Про красоту и желания, которые она обещает
Цитата из книги В.Пелевина "Чапаев и Пустота".
""- О чем вы сейчас думаете? - спросила она. - Только честно.
- О чем я думаю? - сказал я, заводя свои руки ей за шею. - О том, что движение к высшей точке счастья в буквальном смысле подобно восхождению на гору…
- Да не так же. Крючок расцепите. Да нет. Оставьте, я сама. Простите, я вас перебила.
- Да, оно похоже на рискованное и сложное восхождение. Пока самое желанное еще впереди, все чувства поглощает сам процесс подъема. Следующий камень, на который должна ступить нога, куст бурьяна, за который можно ухватиться рукой… Как вы прекрасны, Анна… О чем бишь я… Да, цель придает всему этому смысл, но начисто отсутствует в любой из точек движения. В сущности, приближение к цели само по себе выше, чем цель. Был, кажется, такой оппортунист Берштайн, который сказал, что движение - это все, а цель - ничто…
- Не Берштайн, а Бернштейн. Как это у вас расстегивается… Где вы только нашли такой ремень?
- О Боже, Анна, вы хотите, чтобы я сошел с ума…
- Говорите дальше, - сказала она, подняв на секунду взгляд, - но не обижайтесь, если некоторое время я не смогу поддерживать беседу.
- Да, - продолжал я, откидывая голову и закрывая глаза, - но самое главное здесь то, что, как только вы поднялись на вершину, как только цель достигнута, она в тот же момент исчезает. В сущности, как и все созданные умом объекты, она неуловима. Подумайте сами, Анна: когда мечтаешь о прекраснейшей из женщин, она присутствует в воображении во всем совершенстве своей красоты, но, когда она оказывается в объятиях, все это пропадает. То, с чем имеешь дело, сводится к набору простейших и часто довольно грубых ощущений, которые к тому же обычно испытываешь в темноте… О-о-о… Но как бы они ни волновали кровь, красота, которая звала к себе минуту назад, исчезает - ее подменяет нечто такое, к чему и стремиться-то было смешно. А это значит, что красота недостижима. Точнее, она достижима, но только сама в себе, а то, чего ищет за ней опьяненный страстью разум, просто не существует. Изначально красота даже… Нет, я больше не могу. Идите сюда… вот так. Да. Да. Так удобно? О мой Бог… Как, вы сказали, правильно зовут этого человека, который говорил о движении и цели?
- Бернштейн, - прошептала Анна мне в ухо.
- Вам не кажется, что его слова вполне можно отнести к любви?
- Да, - прошептала она, слегка кусая меня за мочку. - Цель - ничто, а движение - все.
- Так двигайтесь, двигайтесь, умоляю вас.
- А вы говорите, говорите…
- Что именно?
- Что угодно, только говорите. Я хочу слышать ваш голос, когда это случится.
- Извольте. Если продолжить эту мысль… Представьте себе, что все, что может дать прекрасная женщина, составляет сто процентов.
- Бухгалтер…
- Да, сто. Так вот, девяносто процентов она дарит в тот момент, когда просто ее видишь, а остальное, из-за чего идет весь тысячелетний торг, - всего лишь крохотный остаток. И эти первые девяносто процентов невозможно разложить ни на какие составные части, потому что красота неопределима и неделима, что бы там ни врал Шопенгауэр. А что касается остальных десяти, то это просто совокупность нервных сигналов, которые не стоили бы ничего, не приходи им на помощь воображение и память… Анна, прошу вас, откройте на секунду глаза… вот так… да, именно воображение и память. Знаете, если бы мне надо было написать по-настоящему сильную эротическую сцену, я дал бы несколько намеков, а остальное заполнил бы невнятным разговором, вроде того… о Боже, Анна… вроде того, который сейчас идет у нас с вами. Потому что изображать нечего - все должен достроить ум. Обман и, может быть, величайший из женских секретов… ах, моя девочка из старой усадьбы… заключается в том, что красота кажется этикеткой, за которой спрятано нечто неизмеримо большее, нечто невыразимо более желанное, чем она сама, и она на него только указывает, тогда как на самом деле за ней ничего особого нет… Золотая этикетка на пустой бутылке… Магазин, где все выставлено на великолепно убранной витрине, а в скрытом за ней крохотном, нежном, узком-узком зале… Умоляю, милая, не так быстро… Да, в этом зале - пусто. Вспомните стихотворение, которое я читал этим несчастным. Про княгиню и бублик… Ах, Анна… Как бы он ни манил, наступает момент, когда понимаешь что в центре этого черного бублика бублика бублика пустота пустота-а-а пу-у-сто-о-о-о-т-а-а-а!!
- Что? - воскликнул я, поднимая голову с подушки.
- Пустота! - опять протяжно крикнули за дверью. - Войти можно?
- Merde, - пробормотал я, приподнимаясь на кровати и обводя безумными глазами свою комнату, за окном которой уже сгущались синие сумерки, - черт бы вас взял! Что надо?
- Войти можно?
- Войдите.
Дверь распахнулась. На пороге стоял желтоволосый кривоногий детина. Номинально это был мой денщик (кажется, его звали Семеном, хотя уверен я не был), но сейчас, после нескольких недель разлагающего влияния красных, было не вполне ясно, что у него на уме, так что на всякий случай по вечерам я сам стаскивал с себя сапоги и старался по возможности избегать встреч с ним во дворе.
- Чего, спишь, что ли? - спросил он, оглядывая комнату. - Разбудил? Ну извини. Удивил ты нас сегодня. Смотри, что тебе бойцы подарили.
..."
