(no subject)
6. Фронт
Дорога на фронт
Погрузили нас в железнодорожный эшелон. Расчеты, обслуга и командование - в теплушки, орудия и машины - на платформы. Шоферы ехали в своих машинах. Водители «студебеккеров» - в кабинах, водители «доджей» - в кузовах своих машин. Кабины «доджей» не были приспособлены для отдыха водителей, спать в них было невозможно. Однако были и преимущества: над сиденьем водителя и кузовом был съемный брезент. Лобовое стекло укладывалось на капот двигателя машины. Когда снимался брезент, укладывалось стекло, автомашина превращалась в плоский ящик на колесах, высотой около метра, имеющий мощный двигатель и четыре ведущих колеса. Получался стальной малозаметный быстроходный тягач.
Итак, я спал в кузове. И однажды ночью, в самом начале пути, из моей кабины - из-под сиденья - украли весь инструмент. Увидел я это ранним утром и, не поднимая шума, сразу же утащил инструмент из соседней машины и положил уже так, что украсть его у меня никто не сумел.
Транспортная схема противотанковой боевой единицы
Разгрузился полк на станции Конотоп. К тому времени наш полк передали 19-му танковому корпусу, которым командовал генерал Васильев. Корпус входил в состав 4-го Украинского фронта. Корпус имел 500-600 танков, 40 самоходок СУ-152; артполк из 122 мм орудий взаимодействовал с конным корпусом Кириченко. Своим ходом, в основном ночами, мы передвигались из-под Мелитополя в район р. Молочной. Однажды ночью остановились в посадке, установив орудия на огневой позиции; я пошел подыскать место, где закопать машину. Смотрю, в окопе сидят солдаты, я к ним обращаюсь - они не отвечают. Подошел ближе, снова начал разговор - не отвечают. Подошел вплотную, смотрю, а они мертвые. Стало жутко. Ночь, лес, вокруг никого нет и только два мертвеца, с которыми я разговариваю. Но это было только один раз - позже в аналогичной ситуации я уже не испытывал ничего подобного.
Виктор Володин в 1943 году
На этом марше было еще одно приключение, но уже совсем другого рода. После ночного передвижения наша батарея была поставлена близко от передовой, закопали орудия и машины. Двое ребят (освобожденных из лагеря по просьбе отправить на фронт, чтобы искупить свою вину кровью) - один наводчик третьего орудия по фамилии Дерновой, фамилию второго не помню, подошли к командиру батареи и сказали: «Комбат, ты думаешь, что мы за такую баланду будем воевать?» Он их спросил: «А что вам нужно?». Они отвечают: «Машину и одну ночь». Не знаю почему, но выбор пал на меня. Для страховки взяли еще одного водителя, пожилого, по фамилии Бандура. Вечером мы отправились в тыл, километров за 80-100, в село, в котором перед этим останавливались на отдых. Ехали без света, объезжали заставы . Приехали на место. Дерновой с напарником ушли. Через некоторое время приводят молодую корову (нетель). Корову оглушили, забросили в кузов и быстро поехали. Дерновой с напарником зарезали ее в кузове. Тем же манером, объезжая посты, к утру мы оказались снова на передовой. Я поставил машину и свалился замертво и уснул. К обеду меня разбудили есть суп с мясом. Машину уже помыли, следы замели. Вся батарея (30-35 человек) сыты и довольны. Риск загреметь в штрафбат был большой, но молодость и желание быть равным среди этой «братвы» туманили здравый смысл. Однако это было только начало «боевого пути».
На нашем участке фронта готовилось наступление. Наш истребительный противотанковый полк как мобильный и оснащенный орудиями, поражающими почти все модели танков немцев, постоянно перебрасывали на разные направления, вероятно, танкоопасные, а также, возможно, для маскировки и отвлечения сил противника от предполагаемого места основного удара.
Так, в одну из ночей полк менял позицию, как потом выяснилось, недалеко от переднего края. Полк двигался колонной (конечно, без света) по украинской степи. Можно сказать, и без дороги, т.к. вместо одной было много разных дорог без всяких знаков и указателей (в этом месте долго стояли войска обороны). Водить колонны командиры еще не научились, водители также еще не умели ездить компактно. Это привело к тому, что уже через несколько часов колонна рассыпалась и разъехалась по разным дорогам. Со мной получилось так. Передние автомашины остановились и стояли довольно долго. Весь расчет и политрук полка спали в кузове. Я, наверное, тоже задремал. В то время, пока мы дремали, передние машины уехали. Меня толкнул водитель машины, стоящей за мною, я поехал, но пыль и темнота помешали догнать уехавшие машины. А за мной едут еще семь автомашин, часть из них были с орудиями, часть - просто с грузом! Народ поголовно спал во всех машинах. Минут через 10-15 я понял, что не знаю, куда ехать. Остановился, стал спрашивать проезжавших всадников, далеко ли до передовой и не видели ли они машин нашей части. Машин они не видели, «а передовая далеко». Я тогда думал, что там окопы, колючая проволока и т.п. Стараясь догнать или найти своих, я придавил на газ вдоль посадки, но минут через 10-15, когда я вывернул из-за посадки, прямо передо мной застрочил немецкий пулемет. Трассирующие пули пошли веером над кабиной. Я на полном ходу крутанул машину назад, шедшие за мной машины тоже начали разворот. Пули ложились на дорогу рядом с машиной, летевшей по дороге с передком и пушкой на полном газу. Спасло нас, как я думаю, то, что еще не рассвело, немец спал, пулемет у него был не установлен на наземную цель, «додж» с брезентом в темноте можно было принять за танк. Нам повезло - все машины и люди остались целы. У других, которые, как мы, напоролись на немцев, были потери. Это были первые потери, а мы еще не вступили в бой. Этот случай научил нас ходить в колоннах. Водители стали ездить так, чтобы ствол орудия, едущего впереди, находился над радиатором, расчет висел на подножках машины. Если возникала необходимость, расчет моментально соскакивал на землю и на техническом «артиллерийском» языке объяснял, кто едет и как быстро нужно освободить дорогу.
