Дуче огорченный
- Муссолини и итальянское вторжение в Грецию (1940 - 1941). Ах, эти маленькие победоносные войны - ну разве они не прелестны?
Когда нас в бой пошлет великий дуче,
И первый маршал в бой нас поведет!*
*"Примечание - "великий дуче" и "первый маршал" - это один и тот же человек.
Сентябрь 1940 года можно считать пиком военных успехов: итальянские войска стояли во Франции, Египте и Сомали, а бомбардировщики наносили удары по британским базам на Ближнем Востоке и Аравийском полуострове. Пропаганда не уставала ежедневно трубить об ударах, наносимых «гордыми сынами Рима» по «коварному Альбиону». В итальянских кинотеатрах показывали выпуски новостной кинохроники, где кадры с наступающими по пустыне солдатами сменялись эпизодами воздушных налетов на вражеские позиции. Армия на марше, самолеты в небе! - патетически восклицал диктор. По распоряжению дуче в центре Рима была сооружена огромная карта Средиземного моря и африканских колоний Италии: фигурки солдат, кораблей и самолетов наглядно изображали победное продвижение армий, рейды морских армад и сокрушительные удары авиации. По радио беспрерывно гремела военно-патриотическая музыка, и разумеется, вся Италия знала, кого следует благодарить за каскад неслыханных побед - фотографии дуче в маршальском мундире или форме почетного капрала фашистской милиции украшали каждый выпуск любой итальянской газеты.
Муссолини, стремившемуся сделать фашистский вклад в грядущую победу Оси как можно более весомым, удалось уговорить Гитлера позволить итальянцам участвовать в разворачивающейся над Англией воздушной битве, и в оккупированную Бельгию отправился специальный корпус ВВС Италии. Двести истребителей и бомбардировщиков намного больше пригодились бы для ударов по вражеским позициям на Мальте или в Египте, но дуче распирало от гордости из-за того, что итальянские самолеты летают над ненавистным Альбионом. Для немцев же плохо подготовленные эскадрильи союзника стали настоящей головной болью - как и ожидалось, итальянская авиация не добилась ни малейшего успеха, понеся при этом тяжелые потери. Спустя несколько месяцев авиационный корпус вернется домой, так и не покрыв себя славой, но осенью 1940-го стены итальянских улиц пестрели плакатами с пылающим в огне Лондоном - и это при том, что ни один самолет ВВС Италии ни разу не атаковал английскую столицу.
Вот это я понимаю - наглядная агитация.
Неуступчивость британского правительства и очевидный провал попытки установить воздушное господство над Британскими островами вновь оживили в Берлине интерес к средиземноморской стратегии. Разочарованный итальянцами и «примитивной» стратегией дуче, Гитлер попытался привлечь к войне с англичанами Испанию и Францию, а в начале октября, во время очередной встречи с Муссолини на перевале Бреннер, достаточно откровенно продемонстрировал свое недовольство военными успехами Италии.
Между тем и у дуче накопились свои претензии к Гитлеру: немцы не только не извещали его о своих военных планах, но и продолжали держать в неведении относительно дальнейшей судьбы французских территорий, которые Муссолини считал итальянскими. Беспокоила дуче и перспектива присоединения к итало-германскому союзу испанцев и французов. Вступление последних в войну против англичан делало перспективы приобретения Корсики или Ниццы совсем призрачными, а в то же время дуче не без оснований предполагал, что за участие Испании в разворачивающейся схватке каудильо Франко мог запросить не только часть британских, но и французских колоний в Северной Африке. Наконец, Муссолини задевала сама мысль о том, что его могут поставить на одну доску с новыми союзниками Гитлера - генералиссимусом Франко и маршалом Петеном. Дуче, в глубине душе понимая, что Италия занимает положение младшего партнера Германии, все же не хотел утратить это «привилегированное» положение. Все эти противоречивые чувства можно было бы охарактеризовать как ревность, но за тщеславным желанием удержать статус главного союзника Третьего рейха скрывалось и вполне обоснованное опасение, что сокращение удельного веса Италии в Оси неизбежно приведет к уменьшению тех приобретений и выгод, которые дуче надеялся получить, вступая во Вторую мировую войну.
Подозрения Муссолини на этот счет лишь возросли после того, как в середине октября немецкие войска промаршировали по Румынии. Союз Берлина и Бухареста стал для дуче еще одним свидетельством падения итальянского престижа. Разве Румыния не «младшая латинская сестра» Италии? Если Гитлер надеялся удержать под своим контролем румынскую нефть, опасаясь, что СССР после отторжения Молдавии предъявит Румынии новые требования, то Муссолини видел лишь, что немцы бесцеремонно вторглись в зону итальянских интересов. Во время последней встречи с Гитлером тот и словом не обмолвился о грядущем вводе немецких войск в Румынию, что делало случившееся, по мнению дуче, еще более унизительным. И Муссолини решает преподать Гитлеру урок: утереть немцам нос молниеносным захватом Греции. Это стало бы достойным ответом на германский блицкриг в Европе.
К войне с греками дуче настойчиво подталкивал его зять. Чиано полагал, что новая военная кампания на Балканах пройдет по образцу оккупации Албании: небольшая перестрелка на границе, воздушный налет на Афины - и греки капитулируют. Увы, Муссолини и его министр иностранных дел совершили большую ошибку, недооценив греков.
Несмотря на то, что итало-греческие отношения со времен обстрела Корфу не отличались теплотой, особую остроту они приобрели летом 1940 года, когда дуче, уверенный, что после падения Франции война фактически закончилась, спешил разгромить Грецию до заключения общего мира. В августе лучшие дивизии итальянской армии готовились к покорению Балкан, в то время как фашистская пропаганда развернула против Греции целую кампанию, обвиняя Афины в сговоре с англичанами и интригах в Албании. На границе произошло несколько вооруженных провокаций, в Эгейском море «неизвестная подводная лодка» торпедировала греческий крейсер. Казалось, что в ближайшие недели начнется война, но к концу месяца ситуация неожиданно изменилась: пресса как по команде прекратила поносить греков, а итальянские войска отошли от греческих границ. Одновременно с этим была свернута и подготовка к разгрому Югославии.
Эта разительная перемена от войны к миру стала следствием очередного «озарения» Муссолини, пообещавшего немцам сосредоточить все усилия на войне с Британской империей и на время отложить захват Афин и Белграда. Более того, полагая, что Грациани будет достаточно имевшихся у него сил, и стремясь облегчить итальянцам тяготы военного времени, дуче решил провести частичную демобилизацию, разом лишившую армию полумиллиона солдат, а также многих автомобилей и повозок, которые возвратили их владельцам. Созданную для разгрома греков и югославов группировку распустили, а планы наступательных операций спрятали в сейф.
Только после Вас!
