Дело Маттеотти
- первый кризис правительства Муссолини. Хорошая иллюстрация к тезису о том, что главное - это не "как", а "когда".
К началу лета 1924 года фашистская партия и ее лидер могли чувствовать себя вполне уверенно. Помимо дипломатических побед и множащихся признаков экономического оздоровления, Муссолини удалось хорошо закрепить свое положение в политической жизни Италии и государственном аппарате страны. Отныне фашистов представляла не только улица, но и почти четыре сотни мест в нижней Палате. Несколько сотен тысяч чернорубашечников вышагивали по улицам городов в качестве милиции, ставшей частью военной и полицейской организации Италии. Беззубая пресса либо восхваляла реальные и выдуманные успехи нового правительства, либо ограничивалась аккуратной и "конструктивной" критикой "отдельных" недостатков. Осторожный монарх если и не поддерживал правительство Муссолини открыто, то очевидным образом считал его меньшим злом, в сравнении с "либеральной болтовней" или кабинетом из социалистов. Такого же мнения придерживалось большинство политических и общественных деятелей Италии.
И вот теперь, Муссолини мог позволить озвучить свои надежды на широкую политическую коалицию. Он был настолько великодушен, что упомянул о возможности - даже надежде! - на сотрудничество с умеренными левыми, то есть социалистами. Почему бы и нет? Это лишь еще больше расколет лагерь его противников, а точнее - предотвратит саму возможность его формирования. Кроме того, как уже говорилось, Муссолини был крайне осторожен и продолжал опасаться радикалов в собственном лагере. Публичный призыв к сотрудничеству с левыми был сильным и рискованным ударом по фашистскому единству. Однако, не стоит думать, что Муссолини руководствовался исключительно правилами политической борьбы. Пожалуй, в этом случае (как и во многих других) его чувства временно взяли верх над логикой построения диктатуры, требовавшей от Муссолини поскорее раздавить своих разобщенных и бессильных противников, завершив начальный этап политической унификации "новой Италии". Такие моменты эмоциональных колебаний накануне принятия жестких решений вообще были характерны для него, они же впоследствии давали Гитлеру многочисленные поводы упрекать своего итальянского друга в мягкотелости, ненастоящем диктаторстве и прочих недостойных "подлинного вождя" слабостях. Итальянский диктатор действительно всегда тяготел к "войнам без сражений", пусть в итоге и поступал "как должно".
Муссолини проявил определенную наивность, если всерьез рассчитывал на то, что его внутриполитические планы могут быть воплощены в жизнь не только без какого-либо противодействия, но и при полном одобрении всех не фашистских политических и общественных сил Италии. Кажется, что крайне трудно определить насколько далеко он был готов зайти в своем маневре навстречу левым - слишком недолго продлился этот флирт с социалистами, но нельзя согласиться с теми исследователями, кто всерьез поднимает вопрос о неких упущенных шансах того года. Сама скорость и та легкость, с которой Муссолини перейдет от предложений сотрудничества с левыми к курсу на полное подавление политического инакомыслия, говорит о том, что с его стороны эти призывы были не более чем красивым жестом. Это не значит, что в тот момент он был неискренен в своем желании обойтись без ожесточенной борьбы с социалистами, но вполне определенно определяет границу, на которой заканчивались и терпимость Муссолини, и его "добрые намерения".
Между тем, социалисты, потерявшие на выборах половину своих мест в Палате, сами пошли на обострение ситуации, посчитав, что терять им больше нечего.
30 мая 1924 года на парламентскую трибуну поднялся депутат Джакомо Маттеотти, один из лидеров "Унитарной социалистической партии". Под неистовые, почти истерические крики фашистов он спокойно перечислил злоупотребления на прошедших выборах и потребовал аннулирования их результатов, пригрозив в противном случае использовать обструкционные формы протеста. Оппозиция еще имела возможности для маневра - депутаты левых фракций могли покинуть парламент, лишив его значительной доли легитимности.
На самом деле, эти угрозы были не так уж опасны для режима, но смелый депутат попал в болевую точку фашистской легенды о "триумфальном успехе" 1924 года. Состоявшиеся в апреле выборы действительно были "грязными", а итальянцы, при всем их одобрении наступившей стабильности, еще помнили избирательные кампании прежних лет и могли сравнивать с кампанией 1924г. не в пользу последней. Из многочисленных источников поступала информация о том, что среди населения речь Маттеотти получила определенную поддержку. Оказалось, что смелые слова, произнесенные в трусливые времена, имеют немалую силу.
Муссолини, присутствовавший в Палате во время выступления оппозиционного политика, был в ярости. Недавняя попытка "навести мосты с социалистами", делала возникший скандал для него особенно досадным - он не мог позволить себе выглядеть "слабаком", протянутая рука которого с презрением отвергалась. Более того, давно уже в парламенте никто из оппозиции не осмеливался выступать в столь жестком стиле.
Маттеотти и до этого дня был костью в горле у фашистов: в 1924 году была издана его книга, в которой подводились итоги работы первого года правительства Муссолини; лишенный возможности публиковаться на родине, итальянский социалист регулярно печатался в европейских газетах. Еще до того, как он потребовал аннулировать результаты выборов, в английской прессе появилась статья за его подписью - Маттеотти писал о коррупции среди пришедших во власть фашистских назначенцев. Останавливаться на этом он не собирался - была анонсирована целая серия статей, что уже само по себе выводило Муссолини из себя: речь шла о международном престиже Италии и его лично!
К сожалению для Муссолини, смелого депутата-социалиста нельзя было просто подкупить или запугать. Будучи весьма состоятельным человеком, к социализму он пришел не из-за личной бедности, как многие итальянцы, а вполне сознательно. В 1914-1915 гг. Маттеотти отказался поддержать сторонников вступления Италии в Мировую войну, а в начале двадцатых годов подвергся нападению чернорубашечников, жестоко избивших и пытавших его. Это был убежденный, принципиальный человек.
Еще выходя из парламентской залы Муссолини в присутствии своих паладинов "в сердцах" бросил несколько резких фраз по адресу Маттеотти. Затем контролируемая фашистами пресса обрушила шквальный огонь проклятий на смельчака. Вокруг парламента собирались чернорубашечники - несколько оппозиционных депутатов подверглись насилию. Самого Маттеотти пока еще не трогали.
Симпатизирующие Муссолини источники склонны оправдывать его за последовавшие позднее события. Он-де не давал прямого приказа, а просто "высказывался", как всегда эмоционально и несдержанно. Подобные аргументы не более чем софистика, ведь даже если не принимать во внимание высказанные им в среде соратников угрозы, то из всей этой истории невозможно вычеркнуть слов Муссолини, напечатанных в официозной "Il Popolo d’Italia", где он фактически призвал затравить Маттеотти насмерть. Могло ли это расцениваться не как сигнал к действиям? Муссолини очень часто отдавал такие «полу-приказы» через газеты - ничего нового в этом не было.
Маттеотти (в центре) и партийные товарищи.