Первый бой
Прошло несколько дней передвижения и началось наступление на реке Молочной в районе Мелитополя. Немецкая оборона была уже прорвана в нескольких местах, и в эти прорывы хлынула вся подготовленная армада танков 19-го корпуса, а за ними - конница Кириченко. Наш полк, как я теперь понимаю, был установлен на танкоопасном фланге. По нам немцы нанесли удар, чтобы отрезать наступающие войска. Сначала на нас налетели самолеты (25-30 штук, наверное, мессершмидтов). Наша пехота убежала за наши позиции на 3-5 км. Стояли в посадке, кругом поля. Первые бомбы приняли за листовки - так их было много, и они блестели на солнце. Стояли, разинув рты. Уразумели, что почем только тогда, когда они засвистели и завыли. После бомбежки самолеты начали нас утюжить из пулеметов. Орудия стояли в посадке, и для них успели выкопать аппарели. Автомашину я тоже успел закопать, но неглубоко, а сам лежал у переднего колеса с карабином и противотанковыми гранатами. При бомбежке на моей спине от разрывов поднималась шинель. Могу признаться - в эти моменты, кроме того, что я поминал немцев крепким словом, вспоминал только маму и Бога, прося защиты.
Бой развивался так.
Орудия (20 штук) и машины полка были рассредоточены в посадке на расстоянии полутора - двух километров, преграждая дорогу немецким танкам. Командир полка еще перед боем обошел батареи и сказал, что умирать нам в этой посадке, но не отступать, т.к. корпус ушел вперед. Огонь по танкам открывать с четырехсот метров. Самолеты улетели, немецкие танки пошли в атаку. Под их прикрытием шли автоматчики и постоянно стреляли по посадке разрывными пулями. Пули разрывались на деревьях, и было впечатление, что автоматчики стреляют уже рядом с тобой. Наши начали стрелять по танкам подкалиберными снарядами, а по автоматчикам - осколочными и картечью. Наверное, немцы еще не встречались с таким огнем - двадцать орудий бьют прицельно с частотой минимум 4-5 выстрелов в минуту.
Бой был скоротечный, не более получаса. Часть танков подбили, атака автоматчиков захлебнулась. Мне выстрелить не удалось. Вот тогда «считать мы стали раны, товарищей считать». Сколько потерь было в полку, сказать не могу, а в нашей батарее из самолета был ранен в ногу водитель автомашины первого орудия. По радиатору моей машины прошла автоматная очередь разрывными пулями, но они разорвались, едва прикоснувшись, поэтому радиатор не повредили, а подфарник разнесли. Пуля пробила первый мой трофей - канистру. Самолет спикировал на мою машину, но попал из пулемета между кузовом и зарядным ящиком, очередью перерезал водило (из стальной трубы диаметром 100-120 мм). Зарядный ящик отцепили и бросили - больше я его не видел. Через некоторое время зарядных ящиков в полку вообще не стало, а орудия стали цеплять прямо к машине.
Нападавшим немцам стало уже не до нас, они торопились убраться на запад, т.к. 500 танков корпуса вышли на оперативный простор, и, сбивая очаги сопротивления, быстро продвигались вперед. Конники Кириченко под прикрытием танков добивали рассыпавшиеся по степи разрозненные обозы и пехоту противника. К вечеру наступило затишье, удравшая пехота и подошедшие части пошли «вперед на запад».
За время боя вышли из строя и некоторые шоферы. В батарее «запасных» не было, и командиры начали искать таковых. Из проходящей пехоты вызвался один немолодой солдат. Мне поручили его проэкзаменовать и рассказать об устройстве «доджа ¾». Поговорив с ним, я понял, что он грамотный водитель с большим опытом, показал ему устройство и управление. Это был Иван Стрижак. Его орудие было первым, а мое - вторым. Теперь все время я ездил за ним. Водил машину он лучше меня. Иной раз я ругал его в душе, т.к. не мог за ним угнаться. Мы с ним подружились, меня он звал «хохленком» и говорил, что мне еще нужно ходить без штанов, в длинной рубашке и играть в песочек. В царскую армию забирали только «хлопцев», которые носили штаны. Поэтому родители не шили штанов пацанам, и те до 17-19 лет ходили в длинных холщевых рубахах.
До войны Иван жил на Украине, при отступлении (по-моему, попал в окружение), добрался до своего дома и жил до прихода наших войск. Затем его мобилизовали и отправили в пехоту - штрафную или полуштрафную роту. Их и наш командиры как-то договорились и, может быть, за бутылку его нам отдали. Мы с ним дружили до конца войны. Демобилизовался он раньше меня, из дома писал мне в Минусинск.
Продвижение наших войск продолжалось, и наш полк, а иногда и отдельные батареи, помимо танкоопасных направлений, использовались для поддержки отдельных пехотных частей. Поступали такие команды: «Поддержать огнем и колесами такой-то батальон». На деле в батальоне насчитывалось 40-60 человек, а то и меньше. Поэтому мы постоянно были в движении. Нас перебрасывали на десятки и сотни километров вдоль фронта.
Фронтовые будни
Запомнился мне один интересный бой. Полк идет колонной по украинской степи, как всегда, с одной стороны дороги - посадка. Навстречу идет колонна немецких танков. На полном ходу наши машины веером разворачиваются вправо и влево, устанавливают орудия. Начинается бой с танками. Одно из орудий нашей батареи установили прямо на дороге. Один из подбитых танков продолжал стрелять. Разбил орудие. Расчет погиб. Свое орудие мы установили немного левее в поле, машину я отогнал за посадку, но снарядов в запарке разгрузили недостаточно. Подносчикам снарядов и мне пришлось таскать к орудию ящики со снарядами (70-75 кг) через дорогу, которую обстреливал танк, выжидая время, когда немецкие танкисты перезаряжают орудие. После таких пробежек со снарядами мне страшно захотелось есть. Я сел в машину, достал хлеб, отрезал кусок сала и стал с большим аппетитом есть, несмотря на непрекращающийся бой с танками. Через какое-то время я обратил внимание на то, что шоферы собрались вокруг моей машины и с удивлением на меня смотрят. Они подумали, что я тронулся умом. Я еле-еле их убедил, что просто сильно проголодался. Они еще долго с опаской и недоверием наблюдали за мной.