К мужчинам я бы тоже самое отнесла. Как соединяется эта иллюзия о человеке, которую создает мозг, желание, и сам реальный человек. :)
""- О чем вы сейчас думаете? - спросила она. - Только честно.
- О чем я думаю? - сказал я, заводя свои руки ей за шею. - О том, что движение к высшей точке счастья в буквальном смысле подобно восхождению на гору…
- Да не так же. Крючок расцепите. Да нет. Оставьте, я сама. Простите, я вас перебила.
- Да, оно похоже на рискованное и сложное восхождение. Пока самое желанное еще впереди, все чувства поглощает сам процесс подъема. Следующий камень, на который должна ступить нога, куст бурьяна, за который можно ухватиться рукой… Как вы прекрасны, Анна… О чем бишь я… Да, цель придает всему этому смысл, но начисто отсутствует в любой из точек движения. В сущности, приближение к цели само по себе выше, чем цель. Был, кажется, такой оппортунист Берштайн, который сказал, что движение - это все, а цель - ничто…
- Не Берштайн, а Бернштейн. Как это у вас расстегивается… Где вы только нашли такой ремень?
- О Боже, Анна, вы хотите, чтобы я сошел с ума…
- Говорите дальше, - сказала она, подняв на секунду взгляд, - но не обижайтесь, если некоторое время я не смогу поддерживать беседу.
- Да, - продолжал я, откидывая голову и закрывая глаза, - но самое главное здесь то, что, как только вы поднялись на вершину, как только цель достигнута, она в тот же момент исчезает. В сущности, как и все созданные умом объекты, она неуловима. Подумайте сами, Анна: когда мечтаешь о прекраснейшей из женщин, она присутствует в воображении во всем совершенстве своей красоты, но, когда она оказывается в объятиях, все это пропадает. То, с чем имеешь дело, сводится к набору простейших и часто довольно грубых ощущений, которые к тому же обычно испытываешь в темноте… О-о-о… Но как бы они ни волновали кровь, красота, которая звала к себе минуту назад, исчезает - ее подменяет нечто такое, к чему и стремиться-то было смешно. А это значит, что красота недостижима. Точнее, она достижима, но только сама в себе, а то, чего ищет за ней опьяненный страстью разум, просто не существует. Изначально красота даже… Нет, я больше не могу. Идите сюда… вот так. Да. Да. Так удобно? О мой Бог… Как, вы сказали, правильно зовут этого человека, который говорил о движении и цели?
- Бернштейн, - прошептала Анна мне в ухо.
- Вам не кажется, что его слова вполне можно отнести к любви?
- Да, - прошептала она, слегка кусая меня за мочку. - Цель - ничто, а движение - все.
- Так двигайтесь, двигайтесь, умоляю вас.
- А вы говорите, говорите…
- Что именно?
- Что угодно, только говорите. Я хочу слышать ваш голос, когда это случится.
- Извольте. Если продолжить эту мысль… Представьте себе, что все, что может дать прекрасная женщина, составляет сто процентов.
- Бухгалтер…
- Да, сто. Так вот, девяносто процентов она дарит в тот момент, когда просто ее видишь, а остальное, из-за чего идет весь тысячелетний торг, - всего лишь крохотный остаток. И эти первые девяносто процентов невозможно разложить ни на какие составные части, потому что красота неопределима и неделима, что бы там ни врал Шопенгауэр. А что касается остальных десяти, то это просто совокупность нервных сигналов, которые не стоили бы ничего, не приходи им на помощь воображение и память… Анна, прошу вас, откройте на секунду глаза… вот так… да, именно воображение и память. Знаете, если бы мне надо было написать по-настоящему сильную эротическую сцену, я дал бы несколько намеков, а остальное заполнил бы невнятным разговором, вроде того… о Боже, Анна… вроде того, который сейчас идет у нас с вами. Потому что изображать нечего - все должен достроить ум. Обман и, может быть, величайший из женских секретов… ах, моя девочка из старой усадьбы… заключается в том, что красота кажется этикеткой, за которой спрятано нечто неизмеримо большее, нечто невыразимо более желанное, чем она сама, и она на него только указывает, тогда как на самом деле за ней ничего особого нет… Золотая этикетка на пустой бутылке… Магазин, где все выставлено на великолепно убранной витрине, а в скрытом за ней крохотном, нежном, узком-узком зале… Умоляю, милая, не так быстро… Да, в этом зале - пусто. Вспомните стихотворение, которое я читал этим несчастным. Про княгиню и бублик… Ах, Анна… Как бы он ни манил, наступает момент, когда понимаешь что в центре этого черного бублика бублика бублика пустота пустота-а-а пу-у-сто-о-о-о-т-а-а-а!!
- Что? - воскликнул я, поднимая голову с подушки.
- Пустота! - опять протяжно крикнули за дверью. - Войти можно?
- Merde, - пробормотал я, приподнимаясь на кровати и обводя безумными глазами свою комнату, за окном которой уже сгущались синие сумерки, - черт бы вас взял! Что надо?
- Войти можно?
- Войдите.
Дверь распахнулась. На пороге стоял желтоволосый кривоногий детина. Номинально это был мой денщик (кажется, его звали Семеном, хотя уверен я не был), но сейчас, после нескольких недель разлагающего влияния красных, было не вполне ясно, что у него на уме, так что на всякий случай по вечерам я сам стаскивал с себя сапоги и старался по возможности избегать встреч с ним во дворе.
- Чего, спишь, что ли? - спросил он, оглядывая комнату. - Разбудил? Ну извини. Удивил ты нас сегодня. Смотри, что тебе бойцы подарили.
..."
К мужчинам я бы тоже самое отнесла. Как соединяется эта иллюзия о человеке, которую создает мозг, желание, и сам реальный человек. :)