В августе Муссолини отказался от своего намерения развязать войну на Балканах, а в октябре вновь вернулся к этой идее, однако в более скромном виде: вместо операции, предусматривавшей оккупацию не только Греции, но и Югославии, в Риме решили организовать нечто вроде колониального похода. Предполагалось, что греческое правительство падет еще до вступления итальянских войск в Афины. Вся кампания закончится не более чем за две недели, убежденно повторял дуче.
Не сомневался в быстрой победе и Чиано. 15 октября на совещании во дворце «Венеция» министр иностранных дел заверил собравшихся в том, что «существует явное расхождение в настроениях народа и плутократического правящего класса... который как раз и поддерживает проанглийскую направленность, в то время как основные массы настроены безразлично по отношению к происходящему, в том числе и нашему вторжению». Не менее оптимистично был настроен и генерал Висконти Праска, командовавший итальянскими войсками в Албании: «Дух войск превосходен, энтузиазм - на пике... единственный пример недисциплинированности, с которым я сталкивался, - это чрезмерное желание офицеров и солдат наступать и сражаться». Вражеские военно-воздушные силы были оценены как «несуществующие», а потому эффект от авиаударов по греческим городам обещал быть еще более сокрушительным.
Осторожные возражения Бадольо, опасавшегося, что имевшихся в Албании сил не хватит для разгрома греческой армии, были отвергнуты дуче. Муссолини отмахнулся и от предупреждений собственной разведки, и от того факта, что осенняя распутица затруднит итальянские операции, если не остановит их вовсе. Презиравший «левантийцев» дуче заявил, что «если хоть кто-нибудь вздумает жаловаться на трудности, связанные с разгромом греков, я отказываюсь называться итальянцем».
Завершая совещание, дуче утвердил план вторжения и приказал организовать провокации, которые дали бы основания предъявить грекам невыполнимый ультиматум. До начала войны оставалось меньше двух недель - поход на Афины планировали начать в годовщину «похода на Рим».
В эти дни Муссолини куда больше волновала не предстоящая военная кампания, а возможная реакция Гитлера. Сначала дуче вообще не собирался предупреждать немцев о грядущей операции: «А нас проинформировали об операции в Норвегии? Нас спросили перед тем, как начали наступление на Западе? Действовали так, как будто мы и не существуем. Теперь я плачу той же монетой», - раздраженно говорил он своему начальнику Генерального штаба. Дуче опасался, что вмешательство Гитлера вновь заставит итальянцев ограничиться войной в Северной Африке, а это Муссолини теперь никак не устраивало. Войска Грациани завязли на полпути к египетским пирамидам, и дуче жаждал военного успеха, сделавшего итальянское господство на Балканах очевидным для всех.
Только спустя неделю после принятых в «Венеции» решений Муссолини решился отправить Гитлеру личное послание, где он изложил мотивы, вынудившие его объявить грекам войну: Италия, писал дуче, предпринимает операцию, аналогичную германскому вторжению в Норвегию. Муссолини утверждал, что британские вооруженные силы собираются использовать Грецию в качестве плацдарма для своих операций, и намекал на то, что в свое время немцы не сообщили итальянцам о своих планах в Скандинавии.
Впрочем, дуче был не слишком искренен: сообщая в своем письме о подготовке к оккупации Греции, он не назвал конкретную дату начала вторжения, нарочито туманно формулируя свои соображения. У Гитлера, получившего послание Муссолини сразу после не слишком удачных для Германии переговоров с Петеном и Франко, сложилось впечатление, что итальянское вторжение еще можно предотвратить.
Встревоженный полученной информацией, фюрер надеялся во время личной встречи во Флоренции, назначенной на 28 октября, уговорить итальянского диктатора отложить эти планы. Но его иллюзии исчезли в тот момент, когда Муссолини, приветствовавший своего союзника на железнодорожном вокзале, гордо закричал: «Фюрер, мы - на марше! Победоносные итальянские войска пересекли сегодня на рассвете греко-албанскую границу!» В тот момент дуче был абсолютно уверен, что уже через несколько недель итальянские знамена будут развеваться в Афинах - в преддверии предстоящей победы он даже перенес свою ставку на юг Италии, собираясь принять командование войсками на завершающем этапе наступления. Гитлеру оставалось лишь поддержать инициативу Муссолини - кривя душой, фюрер одобрил смелые действия итальянцев, выразив уверенность, что кампания не продлится слишком долго. Он вовсе не был в этом убежден, но действительность вскоре опровергла самые мрачные прогнозы.
Еще за два дня до этого итальянский посол в Греции Эмануэлле Грацци получил подготовленный Чиано ультиматум. По иронии судьбы, телеграммы стали поступать во время торжественного приема, организованного посольством для афинского общества. К этому времени в Греции уже знали, что итальянская пресса опубликовала сообщение о нескольких перестрелках на албанской границе и нападении на начальника порта в Порто Эдде, причем в качестве подозреваемых указывались британские и греческие диверсанты. Тем не менее в Афинах полагали, что все это не более чем часть привычной для Муссолини тактики запугивания: не станет же Италия нападать на Грецию именно сейчас, после того как решимость Англии продолжать войну стала очевидной для всех!
Все эти надежды были разбиты в три часа пополуночи 28 октября 1940 года, когда Грацци вручил греческому премьер-министру Иоаннису Метаксасу ультиматум. Упрекая Афины в многочисленных нарушениях нейтралитета и провокациях, итальянцы потребовали «права занять своими вооруженными силами на период данного конфликта с Великобританией ряд стратегических пунктов на территории Греции», предоставив грекам всего два часа для принятия решения. Но Метаксасу, фактически бывшему диктатором Греции, и не требовалось много времени. Итальянский посол так впоследствии вспоминал свою короткую встречу с греческим премьер-министром:
«Я наблюдал за волнением по его глазам и рукам. Твердым голосом, глядя мне в глаза, Метаксас сказал мне: «Это война». Я ответил, что этого можно было бы избежать. Он ответил: «Да». Я добавил: «если генерал Папагос…», но Метаксас прервал меня и сказал: «Нет». Я ушел, преисполненный глубочайшего восхищения перед этим старцем, который предпочел жертвы подчинению».
Сейчас, сейчас мы покажем этим эллинам!
Так, падажжи, ебана!..
Впрочем, Муссолини и не рассчитывал на согласие греков. Требования итальянского ультиматума означали фактическую оккупацию, и дуче сознательно вел дело к войне, однако для греков короткое «нет» Метаксаса стало частью национального мифа: толпы людей заполнили улицы, скандируя «нет!». Страну охватил взрыв патриотических чувств - явление, совершенно не предусмотренное итальянскими стратегами.
Если в прошлом правительство Метаксаса действительно вело себя не вполне безупречно с точки зрения соблюдения нейтралитета, и британские корабли чувствовали себя в греческих территориальных водах, как дома, а итальянцы обоснованно утверждали, что недовольные правлением Рима албанцы находят укрытие в Греции, то теперь все это не имело никакого значения. Фашистская агрессия стала свершившимся фактом - спустя несколько часов после истечения срока, предоставленного Муссолини, итальянская авиация нанесла удар по Афинам и другим греческим городам, а из Албании начали свое наступление дивизии генерала Праска.