Турецкий вал
Танки мы не пропустили, потеряв одно орудие и половину расчета. Наступление происходило широким фронтом, часть войск пошла прямо на запад в направлении Никополя, другая часть пошла на юг, пытаясь с ходу ворваться в Крым. Наша батарея тоже направилась на юг. Передовые части танков и самоходных орудий прорвались за Турецкий вал, но попали в окружение вместе с командиром корпуса. Мы подъехали к Турецкому валу в момент окружения наших передовых отрядов. Поддерживали окружение немецкий бронепоезд и авиация. Наша авиация и пехота отстали примерно на неделю. Подошедшие орудия и машины укрылись в противотанковом рве, выкопанном, наверное, еще при обороне Крыма. Ров этот шириной метра в четыре, глубиной - в три, а длиной в несколько десятков километров тянулся через весь перешеек. В то время, когда я отошел к брошенным немецким автомашинам, налетели немецкие самолеты и начали бомбить. Я лег на спину и стал смотреть на самолеты, как они заходят и, подходя, сбрасывают бомбы. Мне показалось, что сброшенные бомбы летят прямо на меня, я вскочил и быстро побежал им навстречу. Пробежал метров 20-30 и упал. Расчет оказался правильным. Бомбы меня перелетели. Таким способом «набегать» на бомбы я пользовался потом несколько раз. В противотанковом рве дела обстояли куда хуже. Бомбы попадали в ров и на край рва. Были раненые, убитые, засыпанные. Убили нашего водителя Ивана Разгоняева. Наутро из окружения вывезли на самоходке раненого командира корпуса генерал-майора Васильева, и части вышли из окружения. Прорыв в Крым не получился.
Фронт стабилизировался, но наш полк время от времени перебрасывали на различные участки. Поэтому он был все время в движении. Одна такая операция мне хорошо запомнилась.
Насколько я сейчас понимаю, перед командованием полка была поставлена задача: выявить огневые точки противника в районе ворот Турецкого вала. Из батареи выделяют третье орудие, наводчиком которого был Дерновой (бывший заключенный, искупающий свою вину кровью). Ночью расчет вырыл аппарель для орудия и окопы для расчета на расстоянии 300-400 м напротив ворот Турецкого вала. Вывозить орудие на огневой рубеж приказали мне. Загрузили на мою машину 15 ящиков снарядов (75 штук), прицепили орудие, расчет сел или прицепился за машину, и мы ясным солнечным днем на полной скорости понеслись к Турецкому валу. С ходу развернулись, поставили орудие на подготовленное место, расчет сбросил снаряды, я отъехал на 100-200 м. Все это происходило в течение нескольких минут. К этому времени все уже были хорошо обстреляны - и никому ничего не надо было рассказывать. По нам не успели сделать ни одного выстрела. Дерновой оставил двух заряжающих. Остальным, вместе с командиром орудия, приказал спрятаться в окоп. Только после того как он начал стрелять, немцы опомнились, и началась настоящая неравная артиллерийская дуэль. Немцы кладут снаряды около орудия, но попасть в него не могут. Дерновой стреляет непрерывно, вокруг его орудия дым и пыль стоят столбом. Только по выстрелам нашего орудия мы знали, что оно еще цело и расчет живой. Продолжалось это не более получаса. Когда орудие перестало стрелять и все стихло, не ожидая, когда улягутся пыль и дым, я подогнал машину, в один момент расчет прицепил пушку, вскочил в кузов, и немец… только нас и видел! Один боец из расчета получил легкое ранение, остальные были целы, только краска на стволе орудия сгорела - так оно было раскалено!
Результата этой операции я не знаю. Удалось ли повредить закопанные танки и самоходки и засечь огневые точки? Не знаю… Вероятно, что-то получилось.
Вскоре с Турецкого вала нас сняли и перебросили на другой участок фронта в район Николаева. Там шла подготовка к форсированию Днепра. Эти бои хорошо описаны у писателя Виктора Астафьева. Девятнадцатый танковый корпус в этом не участвовал, и наш полк тоже. Однако некоторые признаки наводят на мысль, что нас использовали как отвлекающую военную группировку, имитирующую подготовку прорыва совсем на другом участке фронта. Иначе действия командования я не могу понять до сих пор.
Не война, а убийство
Начиналось все, как при подготовке к наступлению. Вместе с корпусом мы совершили марш и рано утром приехали на передовую. Впереди меня вез первое орудие Ваня Стрижак. Вижу, он не успел остановиться, а расчет посыпался на землю. По ним стреляли из пулемета. Я быстрее проехал за первое орудие, увидел пустую аппарель, перескочил через бруствер и поставил орудие. Расчет мгновенно отцепил орудие и сбросил снаряды. Я, не мешкая, отъехал назад и упрятал машину в воронку от бомбы или снаряда. И, как в кино, стал смотреть на дальнейшие события. Подъезжали следующие орудия, их везли «студебеккеры» («доджи» к тому времени не уберегли), груженные снарядами. Цель для немцев - прекрасная! Первой машине перебивают переднюю ось, второй машине попадают прямо в кузов. Горят снаряды. Третья также подходит к первым двум. Расчеты стараются отцепить орудия и откатить их из этой кучи на руках и пытаются забрать ящики со снарядами из горящих машин. Один офицер заставляет водителей относить ящики со снарядами. Они несут ящик, и прямо в ящик попадает мина - их всех разносит на куски. Ребята только приехали из тыла, где заработали на «леваках» приличные деньги. Эти деньги находились в карманах брюк. При взрыве деньги разносит по полю. Офицер начинает их собирать. Моего друга, водителя Пишненко, ранило осколком в грудь навылет. Несколько машин сгорело. Орудия за этот день, по-моему, не сделали ни одного выстрела.
В это время подходят наши танки и, рассредоточившись по полю, останавливаются на рубеже атаки. Теперь немецкая артиллерия взялась за них. Немцы стреляют с умом. Три-четыре, редко пять снарядов на стоящий танк, и танкисты покидают горящий танк, несут раненых, вытаскивают убитых. Все это происходит на поле вокруг меня. В довершение этой трагедии немцы артиллерийским огнем стирают с лица земли стоящий неподалеку сарай, в который свозили и приносили раненых. Команды идти вперед так и не было. Почему, никто нам не объяснил.
Когда начало темнеть, появилась возможность подъехать к своим ребятам. Настелили травы в кузов, уложили тяжелораненых, на скамейки усадили тех, кто мог сидеть, - всего человек пятнадцать. Сел и офицер, который знал, где находится ближайший госпиталь, и мы поехали. Как я за эту поездку не поседел - не знаю. Ваня Пишненко сидел за мной и при каждом толчке просил о помощи. Другие ему вторили. А дорога прифронтовая, вся разбита танками. Едем без света. Так проехали километров 10-15. Кое-кто уже перестал стонать - умер… Ванюшка еще стонал. Заезжаем в деревню. Темно. Играет гармошка. Солдаты гуляют и тискают девок, те визжат и смеются. Это уже глубокий тыл и другая жизнь.
