Братец Панжакай и Сестрица Капста Пряка
На Успение еду в Новую Пырму. В упоительный Пырмский край. К спелым яблокам, бодучим козлам и рыжим курицам. К гостеприимному эрзянскому застолью. К милым бабушкам. К тете Прасковье. К дяде Ване Фролкину. «Заходите, гости дорогие! А вина купите - хозяева будете!» В избе белая пещь. В пещи чугунок с кашей. В красном углу Богородица, на стене Ильич, кот под лавкой. Все чин по чести. С утра сходили на кладбище, навестили близких. Теперь закусить можно. Праздник!
Идем ко двору. В последние летние дни под яблоней задушевно. На столе блины толщиною в три пальца, диковинная кулебяка, грузди свежего сбора, помидорки, укропчик, сырые яички, молоко утрешнее, каша пшенная, рассыпчатая, масляная… Селянка, румяный пирог, сырники. Дядя Ваня выносит гармонь: «Щас старухи раскалякают, чего они туда месют». Роза Степановна Агеева, Прасковья Николаевна Фролкина, Мария Дмитриевна Бояркина, Нина Федоровна Адмайкина… А вместе все - популярная группенция «Гайгев вайгель», что в переводе значит «звонкие голоса». Это не какая-то дурашливая «Машина времени», это солидный ансамбль! Ансамблю в этом году шестьдесят лет! Но дело не в этом. Речь совсем о другом.
Мы будем пробовать эрзянскую кухню.
Тюк по столу яичком. Обобрал скорлупки, посолил, выцедил через малую дырочку. Ну, для аппетита. Начнем с Божьей помощью. С СЕЛЯНКИ, пожалуй. А она, ребята, горяча и навариста! Она, ребята, душиста! Окунаю ложку, зачерпываю мясца. И лавровый листик попадается. Здравствуй, лавровый листик.
Селянка наша из гуманности не кровавая. А вообще, говорят, с кровью делать надо, с печенью непромытой. Тогда и вкус иной и запах особый. Но у нас не хуже ничуть, жаль кончилась быстро. А готовить просто. Варим минут сорок добрые куски сердца, грудинки и печени, подбрасываем картошку и лук покрошенный, солим. А за четыре с половиной минуты до готовности подбираем слюни и мужественно бросаем в кастрюльку зелень. А потом берем чашку поглубже, ложку побольше и работаем, работаем!
Иди-ка сюда, БЛИНОК. С блинком-то приятней. Блин, как солнце над Пырмой - хоть и осеннее почти, но все еще жаркое. Как перина пышный, политый маслом, тяжелый.
Хватаю его обеими руками за морду, откусываю половину враз. Вторым кусом приканчиваю совсем. Нет, такие блины есть нельзя! Такие блины надо заносить в Красную книгу! Второй сворачиваю в жирную трубу и проглатываю в три этапа.
Третий и четвертый даже не помню, как съел. Пятый пополам согнул и с остатком селяночки подточил. Отдышался. А блины дрожжевые, конечно. Мука, молоко, соль сахар. И воды обязательно! И яиц! От деревенских яиц у них такой бравый вид. От желтеньких.
А бабушки Путина видели! Вот как меня сейчас. И песни ему пели. Вот как мне сейчас. Путину громко показалось. А мне нормально. Сижу на лавочке, слушаю. Зажмурился от приятности. Не понимаю ничего, правда. Но чего там понимать-то? О любви, конечно. И о разлуке. О нежных чувствах к Родине. За Мордовию, кстати, мы уже выпили по стакану. Поем. Из-под стола высовывается кот и получает от Дяди Вани поучительного пинка.
А бабушки заезжего артиста Депардье в красивую рубашку нарядили, когда он тут куролесил. И меня нарядили. Сижу, как Тюштя на именинах.
А не пора ли нам КАШИ ПШЕННОЙ изведать? Зря что ли она в чугуне мается? Каша у нас настоящая. Из пещи! В кипящее молоко мы отсыпаем пшена, ничего не мешаем и ставим часа на четыре в пещь. Каша сказочно утомляется. И масла сливочного туда огромный кусок - на!!
По твердому убеждению бабы Розы, кашу маслом не испортишь! Таких каш не ел я до этой поры. Это не каша, это достояние республики!
И если бы Прометей был жив, то украл бы не огонь с Олимпа, а пшенную кашу из Пырмы!
Ах, груздочком заесть недурно.
Свежего урожая, из-под берез кочкуровских. Леса утреннего аромат. Благоухание овражных туманов.
А это что за штука с печеными крутыми боками? «А подать сюда Ляпкина-Тяпкина!» - как любил заявить за ужином гражданин Гоголь. КАПСТА ПРЯКА ОПЕНКА МАРТО! А это уже не шутки! Это целая кулебяка с опенками и капустой!
Вкус, я вам доложу, небесный! Так вот и вижу - прыгают херувимы с облачка на облачко, шебуршат крылышками и кушают капста пряку. И кружат над Пырмой, кружат. Но я уже последние крошки с тарелки собрал. Испечь пирожище такой - дело хитрое. С вечера опару ставим, а утром яички в нее - бульк, подогретое подсолнечное масло - бульк. Посолили, посластили, муки добавили, замесили. Минут через сорок, смотрим, подошло, распушилось, поспело. Можно начинять. А начинять станем вот чем. Пережариваем лук отдельно, опенки отдельно и капусту отдельно. Перемешиваем, лепим и на двадцать минут в пещь огненную.
Ну что, Путин смело приезжать может. Прасковья Николаевна говорит, что картошки нарыли, грибы есть, накормят... А как же я мимо СЫРНИКОВ пролетел?! Увы, увы мне! Надо наверстывать. Они небольшие, поджаристые, запашистые.
Сжевал десяточка полтора за милую душу. Сладенькие. И на свет их родить легко. Намешать творог, муку, яйца, соль с сахаром и маслица сливочного чуть. На сковородку аккуратненько - и готовые в пять минут.
Ох, грехи наши тяжкие, ПАНЖАКАЙ обидели! Лежит и молчит на блюде, плачет.
Это пирог с картошкой и творогом, если кто не в курсе. А верхняя корка тонкая-тонкая, как пленка на молоке. А нижняя мягкая-мягкая, как пух лебяжий. А тесто, кстати, то же самое, что и у старой нашей знакомой капсты пряки.
Кроме картошки с творогом, еще масло сливочное в начинке и яйца. Это песня! Это песня «Кодамо мазы!», что в переводе значит «Какой красивый!». Кодамо мазы! Кодамо мазы панжакай!
И пустились в пляс, животы набив.
Под гармонь и под частушки. И вприсядку, и с подвыподвертом!
И спели на дорожку по-русски песню задумчивую: «Зацвели кочкуровские вишни, занялся над Пырмою рассвет, а тебя не видно и не слышно, а тебя со мною рядом нет…»
фото Юлии Николаевны Честновой
Благодарю доброго моего друга Николая Леонидовича Храмова и земно кланяюсь Зинаиде Ивановне Ляшиной!