Убежденность Муссолини и его генералов в том, что греки станут легким противником для итальянских вооруженных сил, самым плачевным образом сказалась на подготовке вторжения. Хотя войскам предстояло воевать в гористой местности, в Албании находилась всего одна горнострелковая дивизия, а остальным пехотным соединениям не хватало транспортных средств и артиллерии. Имевшаяся у Праска танковая дивизия была ограничена в своих действиях условиями местности и слабыми тактико-техническими данными боевых машин, а испортившаяся вскоре погода сделала поддержку авиации практически невозможной, что в значительной степени обесценивало итальянское превосходство в воздухе. Однако Муссолини, уверенный, что после первых же выстрелов вражеская армия обратится в бегство, не сомневался, что девять итальянских дивизий справятся с поставленной перед ними задачей. Дуче не предусмотрел, что плохо вооруженные, но готовые сражаться греки встретят фашистскую агрессию с патриотическим воодушевлением, совершенно отсутствующим в итальянских войсках.
И все же в самые первые дни после начала операции казалось, что оптимизм Муссолини вполне подтверждается событиями на фронте - итальянцы продвигались вперед, сумев потеснить передовые части греческой армии и войти в Эпир. Но к началу ноября наступление явно забуксовало, а затем и вовсе остановилось.
Итальянцы столкнулись с ожесточенным сопротивлением противника и начали терпеть неудачу за неудачей. Элита итальянской армии - альпийская дивизия «Юлия» была сначала остановлена, а затем и наголову разбита в сражении при Пинде. Греческим солдатам помогали даже женщины, под обстрелом приносившие пищу на позиции в горах, а находившиеся в рядах итальянской армии албанцы подняли мятеж, не желая воевать за Италию. Тысячами они дезертировали или уходили с оружием в руках к врагу: в результате итальянцам пришлось снимать с фронта армейские части и разоружать взбунтовавшихся албанцев. Провалилась и попытка устроить массированную танковую атаку - несмотря на поддержку двух пехотных дивизий и авиации, сотня танкеток и танков так и не смогла прорвать оборону одной греческой дивизии. Не прошло и двух недель, заявленных Муссолини в качестве максимального срока продолжительности войны, а итальянская армия оказалось вынужденной перейти к обороне. Генерал Праска был с позором отправлен в отставку, вслед за ним отправился и маршал Бадольо, но военную ситуацию это не облегчило.
Мобилизация позволила грекам быстро увеличить свои силы на фронте, и к середине ноября они были готовы развернуть контрнаступление. Для итальянцев, и без того надломленных тяжелыми и неудачными боями, внезапная атака греков стала последней каплей - они начали отступать, и война переместилась в Албанию. Количество отправлявшихся туда итальянских войск постоянно возрастало (к январю 1940 года на Балканах находилось 25 дивизий), но греки продолжали атаковать, и вновь прибывшим итальянским соединениям оставалось лишь подкреплять с трудом удерживаемую линию фронта. Боеспособность прибывающих резервов оставляла желать лучшего - в то время как склады на юге Италии были забиты военными припасами, в Албании разгружались транспорты с наскоро сколоченными дивизиями, состоящими из призывников, без тяжелого вооружения и теплой одежды. Итальянское командование, столкнувшись с необходимостью перебрасывать войска через Адриатическое море, обнаружило, что порты и инфраструктура Албании не могут обеспечить нормальное снабжение действующей армии.
К середине зимы положение на фронте приняло трагический для итальянской армии характер - ежедневно она теряла сотни солдат убитыми, ранеными или из-за обморожений. Десятки тысяч итальянцев попали в плен к грекам. Такого разгрома не ожидал никто - с начала Второй мировой войны державы Оси не знали поражений, а теперь Греция стала объектом всеобщих симпатий. Даже в Германии настроения склонялись в пользу греков, что уж говорить о противниках Гитлера и Муссолини. Обращаясь из Туниса к греческому народу, французский писатель Андре Жид сказал: «Вы представляете для нас пример мужественной добродетели и достоинства... и какую благодарность и восхищение вы вызываете, поскольку вы, в очередной раз, дали всему человечеству веру, любовь и надежду». Неизвестные острословы вывесили в приграничном с Италией французском городке большой плакат, в котором просили греков не наступать дальше, сообщая, что тут начинается территория Франции. Не отставали и злоязычные англичане - в песнях и карикатурах они неизменно изображали дуче в виде Пизанской башни, падающей под ударами греческих штыков. Насмешки над «военными доблестями» фашизма стали популярной темой для мировой прессы.
Муссолини, разумеется, испытывал совершенно иные чувства. Дуче переживал один из наихудших периодов в своей жизни - в эти недели диктатор буквально агонизировал в приступах гнева и отвращения к итальянским офицерам и солдатам. Он осунулся, похудел и, по словам очевидцев, выглядел предельно удрученным. Но, несмотря на пережитое, он, как и прежде, обвинял во всех неудачах кого угодно, только не себя. Вскоре после начала греческого контрнаступления Муссолини обратился к нации с пространной речью, в которой попытался объяснить и причины, заставившие его напасть на Грецию, и то, почему итальянская армия терпит в Албании неудачу за неудачей:
«После длительного и терпеливого ожидания мы сорвали маску со страны, которую защищает Великобритания, нашего вероломного врага - Греции… Греки ненавидят Италию той ненавистью, которая на первый взгляд кажется необъяснимой; но эта ненависть всеобща, глубока и неизлечима - она живет среди представителей всех классов, во всех городах, в деревнях, повсюду. Причина этой ненависти остается загадкой. Тем не менее факт остается фактом. Под эту ненависть, которую можно описать как абсолютно гротескную, греческая политика подстраивалась в течение последних лет. Это была политика полного сотрудничества с Великобританией… Это сотрудничество, проявляющееся различным образом, что будет неоспоримо доказано в свое время, представляло собой акт враждебности по отношению к Италии. По картам, обнаруженным офицерами германского генерального штаба во Франции, было установлено, что еще в мае Греция предложила англичанам и французам все свои военно-морские и воздушные базы. Была настоятельная необходимость положить конец этой ситуации; и это было сделано 28 октября, когда наши войска пересекли границу между Грецией и Албанией».
Дуче довольно неловко открещивался от обвинений в «авантюристической стратегии»:
«Гористая местность Эпира и даже его долины непригодны для молниеносной войны, которую предлагали кабинетные стратеги. Ни на словах, ни на деле ни я, ни правительство, ни какой-либо официальный орган не вели речи о молниеносной войне… мы сломаем хребет грекам, и не имеет значения, произойдет ли это через два или через двенадцать месяцев».