Ваня Пишненко умер на столе в госпитале. Мы еще не уехали, но забрать его с собой не могли, хоронил госпиталь. После этой ночи я приходил в себя несколько суток. Ничего не мог есть. Ребята говорили, что лицо у меня почернело. В кузове машины было на вершок крови, в крови были и колеса машины.
Фронтовые шутки
Однако временами в нашей фронтовой солдатской жизни происходили и трагикомические ситуации. Как всегда - ночью - поднимают полк для передислокации на другой участок фронта. Начинаются сборы. Расчет уже оброс хозяйством - доски на дрова и перекрытия окопов, куски брезента, котелки, ведра, продукты и прочая утварь. Все тащат на машину, которая тоже обрастает барахлом. Водитель в конце концов выходит из себя и начинает все сбрасывать. А еще нужно грузить снаряды и цеплять орудие. Сбор идет ночью, в полной темноте, скрытно, передовая рядом, и шуметь нельзя. В темноте разливают бензин из бочек в ведра и из ведер в баки. Баки литров под сто. Все это происходит медленно. Терпение у кого-то из командиров кончается, и он зажигает спичку, чтобы посмотреть, сколько горючего в баке. Бак - на удивление! - не взрывается (потому лишь, что был почти полный), начинает гореть. Солдат несет бензин в ведре прямо к машине с горящим баком - бензин в ведре загорается. Солдат ставит его на землю и отходит. Третий «умник» подходит и ногой переворачивает ведро. Бензин разливается, мгновенно вспыхивает, охватывая большую площадь. Загорается сухая трава. Всем становится ясно, что по этому месту сейчас немцы нанесут хороший удар. Горловину горящего бака просто затыкают тряпкой. Мгновенно все машины оказываются заправленными, загруженными и даже полным ходом убирающимися подальше от пожарища. Как будто нас здесь и не было! Это происшествие закончилось благополучно. Полк без потерь перебазировался на новое место.
Поучительный случай произошел со мной. Полк перебазировался на очередное танкоопасное направление. Меня забрали на выполнение какого-то задания (с кем-то куда-то ездил). Приезжаю к обеду. Командир орудия мне говорит, что за провинность старшина Кутуков лишил всех шоферов фронтовых 100 грамм. За всех шоферов я ничего не мог сказать, а себя считал несправедливо наказанным - меня на этот момент и в полку-то не было. До окопа, в котором находился старшина, было недалеко. И я отправился доказывать свою правоту. Старшина сказал, что не хотел меня наказывать, и дал мне полную, но распечатанную бутылку водки. Я взял бутылку, большим пальцем закрыл горлышко и побежал по дороге к орудию. Дорога проселочная, бежал я по ближней к противнику колее. Была небольшая артиллерийская перестрелка. Когда я уже подбегал к орудию и видел обедающий у орудия расчет, то вдруг услышал свист летящего снаряда. Упал мгновенно головой в сторону противника, не выпуская большого пальца из горлышка и прижимая бутылку к груди. Снаряд разорвался у меня в ногах, только в другой колее дороги. Меня, конечно, оглушило и засыпало землей. Ребята все это видели, и решили, что я убит или ранен. Очухавшись от взрыва, я вскочил и благополучно добежал до орудия, не выпуская из рук бутылку и не снимая большого пальца с горлышка. Все были удивлены тем, что на мне не было ни единой царапины. Только тогда до меня дошло, что из-за бутылки водки меня могло убить или покалечить. Пить эту водку я не смог, отдал ребятам и попросил выпить за меня. Что они с удовольствием и исполнили. А повезло мне потому, что основная масса осколков снаряда при разрыве летит вперед...
Кстати, расскажу еще о добывании водки сверх положенных солдату «наркомовских» 100 граммов.
Примерно в то же время нашу батарею перебрасывают на южную часть левобережной Украины поддерживать наступление небольшого пехотного подразделения, как тогла любили отдавать команды - «Поддержать огнем и колесами!». Это означало, что продвигаться вместе с пехотой, а то и впереди пехоты, подавляя огнем узлы сопротивления.
Продвинулись мы совсем немного, километров на 5-8. Видно, немцы не ожидали от нас такой прыти. Расставили орудия на огневые позиции недалеко от невзрачного кирпичного сарайчика. Даже постреляли немного по немецким танкам. Пехота залегла рядом с нами. Все спокойно курят. Вдруг среди орудийных расчетов начинается суета, которой верховодит Дерновой. Выясняется, что он пронюхал о трофейной водке, хранящейся в сарае. Но солдаты из СМЕРШа охраняют сарай и взять водку никому не разрешают. Такого «разбоя» честное воровское сердце выносить не может. Организуется операция по изъятию части водки.
Как самого молодого и уже проверенного выбирают меня с «доджем». В кузов усаживаются четыре человека. Дерновой размещается около меня и командует всей операцией. Сначала раздаются крики: «Танки! Танки!». Начинается беспорядочная стрельба из автоматов и орудий. Из орудий стреляют осколочными на близкое расстояние. Получается имитация обстрела нас немцами, т.к. снаряды рвутся близко. Раздается команда: «Танки справа! Сошники влево!» (поворачивают орудие в сторону сарайчика). «Подколиберным! Три снаряда! Огонь!». Подколиберный снаряд пробивает броню любых танков. О стене сарайчика можно не заботиться. Орудийный расчет точно кладет по стене сарайчика на уровне кузова «доджа» три подкалиберных. В стене образуется большая пробоина. Пушки продолжают стрелять в «белый свет». По команде Дернового быстро подъезжаю и подаю задом машину вплотную к пролому в стене. Два человека залезают в склад и начинают подавать ящики с водкой двум принимающим. За три-пять минут подали больше десяти ящиков, покинули сарай, быстро отъехали и скрылись с «поля боя».
Стрельба затихла, т.к. «танковая атака немцев была отбита». Водку хранить доверили мне, знали, не выпью и лишнего не дам. Выдавал перед обедом по бутылке на троих. Последствий и оргвыводов никаких не последовало. Вся батарея была довольна и молчали о проделке.