Гневная статья вышла 1 июня, а 10 июня пятеро крепких молодых людей среди бела дня схватили Маттеотти прямо на одной из центральных улиц Рима и принялись заталкивать его в машину. Характерно, что прохожие приняли нападавших за полицейских - это было весьма забавно, так как почти все из похитителей в свое время были осуждены за уголовные преступления и только один из них являлся героем Мировой войны. Этим человеком был Америго Думини - родившийся в США итальянец, бывший "ардити", примкнувший к фашистам после войны и сразу зарекомендовавший себя как жестокий предводитель боевых отрядов чернорубашечников. В 1924 году этот тридцатилетний боевик входил в узкий круг итальянской "ЧК" - небольшого числа наиболее преданных Муссолини головорезов, охотно выполняющих деликатные задачи вроде запугивания оппозиционных политиков. Эта тайна структура фашистской партии впоследствии разовьется в гигантский аппарат итальянской тайной полиции.
Несмотря на имевшийся у него опыт, Думини вместе с четырьмя товарищами не сумел проделать все "чисто" - Маттеотти отчаянно сопротивлялся. С большим трудом затащенный в автомобиль, он не прекращал борьбы с "чекистами". В какой-то момент ему удалось разбить ногой одно из боковых стекол автомобиля и выбросить наружу свое депутатское удостоверение, а затем ударить в пах одного из людей Думини. Тот в сердцах выхватил нож - и все было кончено. Не исключено, что Маттеотти еще можно было спасти, но горе-похитители, очевидно шокированные переходом от "обычного" запугивания к убийству, ездили еще несколько часов в окрестностях Рима - и депутат попросту истек кровью. Думини приказал закопать Маттеотти в лесу, в двух десятках километрах от Рима. Вечером вся компания вернулась в Рим.
Им предстояла трудная задача отчитаться перед Джованни Маринелли, который занимал пост партийного секретаря и был тогда одним из четырех высших функционеров "Национальной фашистской партии". Еще один бывший социалист, последовавший за Муссолини во время раскола 1914 года, Маринелли судя по всему и был главным организатором столь неудачно закончившегося похищения. Известно, что он был среди тех, кого Муссолини гневно распекал после произнесенной Маттеотти речи - исполнительный и не отличавшийся умом Маринелли решил "проучить" строптивого депутата и тем самым продемонстрировать свою полезность Муссолини. К сожалению для всех, исполнители явно перестарались. Очевидно, что Маринелли не приказывал убивать опального социалиста. Его нужно было избить, напугать, а в общем - "разобраться", но не убивать, тем более столь топорно!
На следующий день известие об исчезновении депутата облетело страну. Впавшие в ступор убийцы сумели спрятать труп, но не концы в воду. Консьержка дома, в котором проживал Маттеотти, записала номер машины, показавшейся ей подозрительной. Было совсем не трудно установить, что автомобиль принадлежал редактору одной из фашистских газет. Полиция без труда связала обнаруженный на одной из римских улиц автомобиль с происходившим на глазах у десятка прохожих нападением. Несколько подростков наблюдали драку в машине с близкого расстояния. Нашлись и другие свидетельства - вскоре о том, что Маттеоти похитили или убили фашисты, говорила вся Италия. А вслед за этим были установлены имена всех членов группы Думини - даже несмотря на то, что полиция с самого начала не проявляла особенной активности в расследовании "исчезновения".
В ретроспективе вызывает удивление сила, с которой проявилось общественное негодование - реакция на убийство Маттеотти. Ведь не пройдет и полугода после этих событий, как фашистский режим ощутит себя еще увереннее чем прежде, а затем окончательно перейдет к разряд политических диктатур. Можно сказать, что своей смертью Маттеотти позволил всем оппозиционным силам дать свой последний бой - бой, после которого им на двадцать лет предстояло скрыться за помпезным фасадом "новой фашистской Италии". Как уже говорилось, это убийство трудно назвать заранее запланированным, но очень многие итальянцы (и не только придерживающиеся левых политических взглядов) восприняли его именно так.
Разве убийцы не поехали к Маринелли? Разве Чезаре Росси - восходящая звезда фашистской партии, бывший социалист и "великолепное перо" партийной печати, человек возглавивший в правительстве Муссолини отдел прессы и пропаганды, - разве он не попытался замять расследование, отстранив в первые дни же после случившегося "слишком ретивого" следователя? Наконец, возглавлявший полицию генерал де Боно, один из квадрумвиров - не его ли люди пытались скрыть личность владельца автомобиля, в котором был убит Маттеотти? Следов было слишком много и все они вели к одному человеку - премьеру Муссолини.
А что же он? Его реакция на эти события говорит в пользу того, что никакого запланированного убийства не было, а случившееся явилось классическим примером «эксцесса» исполнителей, не сумевших ни выполнить свою задачу, ни скрыть следы преступления, ни даже держать язык за зубами. Все это мало походило на преднамеренное убийство, а действия Росси, де Боно и других фашистов, стремившихся затормозить расследование, были не частью хитроумного плана, а отчаянной и не очень умной попыткой выиграть хоть немного времени. Это было поведением не заговорщиков, а людей, оказавшихся в безвыходном положении.
Разумеется, Муссолини был подавлен - разве он желал этого? Нет! Разве не он выступил с примирительным обращением к социалистам незадолго до этого злосчастного события? Кажется, Муссолини легко позабыл о том, как публично называл своего противника бандитом, грозя ему соответствующей карой. Не вспоминал он и о том, что высказанные им сгоряча угрозы могли сподвигнуть Маринелли устроить это нападение. Нет, Муссолини не желал брать на себя моральную ответственность за случившееся, как это сделал оказавшийся некогда в схожей ситуации английский король Генрих II Плантагенет. И, так же как в случае с убийством Томаса Бекета, Муссолини пришлось столкнуться с волной общественного негодования, своеобразным моральным бунтом.
Разразился страшный скандал. Муссолини пришлось "катать голову в пыли". Он гневно отрицал всякую причастность к случившемуся, но слишком многие сомневались в искренности его слов - не с тем же пылом совсем недавно им отрицалось и существование "итальянской ЧК"? Левые ощутили определенную поддержку со стороны населения. О покойном скорбели не только симпатизирующие социалистам - общим мнением было то, что фашисты зашли слишком далеко. Смерти случались и раньше, но погибшие, как правило, были участниками уличных схваток, со всей сопутствующей такой борьбе неразберихой. Теперь же налицо было спланированное нападение на оппозиционного депутата, причастность к которому высшего руководства фашистской партии не была уже ни для кого секретом.
Муссолини вынужден был продолжить отступление. Думини и его люди были арестованы вместе с другими фашистами, обвиняемыми в причастности к совершенному. Среди них оказались и Маринелли, и Росси. Де Боно, слишком явственно обнаруживший свой интерес к ходу расследования, стал козлом отпущения и потерял свой пост начальника полиции. Но этого уже было явно недостаточно - в тот же день в нижней Палате был сформирован оппозиционный блок, объявивший о невозможности какой-либо работы парламента до тех пор, пока в деле Маттеотти не будет поставлена точка. Угроза, озвученная покойным социалистом, претворилась в жизнь.
К счастью для Муссолини, действия "Авентинской оппозиции" (в данном случае, название отсылает нас к истории Древнего Рима, во времена, когда представители римских плебеев подвергли обструкции работу аристократического Сената, удалившись на Авентинский холм) с самого начала носили вялый, "оборонительный" характер. Социалисты, коммунисты и часть либералов, составившие этот блок, не сумели ни разработать собственной политической стратегии, ни сохранить свое единство на срок, достаточный для того, чтобы их позиции выглядели крепче. Первыми раскольниками оказались коммунисты, почти сразу же покинувшие ряды "авентинцев". Оппозиция не смогла "монетизировать" поддержку общества, выразившуюся в повсеместном отвращении к произошедшему. В то же время, многие тогда переоценивали степень этого негодования, сводя вместе сочувствие жертве жестокого убийства и поддержку левых партий как таковых.
