Здравствуйте, бесплатный доктор! Здравствуйте, безнадежный больной.
Ребята, я отработал свою последнюю сутошную (как говорят в столице) смену в хосписе, чему, конечно, несказанно рад.
По порядку, что было и что могло быть, но не произошло по стечению обстоятельств.
Начну, как и всегда, с позитива.
Помер дядька. Довольно легко (не в плане, что его кончина далась легко нам, а в смысле - не мучался особо перед последним выдохом). Родные у него оказались на редкость адекватными, потому как не истерили, как это частенько происходит, вышли из палаты, когда мы товарища упаковывали, и все его полезные манатки (как то: подгузники, одноразовые пеленки, влажные салфетки и лекарства) оставили нам. Только белесы реснички сомкнулись под моей чуткой рукой (на одном глазу недозакрылись, но в моргах их заклеивают), как палатная Светка, спохватившись, начала искать матерчатую ленту, каковые остаются от швов пододеяльников, дабы подвязать мужику челюсть, отвисшую на половине пути ко грудям.
- Как ремешок фуражки, - пробормотал я.
- Ась?
- Не, ничего. Так зачем подвязывать? И так неплохо смотрится.
- Ну, чтобы застыла правильно. Хотя, их все равно потом ломают.
- В смысле?
- Для антуражу. Шучу. Застынет неправильно - херово будет в гробу смотреться.
Родные ушли (мы всегда после того, как близкие усопшего покидают наше гостеприимное заведение, вместо «до свидания», говорим, конечно, «прощайте». Ибо не приведи второй раз), а я принес тряпку, пульверизатор с анолитом (раствор для дезинфекции - это им моют полы в больничках) и принялся натирать оным матрац. За стеклопакетом начинало яростно светить молодое солнце, из-за чего я несколько раз брызнул анолитом в одно и то же место, чтобы увидеть почти прозрачную радугу.
В десятой палате, которая почти у самого запасного выхода, через который мы обычно вывозим каталки и мусор, помирал мужчина с огромной опухолью на уровне трахеи слева. Одна из самых жутких смертей - гипоксия. Нехватка кислорода вследствие перекрывания дыхательных путей медленно, но верно растущей опухолью. На его лице было выражение, точь-в-точь напоминавшее древнегреческую маску трагика. Но - как говаривал то ли интернет, то ли мой приятель - тяжело в мучении, легко в раю.
Днем все спокойно, провел методики на двух сохранных тетках, поел, кстати говоря, и умудрился дочитать Исигуро (по наущению книжки Говорина).
Вообще, сначала Задорнов был хорош. То есть, не он сам, а то, что его записи не затирали до дыр, крутя по всем возможным каналам, кроме, пожалуй, культуры, где часы с павлином. Мне очень нравится начало одного из монологов-рассказов.
Вечерело.
В гостинице с утра было трое посетителей. Причем одного, суки, положили на полку примерно на уровне моей груди, хотя, обычная полка в третьем холодильнике была пуста. Вытащить не очень сложно, но геморройно, знаете. Потом тот мужичок, который с фуражкой. Их вчетвером и увезли.
Смена очковала. Если прошлая вывезла три гостинца (мы еще сам процесс называем сбором урожая), то на нашу ожидалось аж пятеро. В итоге - двое.
В девять пополудни ушел очень грузный товарищ. Светка сразу подпихнула ему под подбородок полотенце. До самой его смерти у кровати была жена, вся заплаканная, но державшаяся, за что ей спасибо. Помёр. Она говорит - надо сына дождаться, он уже выехал. Хорошо. Временем смерти поставили 22.10, на всякий. Сидим у первого поста, отдыхаем, пока есть возможность и силы. А то ведь сил даже на отдых не остается - рубит подчистую.
- А ничего, что он там лежит, неубранный такой? - спрашиваю.
- Вообще-то, по инструкции, надо два часа после смерти ждать, до окоченения и появления трупных пятен, - ответила тетя Таня, которая из самой-самой первой моей смены. Еще агонию мне показывала.
- Я вообще думаю, что смерть - единственное, что может точно определить медицина.
- Точно-то так, да не всегда.
- Были случаи?
- А то. Еще в том хосписе была такая Клавдия, царствие ей. Помирала-помирала, никак помереть не могла. И в один прекрасный день, думаю, свершилось. Позвала палатную, та зрачки глянула, пульс там, дыхание. Все, говорит. Принесла она палочку с ваткой, написала на ноженьке дату, время, место и имя. А я ушла за подвязками, чтобы руки-ноги связать, возвращаюсь, а усопшая глазоньки-то - оп! - и открыла. Бегу к палатной, так, мол, и так. Что делать, говорю. Смывать зеленку? А та отвечает, что старушка дышит уже понятно куда, смысла нет, только дату-время подправить. Нет, думаю, надо стереть. Только отмыла, и тут родственники пришли. Вот бы нам влетело, если бы они увидели подпись нашу.
Ночью, значит, старушка, одна - тоже из дышаших - решила вдруг ожить. Одеяло скидывать да «помогите!» кричать. Позвал дежурную палатную, которая устроила ей реланиум. Нечего ночью оживать.
В курилке читали вслух по ролям американскую переводную книгу медицинских советов. Помимо фраз типа «больше ходите», «пейте меньше воды» нашли там такую - «будьте счастливы». И действительно.
А ночью сквозь хоспис идет Сатана
И забирает свежие души.