Продолжение следует ...
Дорога на фронт
Погрузили нас в железнодорожный эшелон. Расчеты, обслуга и командование - в теплушки, орудия и машины - на платформы. Шоферы ехали в своих машинах. Водители «студебеккеров» - в кабинах, водители «доджей» - в кузовах своих машин. Кабины «доджей» не были приспособлены для отдыха водителей, спать в них было невозможно. Однако были и преимущества: над сиденьем водителя и кузовом был съемный брезент. Лобовое стекло укладывалось на капот двигателя машины. Когда снимался брезент, укладывалось стекло, автомашина превращалась в плоский ящик на колесах, высотой около метра, имеющий мощный двигатель и четыре ведущих колеса. Получался стальной малозаметный быстроходный тягач.
Итак, я спал в кузове. И однажды ночью, в самом начале пути, из моей кабины - из-под сиденья - украли весь инструмент. Увидел я это ранним утром и, не поднимая шума, сразу же утащил инструмент из соседней машины и положил уже так, что украсть его у меня никто не сумел.
Транспортная схема противотанковой боевой единицы
Разгрузился полк на станции Конотоп. К тому времени наш полк передали 19-му танковому корпусу, которым командовал генерал Васильев. Корпус входил в состав 4-го Украинского фронта. Корпус имел 500-600 танков, 40 самоходок СУ-152; артполк из 122 мм орудий взаимодействовал с конным корпусом Кириченко. Своим ходом, в основном ночами, мы передвигались из-под Мелитополя в район р. Молочной. Однажды ночью остановились в посадке, установив орудия на огневой позиции; я пошел подыскать место, где закопать машину. Смотрю, в окопе сидят солдаты, я к ним обращаюсь - они не отвечают. Подошел ближе, снова начал разговор - не отвечают. Подошел вплотную, смотрю, а они мертвые. Стало жутко. Ночь, лес, вокруг никого нет и только два мертвеца, с которыми я разговариваю. Но это было только один раз - позже в аналогичной ситуации я уже не испытывал ничего подобного.
Виктор Володин в 1943 году
На этом марше было еще одно приключение, но уже совсем другого рода. После ночного передвижения наша батарея была поставлена близко от передовой, закопали орудия и машины. Двое ребят (освобожденных из лагеря по просьбе отправить на фронт, чтобы искупить свою вину кровью) - один наводчик третьего орудия по фамилии Дерновой, фамилию второго не помню, подошли к командиру батареи и сказали: «Комбат, ты думаешь, что мы за такую баланду будем воевать?» Он их спросил: «А что вам нужно?». Они отвечают: «Машину и одну ночь». Не знаю почему, но выбор пал на меня. Для страховки взяли еще одного водителя, пожилого, по фамилии Бандура. Вечером мы отправились в тыл, километров за 80-100, в село, в котором перед этим останавливались на отдых. Ехали без света, объезжали заставы . Приехали на место. Дерновой с напарником ушли. Через некоторое время приводят молодую корову (нетель). Корову оглушили, забросили в кузов и быстро поехали. Дерновой с напарником зарезали ее в кузове. Тем же манером, объезжая посты, к утру мы оказались снова на передовой. Я поставил машину и свалился замертво и уснул. К обеду меня разбудили есть суп с мясом. Машину уже помыли, следы замели. Вся батарея (30-35 человек) сыты и довольны. Риск загреметь в штрафбат был большой, но молодость и желание быть равным среди этой «братвы» туманили здравый смысл. Однако это было только начало «боевого пути».
На нашем участке фронта готовилось наступление. Наш истребительный противотанковый полк как мобильный и оснащенный орудиями, поражающими почти все модели танков немцев, постоянно перебрасывали на разные направления, вероятно, танкоопасные, а также, возможно, для маскировки и отвлечения сил противника от предполагаемого места основного удара.
Так, в одну из ночей полк менял позицию, как потом выяснилось, недалеко от переднего края. Полк двигался колонной (конечно, без света) по украинской степи. Можно сказать, и без дороги, т.к. вместо одной было много разных дорог без всяких знаков и указателей (в этом месте долго стояли войска обороны). Водить колонны командиры еще не научились, водители также еще не умели ездить компактно. Это привело к тому, что уже через несколько часов колонна рассыпалась и разъехалась по разным дорогам. Со мной получилось так. Передние автомашины остановились и стояли довольно долго. Весь расчет и политрук полка спали в кузове. Я, наверное, тоже задремал. В то время, пока мы дремали, передние машины уехали. Меня толкнул водитель машины, стоящей за мною, я поехал, но пыль и темнота помешали догнать уехавшие машины. А за мной едут еще семь автомашин, часть из них были с орудиями, часть - просто с грузом! Народ поголовно спал во всех машинах. Минут через 10-15 я понял, что не знаю, куда ехать. Остановился, стал спрашивать проезжавших всадников, далеко ли до передовой и не видели ли они машин нашей части. Машин они не видели, «а передовая далеко». Я тогда думал, что там окопы, колючая проволока и т.п. Стараясь догнать или найти своих, я придавил на газ вдоль посадки, но минут через 10-15, когда я вывернул из-за посадки, прямо передо мной застрочил немецкий пулемет. Трассирующие пули пошли веером над кабиной. Я на полном ходу крутанул машину назад, шедшие за мной машины тоже начали разворот. Пули ложились на дорогу рядом с машиной, летевшей по дороге с передком и пушкой на полном газу. Спасло нас, как я думаю, то, что еще не рассвело, немец спал, пулемет у него был не установлен на наземную цель, «додж» с брезентом в темноте можно было принять за танк. Нам повезло - все машины и люди остались целы. У других, которые, как мы, напоролись на немцев, были потери. Это были первые потери, а мы еще не вступили в бой. Этот случай научил нас ходить в колоннах. Водители стали ездить так, чтобы ствол орудия, едущего впереди, находился над радиатором, расчет висел на подножках машины. Если возникала необходимость, расчет моментально соскакивал на землю и на техническом «артиллерийском» языке объяснял, кто едет и как быстро нужно освободить дорогу.