Однако, и слабость левых, и ограниченность их возможностей, и даже степень прочности фашистского правительства не могли быть с достаточной объективностью оценены тогда, в жаркие летние дни 1924 года. Италию - нацию импульсивных, порывистых людей - охватили слухи. В течении какого-то времени могло показаться, что действующее правительство переживает свои последние дни. Муссолини в панике ожидал военного переворота, массовых возмущений или даже требования отставки со стороны короля. И действительно, впервые после "марша на Рим" Виктор Эммануил проявил себя, с явным злорадством вручив Муссолини обнаруженные в королевской резиденции анонимки, в которых фашистского вождя поносили последними словами. Король не отказал себе в возможности донести до своего непокорного премьер-министра презрение, сквозившее в этих записках. В конце концов, покойный был не только депутатом-социалистом, но и богатым землевладельцем - таких людей не пристало убивать словно уличный сброд.
Но что король! Насладившись своей «местью», Виктор Эммануил все же поддержал Муссолини, который в эти дни обязал фашистских милиционеров присягать не только государству и партии, но и монарху. Удовлетворенный этой уступкой, король счел, что его премьер получил достаточный урок, а либералов и социалистов Виктор Эммануил III не любил намного больше чем фашистов. Пришедшим к нему авентинцам король отвечал: «Я слеп и глух: мои глаза и уши - Сенат и Палата». Монархия не воспользовалась временной слабостью фашистского правительства. В то время как оппозиция возлагала венки к дому Маттеотти и произносила речи, Муссолини в полном согласии с королем провел через Палату и Сенат поправки к закону о печати, значительно устрожившие личную ответственность редакторов за распространение "недобросовестных сведений".
Между тем, в середине августа был обнаружен труп Маттеотти. Это еще раз подняло градус общественного негодования - даже фашистская пресса вынуждена была отдать дань памяти покойного социалиста, а сам Муссолини еще раз публично выразил свое негодование произошедшим и пообещал наказать преступников, какие бы высокие посты они не занимали. Проявленная в очередной раз "слабость" привела радикально настроенных фашистов в ярость. Возглавляемые Фариначчи, они угрожали со страниц своих газет: "наступит момент, когда никто не сможет помешать фашизму соорудить на всех площадях Италии эшафоты".
Вспыхнувшая вновь распря между умеренными и крайними течениями фашистской партии невольно сыграла на руку Муссолини: на фоне своих радикальных сторонников, он вновь казался разумным человеком, нашедшим в себе силы отмежеваться от ближайших помощников, запятнавших себя преступлением. Большинство итальянцев, не желавших возвращения к прежнему беспорядку, были готовы убедить себя в том, что премьер Муссолини ничего не знал ни о существовании «чекистов», ни о их методах. Сделать это было тем легче, что показания Думини, Маринелли, Росии и остальных арестованных не были доступны широкой публике.
Время шло, а режим стоял, как и прежде: моральное осуждение убийц не перешло, да и не могло перейти к "отрицанию" фашизма в целом. Если кресло под дуче и шаталось, то опрокинуть его было некому: социалисты не сумели, не смогли капитализировать возникшую было в обществе поддержку. Постепенно настроения в стране начали меняться, и Муссолини почувствовал это.
Однако, прежде чем маятник качнулся в обратную сторону, ему пришлось пережить немало горьких дней. Муссолини отчаянно маневрировал, надеясь выиграть время. Помимо демонстративного дистанцирования от опозоренных подчиненных и неудачливых "чекистов", Муссолини готовился к настоящим боям - он обратился за поддержкой к своим чернорубашечникам. К Риму стягивались отряды фашистской милиции, во всех крупных городах отряды полиции и чернорубашечников были готовы выступить на улицы, чтобы противостоять возможным демонстрациям. Но ничего подобного не произошло - итальянцы остались в своих домах. Большинство жителей страны осуждали убийц, многие обвиняли в причастности к случившемуся Муссолини, но почти никто не был готов к участию в конфликте, подобном тому, что раздирал страну несколькими годами ранее. Даже распространенные оппозицией в конце 1924 года показания арестованных не привели к падению правительства.
Между тем, Думини прямо заявил, что действовал по поручению Росси, Маринелли и редактора фашистской газеты Филлипелли (владельца злополучной автомашины). Маринелли признал, что стоит за организацией похищения, но отрицал и намерение убить Маттеотти, и любую связь с Муссолини. В свою очередь Росси, удрученный крахом столь удачно складывавшейся партийной карьеры, рассказал немало интересного о методах борьбы с неугодными фашистам оппозиционерами и журналистами. По-сути, ничего нового он не рассказал, но впервые столь высокопоставленный чиновник режима признался в том, что именно Муссолини приказывал избивать и запугивать неугодных ему лиц.
Ставшие известными всей Италии показания фактически подтолкнули затянувшийся кризис к своей развязке: каждая партия или общественная группа, каждый политик должны были либо "проглотить" эту информацию, либо потребовать отставки премьера. И выбор был сделан. После того как летом преобладание в Палате депутатов "Национального блока" обеспечило утвердительный ответ на вопрос о доверии правительству, зимой 1924 года Сенат подавляющим числом голосов также проголосовал в поддержку Муссолини и его курса. Только малая лишь часть либералов, прежде неизменно поддерживавших фашистов как единственный противовес коммунистам, скрепя сердце вынуждена была признать, что меньшее зло постепенно набралось сил и превратилось в большее. Несколько человек покинули свои посты в правительстве, но это не привело кабинет к падению. Время было упущено и Муссолини уже не опасался ни короля, ни армии, ни уличной толпы.
Напротив, настоящими "возмутителями спокойствия" теперь выступали сами фашисты, крайнее крыло партии. Оскорбленные продолжающимся вот уже шесть месяцев "отступлением", они не только грозились отомстить своим врагам на страницах газет, не только собирали митинги в поддержку арестованных убийц Маттеотти, но и возобновили практику жестоких нападений. Начав "ответные действия" осенью 1924 года фашистская фронда не нашла себе достойных упоминания противников - как уже говорилось, потенциал общественного негодования был не слишком большим и моральное осуждение убийц не превратилось в неприятие фашизма в целом. Но отдельные вспышки насилия говорили о том, что радикальное крыло партии не собирается сидеть сложа руки, наблюдая за тем, как Муссолини идет на уступки болтунам. Как и прежде, чернорубашечники не желали оценить "тонкую политику" своего вождя, сводя весь вопрос к силовому противостоянию.
В последний день уходящего года в резиденцию премьер-министра прибыли шесть десятков командиров фашистской милиции, устроившие Муссолини нечто вроде демонстрации. Смысл их выступления сводился к тому, что вожаки сквадристов, все еще обладавшие немалым влиянием в партии, не потерпят дальнейшей "оттепели". Уступки врагам "движения" должны быть прекращены, равно как и политическое отступление последних месяцев. Им нужен лидер, а не человек отправляющий своих верных соратников в тюрьмы. Муссолини выслушал эти тирады с каменным лицом - настало время и ему определиться со своей позицией. Кто он, вождь фашистской революции или премьер волею короля и парламента?
