Как снимают вождей
- отставка и арест премьер-министра Муссолини. Первая часть лежит тут, вместе с БФС.
В 1943 г. итальянцы решили сменить коня на переправе.
После разговора с Петаччи Муссолини провел в постели всего несколько часов и к девяти утра уже был в своем рабочем кабинете во дворце «Венеция» - начинался обычный рабочий день главы правительства. Узнав от Скорца, что многие из проголосовавших вчера за резолюцию Гранди уже начали «раскаиваться», дуче, по всей видимости, счел, что проблема с «мятежом» в партии разрешилась сама собой. Несмотря на воскресный день, он попросил личного секретаря договориться о приеме у короля - Муссолини спешил известить Виктора Эммануила о событиях ночи и не желал ждать до понедельника, когда глава правительства традиционно посещал монарха. Вскоре из королевской резиденции был получен ответ - дуче ожидали к пяти часам вечера.
В то утро Муссолини попытался связаться с Гранди, но его нигде не смогли найти. Зачем он потребовался дуче? Хотел ли он, как это считали некоторые, предложить графу Мордано провести тайные консультации с союзниками? Такое предположение не лишено известной логики. Муссолини смог бы тогда и избавиться от интригана, и прозондировать настроения в Лондоне и Вашингтоне, а если бы о переговорах узнали немцы, то Гранди легко можно было пожертвовать.
Все это лишь догадки, но то, что в то утро дуче размышлял о выходе Италии из войны, - несомненно. Принимая в середине дня посла Японии, Муссолини шокировал дипломата предложением, которое заключалось в том, чтобы японское правительство выступило в роли посредника между Берлином и Москвой, инициировав германо-советские переговоры о заключении мира. Иначе Италия не сможет выстоять против англо-американских армий и вынуждена будет покинуть Ось. Теперь можно только гадать, рассчитывал ли дуче всерьез на то, что японцы сумеют усадить Сталина и Гитлера за стол переговоров, или просто хотел донести до немцев степень своей обеспокоенности военным положением. Во всяком случае, Муссолини не мог не понимать, что его демарш не останется для Берлина незамеченным, и действовал вполне сознательно. После беседы с послом дуче отправился в один из наиболее пострадавших от бомбардировки римских кварталов - проведя около часа среди развалин, он вернулся домой, чтобы отдохнуть перед разговором с королем. Слухи о скандале в Большом фашистском совете уже распространились по Риму, но наружно город оставался спокойным.
Между тем Гранди, в конце бурного заседания Большого совета предложивший Муссолини самому сообщить королю исход голосования, утром 25 июля отправился в королевскую резиденцию. Он собирался предложить Виктору Эммануилу арестовать дуче и поручить формирование нового правительства пожилому маршалу Кавилья, известному своими антифашистскими взглядами. Кроме того, граф Мордано подготовил два чрезвычайных декрета, предусматривающих ликвидацию Большого фашистского совета и возвращение Палате фасций и корпораций ее прежнего статуса нижней палаты итальянского парламента. Очевидно, что Гранди, занимавший пост президента Палаты, рассчитывал играть при слабовольном короле и восьмидесятилетнем премьер-министре главную роль. Но порой и самые большие хитрецы оказываются в дураках.
Вместо благодарности графа Мордано ожидал ушат холодной воды. Министр двора герцог д'Аквароне сообщил графу, что король уже принял решение назначить главой правительства маршала Бадольо. Гранди же было предложено использовать свой дипломатический опыт для установления контакта с союзниками через португальцев. Ошеломленный и раздосадованный, Мордано согласился, не подозревая, что его снова обманули - военные из окружения короля и не думали доверять такую важную задачу «фашисту-ренегату». Пройдет всего несколько недель после памятного заседания Большого совета, и лишившийся влияния Гранди надолго покинет Италию и возвратится сюда почти три десятилетия спустя, чтобы в 1988 году упокоиться в родной Болонье.
«Разобравшись» с Гранди, Виктор Эммануил распорядился известить Бадольо, что тому предстоит возглавить правительство в самое ближайшее время и что маршалу будут предоставлены «чрезвычайные полномочия». На радостях Бадольо откупорил шампанское и, поместив в виде шутки своих домашних под арест (для проверки «чрезвычайных полномочий»), принялся ожидать вызова во дворец. Перед начальником генерального штаба Амброзио стояла намного более трудная задача - ему предстояло взять Муссолини под стражу.