Первый бой
Прошло несколько дней передвижения и началось наступление на реке Молочной в районе Мелитополя. Немецкая оборона была уже прорвана в нескольких местах, и в эти прорывы хлынула вся подготовленная армада танков 19-го корпуса, а за ними - конница Кириченко. Наш полк, как я теперь понимаю, был установлен на танкоопасном фланге. По нам немцы нанесли удар, чтобы отрезать наступающие войска. Сначала на нас налетели самолеты (25-30 штук, наверное, мессершмидтов). Наша пехота убежала за наши позиции на 3-5 км. Стояли в посадке, кругом поля. Первые бомбы приняли за листовки - так их было много, и они блестели на солнце. Стояли, разинув рты. Уразумели, что почем только тогда, когда они засвистели и завыли. После бомбежки самолеты начали нас утюжить из пулеметов. Орудия стояли в посадке, и для них успели выкопать аппарели. Автомашину я тоже успел закопать, но неглубоко, а сам лежал у переднего колеса с карабином и противотанковыми гранатами. При бомбежке на моей спине от разрывов поднималась шинель. Могу признаться - в эти моменты, кроме того, что я поминал немцев крепким словом, вспоминал только маму и Бога, прося защиты.
Бой развивался так.
Орудия (20 штук) и машины полка были рассредоточены в посадке на расстоянии полутора - двух километров, преграждая дорогу немецким танкам. Командир полка еще перед боем обошел батареи и сказал, что умирать нам в этой посадке, но не отступать, т.к. корпус ушел вперед. Огонь по танкам открывать с четырехсот метров. Самолеты улетели, немецкие танки пошли в атаку. Под их прикрытием шли автоматчики и постоянно стреляли по посадке разрывными пулями. Пули разрывались на деревьях, и было впечатление, что автоматчики стреляют уже рядом с тобой. Наши начали стрелять по танкам подкалиберными снарядами, а по автоматчикам - осколочными и картечью. Наверное, немцы еще не встречались с таким огнем - двадцать орудий бьют прицельно с частотой минимум 4-5 выстрелов в минуту.
Бой был скоротечный, не более получаса. Часть танков подбили, атака автоматчиков захлебнулась. Мне выстрелить не удалось. Вот тогда «считать мы стали раны, товарищей считать». Сколько потерь было в полку, сказать не могу, а в нашей батарее из самолета был ранен в ногу водитель автомашины первого орудия. По радиатору моей машины прошла автоматная очередь разрывными пулями, но они разорвались, едва прикоснувшись, поэтому радиатор не повредили, а подфарник разнесли. Пуля пробила первый мой трофей - канистру. Самолет спикировал на мою машину, но попал из пулемета между кузовом и зарядным ящиком, очередью перерезал водило (из стальной трубы диаметром 100-120 мм). Зарядный ящик отцепили и бросили - больше я его не видел. Через некоторое время зарядных ящиков в полку вообще не стало, а орудия стали цеплять прямо к машине.
Нападавшим немцам стало уже не до нас, они торопились убраться на запад, т.к. 500 танков корпуса вышли на оперативный простор, и, сбивая очаги сопротивления, быстро продвигались вперед. Конники Кириченко под прикрытием танков добивали рассыпавшиеся по степи разрозненные обозы и пехоту противника. К вечеру наступило затишье, удравшая пехота и подошедшие части пошли «вперед на запад».
За время боя вышли из строя и некоторые шоферы. В батарее «запасных» не было, и командиры начали искать таковых. Из проходящей пехоты вызвался один немолодой солдат. Мне поручили его проэкзаменовать и рассказать об устройстве «доджа ¾». Поговорив с ним, я понял, что он грамотный водитель с большим опытом, показал ему устройство и управление. Это был Иван Стрижак. Его орудие было первым, а мое - вторым. Теперь все время я ездил за ним. Водил машину он лучше меня. Иной раз я ругал его в душе, т.к. не мог за ним угнаться. Мы с ним подружились, меня он звал «хохленком» и говорил, что мне еще нужно ходить без штанов, в длинной рубашке и играть в песочек. В царскую армию забирали только «хлопцев», которые носили штаны. Поэтому родители не шили штанов пацанам, и те до 17-19 лет ходили в длинных холщевых рубахах.
До войны Иван жил на Украине, при отступлении (по-моему, попал в окружение), добрался до своего дома и жил до прихода наших войск. Затем его мобилизовали и отправили в пехоту - штрафную или полуштрафную роту. Их и наш командиры как-то договорились и, может быть, за бутылку его нам отдали. Мы с ним дружили до конца войны. Демобилизовался он раньше меня, из дома писал мне в Минусинск.
Продвижение наших войск продолжалось, и наш полк, а иногда и отдельные батареи, помимо танкоопасных направлений, использовались для поддержки отдельных пехотных частей. Поступали такие команды: «Поддержать огнем и колесами такой-то батальон». На деле в батальоне насчитывалось 40-60 человек, а то и меньше. Поэтому мы постоянно были в движении. Нас перебрасывали на десятки и сотни километров вдоль фронта.
Фронтовые будни
Запомнился мне один интересный бой. Полк идет колонной по украинской степи, как всегда, с одной стороны дороги - посадка. Навстречу идет колонна немецких танков. На полном ходу наши машины веером разворачиваются вправо и влево, устанавливают орудия. Начинается бой с танками. Одно из орудий нашей батареи установили прямо на дороге. Один из подбитых танков продолжал стрелять. Разбил орудие. Расчет погиб. Свое орудие мы установили немного левее в поле, машину я отогнал за посадку, но снарядов в запарке разгрузили недостаточно. Подносчикам снарядов и мне пришлось таскать к орудию ящики со снарядами (70-75 кг) через дорогу, которую обстреливал танк, выжидая время, когда немецкие танкисты перезаряжают орудие. После таких пробежек со снарядами мне страшно захотелось есть. Я сел в машину, достал хлеб, отрезал кусок сала и стал с большим аппетитом есть, несмотря на непрекращающийся бой с танками. Через какое-то время я обратил внимание на то, что шоферы собрались вокруг моей машины и с удивлением на меня смотрят. Они подумали, что я тронулся умом. Я еле-еле их убедил, что просто сильно проголодался. Они еще долго с опаской и недоверием наблюдали за мной.