И Муссолини решил расставить все точки над i. Выступая в парламенте 3 января 1925 года он заявил о том, что принимает на себя всю ответственность за действия своих сторонников. Маттеотти был идеалистом, погибшим от рук дураков, с которыми фашизм не хочет иметь ничего общего, но новые жертвы неизбежны, только если он, Муссолини, потеряет возможность управлять Италией. Конституция должна уважаться, но "авентинцы" хотят разрушить монархию, а он стремится ее защитить. Левой оппозиции нужны социальные беспорядки, анархия, а фашисты и "Национальный блок" олицетворяют собой здоровую основу политических сил страны. Муссолини не станет безучастно глядеть на то, как враги Италии разрушают все достижения последних лет. Грядет "вторая волна" фашистской революции!
Призыв к сохранению стабильности встретил поддержку как в Европе, так и в самой Италии, а обещание продолжать "фашизацию" страны успокоило партию. Муссолини преодолел кризис и готовился перейти в контрнаступление. Убийство оппозиционного политика дало старт процессам, ознаменовавшим окончательный демонтаж прежней политической структуры Италии. События 1924-25 гг. не случайно расцениваются большинством историков как переход Рубикона - тонкой грани, отделявшей относительно умеренную автократию премьера Муссолини от тоталитарной диктатуры фашизма.
Организаторы и исполнители нашумевшего похищения отделались легким испугом. Стараниями фашистской юстиции, процесс над по делу Маттеотти растянулся на весь 1925 год и проходил без "излишнего" внимания прессы. Маринелли, проявивший в ходе следствия завидную лояльность и фактический взявший все на себя, был амнистирован и вскоре восстановил свое положение в партии. Мы еще встретимся с этим человеком в переломные для фашизма 1943-44 гг.
В отличие от партийного секретаря, сумевшего заслужить своим поведением признательность Муссолини, начальник отдела печати и пропаганды Росси был полностью скомпрометирован: он не только "наговорил лишнего", но и вел себя на следствии как трус. Также попавший под амнистию, он поспешно выехал из Италии... чтобы присоединиться к антифашистской эмиграции в Париже. Несколько лет спустя Росси попадется в силки тайной полиции Муссолини и проведет долгие годы в тюрьме и ссылке, освободившись лишь в 1943 году. Он благополучно избежит опасностей последующих лет и умрет, пережив фашистский режим на два десятка лет.
Думини, непосредственно руководивший всей операцией, был одним из троих обвиняемых, кого суд все же вынужден был признать виновными в убийстве Маттеотти (со смягчающими обстоятельствами в виде непредумышленности и превышения норм самообороны), он окажется на свободе уже к лету 1926 года. Едва выйдя из тюрьмы, Думини тут же отправился в нее обратно, получив 8 лет за неловкую попытку прорваться к на личную аудиенцию к Муссолини. Думини отпустили только после того, как находчивый бандит сообщил о том, что изложил все подробности убийства Маттеотти на бумагах, которые хранятся у нотариуса в США. Удачливому шантажисту назначили большую государственную пенсию и отправили с глаз долой - в африканские колонии. В Ливии Думини благополучно дожил до прихода британских войск и сумел перебраться в Италию, после чего встретил конец войны на территории Итальянской Социальной Республики. После войны дело было пересмотрено и Думини приговорили к пожизненному заключению, которое этот счастливец также "пережил", выйдя на свободу после 8 лет тюрьмы. Счастливо преодолев все испытания, уже пребывая в почтенном возрасте Думини погиб в результате нелепого несчастного случая.
Что же до остальных, то все они были признанны невиновными, включая и владельца машины, в которой был убит Маттеотти. Большинство причастных к этому убийству провели в тюрьмах не более двух лет - значительная часть этого срока пришлась на предварительное заключение. К весне 1926 года общественный интерес к этому делу упал до нижайшей отметки и вынесенные в условиях узаконенной диктатуры решения суда не вызывали в обществе никакого резонанса.
Не удивительно, что Муссолини считал свое январское выступление в парламенте «решающим» - теперь ему действительно не оставалось ничего другого кроме построения диктаторского режима. В ином случае, согласие взять на себя личную ответственность за все "эксцессы" фашистской партии могло бы дорого обойтись ему. Но отныне все колебания были оставлены - кризис развившийся вокруг "дела Маттеотти" одновременно и напугал, и взбодрил его, вернув прежнюю боевитость. Муссолини будто бы очнулся, разом смахнув с себя "наваждение коалиций". Теперь, когда он лишился всяких надежд на достижение компромисса с левыми, перед ним открывалась заманчивая перспектива без малейшей опаски добить бессильных врагов, дав выход долго сдерживаемому гневу. В конечном счете, политика такого рода была его стихией, и он всегда знал, что именно следует предпринять на данном этапе, да и логика развития диктатуры безошибочно подсказывала ему следующие шаги. Поиски соглашения с социалистами были оставлены, и начинавшие уже недовольно ворчать о предательстве идеалов "старые бойцы" могли быть довольны. Между 1925 и 1927 годом все остатки прежнего конституционно-монархического и парламентского режима Италии XIX века были окончательно снесены фашистским бульдозером.
Речь Муссолини стала сигналом для его сторонников и противников. Многие из последних, еще недавно питавшие надежды на то, что правительство падет, были обескуражены новой волной насилия. Муссолини открыто разрешил своим чернорубашечникам делать то, от чего так убежденно открещивался накануне. В первые недели нового 1925 года фашистская милиция развернула широкомасштабную кампанию против левой (и не только) оппозиции. Этот удар почти не уступал по своему размаху событиям 1921-22 гг., но теперь соотношение сил было совсем иным. Против фашистской милиции и королевской полиции выступали лишь жалкие остатки когда-то единого и массового левого движения - не трудно было догадаться чем закончится эта борьба.
И уж конечно, Муссолини не стоило опасаться "прозревших либералов", покидающих его правительство и парламентскую коалицию - лишенные какой-либо поддержки среди "простого народа", они напрасно искали защиты у монархии. Впрочем, спустя совсем короткое время, большинство из таких "колеблющихся" вернулись на прежние позиции поддержки "Национального блока" и Муссолини как меньшего зла - фашизм продемонстрировал свою стойкость, так зачем погибать в одном окопе с социалистами и коммунистами? Большую стойкость проявили "политические католики", но римская курия изначально не ставила перед собой цели обрушения правительства, а потому противостояние чернорубашечников и католических молодежных организаций всегда носило спорадический характер.
"А оппозиция-то голая!" - вполне мог сказать Муссолини. Так оно и было - страсти вокруг покойного депутата миновали, а фундамент фашистского правительства стоял на своем месте. Массовое и хорошо вооруженное войско чернорубашечников, политический союз с монархией, националистами, консерваторами и центристами, поддержка промышленников, капиталистов, среднего класса и крестьянства - все это позволило Муссолини не только пережить кризис 1924 года, но и пойти дальше. Чего стоила "относительная" утрата прежних свобод перед целой серией дипломатических и экономических свобод? Да и ведь диктатура, вместе с большинством законодательных актов, обеспечивающих ее юридическое обоснование, в двадцатые годы неизменно подавалась как временное, вынужденное явление. Не случайно большинство наиболее жестких мер будет проведено при помощи "чрезвычайных законов". Тот, кто хотел утешать себя надеждами на постепенное смягчение режима, мог найти немало оправданий для своего конформизма.
