать какие-то непрописные истины самому.
А потом еще думал об умных и неумных людях (нескромно относя себя к первым):
«И у тех, и у других, ясное дело, есть психологические и биологические потребности. У вторых и те, и другие удовлетворяются довольно легко, в то время, как у первых дело с физиологией обстоит несколько сложнее, а уж с психологией и вообще мрак, поскольку, чем умнее человек, тем больше он знает о мире и о том, чего можно в нем добиться».
Перевязочный брат (секта какая-то) Виталик снова поманил меня в свой рабочий кабинет и усадил за айфон играть в покер. А что, мне нравится, и Виталику хорошо. Особенно, когда я выигрываю. Но не подумайте, он не такой корыстный, он хороший.
В обед поел еды. Ажно две порции, за себя и за ту перевязочную, макарон с гуляшом и зеленью. Прекрасно!
Родственница чья-то принесла целых два торта (не вафельных, а настоящих!) и еще чаю и кофию.
Не чья-то, конечно, а бабушки по имени Нина, которой сегодня стукнуло восемьдесят пять. Вчера у нее были православные, опять же, именины, а нынче вон - День рождения. К ней пришел сын, дочь, которая и снабдила нас сладким, и внук. У внука, судя по выражению лица, глазам и реакции на окружающее, наличествовала средняя степень умственной отсталости. Он сидел на стуле в изголовьи кровати бабушки, смотрел на нее, скашивая глаза, и улыбался странной и слишком широкой улыбкой. Бабка, уже успевшая прилично нырнуть в славные воды маразма, глядела на него снизу вверх, как бы через плечо, и тоже улыбалась. Они были счастливы.
На обходе в четыре зашли к НП (одна из последних палат), которая, на этот раз, настойчиво просила сестер узнать размер пенсии ее соседки.
Когда я уже собирался идти в сестринскую за своей сумкой, чтобы покинуть рабочее место, ко мне подплыла дочь еще одной пациентки (которой совсем уже пора повернуть сансару) и тихим голосом попросила ночью поить ее маму. (Душу рвет, когда так говорят, а не просто называют фамилию и номер палаты. Ясно, что так «роднее», но тяжко). Я отправил ее к сестрам, которые сегодня дежурят в ночь.
Сложил книгу в сумку, и тут ко мне подошла сестра и вручила два кекса и вафельный тортик. Мол, дома чаю попьешь. Мои вполне логичные возражения по поводу того, что тем, кто остается на смене, они нужнее, она проигнорировала. И еще две шоколадки. И вон, зелени сколько нам принесли - петрушки и укропа - возьми тоже домой, нам много. И кефиру. И банку греческого «Нескафе».
Домой ехал на маршрутке, дочитывая «Механическое пианино», слушая Нау и периодически вздремывая.
Хороший день.