Помимо греков и географии виноват был «негодный человеческий материал» - итальянская нация, так и не сумевшая выработать в себе качества настоящих воинов. В телеграмме, отправленной Муссолини на фронт после очередного поражения итальянцев, чувствуется гнев диктатора: «...разгром, повторяю, разгром «Сиены» (название одной из итальянский дивизий. - Авт.) был вызван проникновением небольших греческих авангардов» - дуче потребовал от своих генералов «переломить ситуацию, которая с этого момента принимает характер почти исключительно психологический». Узнав, что войска, набранные из уроженцев Южной Италии, сражаются не слишком хорошо, Муссолини в сердцах пообещал после войны создать новую армию, служить в которой будут только жители Центральной и Северной Италии, тогда как южанам предстоит отдавать свой долг стране лишь в поле и у станка. Они-де показали свою «расовую неполноценность» - последствие нескольких веков арабского господства на Сицилии и в Южной Италии.
Итальянцы и в самом деле воевали без воодушевления, но причины поражения крылись не только в этом. В первую очередь вина лежала на самом дуче, военная стратегия которого привела к тому, что армия начала вторжение в Грецию, располагая в полтора раза меньшими силами, нежели противник. Но Муссолини, разумеется, умалчивал о подобных фактах, вновь и вновь пускаясь в рассуждения о том, что солдаты сражаются без должного упорства и стремления к победе.
По его словам, виноваты были и албанцы, «предавшие Италию» в решающий момент, и болгары, которые отвели свои дивизии от греческой границы и позволили Афинам сосредоточить все силы на Албанском фронте. Наконец, виновата была погода, так некстати испортившаяся во время итальянского наступления. Все это дуче перечислил Гитлеру в личном послании, объясняющем причины «временных трудностей» в Албании.
Фюрера эти неуклюжие объяснения нисколько не удовлетворили - в конце ноября 1940 года дуче получил письмо, полное горьких упреков нацистского диктатора. Из-за итальянской авантюры в Греции, писал Гитлер, ситуация в мире начала меняться в худшую для Оси сторону. Великобритания, изгнанная из Европы летом 1940 года, теперь размещает свои самолеты и корабли на греческих аэродромах и в портах. Британский флаг развевается на Крите. Неудачи итальянской армии и флота привели к тому, что Испания, прежде готовая вступить в войну на стороне держав Оси, теперь уклоняется от этого. Подобная перемена произошла и в политике Франции, Болгарии, Турции. Обеспокоены и в Белграде, и в Москве. Итальянцам следовало бы завоевать Египет и изгнать наконец английский флот из Средиземного моря, но теперь эта возможность утрачена как минимум до следующего года. Послание Гитлера отличалось не характерной для германского вождя сухостью и полным отсутствием оптимизма. Муссолини нашел содержание письма унизительным, но что было поделать? Дуче отвечал почти заискивающе, сожалел о том, что в октябре его письмо не успели доставить вовремя: тогда бы он, Муссолини, обязательно воспользовался советами фюрера, и большинства неприятностей удалось бы избежать. Итальянский диктатор, конечно, и не подумал признаваться в том, что предпринял определенные меры для того, чтобы Гитлер не получал отправленное ему 22 октября послание как можно дольше. Да и какое это теперь имело значение? Репутация итальянской армии пострадала не меньше, чем престиж самого дуче, и изменить этого уже ничего не могло. «Он здорово щелкнул меня по носу», - прокомментировал Муссолини послание фюрера.
Дуче отправил в Албанию нового начальника генерального штаба Уго Кавальеро, но положения это не поправило - греки продолжали наносить итальянцам поражение за поражением, а у Муссолини приступы гнева сменялись растерянностью. В такие моменты он даже заговаривал с Чиано о необходимости начать переговоры с греками - хотя бы ради спасения армии. В другие дни диктатор разражался угрозами стереть Грецию с лица земли - в ответ на продвижение врага итальянская авиация, заявлял он, будет уничтожать каждый мало-мальски крупный греческий город. И все же, несмотря на эти угрозы, греческое наступление в Албании окончательно остановится только в конце января 1941 года, однако к этому времени фронт на Балканах перестанет являться для Италии главной угрозой.
...
Весной 1941 года дуче вновь принялся строить планы восстановления военной репутации Италии. Средством для этого должна была послужить давно задумывавшаяся наступательная операция в Албании: Муссолини все еще надеялся одержать «решающую победу» до начала германского вторжения в Грецию.
К этому времени итальянцы развернули на Балканах полумиллионную группировку, добившись почти тройного превосходства в силах над греками, но положение в Албании продолжало оставаться весьма тяжелым. Италия уже заплатила за эту войну слишком высокую цену - в плену находилось пятьдесят тысяч солдат, еще больше было раненых и обмороженных, а количество убитых превысило тридцать тысяч человек. Семья Муссолини тоже чуть было не понесла утрату- английские самолеты потопили итальянское госпитальное судно, на котором находилась Эдда. Она осталась жива, но до прибытия помощи ей и десяткам других уцелевших пришлось провести в холодной воде Адриатического моря пять долгих ночных часов. Оказалось, что воздушную войну могли вести не только итальянцы: после того как английская авиация расположилась на греческих аэродромах, на города Италии вновь посыпались бомбы.
К началу марта 1941 года подготовка к началу нового наступления в Албании была завершена. Положившись на уверения своего нового начальника генштаба о том, что греки выдохлись и не смогут противостоять свежим итальянским дивизиям, Муссолини прибыл в Тирану, чтобы лично «руководить» операцией, а на деле - восстановить не только репутацию итальянской армии, но и свои притязания на полководческое искусство. Вместе с дуче на фронте находились многочисленные фашистские деятели, вплоть до министров - надеясь придать войне «общенациональное значение», Муссолини отправил на фронт значительную часть собственного правительства и многих партийных вожаков. По его мнению, их присутствие должно было стимулировать усилия итальянской армии. Но на деле все эти высокопоставленные «военные туристы» лишь вносили еще большую неразбериху в управление войсками. О самом же дуче в армии все чаще говорили как о журналисте, притворяющемся полководцем.
Наступление началось 9 марта 1941 года; оно длилось всего неделю, но, несмотря на тяжелые потери, итальянцам так и не удалось прорвать греческие позиции. Дуче до последнего дня надеялся, что сопротивление врага будет вот-вот сломлено. Но ему оставалось лишь развести руками: с такими командирами побеждать невозможно, заявит он и спустя несколько недель подчинит своих генералов фельдмаршалу Вильгельму фон Листу. Под его командованием в апреле немцы за считанные дни сокрушили югославскую армию и прорвали оборону греков, заставив британские войска поспешно эвакуироваться с Балкан.
Белград и Афины пали, но заслуги итальянских войск в этом не было. Под конец военной кампании повторилась история годичной давности - разбитые немцами греки, как и французы в 1940 году, отказались сдаваться итальянцам, и только категорическое требование Берлина вынудило их согласиться на включение Италии в соглашение о капитуляции.