Подготовка к отставке дуче велась уже давно, но вплоть до 25 июля король не давал окончательного согласия на арест своего премьер-министра, предлагая действовать в зависимости от реакции последнего. Однако военных такая позиция монарха не устраивала. Оставаясь на свободе, Муссолини по-прежнему представлял бы опасность для нового правительства - и как лидер фашистской партии, располагавшей собственными вооруженными формированиями, и как «друг Гитлера», чьи войска находились в Италии.
Решение идти на прием к королю в воскресенье, принятое дуче утром 25 июля, поставило перед заговорщиками вопрос ребром, и в последний момент Амброзио буквально вырвал у Виктора Эммануила устное согласие на арест дуче. Генерал отдал письменный приказ, скрепленный подписью министра двора, и отряд карабинеров скрытно расположился в римской резиденции монарха на вилле Савойя.
Впоследствии Муссолини скажет, что, отправляясь на встречу с королем, ни о чем не подозревал, но его личный секретарь запомнил вырвавшееся у шефа восклицание о неудачно выбранном для аудиенции времени - число 17 в Италии считается несчастливым. Впрочем, вряд ли это было нечто большее, нежели обычное для Муссолини проявление суеверия. Возможность того, что король отправит его в отставку и, тем более, арестует, он попросту не рассматривал. Дуче всегда относился к окружающим с известной долей презрения, и двадцать лет во власти могли лишь укрепить в нем эту привычку.
В 1924 году он всерьез опасался, что король лишит его власти, но к 1943 году чувство опасности притупилось, несмотря на несравненно более трудное положение, в котором оказалось его правительство теперь. Муссолини не спешил даже там, где необходимость быстрых действий была очевидной. Он собирался заменить начальника генерального штаба Амброзио маршалом Грациани, но впавший в немилость генерал продолжал оставаться на своем посту. События в ночь с 24 на 25 июля должны были показать Муссолини, насколько шатко его положение, но он предпочел отмахнуться от грозного предупреждения. По всей видимости, драматические события на заседании Большого совета казались ему теперь не более чем истерической вспышкой утративших веру партийных соратников. Никто не был арестован или взят под наблюдение, и даже Гранди искали в тот день без особых усилий. Поэтому можно поверить, что Муссолини действительно не ожидал того, что произошло вечером 25 июля 1943 года: подобно обманутому мужу из анекдота, дуче до последнего момента был вполне уверен во внутренней устойчивости режима и непоколебимости собственного положения диктатора.
Отмахнувшись от дурных предчувствий жены и любовницы, Муссолини отправился на встречу с Виктором Эммануилом и ровно в 17:00 прибыл на виллу в сопровождении своего секретаря. Король встретил своего премьер-министра в форме Первого маршала империи, тогда как дуче был в штатском. Зная обидчивость короля, которого задевало то, что высшим военным званием Италии был удостоен не он один, дуче избегал носить маршальский мундир в присутствии монарха. Обменявшись несколькими общими фразами, Виктор Эммануил и Муссолини уединились в здании.
По понятным причинам, впоследствии эту встречу дуче и король описывали по-разному, а поскольку разговор велся тет-а-тет, историкам осталось не слишком большое пространство для маневра. В серии статей, написанных весной 1944 года и позже ставших основой книги «История одного года», Муссолини так описывал аудиенцию у монарха:
«Когда мы вошли в гостиную, король, находящийся в состоянии необычного возбуждения, с искаженными чертами лица торопливо проговорил:
«Мой дорогой дуче, дела обстоят неважно. Италия разваливается на части. Сознательность армии упала до предела. Солдаты больше не хотят сражаться. Альпийские полки распевают песню, в которой есть слова о том, что они больше не хотят воевать за Муссолини. Результат голосования на Большом совете - 19 голосов за предложение Гранди, и среди них 4 человека, которые имеют орден Благовещения. Вы, конечно, не можете строить иллюзий в отношении того, как к вам относятся итальянцы. В настоящий момент вы самый ненавистный человек в Италии. Вы не можете рассчитывать больше, чем на одного друга. И у вас действительно остался лишь один друг - это я. Вот почему я говорю вам, что вы не должны опасаться за свою безопасность, о которой я позабочусь. Думаю, что сейчас для руководства больше всего подходит маршал Бадольо. Он начнет формировать правительство экспертов исключительно с административными целями и для продолжения войны. А через шесть месяцев будет видно. Весь Рим уже в курсе резолюции Большого совета, и все ждут перемен».