Турецкий вал
Танки мы не пропустили, потеряв одно орудие и половину расчета. Наступление происходило широким фронтом, часть войск пошла прямо на запад в направлении Никополя, другая часть пошла на юг, пытаясь с ходу ворваться в Крым. Наша батарея тоже направилась на юг. Передовые части танков и самоходных орудий прорвались за Турецкий вал, но попали в окружение вместе с командиром корпуса. Мы подъехали к Турецкому валу в момент окружения наших передовых отрядов. Поддерживали окружение немецкий бронепоезд и авиация. Наша авиация и пехота отстали примерно на неделю. Подошедшие орудия и машины укрылись в противотанковом рве, выкопанном, наверное, еще при обороне Крыма. Ров этот шириной метра в четыре, глубиной - в три, а длиной в несколько десятков километров тянулся через весь перешеек. В то время, когда я отошел к брошенным немецким автомашинам, налетели немецкие самолеты и начали бомбить. Я лег на спину и стал смотреть на самолеты, как они заходят и, подходя, сбрасывают бомбы. Мне показалось, что сброшенные бомбы летят прямо на меня, я вскочил и быстро побежал им навстречу. Пробежал метров 20-30 и упал. Расчет оказался правильным. Бомбы меня перелетели. Таким способом «набегать» на бомбы я пользовался потом несколько раз. В противотанковом рве дела обстояли куда хуже. Бомбы попадали в ров и на край рва. Были раненые, убитые, засыпанные. Убили нашего водителя Ивана Разгоняева. Наутро из окружения вывезли на самоходке раненого командира корпуса генерал-майора Васильева, и части вышли из окружения. Прорыв в Крым не получился.
Фронт стабилизировался, но наш полк время от времени перебрасывали на различные участки. Поэтому он был все время в движении. Одна такая операция мне хорошо запомнилась.
Насколько я сейчас понимаю, перед командованием полка была поставлена задача: выявить огневые точки противника в районе ворот Турецкого вала. Из батареи выделяют третье орудие, наводчиком которого был Дерновой (бывший заключенный, искупающий свою вину кровью). Ночью расчет вырыл аппарель для орудия и окопы для расчета на расстоянии 300-400 м напротив ворот Турецкого вала. Вывозить орудие на огневой рубеж приказали мне. Загрузили на мою машину 15 ящиков снарядов (75 штук), прицепили орудие, расчет сел или прицепился за машину, и мы ясным солнечным днем на полной скорости понеслись к Турецкому валу. С ходу развернулись, поставили орудие на подготовленное место, расчет сбросил снаряды, я отъехал на 100-200 м. Все это происходило в течение нескольких минут. К этому времени все уже были хорошо обстреляны - и никому ничего не надо было рассказывать. По нам не успели сделать ни одного выстрела. Дерновой оставил двух заряжающих. Остальным, вместе с командиром орудия, приказал спрятаться в окоп. Только после того как он начал стрелять, немцы опомнились, и началась настоящая неравная артиллерийская дуэль. Немцы кладут снаряды около орудия, но попасть в него не могут. Дерновой стреляет непрерывно, вокруг его орудия дым и пыль стоят столбом. Только по выстрелам нашего орудия мы знали, что оно еще цело и расчет живой. Продолжалось это не более получаса. Когда орудие перестало стрелять и все стихло, не ожидая, когда улягутся пыль и дым, я подогнал машину, в один момент расчет прицепил пушку, вскочил в кузов, и немец… только нас и видел! Один боец из расчета получил легкое ранение, остальные были целы, только краска на стволе орудия сгорела - так оно было раскалено!
Результата этой операции я не знаю. Удалось ли повредить закопанные танки и самоходки и засечь огневые точки? Не знаю… Вероятно, что-то получилось.
Вскоре с Турецкого вала нас сняли и перебросили на другой участок фронта в район Николаева. Там шла подготовка к форсированию Днепра. Эти бои хорошо описаны у писателя Виктора Астафьева. Девятнадцатый танковый корпус в этом не участвовал, и наш полк тоже. Однако некоторые признаки наводят на мысль, что нас использовали как отвлекающую военную группировку, имитирующую подготовку прорыва совсем на другом участке фронта. Иначе действия командования я не могу понять до сих пор.
Не война, а убийство
Начиналось все, как при подготовке к наступлению. Вместе с корпусом мы совершили марш и рано утром приехали на передовую. Впереди меня вез первое орудие Ваня Стрижак. Вижу, он не успел остановиться, а расчет посыпался на землю. По ним стреляли из пулемета. Я быстрее проехал за первое орудие, увидел пустую аппарель, перескочил через бруствер и поставил орудие. Расчет мгновенно отцепил орудие и сбросил снаряды. Я, не мешкая, отъехал назад и упрятал машину в воронку от бомбы или снаряда. И, как в кино, стал смотреть на дальнейшие события. Подъезжали следующие орудия, их везли «студебеккеры» («доджи» к тому времени не уберегли), груженные снарядами. Цель для немцев - прекрасная! Первой машине перебивают переднюю ось, второй машине попадают прямо в кузов. Горят снаряды. Третья также подходит к первым двум. Расчеты стараются отцепить орудия и откатить их из этой кучи на руках и пытаются забрать ящики со снарядами из горящих машин. Один офицер заставляет водителей относить ящики со снарядами. Они несут ящик, и прямо в ящик попадает мина - их всех разносит на куски. Ребята только приехали из тыла, где заработали на «леваках» приличные деньги. Эти деньги находились в карманах брюк. При взрыве деньги разносит по полю. Офицер начинает их собирать. Моего друга, водителя Пишненко, ранило осколком в грудь навылет. Несколько машин сгорело. Орудия за этот день, по-моему, не сделали ни одного выстрела.
В это время подходят наши танки и, рассредоточившись по полю, останавливаются на рубеже атаки. Теперь немецкая артиллерия взялась за них. Немцы стреляют с умом. Три-четыре, редко пять снарядов на стоящий танк, и танкисты покидают горящий танк, несут раненых, вытаскивают убитых. Все это происходит на поле вокруг меня. В довершение этой трагедии немцы артиллерийским огнем стирают с лица земли стоящий неподалеку сарай, в который свозили и приносили раненых. Команды идти вперед так и не было. Почему, никто нам не объяснил.
Когда начало темнеть, появилась возможность подъехать к своим ребятам. Настелили травы в кузов, уложили тяжелораненых, на скамейки усадили тех, кто мог сидеть, - всего человек пятнадцать. Сел и офицер, который знал, где находится ближайший госпиталь, и мы поехали. Как я за эту поездку не поседел - не знаю. Ваня Пишненко сидел за мной и при каждом толчке просил о помощи. Другие ему вторили. А дорога прифронтовая, вся разбита танками. Едем без света. Так проехали километров 10-15. Кое-кто уже перестал стонать - умер… Ванюшка еще стонал. Заезжаем в деревню. Темно. Играет гармошка. Солдаты гуляют и тискают девок, те визжат и смеются. Это уже глубокий тыл и другая жизнь.