Когда нас в бой пошлет великий дуче,
И первый маршал в бой нас поведет!*
*"Примечание - "великий дуче" и "первый маршал" - это один и тот же человек.
Сентябрь 1940 года можно считать пиком военных успехов: итальянские войска стояли во Франции, Египте и Сомали, а бомбардировщики наносили удары по британским базам на Ближнем Востоке и Аравийском полуострове. Пропаганда не уставала ежедневно трубить об ударах, наносимых «гордыми сынами Рима» по «коварному Альбиону». В итальянских кинотеатрах показывали выпуски новостной кинохроники, где кадры с наступающими по пустыне солдатами сменялись эпизодами воздушных налетов на вражеские позиции. Армия на марше, самолеты в небе! - патетически восклицал диктор. По распоряжению дуче в центре Рима была сооружена огромная карта Средиземного моря и африканских колоний Италии: фигурки солдат, кораблей и самолетов наглядно изображали победное продвижение армий, рейды морских армад и сокрушительные удары авиации. По радио беспрерывно гремела военно-патриотическая музыка, и разумеется, вся Италия знала, кого следует благодарить за каскад неслыханных побед - фотографии дуче в маршальском мундире или форме почетного капрала фашистской милиции украшали каждый выпуск любой итальянской газеты.
Муссолини, стремившемуся сделать фашистский вклад в грядущую победу Оси как можно более весомым, удалось уговорить Гитлера позволить итальянцам участвовать в разворачивающейся над Англией воздушной битве, и в оккупированную Бельгию отправился специальный корпус ВВС Италии. Двести истребителей и бомбардировщиков намного больше пригодились бы для ударов по вражеским позициям на Мальте или в Египте, но дуче распирало от гордости из-за того, что итальянские самолеты летают над ненавистным Альбионом. Для немцев же плохо подготовленные эскадрильи союзника стали настоящей головной болью - как и ожидалось, итальянская авиация не добилась ни малейшего успеха, понеся при этом тяжелые потери. Спустя несколько месяцев авиационный корпус вернется домой, так и не покрыв себя славой, но осенью 1940-го стены итальянских улиц пестрели плакатами с пылающим в огне Лондоном - и это при том, что ни один самолет ВВС Италии ни разу не атаковал английскую столицу.
Вот это я понимаю - наглядная агитация.
Click to viewНеуступчивость британского правительства и очевидный провал попытки установить воздушное господство над Британскими островами вновь оживили в Берлине интерес к средиземноморской стратегии. Разочарованный итальянцами и «примитивной» стратегией дуче, Гитлер попытался привлечь к войне с англичанами Испанию и Францию, а в начале октября, во время очередной встречи с Муссолини на перевале Бреннер, достаточно откровенно продемонстрировал свое недовольство военными успехами Италии.
Между тем и у дуче накопились свои претензии к Гитлеру: немцы не только не извещали его о своих военных планах, но и продолжали держать в неведении относительно дальнейшей судьбы французских территорий, которые Муссолини считал итальянскими. Беспокоила дуче и перспектива присоединения к итало-германскому союзу испанцев и французов. Вступление последних в войну против англичан делало перспективы приобретения Корсики или Ниццы совсем призрачными, а в то же время дуче не без оснований предполагал, что за участие Испании в разворачивающейся схватке каудильо Франко мог запросить не только часть британских, но и французских колоний в Северной Африке. Наконец, Муссолини задевала сама мысль о том, что его могут поставить на одну доску с новыми союзниками Гитлера - генералиссимусом Франко и маршалом Петеном. Дуче, в глубине душе понимая, что Италия занимает положение младшего партнера Германии, все же не хотел утратить это «привилегированное» положение. Все эти противоречивые чувства можно было бы охарактеризовать как ревность, но за тщеславным желанием удержать статус главного союзника Третьего рейха скрывалось и вполне обоснованное опасение, что сокращение удельного веса Италии в Оси неизбежно приведет к уменьшению тех приобретений и выгод, которые дуче надеялся получить, вступая во Вторую мировую войну.
Подозрения Муссолини на этот счет лишь возросли после того, как в середине октября немецкие войска промаршировали по Румынии. Союз Берлина и Бухареста стал для дуче еще одним свидетельством падения итальянского престижа. Разве Румыния не «младшая латинская сестра» Италии? Если Гитлер надеялся удержать под своим контролем румынскую нефть, опасаясь, что СССР после отторжения Молдавии предъявит Румынии новые требования, то Муссолини видел лишь, что немцы бесцеремонно вторглись в зону итальянских интересов. Во время последней встречи с Гитлером тот и словом не обмолвился о грядущем вводе немецких войск в Румынию, что делало случившееся, по мнению дуче, еще более унизительным. И Муссолини решает преподать Гитлеру урок: утереть немцам нос молниеносным захватом Греции. Это стало бы достойным ответом на германский блицкриг в Европе.
К войне с греками дуче настойчиво подталкивал его зять. Чиано полагал, что новая военная кампания на Балканах пройдет по образцу оккупации Албании: небольшая перестрелка на границе, воздушный налет на Афины - и греки капитулируют. Увы, Муссолини и его министр иностранных дел совершили большую ошибку, недооценив греков.
Несмотря на то, что итало-греческие отношения со времен обстрела Корфу не отличались теплотой, особую остроту они приобрели летом 1940 года, когда дуче, уверенный, что после падения Франции война фактически закончилась, спешил разгромить Грецию до заключения общего мира. В августе лучшие дивизии итальянской армии готовились к покорению Балкан, в то время как фашистская пропаганда развернула против Греции целую кампанию, обвиняя Афины в сговоре с англичанами и интригах в Албании. На границе произошло несколько вооруженных провокаций, в Эгейском море «неизвестная подводная лодка» торпедировала греческий крейсер. Казалось, что в ближайшие недели начнется война, но к концу месяца ситуация неожиданно изменилась: пресса как по команде прекратила поносить греков, а итальянские войска отошли от греческих границ. Одновременно с этим была свернута и подготовка к разгрому Югославии.
Эта разительная перемена от войны к миру стала следствием очередного «озарения» Муссолини, пообещавшего немцам сосредоточить все усилия на войне с Британской империей и на время отложить захват Афин и Белграда. Более того, полагая, что Грациани будет достаточно имевшихся у него сил, и стремясь облегчить итальянцам тяготы военного времени, дуче решил провести частичную демобилизацию, разом лишившую армию полумиллиона солдат, а также многих автомобилей и повозок, которые возвратили их владельцам. Созданную для разгрома греков и югославов группировку распустили, а планы наступательных операций спрятали в сейф.
Только после Вас!