Я ответил: «Вы принимаете исключительно серьезное решение. В данный момент кризис заставит людей подумать, что мир - дело ближайшего будущего, если человека, который объявил войну, сместили. Удар, который это нанесет боевому духу армии, будет огромен. Если солдаты - альпийские стрелки или другие - не хотят больше воевать за Муссолини, это ничего не значит, пока они готовы вести эту войну ради вас. Этот кризис будет триумфом Черчилля и Сталина, особенно последнего: он увидит свержение противника, который боролся против него в течение двадцати лет. Я осознаю, что вызываю ненависть народа. Мне не трудно было почувствовать ее вчера ночью, в разгар заседания Большого совета. Невозможно находиться у власти так долго и, потребовав стольких жертв, не вызвать недовольства, временного или постоянного. В любом случае я желаю удачи человеку, который возьмет власть в свои руки».
Может создаться впечатление, будто Виктор Эммануил не дал своему премьер-министру и рта раскрыть. Но, учитывая, что разговор продолжался около двадцати минут, изображенная дуче картина кажется слишком упрощенной. Очевидно, что Муссолини не кривил душой, когда писал о волнении короля, его неразборчивой речи - по свидетельствам современников, в моменты напряжения Виктор Эммануил говорил сбивчиво, переходя на пьемонтский диалект. Очевидно и то, что в такой момент король не мог не испытывать крайнего волнения - в конце концов, он собирался не просто уволить человека, с которым его связывали двадцать лет совместной деятельности, но и отдать его под арест. Не будучи сильной по характеру личностью и мучаясь угрызениями совести, Виктор Эммануил, несомненно, очень нервничал.
Тем не менее, судя по всему, разговор начал все же Муссолини, сообщивший монарху то, что тот уже и так знал - итоги голосования в Большом фашистском совете. Но когда дуче принялся объяснять, что это решение не имеет особого значения, король прервал Муссолини возражением, справедливо указав на то, что именно дуче сделал Совет ключевым органом управления страной, а потому произошедшие прошлой ночью события очень важны. Видимо, тогда-то король и произнес те слова, которые Муссолини привел в своих воспоминаниях. Только дуче описывал речь монарха, кусающего от волнения ногти, как сбивчивую, а Виктор Эммануил рассказывал всем, что его премьер-министр растерял весь свой апломб, побледнел и даже как будто стал ниже ростом. Узнав же о том, что преемником станет маршал Бадольо, дуче бессильно опустился на диван.
Кто же был ближе к истине - Муссолини или Виктор Эммануил? У обоих не было оснований щадить друг друга. Дуче справедливо негодовал на короля за арест, король старался очистить свое имя. Безусловно, известная доля правды была в словах каждого из них. Муссолини, конечно, был шокирован, оставшись в одно мгновение не у дел после двух десятков лет руководства Италией, но и для Виктора Эммануила этот разговор стал тяжелым испытанием. Несколько человек, которые видели их после завершения встречи, отметили, что наружно и дуче, и король сохраняли полное спокойствие, обменявшись на прощание ничего не значащими словами о погоде. Но это, конечно, была лишь видимость.
Муссолини направился к своей машине, но был остановлен капитаном карабинеров. Тот сообщил, что у него имеется приказ короля обеспечить безопасность бывшего главы правительства. Удивленный дуче поначалу не осознал, что происходит, и предложил карабинерам сопровождать его автомобиль, но капитан был настойчив. Вежливо, но решительно он попросил Муссолини пересесть в машину «скорой помощи», заранее подогнанную к выезду из королевской резиденции. Дальнейшие события дуче описывает так:
«Вместе с моим секретарем де Чезаре я сел в автомобиль. Лейтенант, три карабинера и два агента полиции в гражданской одежде сели, как и капитан, вместе с нами, расположившись по бокам; они были вооружены автоматами. Дверца закрылась, мы тронулись, сразу набрав максимальную скорость. Я все еще думал, что это делается для того, чтобы, как сказал король, обеспечить мою безопасность».
В последнем можно усомниться: действия карабинеров были слишком очевидными, чтобы трактовать их таким образом, а в толпы готовящихся растерзать его римлян Муссолини, конечно же, не поверил бы, ведь еще несколько часов назад они приветствовали его появление среди руин разбомбленного квартала. И тогда, и позже представляя все дело так, будто он искренне поверил в шитую белыми нитками инсценировку, дуче, по всей видимости, всего лишь спасал свою репутацию. Меньше всего ему хотелось сознаваться в том, что он позволил арестовать себя без какого-либо сопротивления и борьбы. Да и что бы это изменило? Сопротивляться вооруженным людям было бессмысленно, и Муссолини принял предложенную ему игру в «охрану», покорно забравшись в салон кареты «скорой помощи».