К началу лета 1924 года фашистская партия и ее лидер могли чувствовать себя вполне уверенно. Помимо дипломатических побед и множащихся признаков экономического оздоровления, Муссолини удалось хорошо закрепить свое положение в политической жизни Италии и государственном аппарате страны. Отныне фашистов представляла не только улица, но и почти четыре сотни мест в нижней Палате. Несколько сотен тысяч чернорубашечников вышагивали по улицам городов в качестве милиции, ставшей частью военной и полицейской организации Италии. Беззубая пресса либо восхваляла реальные и выдуманные успехи нового правительства, либо ограничивалась аккуратной и "конструктивной" критикой "отдельных" недостатков. Осторожный монарх если и не поддерживал правительство Муссолини открыто, то очевидным образом считал его меньшим злом, в сравнении с "либеральной болтовней" или кабинетом из социалистов. Такого же мнения придерживалось большинство политических и общественных деятелей Италии.
И вот теперь, Муссолини мог позволить озвучить свои надежды на широкую политическую коалицию. Он был настолько великодушен, что упомянул о возможности - даже надежде! - на сотрудничество с умеренными левыми, то есть социалистами. Почему бы и нет? Это лишь еще больше расколет лагерь его противников, а точнее - предотвратит саму возможность его формирования. Кроме того, как уже говорилось, Муссолини был крайне осторожен и продолжал опасаться радикалов в собственном лагере. Публичный призыв к сотрудничеству с левыми был сильным и рискованным ударом по фашистскому единству. Однако, не стоит думать, что Муссолини руководствовался исключительно правилами политической борьбы. Пожалуй, в этом случае (как и во многих других) его чувства временно взяли верх над логикой построения диктатуры, требовавшей от Муссолини поскорее раздавить своих разобщенных и бессильных противников, завершив начальный этап политической унификации "новой Италии". Такие моменты эмоциональных колебаний накануне принятия жестких решений вообще были характерны для него, они же впоследствии давали Гитлеру многочисленные поводы упрекать своего итальянского друга в мягкотелости, ненастоящем диктаторстве и прочих недостойных "подлинного вождя" слабостях. Итальянский диктатор действительно всегда тяготел к "войнам без сражений", пусть в итоге и поступал "как должно".
Муссолини проявил определенную наивность, если всерьез рассчитывал на то, что его внутриполитические планы могут быть воплощены в жизнь не только без какого-либо противодействия, но и при полном одобрении всех не фашистских политических и общественных сил Италии. Кажется, что крайне трудно определить насколько далеко он был готов зайти в своем маневре навстречу левым - слишком недолго продлился этот флирт с социалистами, но нельзя согласиться с теми исследователями, кто всерьез поднимает вопрос о неких упущенных шансах того года. Сама скорость и та легкость, с которой Муссолини перейдет от предложений сотрудничества с левыми к курсу на полное подавление политического инакомыслия, говорит о том, что с его стороны эти призывы были не более чем красивым жестом. Это не значит, что в тот момент он был неискренен в своем желании обойтись без ожесточенной борьбы с социалистами, но вполне определенно определяет границу, на которой заканчивались и терпимость Муссолини, и его "добрые намерения".
Между тем, социалисты, потерявшие на выборах половину своих мест в Палате, сами пошли на обострение ситуации, посчитав, что терять им больше нечего.
30 мая 1924 года на парламентскую трибуну поднялся депутат Джакомо Маттеотти, один из лидеров "Унитарной социалистической партии". Под неистовые, почти истерические крики фашистов он спокойно перечислил злоупотребления на прошедших выборах и потребовал аннулирования их результатов, пригрозив в противном случае использовать обструкционные формы протеста. Оппозиция еще имела возможности для маневра - депутаты левых фракций могли покинуть парламент, лишив его значительной доли легитимности.
На самом деле, эти угрозы были не так уж опасны для режима, но смелый депутат попал в болевую точку фашистской легенды о "триумфальном успехе" 1924 года. Состоявшиеся в апреле выборы действительно были "грязными", а итальянцы, при всем их одобрении наступившей стабильности, еще помнили избирательные кампании прежних лет и могли сравнивать с кампанией 1924г. не в пользу последней. Из многочисленных источников поступала информация о том, что среди населения речь Маттеотти получила определенную поддержку. Оказалось, что смелые слова, произнесенные в трусливые времена, имеют немалую силу.
Муссолини, присутствовавший в Палате во время выступления оппозиционного политика, был в ярости. Недавняя попытка "навести мосты с социалистами", делала возникший скандал для него особенно досадным - он не мог позволить себе выглядеть "слабаком", протянутая рука которого с презрением отвергалась. Более того, давно уже в парламенте никто из оппозиции не осмеливался выступать в столь жестком стиле.
Маттеотти и до этого дня был костью в горле у фашистов: в 1924 году была издана его книга, в которой подводились итоги работы первого года правительства Муссолини; лишенный возможности публиковаться на родине, итальянский социалист регулярно печатался в европейских газетах. Еще до того, как он потребовал аннулировать результаты выборов, в английской прессе появилась статья за его подписью - Маттеотти писал о коррупции среди пришедших во власть фашистских назначенцев. Останавливаться на этом он не собирался - была анонсирована целая серия статей, что уже само по себе выводило Муссолини из себя: речь шла о международном престиже Италии и его лично!
К сожалению для Муссолини, смелого депутата-социалиста нельзя было просто подкупить или запугать. Будучи весьма состоятельным человеком, к социализму он пришел не из-за личной бедности, как многие итальянцы, а вполне сознательно. В 1914-1915 гг. Маттеотти отказался поддержать сторонников вступления Италии в Мировую войну, а в начале двадцатых годов подвергся нападению чернорубашечников, жестоко избивших и пытавших его. Это был убежденный, принципиальный человек.
Еще выходя из парламентской залы Муссолини в присутствии своих паладинов "в сердцах" бросил несколько резких фраз по адресу Маттеотти. Затем контролируемая фашистами пресса обрушила шквальный огонь проклятий на смельчака. Вокруг парламента собирались чернорубашечники - несколько оппозиционных депутатов подверглись насилию. Самого Маттеотти пока еще не трогали.
Симпатизирующие Муссолини источники склонны оправдывать его за последовавшие позднее события. Он-де не давал прямого приказа, а просто "высказывался", как всегда эмоционально и несдержанно. Подобные аргументы не более чем софистика, ведь даже если не принимать во внимание высказанные им в среде соратников угрозы, то из всей этой истории невозможно вычеркнуть слов Муссолини, напечатанных в официозной "Il Popolo d’Italia", где он фактически призвал затравить Маттеотти насмерть. Могло ли это расцениваться не как сигнал к действиям? Муссолини очень часто отдавал такие «полу-приказы» через газеты - ничего нового в этом не было.
Маттеотти (в центре) и партийные товарищи.