В августе Муссолини отказался от своего намерения развязать войну на Балканах, а в октябре вновь вернулся к этой идее, однако в более скромном виде: вместо операции, предусматривавшей оккупацию не только Греции, но и Югославии, в Риме решили организовать нечто вроде колониального похода. Предполагалось, что греческое правительство падет еще до вступления итальянских войск в Афины. Вся кампания закончится не более чем за две недели, убежденно повторял дуче.
Не сомневался в быстрой победе и Чиано. 15 октября на совещании во дворце «Венеция» министр иностранных дел заверил собравшихся в том, что «существует явное расхождение в настроениях народа и плутократического правящего класса... который как раз и поддерживает проанглийскую направленность, в то время как основные массы настроены безразлично по отношению к происходящему, в том числе и нашему вторжению». Не менее оптимистично был настроен и генерал Висконти Праска, командовавший итальянскими войсками в Албании: «Дух войск превосходен, энтузиазм - на пике... единственный пример недисциплинированности, с которым я сталкивался, - это чрезмерное желание офицеров и солдат наступать и сражаться». Вражеские военно-воздушные силы были оценены как «несуществующие», а потому эффект от авиаударов по греческим городам обещал быть еще более сокрушительным.
Осторожные возражения Бадольо, опасавшегося, что имевшихся в Албании сил не хватит для разгрома греческой армии, были отвергнуты дуче. Муссолини отмахнулся и от предупреждений собственной разведки, и от того факта, что осенняя распутица затруднит итальянские операции, если не остановит их вовсе. Презиравший «левантийцев» дуче заявил, что «если хоть кто-нибудь вздумает жаловаться на трудности, связанные с разгромом греков, я отказываюсь называться итальянцем».
Завершая совещание, дуче утвердил план вторжения и приказал организовать провокации, которые дали бы основания предъявить грекам невыполнимый ультиматум. До начала войны оставалось меньше двух недель - поход на Афины планировали начать в годовщину «похода на Рим».
В эти дни Муссолини куда больше волновала не предстоящая военная кампания, а возможная реакция Гитлера. Сначала дуче вообще не собирался предупреждать немцев о грядущей операции: «А нас проинформировали об операции в Норвегии? Нас спросили перед тем, как начали наступление на Западе? Действовали так, как будто мы и не существуем. Теперь я плачу той же монетой», - раздраженно говорил он своему начальнику Генерального штаба. Дуче опасался, что вмешательство Гитлера вновь заставит итальянцев ограничиться войной в Северной Африке, а это Муссолини теперь никак не устраивало. Войска Грациани завязли на полпути к египетским пирамидам, и дуче жаждал военного успеха, сделавшего итальянское господство на Балканах очевидным для всех.
Только спустя неделю после принятых в «Венеции» решений Муссолини решился отправить Гитлеру личное послание, где он изложил мотивы, вынудившие его объявить грекам войну: Италия, писал дуче, предпринимает операцию, аналогичную германскому вторжению в Норвегию. Муссолини утверждал, что британские вооруженные силы собираются использовать Грецию в качестве плацдарма для своих операций, и намекал на то, что в свое время немцы не сообщили итальянцам о своих планах в Скандинавии.
Впрочем, дуче был не слишком искренен: сообщая в своем письме о подготовке к оккупации Греции, он не назвал конкретную дату начала вторжения, нарочито туманно формулируя свои соображения. У Гитлера, получившего послание Муссолини сразу после не слишком удачных для Германии переговоров с Петеном и Франко, сложилось впечатление, что итальянское вторжение еще можно предотвратить.
Встревоженный полученной информацией, фюрер надеялся во время личной встречи во Флоренции, назначенной на 28 октября, уговорить итальянского диктатора отложить эти планы. Но его иллюзии исчезли в тот момент, когда Муссолини, приветствовавший своего союзника на железнодорожном вокзале, гордо закричал: «Фюрер, мы - на марше! Победоносные итальянские войска пересекли сегодня на рассвете греко-албанскую границу!» В тот момент дуче был абсолютно уверен, что уже через несколько недель итальянские знамена будут развеваться в Афинах - в преддверии предстоящей победы он даже перенес свою ставку на юг Италии, собираясь принять командование войсками на завершающем этапе наступления. Гитлеру оставалось лишь поддержать инициативу Муссолини - кривя душой, фюрер одобрил смелые действия итальянцев, выразив уверенность, что кампания не продлится слишком долго. Он вовсе не был в этом убежден, но действительность вскоре опровергла самые мрачные прогнозы.
Еще за два дня до этого итальянский посол в Греции Эмануэлле Грацци получил подготовленный Чиано ультиматум. По иронии судьбы, телеграммы стали поступать во время торжественного приема, организованного посольством для афинского общества. К этому времени в Греции уже знали, что итальянская пресса опубликовала сообщение о нескольких перестрелках на албанской границе и нападении на начальника порта в Порто Эдде, причем в качестве подозреваемых указывались британские и греческие диверсанты. Тем не менее в Афинах полагали, что все это не более чем часть привычной для Муссолини тактики запугивания: не станет же Италия нападать на Грецию именно сейчас, после того как решимость Англии продолжать войну стала очевидной для всех!
Все эти надежды были разбиты в три часа пополуночи 28 октября 1940 года, когда Грацци вручил греческому премьер-министру Иоаннису Метаксасу ультиматум. Упрекая Афины в многочисленных нарушениях нейтралитета и провокациях, итальянцы потребовали «права занять своими вооруженными силами на период данного конфликта с Великобританией ряд стратегических пунктов на территории Греции», предоставив грекам всего два часа для принятия решения. Но Метаксасу, фактически бывшему диктатором Греции, и не требовалось много времени. Итальянский посол так впоследствии вспоминал свою короткую встречу с греческим премьер-министром:
«Я наблюдал за волнением по его глазам и рукам. Твердым голосом, глядя мне в глаза, Метаксас сказал мне: «Это война». Я ответил, что этого можно было бы избежать. Он ответил: «Да». Я добавил: «если генерал Папагос…», но Метаксас прервал меня и сказал: «Нет». Я ушел, преисполненный глубочайшего восхищения перед этим старцем, который предпочел жертвы подчинению».
Сейчас, сейчас мы покажем этим эллинам!
Так, падажжи, ебана!..
Впрочем, Муссолини и не рассчитывал на согласие греков. Требования итальянского ультиматума означали фактическую оккупацию, и дуче сознательно вел дело к войне, однако для греков короткое «нет» Метаксаса стало частью национального мифа: толпы людей заполнили улицы, скандируя «нет!». Страну охватил взрыв патриотических чувств - явление, совершенно не предусмотренное итальянскими стратегами.
Если в прошлом правительство Метаксаса действительно вело себя не вполне безупречно с точки зрения соблюдения нейтралитета, и британские корабли чувствовали себя в греческих территориальных водах, как дома, а итальянцы обоснованно утверждали, что недовольные правлением Рима албанцы находят укрытие в Греции, то теперь все это не имело никакого значения. Фашистская агрессия стала свершившимся фактом - спустя несколько часов после истечения срока, предоставленного Муссолини, итальянская авиация нанесла удар по Афинам и другим греческим городам, а из Албании начали свое наступление дивизии генерала Праска.