Ваня Пишненко умер на столе в госпитале. Мы еще не уехали, но забрать его с собой не могли, хоронил госпиталь. После этой ночи я приходил в себя несколько суток. Ничего не мог есть. Ребята говорили, что лицо у меня почернело. В кузове машины было на вершок крови, в крови были и колеса машины.
Фронтовые шутки
Однако временами в нашей фронтовой солдатской жизни происходили и трагикомические ситуации. Как всегда - ночью - поднимают полк для передислокации на другой участок фронта. Начинаются сборы. Расчет уже оброс хозяйством - доски на дрова и перекрытия окопов, куски брезента, котелки, ведра, продукты и прочая утварь. Все тащат на машину, которая тоже обрастает барахлом. Водитель в конце концов выходит из себя и начинает все сбрасывать. А еще нужно грузить снаряды и цеплять орудие. Сбор идет ночью, в полной темноте, скрытно, передовая рядом, и шуметь нельзя. В темноте разливают бензин из бочек в ведра и из ведер в баки. Баки литров под сто. Все это происходит медленно. Терпение у кого-то из командиров кончается, и он зажигает спичку, чтобы посмотреть, сколько горючего в баке. Бак - на удивление! - не взрывается (потому лишь, что был почти полный), начинает гореть. Солдат несет бензин в ведре прямо к машине с горящим баком - бензин в ведре загорается. Солдат ставит его на землю и отходит. Третий «умник» подходит и ногой переворачивает ведро. Бензин разливается, мгновенно вспыхивает, охватывая большую площадь. Загорается сухая трава. Всем становится ясно, что по этому месту сейчас немцы нанесут хороший удар. Горловину горящего бака просто затыкают тряпкой. Мгновенно все машины оказываются заправленными, загруженными и даже полным ходом убирающимися подальше от пожарища. Как будто нас здесь и не было! Это происшествие закончилось благополучно. Полк без потерь перебазировался на новое место.
Поучительный случай произошел со мной. Полк перебазировался на очередное танкоопасное направление. Меня забрали на выполнение какого-то задания (с кем-то куда-то ездил). Приезжаю к обеду. Командир орудия мне говорит, что за провинность старшина Кутуков лишил всех шоферов фронтовых 100 грамм. За всех шоферов я ничего не мог сказать, а себя считал несправедливо наказанным - меня на этот момент и в полку-то не было. До окопа, в котором находился старшина, было недалеко. И я отправился доказывать свою правоту. Старшина сказал, что не хотел меня наказывать, и дал мне полную, но распечатанную бутылку водки. Я взял бутылку, большим пальцем закрыл горлышко и побежал по дороге к орудию. Дорога проселочная, бежал я по ближней к противнику колее. Была небольшая артиллерийская перестрелка. Когда я уже подбегал к орудию и видел обедающий у орудия расчет, то вдруг услышал свист летящего снаряда. Упал мгновенно головой в сторону противника, не выпуская большого пальца из горлышка и прижимая бутылку к груди. Снаряд разорвался у меня в ногах, только в другой колее дороги. Меня, конечно, оглушило и засыпало землей. Ребята все это видели, и решили, что я убит или ранен. Очухавшись от взрыва, я вскочил и благополучно добежал до орудия, не выпуская из рук бутылку и не снимая большого пальца с горлышка. Все были удивлены тем, что на мне не было ни единой царапины. Только тогда до меня дошло, что из-за бутылки водки меня могло убить или покалечить. Пить эту водку я не смог, отдал ребятам и попросил выпить за меня. Что они с удовольствием и исполнили. А повезло мне потому, что основная масса осколков снаряда при разрыве летит вперед...
Кстати, расскажу еще о добывании водки сверх положенных солдату «наркомовских» 100 граммов.
Примерно в то же время нашу батарею перебрасывают на южную часть левобережной Украины поддерживать наступление небольшого пехотного подразделения, как тогла любили отдавать команды - «Поддержать огнем и колесами!». Это означало, что продвигаться вместе с пехотой, а то и впереди пехоты, подавляя огнем узлы сопротивления.
Продвинулись мы совсем немного, километров на 5-8. Видно, немцы не ожидали от нас такой прыти. Расставили орудия на огневые позиции недалеко от невзрачного кирпичного сарайчика. Даже постреляли немного по немецким танкам. Пехота залегла рядом с нами. Все спокойно курят. Вдруг среди орудийных расчетов начинается суета, которой верховодит Дерновой. Выясняется, что он пронюхал о трофейной водке, хранящейся в сарае. Но солдаты из СМЕРШа охраняют сарай и взять водку никому не разрешают. Такого «разбоя» честное воровское сердце выносить не может. Организуется операция по изъятию части водки.
Как самого молодого и уже проверенного выбирают меня с «доджем». В кузов усаживаются четыре человека. Дерновой размещается около меня и командует всей операцией. Сначала раздаются крики: «Танки! Танки!». Начинается беспорядочная стрельба из автоматов и орудий. Из орудий стреляют осколочными на близкое расстояние. Получается имитация обстрела нас немцами, т.к. снаряды рвутся близко. Раздается команда: «Танки справа! Сошники влево!» (поворачивают орудие в сторону сарайчика). «Подколиберным! Три снаряда! Огонь!». Подколиберный снаряд пробивает броню любых танков. О стене сарайчика можно не заботиться. Орудийный расчет точно кладет по стене сарайчика на уровне кузова «доджа» три подкалиберных. В стене образуется большая пробоина. Пушки продолжают стрелять в «белый свет». По команде Дернового быстро подъезжаю и подаю задом машину вплотную к пролому в стене. Два человека залезают в склад и начинают подавать ящики с водкой двум принимающим. За три-пять минут подали больше десяти ящиков, покинули сарай, быстро отъехали и скрылись с «поля боя».
Стрельба затихла, т.к. «танковая атака немцев была отбита». Водку хранить доверили мне, знали, не выпью и лишнего не дам. Выдавал перед обедом по бутылке на троих. Последствий и оргвыводов никаких не последовало. Вся батарея была довольна и молчали о проделке.
Продолжение следует ...