Гневная статья вышла 1 июня, а 10 июня пятеро крепких молодых людей среди бела дня схватили Маттеотти прямо на одной из центральных улиц Рима и принялись заталкивать его в машину. Характерно, что прохожие приняли нападавших за полицейских - это было весьма забавно, так как почти все из похитителей в свое время были осуждены за уголовные преступления и только один из них являлся героем Мировой войны. Этим человеком был Америго Думини - родившийся в США итальянец, бывший "ардити", примкнувший к фашистам после войны и сразу зарекомендовавший себя как жестокий предводитель боевых отрядов чернорубашечников. В 1924 году этот тридцатилетний боевик входил в узкий круг итальянской "ЧК" - небольшого числа наиболее преданных Муссолини головорезов, охотно выполняющих деликатные задачи вроде запугивания оппозиционных политиков. Эта тайна структура фашистской партии впоследствии разовьется в гигантский аппарат итальянской тайной полиции.
Несмотря на имевшийся у него опыт, Думини вместе с четырьмя товарищами не сумел проделать все "чисто" - Маттеотти отчаянно сопротивлялся. С большим трудом затащенный в автомобиль, он не прекращал борьбы с "чекистами". В какой-то момент ему удалось разбить ногой одно из боковых стекол автомобиля и выбросить наружу свое депутатское удостоверение, а затем ударить в пах одного из людей Думини. Тот в сердцах выхватил нож - и все было кончено. Не исключено, что Маттеотти еще можно было спасти, но горе-похитители, очевидно шокированные переходом от "обычного" запугивания к убийству, ездили еще несколько часов в окрестностях Рима - и депутат попросту истек кровью. Думини приказал закопать Маттеотти в лесу, в двух десятках километрах от Рима. Вечером вся компания вернулась в Рим.
Им предстояла трудная задача отчитаться перед Джованни Маринелли, который занимал пост партийного секретаря и был тогда одним из четырех высших функционеров "Национальной фашистской партии". Еще один бывший социалист, последовавший за Муссолини во время раскола 1914 года, Маринелли судя по всему и был главным организатором столь неудачно закончившегося похищения. Известно, что он был среди тех, кого Муссолини гневно распекал после произнесенной Маттеотти речи - исполнительный и не отличавшийся умом Маринелли решил "проучить" строптивого депутата и тем самым продемонстрировать свою полезность Муссолини. К сожалению для всех, исполнители явно перестарались. Очевидно, что Маринелли не приказывал убивать опального социалиста. Его нужно было избить, напугать, а в общем - "разобраться", но не убивать, тем более столь топорно!
На следующий день известие об исчезновении депутата облетело страну. Впавшие в ступор убийцы сумели спрятать труп, но не концы в воду. Консьержка дома, в котором проживал Маттеотти, записала номер машины, показавшейся ей подозрительной. Было совсем не трудно установить, что автомобиль принадлежал редактору одной из фашистских газет. Полиция без труда связала обнаруженный на одной из римских улиц автомобиль с происходившим на глазах у десятка прохожих нападением. Несколько подростков наблюдали драку в машине с близкого расстояния. Нашлись и другие свидетельства - вскоре о том, что Маттеоти похитили или убили фашисты, говорила вся Италия. А вслед за этим были установлены имена всех членов группы Думини - даже несмотря на то, что полиция с самого начала не проявляла особенной активности в расследовании "исчезновения".
В ретроспективе вызывает удивление сила, с которой проявилось общественное негодование - реакция на убийство Маттеотти. Ведь не пройдет и полугода после этих событий, как фашистский режим ощутит себя еще увереннее чем прежде, а затем окончательно перейдет к разряд политических диктатур. Можно сказать, что своей смертью Маттеотти позволил всем оппозиционным силам дать свой последний бой - бой, после которого им на двадцать лет предстояло скрыться за помпезным фасадом "новой фашистской Италии". Как уже говорилось, это убийство трудно назвать заранее запланированным, но очень многие итальянцы (и не только придерживающиеся левых политических взглядов) восприняли его именно так.
Разве убийцы не поехали к Маринелли? Разве Чезаре Росси - восходящая звезда фашистской партии, бывший социалист и "великолепное перо" партийной печати, человек возглавивший в правительстве Муссолини отдел прессы и пропаганды, - разве он не попытался замять расследование, отстранив в первые дни же после случившегося "слишком ретивого" следователя? Наконец, возглавлявший полицию генерал де Боно, один из квадрумвиров - не его ли люди пытались скрыть личность владельца автомобиля, в котором был убит Маттеотти? Следов было слишком много и все они вели к одному человеку - премьеру Муссолини.
А что же он? Его реакция на эти события говорит в пользу того, что никакого запланированного убийства не было, а случившееся явилось классическим примером «эксцесса» исполнителей, не сумевших ни выполнить свою задачу, ни скрыть следы преступления, ни даже держать язык за зубами. Все это мало походило на преднамеренное убийство, а действия Росси, де Боно и других фашистов, стремившихся затормозить расследование, были не частью хитроумного плана, а отчаянной и не очень умной попыткой выиграть хоть немного времени. Это было поведением не заговорщиков, а людей, оказавшихся в безвыходном положении.
Разумеется, Муссолини был подавлен - разве он желал этого? Нет! Разве не он выступил с примирительным обращением к социалистам незадолго до этого злосчастного события? Кажется, Муссолини легко позабыл о том, как публично называл своего противника бандитом, грозя ему соответствующей карой. Не вспоминал он и о том, что высказанные им сгоряча угрозы могли сподвигнуть Маринелли устроить это нападение. Нет, Муссолини не желал брать на себя моральную ответственность за случившееся, как это сделал оказавшийся некогда в схожей ситуации английский король Генрих II Плантагенет. И, так же как в случае с убийством Томаса Бекета, Муссолини пришлось столкнуться с волной общественного негодования, своеобразным моральным бунтом.
Разразился страшный скандал. Муссолини пришлось "катать голову в пыли". Он гневно отрицал всякую причастность к случившемуся, но слишком многие сомневались в искренности его слов - не с тем же пылом совсем недавно им отрицалось и существование "итальянской ЧК"? Левые ощутили определенную поддержку со стороны населения. О покойном скорбели не только симпатизирующие социалистам - общим мнением было то, что фашисты зашли слишком далеко. Смерти случались и раньше, но погибшие, как правило, были участниками уличных схваток, со всей сопутствующей такой борьбе неразберихой. Теперь же налицо было спланированное нападение на оппозиционного депутата, причастность к которому высшего руководства фашистской партии не была уже ни для кого секретом.
Муссолини вынужден был продолжить отступление. Думини и его люди были арестованы вместе с другими фашистами, обвиняемыми в причастности к совершенному. Среди них оказались и Маринелли, и Росси. Де Боно, слишком явственно обнаруживший свой интерес к ходу расследования, стал козлом отпущения и потерял свой пост начальника полиции. Но этого уже было явно недостаточно - в тот же день в нижней Палате был сформирован оппозиционный блок, объявивший о невозможности какой-либо работы парламента до тех пор, пока в деле Маттеотти не будет поставлена точка. Угроза, озвученная покойным социалистом, претворилась в жизнь.
К счастью для Муссолини, действия "Авентинской оппозиции" (в данном случае, название отсылает нас к истории Древнего Рима, во времена, когда представители римских плебеев подвергли обструкции работу аристократического Сената, удалившись на Авентинский холм) с самого начала носили вялый, "оборонительный" характер. Социалисты, коммунисты и часть либералов, составившие этот блок, не сумели ни разработать собственной политической стратегии, ни сохранить свое единство на срок, достаточный для того, чтобы их позиции выглядели крепче. Первыми раскольниками оказались коммунисты, почти сразу же покинувшие ряды "авентинцев". Оппозиция не смогла "монетизировать" поддержку общества, выразившуюся в повсеместном отвращении к произошедшему. В то же время, многие тогда переоценивали степень этого негодования, сводя вместе сочувствие жертве жестокого убийства и поддержку левых партий как таковых.