Убежденность Муссолини и его генералов в том, что греки станут легким противником для итальянских вооруженных сил, самым плачевным образом сказалась на подготовке вторжения. Хотя войскам предстояло воевать в гористой местности, в Албании находилась всего одна горнострелковая дивизия, а остальным пехотным соединениям не хватало транспортных средств и артиллерии. Имевшаяся у Праска танковая дивизия была ограничена в своих действиях условиями местности и слабыми тактико-техническими данными боевых машин, а испортившаяся вскоре погода сделала поддержку авиации практически невозможной, что в значительной степени обесценивало итальянское превосходство в воздухе. Однако Муссолини, уверенный, что после первых же выстрелов вражеская армия обратится в бегство, не сомневался, что девять итальянских дивизий справятся с поставленной перед ними задачей. Дуче не предусмотрел, что плохо вооруженные, но готовые сражаться греки встретят фашистскую агрессию с патриотическим воодушевлением, совершенно отсутствующим в итальянских войсках.
И все же в самые первые дни после начала операции казалось, что оптимизм Муссолини вполне подтверждается событиями на фронте - итальянцы продвигались вперед, сумев потеснить передовые части греческой армии и войти в Эпир. Но к началу ноября наступление явно забуксовало, а затем и вовсе остановилось.
Итальянцы столкнулись с ожесточенным сопротивлением противника и начали терпеть неудачу за неудачей. Элита итальянской армии - альпийская дивизия «Юлия» была сначала остановлена, а затем и наголову разбита в сражении при Пинде. Греческим солдатам помогали даже женщины, под обстрелом приносившие пищу на позиции в горах, а находившиеся в рядах итальянской армии албанцы подняли мятеж, не желая воевать за Италию. Тысячами они дезертировали или уходили с оружием в руках к врагу: в результате итальянцам пришлось снимать с фронта армейские части и разоружать взбунтовавшихся албанцев. Провалилась и попытка устроить массированную танковую атаку - несмотря на поддержку двух пехотных дивизий и авиации, сотня танкеток и танков так и не смогла прорвать оборону одной греческой дивизии. Не прошло и двух недель, заявленных Муссолини в качестве максимального срока продолжительности войны, а итальянская армия оказалось вынужденной перейти к обороне. Генерал Праска был с позором отправлен в отставку, вслед за ним отправился и маршал Бадольо, но военную ситуацию это не облегчило.
Мобилизация позволила грекам быстро увеличить свои силы на фронте, и к середине ноября они были готовы развернуть контрнаступление. Для итальянцев, и без того надломленных тяжелыми и неудачными боями, внезапная атака греков стала последней каплей - они начали отступать, и война переместилась в Албанию. Количество отправлявшихся туда итальянских войск постоянно возрастало (к январю 1940 года на Балканах находилось 25 дивизий), но греки продолжали атаковать, и вновь прибывшим итальянским соединениям оставалось лишь подкреплять с трудом удерживаемую линию фронта. Боеспособность прибывающих резервов оставляла желать лучшего - в то время как склады на юге Италии были забиты военными припасами, в Албании разгружались транспорты с наскоро сколоченными дивизиями, состоящими из призывников, без тяжелого вооружения и теплой одежды. Итальянское командование, столкнувшись с необходимостью перебрасывать войска через Адриатическое море, обнаружило, что порты и инфраструктура Албании не могут обеспечить нормальное снабжение действующей армии.
К середине зимы положение на фронте приняло трагический для итальянской армии характер - ежедневно она теряла сотни солдат убитыми, ранеными или из-за обморожений. Десятки тысяч итальянцев попали в плен к грекам. Такого разгрома не ожидал никто - с начала Второй мировой войны державы Оси не знали поражений, а теперь Греция стала объектом всеобщих симпатий. Даже в Германии настроения склонялись в пользу греков, что уж говорить о противниках Гитлера и Муссолини. Обращаясь из Туниса к греческому народу, французский писатель Андре Жид сказал: «Вы представляете для нас пример мужественной добродетели и достоинства... и какую благодарность и восхищение вы вызываете, поскольку вы, в очередной раз, дали всему человечеству веру, любовь и надежду». Неизвестные острословы вывесили в приграничном с Италией французском городке большой плакат, в котором просили греков не наступать дальше, сообщая, что тут начинается территория Франции. Не отставали и злоязычные англичане - в песнях и карикатурах они неизменно изображали дуче в виде Пизанской башни, падающей под ударами греческих штыков. Насмешки над «военными доблестями» фашизма стали популярной темой для мировой прессы.
Муссолини, разумеется, испытывал совершенно иные чувства. Дуче переживал один из наихудших периодов в своей жизни - в эти недели диктатор буквально агонизировал в приступах гнева и отвращения к итальянским офицерам и солдатам. Он осунулся, похудел и, по словам очевидцев, выглядел предельно удрученным. Но, несмотря на пережитое, он, как и прежде, обвинял во всех неудачах кого угодно, только не себя. Вскоре после начала греческого контрнаступления Муссолини обратился к нации с пространной речью, в которой попытался объяснить и причины, заставившие его напасть на Грецию, и то, почему итальянская армия терпит в Албании неудачу за неудачей:
«После длительного и терпеливого ожидания мы сорвали маску со страны, которую защищает Великобритания, нашего вероломного врага - Греции… Греки ненавидят Италию той ненавистью, которая на первый взгляд кажется необъяснимой; но эта ненависть всеобща, глубока и неизлечима - она живет среди представителей всех классов, во всех городах, в деревнях, повсюду. Причина этой ненависти остается загадкой. Тем не менее факт остается фактом. Под эту ненависть, которую можно описать как абсолютно гротескную, греческая политика подстраивалась в течение последних лет. Это была политика полного сотрудничества с Великобританией… Это сотрудничество, проявляющееся различным образом, что будет неоспоримо доказано в свое время, представляло собой акт враждебности по отношению к Италии. По картам, обнаруженным офицерами германского генерального штаба во Франции, было установлено, что еще в мае Греция предложила англичанам и французам все свои военно-морские и воздушные базы. Была настоятельная необходимость положить конец этой ситуации; и это было сделано 28 октября, когда наши войска пересекли границу между Грецией и Албанией».
Дуче довольно неловко открещивался от обвинений в «авантюристической стратегии»:
«Гористая местность Эпира и даже его долины непригодны для молниеносной войны, которую предлагали кабинетные стратеги. Ни на словах, ни на деле ни я, ни правительство, ни какой-либо официальный орган не вели речи о молниеносной войне… мы сломаем хребет грекам, и не имеет значения, произойдет ли это через два или через двенадцать месяцев».