Узнав о том, что его гость арестован, Виктор Эммануил сказал своему адъютанту: «Сегодня мое 18 брюмера». Король проводил аналогию с переворотом Наполеона, разогнавшего в 1799 году французскую Директорию и Совет Пятисот при помощи верных войск. Наверняка он испытывал и чувство известного удовлетворения - его адъютант слышал, как Виктор Эммануил бросил Муссолини упрек в игнорировании монарших прерогатив.
Победное настроение монарху испортили его родственники. Узнав о случившемся, королева и жена наследного принца сокрушались нарушением всех мыслимых норм приличий, ведь дуче был гостем короля, а его арестовали, и каким позорным образом! Ужин Виктора Эммануила оказался безнадежно испорченным, но в остальном события развивались согласно плану.
Все должно было быть по-другому! Выпускайте кракена... или попаданца!
К вечеру 25 июля улицы Рима и других крупных городов Италии начали наполняться людьми, вышедшими вовсе не для того, чтобы поддержать Муссолини и режим. Народ жадно ловил обрывки информации о кризисе в фашистской партии - циркулировали упорные слухи о том, что дуче умер или ушел в отставку, но подробностей никто не знал. Многие ждали официального сообщения у своих радиоприемников - их терпение было вознаграждено поздним вечером, когда привычный голос диктора, годами зачитывавшего «исторические решения» дуче, сообщил, что король принял отставку Муссолини и назначил на пост главы правительства маршала Бадольо. Вслед за этим к нации по радио обратился новый премьер. Несмотря на его заявление о том, что «верная своим союзническим обязательствам Италия» продолжит войну, было очевидно, что ситуация в стране изменилась самым радикальным образом. Итальянцев охватила эйфория - ликующие толпы праздновали падение дуче так, как будто войне уже пришел конец.
Раздражение, давно уже копившееся против фашистской партии, требовало эмоциональной разрядки - особенно в Риме, жители которого ожидали прибытия союзных войск со дня на день. Улицы столицы заполнили распевающие веселые песенки толпы. Фашизм умер! - кричали они. Казалось, что так оно и было. Словоохотливые итальянцы, привыкшие демонстрировать свое мнение, писали на стенах домов: «Прощай, прошлое!» На фасаде римской резиденции диктатора кто-то вывел огромными буквами надпись мелом - «Да здравствует Маттеотти!».
Фашисты, которых в партии насчитывалось несколько миллионов человек, словно растворились без следа - только опустевшие партийные здания да валяющаяся повсюду символика напоминали об «элите нации». Ставшего ненавистным «жука» (насмешливое прозвище эмблемы фашистской партии) уничтожали повсюду, милиционеры снимали с себя мундиры, рядовые фашисты - партийные значки.
Начальник штаба фашистской милиции генерал Гальбиати, в чьем распоряжении была прекрасно вооруженная дивизия «М», бездействовал, ожидая распоряжений от Муссолини. Он не сумел предотвратить даже разгром партийной организации в столице, не говоря уже о том, чтобы попытаться очистить римские улицы от толпы. Эсэсовский переводчик и сотрудник немецкого посольства в Италии Евгений Доллман так описал свою встречу с бравым фашистским воякой, состоявшуюся в решающие вечерние часы 25 июля 1943 года:
«...Я спросил, что он собирается делать со своей милицией и в особенности с дивизией «М», со всеми ее инструкторами из войск СС, «Тиграми», зенитками и другой техникой. Он закатил глаза, как это любил делать дуче - на этом, правда, их сходство заканчивалось, - и произнес:
- Мы совершим марш!
Я спросил его, когда, куда и зачем, и он совершенно обезоружил меня своим ответом:
- Всегда готов!
Я молча выслушал серию лозунгов, которые знал наизусть: «Наша жизнь принадлежит дуче!», «Моя милиция будет сражаться за него до последней капли крови!», «Дуче, командуй! Мы пойдем за тобой!». Это был утомительный и бессмысленный монолог. Чтобы прекратить его, я спросил, что будет, если дуче окажется в таком положении, когда он уже не сможет отдавать приказы. Но генерал Энцо Гальбиати, прекрасный молодой человек, не замеченный в трусости, не растерялся:
- Дуче всегда сможет отдать приказ!
Я понял, что он безнадежен».
Гальбиати ожидал приказов, в то время как армейские подразделения и отряды карабинеров брали под контроль узлы связи и важнейшие правительственные объекты столицы. Узнав о том, что солдаты окружили его штаб, генерал после недолгих колебаний предпочел подчиниться новым властям и вскоре тоже был арестован. Между тем во всей Италии происходило то же самое - действовавшие на основании декрета о военном положении солдаты и полицейские брали под свой контроль здания, принадлежавшие фашистской партии и милиции. Пройдет всего несколько недель, и распоряжением Бадольо фашистская партия будет распущена вместе со своими отрядами чернорубашечников. Казавшийся столь укоренившимся режим рухнул, не сделав ни единой попытки защитить себя.