Однако, и слабость левых, и ограниченность их возможностей, и даже степень прочности фашистского правительства не могли быть с достаточной объективностью оценены тогда, в жаркие летние дни 1924 года. Италию - нацию импульсивных, порывистых людей - охватили слухи. В течении какого-то времени могло показаться, что действующее правительство переживает свои последние дни. Муссолини в панике ожидал военного переворота, массовых возмущений или даже требования отставки со стороны короля. И действительно, впервые после "марша на Рим" Виктор Эммануил проявил себя, с явным злорадством вручив Муссолини обнаруженные в королевской резиденции анонимки, в которых фашистского вождя поносили последними словами. Король не отказал себе в возможности донести до своего непокорного премьер-министра презрение, сквозившее в этих записках. В конце концов, покойный был не только депутатом-социалистом, но и богатым землевладельцем - таких людей не пристало убивать словно уличный сброд.
Но что король! Насладившись своей «местью», Виктор Эммануил все же поддержал Муссолини, который в эти дни обязал фашистских милиционеров присягать не только государству и партии, но и монарху. Удовлетворенный этой уступкой, король счел, что его премьер получил достаточный урок, а либералов и социалистов Виктор Эммануил III не любил намного больше чем фашистов. Пришедшим к нему авентинцам король отвечал: «Я слеп и глух: мои глаза и уши - Сенат и Палата». Монархия не воспользовалась временной слабостью фашистского правительства. В то время как оппозиция возлагала венки к дому Маттеотти и произносила речи, Муссолини в полном согласии с королем провел через Палату и Сенат поправки к закону о печати, значительно устрожившие личную ответственность редакторов за распространение "недобросовестных сведений".
Между тем, в середине августа был обнаружен труп Маттеотти. Это еще раз подняло градус общественного негодования - даже фашистская пресса вынуждена была отдать дань памяти покойного социалиста, а сам Муссолини еще раз публично выразил свое негодование произошедшим и пообещал наказать преступников, какие бы высокие посты они не занимали. Проявленная в очередной раз "слабость" привела радикально настроенных фашистов в ярость. Возглавляемые Фариначчи, они угрожали со страниц своих газет: "наступит момент, когда никто не сможет помешать фашизму соорудить на всех площадях Италии эшафоты".
Вспыхнувшая вновь распря между умеренными и крайними течениями фашистской партии невольно сыграла на руку Муссолини: на фоне своих радикальных сторонников, он вновь казался разумным человеком, нашедшим в себе силы отмежеваться от ближайших помощников, запятнавших себя преступлением. Большинство итальянцев, не желавших возвращения к прежнему беспорядку, были готовы убедить себя в том, что премьер Муссолини ничего не знал ни о существовании «чекистов», ни о их методах. Сделать это было тем легче, что показания Думини, Маринелли, Росии и остальных арестованных не были доступны широкой публике.
Время шло, а режим стоял, как и прежде: моральное осуждение убийц не перешло, да и не могло перейти к "отрицанию" фашизма в целом. Если кресло под дуче и шаталось, то опрокинуть его было некому: социалисты не сумели, не смогли капитализировать возникшую было в обществе поддержку. Постепенно настроения в стране начали меняться, и Муссолини почувствовал это.
Однако, прежде чем маятник качнулся в обратную сторону, ему пришлось пережить немало горьких дней. Муссолини отчаянно маневрировал, надеясь выиграть время. Помимо демонстративного дистанцирования от опозоренных подчиненных и неудачливых "чекистов", Муссолини готовился к настоящим боям - он обратился за поддержкой к своим чернорубашечникам. К Риму стягивались отряды фашистской милиции, во всех крупных городах отряды полиции и чернорубашечников были готовы выступить на улицы, чтобы противостоять возможным демонстрациям. Но ничего подобного не произошло - итальянцы остались в своих домах. Большинство жителей страны осуждали убийц, многие обвиняли в причастности к случившемуся Муссолини, но почти никто не был готов к участию в конфликте, подобном тому, что раздирал страну несколькими годами ранее. Даже распространенные оппозицией в конце 1924 года показания арестованных не привели к падению правительства.
Между тем, Думини прямо заявил, что действовал по поручению Росси, Маринелли и редактора фашистской газеты Филлипелли (владельца злополучной автомашины). Маринелли признал, что стоит за организацией похищения, но отрицал и намерение убить Маттеотти, и любую связь с Муссолини. В свою очередь Росси, удрученный крахом столь удачно складывавшейся партийной карьеры, рассказал немало интересного о методах борьбы с неугодными фашистам оппозиционерами и журналистами. По-сути, ничего нового он не рассказал, но впервые столь высокопоставленный чиновник режима признался в том, что именно Муссолини приказывал избивать и запугивать неугодных ему лиц.
Ставшие известными всей Италии показания фактически подтолкнули затянувшийся кризис к своей развязке: каждая партия или общественная группа, каждый политик должны были либо "проглотить" эту информацию, либо потребовать отставки премьера. И выбор был сделан. После того как летом преобладание в Палате депутатов "Национального блока" обеспечило утвердительный ответ на вопрос о доверии правительству, зимой 1924 года Сенат подавляющим числом голосов также проголосовал в поддержку Муссолини и его курса. Только малая лишь часть либералов, прежде неизменно поддерживавших фашистов как единственный противовес коммунистам, скрепя сердце вынуждена была признать, что меньшее зло постепенно набралось сил и превратилось в большее. Несколько человек покинули свои посты в правительстве, но это не привело кабинет к падению. Время было упущено и Муссолини уже не опасался ни короля, ни армии, ни уличной толпы.
Напротив, настоящими "возмутителями спокойствия" теперь выступали сами фашисты, крайнее крыло партии. Оскорбленные продолжающимся вот уже шесть месяцев "отступлением", они не только грозились отомстить своим врагам на страницах газет, не только собирали митинги в поддержку арестованных убийц Маттеотти, но и возобновили практику жестоких нападений. Начав "ответные действия" осенью 1924 года фашистская фронда не нашла себе достойных упоминания противников - как уже говорилось, потенциал общественного негодования был не слишком большим и моральное осуждение убийц не превратилось в неприятие фашизма в целом. Но отдельные вспышки насилия говорили о том, что радикальное крыло партии не собирается сидеть сложа руки, наблюдая за тем, как Муссолини идет на уступки болтунам. Как и прежде, чернорубашечники не желали оценить "тонкую политику" своего вождя, сводя весь вопрос к силовому противостоянию.
В последний день уходящего года в резиденцию премьер-министра прибыли шесть десятков командиров фашистской милиции, устроившие Муссолини нечто вроде демонстрации. Смысл их выступления сводился к тому, что вожаки сквадристов, все еще обладавшие немалым влиянием в партии, не потерпят дальнейшей "оттепели". Уступки врагам "движения" должны быть прекращены, равно как и политическое отступление последних месяцев. Им нужен лидер, а не человек отправляющий своих верных соратников в тюрьмы. Муссолини выслушал эти тирады с каменным лицом - настало время и ему определиться со своей позицией. Кто он, вождь фашистской революции или премьер волею короля и парламента?