Помимо греков и географии виноват был «негодный человеческий материал» - итальянская нация, так и не сумевшая выработать в себе качества настоящих воинов. В телеграмме, отправленной Муссолини на фронт после очередного поражения итальянцев, чувствуется гнев диктатора: «...разгром, повторяю, разгром «Сиены» (название одной из итальянский дивизий. - Авт.) был вызван проникновением небольших греческих авангардов» - дуче потребовал от своих генералов «переломить ситуацию, которая с этого момента принимает характер почти исключительно психологический». Узнав, что войска, набранные из уроженцев Южной Италии, сражаются не слишком хорошо, Муссолини в сердцах пообещал после войны создать новую армию, служить в которой будут только жители Центральной и Северной Италии, тогда как южанам предстоит отдавать свой долг стране лишь в поле и у станка. Они-де показали свою «расовую неполноценность» - последствие нескольких веков арабского господства на Сицилии и в Южной Италии.
Итальянцы и в самом деле воевали без воодушевления, но причины поражения крылись не только в этом. В первую очередь вина лежала на самом дуче, военная стратегия которого привела к тому, что армия начала вторжение в Грецию, располагая в полтора раза меньшими силами, нежели противник. Но Муссолини, разумеется, умалчивал о подобных фактах, вновь и вновь пускаясь в рассуждения о том, что солдаты сражаются без должного упорства и стремления к победе.
По его словам, виноваты были и албанцы, «предавшие Италию» в решающий момент, и болгары, которые отвели свои дивизии от греческой границы и позволили Афинам сосредоточить все силы на Албанском фронте. Наконец, виновата была погода, так некстати испортившаяся во время итальянского наступления. Все это дуче перечислил Гитлеру в личном послании, объясняющем причины «временных трудностей» в Албании.
Фюрера эти неуклюжие объяснения нисколько не удовлетворили - в конце ноября 1940 года дуче получил письмо, полное горьких упреков нацистского диктатора. Из-за итальянской авантюры в Греции, писал Гитлер, ситуация в мире начала меняться в худшую для Оси сторону. Великобритания, изгнанная из Европы летом 1940 года, теперь размещает свои самолеты и корабли на греческих аэродромах и в портах. Британский флаг развевается на Крите. Неудачи итальянской армии и флота привели к тому, что Испания, прежде готовая вступить в войну на стороне держав Оси, теперь уклоняется от этого. Подобная перемена произошла и в политике Франции, Болгарии, Турции. Обеспокоены и в Белграде, и в Москве. Итальянцам следовало бы завоевать Египет и изгнать наконец английский флот из Средиземного моря, но теперь эта возможность утрачена как минимум до следующего года. Послание Гитлера отличалось не характерной для германского вождя сухостью и полным отсутствием оптимизма. Муссолини нашел содержание письма унизительным, но что было поделать? Дуче отвечал почти заискивающе, сожалел о том, что в октябре его письмо не успели доставить вовремя: тогда бы он, Муссолини, обязательно воспользовался советами фюрера, и большинства неприятностей удалось бы избежать. Итальянский диктатор, конечно, и не подумал признаваться в том, что предпринял определенные меры для того, чтобы Гитлер не получал отправленное ему 22 октября послание как можно дольше. Да и какое это теперь имело значение? Репутация итальянской армии пострадала не меньше, чем престиж самого дуче, и изменить этого уже ничего не могло. «Он здорово щелкнул меня по носу», - прокомментировал Муссолини послание фюрера.
Дуче отправил в Албанию нового начальника генерального штаба Уго Кавальеро, но положения это не поправило - греки продолжали наносить итальянцам поражение за поражением, а у Муссолини приступы гнева сменялись растерянностью. В такие моменты он даже заговаривал с Чиано о необходимости начать переговоры с греками - хотя бы ради спасения армии. В другие дни диктатор разражался угрозами стереть Грецию с лица земли - в ответ на продвижение врага итальянская авиация, заявлял он, будет уничтожать каждый мало-мальски крупный греческий город. И все же, несмотря на эти угрозы, греческое наступление в Албании окончательно остановится только в конце января 1941 года, однако к этому времени фронт на Балканах перестанет являться для Италии главной угрозой.
...
Весной 1941 года дуче вновь принялся строить планы восстановления военной репутации Италии. Средством для этого должна была послужить давно задумывавшаяся наступательная операция в Албании: Муссолини все еще надеялся одержать «решающую победу» до начала германского вторжения в Грецию.
К этому времени итальянцы развернули на Балканах полумиллионную группировку, добившись почти тройного превосходства в силах над греками, но положение в Албании продолжало оставаться весьма тяжелым. Италия уже заплатила за эту войну слишком высокую цену - в плену находилось пятьдесят тысяч солдат, еще больше было раненых и обмороженных, а количество убитых превысило тридцать тысяч человек. Семья Муссолини тоже чуть было не понесла утрату- английские самолеты потопили итальянское госпитальное судно, на котором находилась Эдда. Она осталась жива, но до прибытия помощи ей и десяткам других уцелевших пришлось провести в холодной воде Адриатического моря пять долгих ночных часов. Оказалось, что воздушную войну могли вести не только итальянцы: после того как английская авиация расположилась на греческих аэродромах, на города Италии вновь посыпались бомбы.
К началу марта 1941 года подготовка к началу нового наступления в Албании была завершена. Положившись на уверения своего нового начальника генштаба о том, что греки выдохлись и не смогут противостоять свежим итальянским дивизиям, Муссолини прибыл в Тирану, чтобы лично «руководить» операцией, а на деле - восстановить не только репутацию итальянской армии, но и свои притязания на полководческое искусство. Вместе с дуче на фронте находились многочисленные фашистские деятели, вплоть до министров - надеясь придать войне «общенациональное значение», Муссолини отправил на фронт значительную часть собственного правительства и многих партийных вожаков. По его мнению, их присутствие должно было стимулировать усилия итальянской армии. Но на деле все эти высокопоставленные «военные туристы» лишь вносили еще большую неразбериху в управление войсками. О самом же дуче в армии все чаще говорили как о журналисте, притворяющемся полководцем.
Наступление началось 9 марта 1941 года; оно длилось всего неделю, но, несмотря на тяжелые потери, итальянцам так и не удалось прорвать греческие позиции. Дуче до последнего дня надеялся, что сопротивление врага будет вот-вот сломлено. Но ему оставалось лишь развести руками: с такими командирами побеждать невозможно, заявит он и спустя несколько недель подчинит своих генералов фельдмаршалу Вильгельму фон Листу. Под его командованием в апреле немцы за считанные дни сокрушили югославскую армию и прорвали оборону греков, заставив британские войска поспешно эвакуироваться с Балкан.
Белград и Афины пали, но заслуги итальянских войск в этом не было. Под конец военной кампании повторилась история годичной давности - разбитые немцами греки, как и французы в 1940 году, отказались сдаваться итальянцам, и только категорическое требование Берлина вынудило их согласиться на включение Италии в соглашение о капитуляции.