Новую кровь получила зима,
И меня она получит, и ме-ня о-на по-лу-чит!
По порядку, что было и что могло быть, но не произошло по стечению обстоятельств.
Начну, как и всегда, с позитива.
Помер дядька. Довольно легко (не в плане, что его кончина далась легко нам, а в смысле - не мучался особо перед последним выдохом). Родные у него оказались на редкость адекватными, потому как не истерили, как это частенько происходит, вышли из палаты, когда мы товарища упаковывали, и все его полезные манатки (как то: подгузники, одноразовые пеленки, влажные салфетки и лекарства) оставили нам. Только белесы реснички сомкнулись под моей чуткой рукой (на одном глазу недозакрылись, но в моргах их заклеивают), как палатная Светка, спохватившись, начала искать матерчатую ленту, каковые остаются от швов пододеяльников, дабы подвязать мужику челюсть, отвисшую на половине пути ко грудям.
- Как ремешок фуражки, - пробормотал я.
- Ась?
- Не, ничего. Так зачем подвязывать? И так неплохо смотрится.
- Ну, чтобы застыла правильно. Хотя, их все равно потом ломают.
- В смысле?
- Для антуражу. Шучу. Застынет неправильно - херово будет в гробу смотреться.
Родные ушли (мы всегда после того, как близкие усопшего покидают наше гостеприимное заведение, вместо «до свидания», говорим, конечно, «прощайте». Ибо не приведи второй раз), а я принес тряпку, пульверизатор с анолитом (раствор для дезинфекции - это им моют полы в больничках) и принялся натирать оным матрац. За стеклопакетом начинало яростно светить молодое солнце, из-за чего я несколько раз брызнул анолитом в одно и то же место, чтобы увидеть почти прозрачную радугу.
В десятой палате, которая почти у самого запасного выхода, через который мы обычно вывозим каталки и мусор, помирал мужчина с огромной опухолью на уровне трахеи слева. Одна из самых жутких смертей - гипоксия. Нехватка кислорода вследствие перекрывания дыхательных путей медленно, но верно растущей опухолью. На его лице было выражение, точь-в-точь напоминавшее древнегреческую маску трагика. Но - как говаривал то ли интернет, то ли мой приятель - тяжело в мучении, легко в раю.
Днем все спокойно, провел методики на двух сохранных тетках, поел, кстати говоря, и умудрился дочитать Исигуро (по наущению книжки Говорина).
Вообще, сначала Задорнов был хорош. То есть, не он сам, а то, что его записи не затирали до дыр, крутя по всем возможным каналам, кроме, пожалуй, культуры, где часы с павлином. Мне очень нравится начало одного из монологов-рассказов.
Вечерело.
В гостинице с утра было трое посетителей. Причем одного, суки, положили на полку примерно на уровне моей груди, хотя, обычная полка в третьем холодильнике была пуста. Вытащить не очень сложно, но геморройно, знаете. Потом тот мужичок, который с фуражкой. Их вчетвером и увезли.
Смена очковала. Если прошлая вывезла три гостинца (мы еще сам процесс называем сбором урожая), то на нашу ожидалось аж пятеро. В итоге - двое.
В девять пополудни ушел очень грузный товарищ. Светка сразу подпихнула ему под подбородок полотенце. До самой его смерти у кровати была жена, вся заплаканная, но державшаяся, за что ей спасибо. Помёр. Она говорит - надо сына дождаться, он уже выехал. Хорошо. Временем смерти поставили 22.10, на всякий. Сидим у первого поста, отдыхаем, пока есть возможность и силы. А то ведь сил даже на отдых не остается - рубит подчистую.
- А ничего, что он там лежит, неубранный такой? - спрашиваю.
- Вообще-то, по инструкции, надо два часа после смерти ждать, до окоченения и появления трупных пятен, - ответила тетя Таня, которая из самой-самой первой моей смены. Еще агонию мне показывала.
- Я вообще думаю, что смерть - единственное, что может точно определить медицина.
- Точно-то так, да не всегда.
- Были случаи?
- А то. Еще в том хосписе была такая Клавдия, царствие ей. Помирала-помирала, никак помереть не могла. И в один прекрасный день, думаю, свершилось. Позвала палатную, та зрачки глянула, пульс там, дыхание. Все, говорит. Принесла она палочку с ваткой, написала на ноженьке дату, время, место и имя. А я ушла за подвязками, чтобы руки-ноги связать, возвращаюсь, а усопшая глазоньки-то - оп! - и открыла. Бегу к палатной, так, мол, и так. Что делать, говорю. Смывать зеленку? А та отвечает, что старушка дышит уже понятно куда, смысла нет, только дату-время подправить. Нет, думаю, надо стереть. Только отмыла, и тут родственники пришли. Вот бы нам влетело, если бы они увидели подпись нашу.
Ночью, значит, старушка, одна - тоже из дышаших - решила вдруг ожить. Одеяло скидывать да «помогите!» кричать. Позвал дежурную палатную, которая устроила ей реланиум. Нечего ночью оживать.
В курилке читали вслух по ролям американскую переводную книгу медицинских советов. Помимо фраз типа «больше ходите», «пейте меньше воды» нашли там такую - «будьте счастливы». И действительно.
А ночью сквозь хоспис идет Сатана
И забирает свежие души.
Новую кровь получила зима,
И меня она получит, и ме-ня о-на по-лу-чит!