И Муссолини решил расставить все точки над i. Выступая в парламенте 3 января 1925 года он заявил о том, что принимает на себя всю ответственность за действия своих сторонников. Маттеотти был идеалистом, погибшим от рук дураков, с которыми фашизм не хочет иметь ничего общего, но новые жертвы неизбежны, только если он, Муссолини, потеряет возможность управлять Италией. Конституция должна уважаться, но "авентинцы" хотят разрушить монархию, а он стремится ее защитить. Левой оппозиции нужны социальные беспорядки, анархия, а фашисты и "Национальный блок" олицетворяют собой здоровую основу политических сил страны. Муссолини не станет безучастно глядеть на то, как враги Италии разрушают все достижения последних лет. Грядет "вторая волна" фашистской революции!
Призыв к сохранению стабильности встретил поддержку как в Европе, так и в самой Италии, а обещание продолжать "фашизацию" страны успокоило партию. Муссолини преодолел кризис и готовился перейти в контрнаступление. Убийство оппозиционного политика дало старт процессам, ознаменовавшим окончательный демонтаж прежней политической структуры Италии. События 1924-25 гг. не случайно расцениваются большинством историков как переход Рубикона - тонкой грани, отделявшей относительно умеренную автократию премьера Муссолини от тоталитарной диктатуры фашизма.
Организаторы и исполнители нашумевшего похищения отделались легким испугом. Стараниями фашистской юстиции, процесс над по делу Маттеотти растянулся на весь 1925 год и проходил без "излишнего" внимания прессы. Маринелли, проявивший в ходе следствия завидную лояльность и фактический взявший все на себя, был амнистирован и вскоре восстановил свое положение в партии. Мы еще встретимся с этим человеком в переломные для фашизма 1943-44 гг.
В отличие от партийного секретаря, сумевшего заслужить своим поведением признательность Муссолини, начальник отдела печати и пропаганды Росси был полностью скомпрометирован: он не только "наговорил лишнего", но и вел себя на следствии как трус. Также попавший под амнистию, он поспешно выехал из Италии... чтобы присоединиться к антифашистской эмиграции в Париже. Несколько лет спустя Росси попадется в силки тайной полиции Муссолини и проведет долгие годы в тюрьме и ссылке, освободившись лишь в 1943 году. Он благополучно избежит опасностей последующих лет и умрет, пережив фашистский режим на два десятка лет.
Думини, непосредственно руководивший всей операцией, был одним из троих обвиняемых, кого суд все же вынужден был признать виновными в убийстве Маттеотти (со смягчающими обстоятельствами в виде непредумышленности и превышения норм самообороны), он окажется на свободе уже к лету 1926 года. Едва выйдя из тюрьмы, Думини тут же отправился в нее обратно, получив 8 лет за неловкую попытку прорваться к на личную аудиенцию к Муссолини. Думини отпустили только после того, как находчивый бандит сообщил о том, что изложил все подробности убийства Маттеотти на бумагах, которые хранятся у нотариуса в США. Удачливому шантажисту назначили большую государственную пенсию и отправили с глаз долой - в африканские колонии. В Ливии Думини благополучно дожил до прихода британских войск и сумел перебраться в Италию, после чего встретил конец войны на территории Итальянской Социальной Республики. После войны дело было пересмотрено и Думини приговорили к пожизненному заключению, которое этот счастливец также "пережил", выйдя на свободу после 8 лет тюрьмы. Счастливо преодолев все испытания, уже пребывая в почтенном возрасте Думини погиб в результате нелепого несчастного случая.
Что же до остальных, то все они были признанны невиновными, включая и владельца машины, в которой был убит Маттеотти. Большинство причастных к этому убийству провели в тюрьмах не более двух лет - значительная часть этого срока пришлась на предварительное заключение. К весне 1926 года общественный интерес к этому делу упал до нижайшей отметки и вынесенные в условиях узаконенной диктатуры решения суда не вызывали в обществе никакого резонанса.
Не удивительно, что Муссолини считал свое январское выступление в парламенте «решающим» - теперь ему действительно не оставалось ничего другого кроме построения диктаторского режима. В ином случае, согласие взять на себя личную ответственность за все "эксцессы" фашистской партии могло бы дорого обойтись ему. Но отныне все колебания были оставлены - кризис развившийся вокруг "дела Маттеотти" одновременно и напугал, и взбодрил его, вернув прежнюю боевитость. Муссолини будто бы очнулся, разом смахнув с себя "наваждение коалиций". Теперь, когда он лишился всяких надежд на достижение компромисса с левыми, перед ним открывалась заманчивая перспектива без малейшей опаски добить бессильных врагов, дав выход долго сдерживаемому гневу. В конечном счете, политика такого рода была его стихией, и он всегда знал, что именно следует предпринять на данном этапе, да и логика развития диктатуры безошибочно подсказывала ему следующие шаги. Поиски соглашения с социалистами были оставлены, и начинавшие уже недовольно ворчать о предательстве идеалов "старые бойцы" могли быть довольны. Между 1925 и 1927 годом все остатки прежнего конституционно-монархического и парламентского режима Италии XIX века были окончательно снесены фашистским бульдозером.
Речь Муссолини стала сигналом для его сторонников и противников. Многие из последних, еще недавно питавшие надежды на то, что правительство падет, были обескуражены новой волной насилия. Муссолини открыто разрешил своим чернорубашечникам делать то, от чего так убежденно открещивался накануне. В первые недели нового 1925 года фашистская милиция развернула широкомасштабную кампанию против левой (и не только) оппозиции. Этот удар почти не уступал по своему размаху событиям 1921-22 гг., но теперь соотношение сил было совсем иным. Против фашистской милиции и королевской полиции выступали лишь жалкие остатки когда-то единого и массового левого движения - не трудно было догадаться чем закончится эта борьба.
И уж конечно, Муссолини не стоило опасаться "прозревших либералов", покидающих его правительство и парламентскую коалицию - лишенные какой-либо поддержки среди "простого народа", они напрасно искали защиты у монархии. Впрочем, спустя совсем короткое время, большинство из таких "колеблющихся" вернулись на прежние позиции поддержки "Национального блока" и Муссолини как меньшего зла - фашизм продемонстрировал свою стойкость, так зачем погибать в одном окопе с социалистами и коммунистами? Большую стойкость проявили "политические католики", но римская курия изначально не ставила перед собой цели обрушения правительства, а потому противостояние чернорубашечников и католических молодежных организаций всегда носило спорадический характер.
"А оппозиция-то голая!" - вполне мог сказать Муссолини. Так оно и было - страсти вокруг покойного депутата миновали, а фундамент фашистского правительства стоял на своем месте. Массовое и хорошо вооруженное войско чернорубашечников, политический союз с монархией, националистами, консерваторами и центристами, поддержка промышленников, капиталистов, среднего класса и крестьянства - все это позволило Муссолини не только пережить кризис 1924 года, но и пойти дальше. Чего стоила "относительная" утрата прежних свобод перед целой серией дипломатических и экономических свобод? Да и ведь диктатура, вместе с большинством законодательных актов, обеспечивающих ее юридическое обоснование, в двадцатые годы неизменно подавалась как временное, вынужденное явление. Не случайно большинство наиболее жестких мер будет проведено при помощи "чрезвычайных законов". Тот, кто хотел утешать себя надеждами на постепенное смягчение режима, мог найти немало оправданий для своего конформизма.