Вместе с Гальбиати арестовали и генерального секретаря Скорца, а Фариначчи и другие видные фашисты поспешили укрыться в немецком посольстве. Никто из них тоже не предпринял серьезной попытки воспрепятствовать произошедшему в Италии перевороту.
Во всей столице нашелся лишь один человек, действительно способный отдать жизнь за свои убеждения: сенатор Манлио Морганьи застрелился в рабочем кабинете, оставив предсмертную записку со словами верности режиму и Муссолини. В качестве многолетнего руководителя «агентства Стефании» Морганьи нес личную ответственность за информационную политику режима, с каждым годом все более удалявшуюся от реальности. Но его готовность умереть за «идеалы фашизма» кажется намного более достойной, нежели поведение тех, кто еще вчера искренне считал себя «настоящим фашистом», а сегодня приветствовал падение дуче. Впрочем, стоит ли так сурово осуждать итальянцев? В те годы подобную моральную гибкость демонстрировали не только они. Англичане и американцы, еще недавно приходившие в ужас от «красных русских» и их «кровавого тирана Сталина», рукоплескали теперь «мужественной борьбе советского народа» и его великому вождю - надежному союзнику «дядюшке Джо».
Переворот прошел почти идеально, но у короля и его генералов все еще оставались противники, намного опаснее руководителей фашистской партии. Несмотря на то, что германское посольство стало первым, куда позвонил новоиспеченный премьер-министр Бадольо, торжественно заверивший немецких союзников в неизменности прежнего курса, в Берлине с самого начала не поверили в искренность нового правительства Италии. Гитлер справедливо не доверял итальянской монархии и давно уже ожидал неприятностей от «королевской клики». Теперь же его опасения подтвердились самым очевидным образом - Муссолини был свергнут, и это предвещало скорый выход Италии из войны. Допустить этого фюрер не мог и по военным, и по политическим соображениям - пример, поданный итальянскими генералами, мог оказаться слишком притягательным для других союзников рейха, не говоря уже о всегда беспокоившей нацистов военной оппозиции в самой Германии. Стенограммы совещаний в ставке фюрера хорошо передают настроение немецкого диктатора, недавно узнавшего о событиях в Италии:
«Хотя этот негодяй сразу объявил, что война будет продолжаться, это не имеет значения. Им пришлось это сказать, но это остается изменой. Но мы тоже сыграем в эту игру, пока готовим все, чтобы одним махом забрать всю шайку, захватить всю эту сволочь. Завтра я пошлю туда человека с приказом командиру 3-й дивизии танковых гренадер, чтобы он прибыл в Рим со специальным отрядом и арестовал все правительство, короля и всю шайку немедленно. Прежде всего арестовать принца-наследника и захватить всю ораву, особенно Бадольо с его бандой».
В немецкое посольство в Риме непрестанно приходили требования узнать у итальянцев - где сейчас находится Муссолини? Фюрер хочет пригласить дуче в гости и лично поздравить его с шестидесятилетием. На все эти запросы немцы получали один и тот же уклончивый ответ: маршал Бадольо лично ручается за безопасность бывшего главы правительства, но в данный момент поездка Муссолини в Германию нежелательна.
Ответом Гитлера стало быстрое наращивание немецкой группировки в Италии (в чем по иронии судьбы прежде было отказано Муссолини) - в течение двух недель с момента ареста дуче итальянскую границу пересекли восемь дивизий вермахта. Итальянцам нечего было возразить на это перемещение - кампания на Сицилии подходила к своему завершению, следовало ожидать высадки англо-американцев на юге страны, и с точки зрения итало-германского союза прибытие немецких войск было крайне своевременным. Реальные же намерения «союзников» кардинально отличались между собой. Гитлер опасался, что открытый переход итальянцев на сторону врага приведет к уничтожению немецких войск в Южной Италии, а потому собирался использовать новоприбывшие дивизии для свержения правительства Бадольо и размещал их в северной части страны. В свою очередь, итальянские военные надеялись договориться с англо-американцами и с помощью их армий быстро выбить немцев из Италии. Бадольо и Амброзио пытались перебросить с Балкан лучшие дивизии, стягивали войска к Риму и укрепляли собственные позиции в Северной Италии.
Жаркий и душный август проходил в тайных переговорах и лицемерных заверениях во взаимной лояльности: «Италия держит слово, ревниво храня свои тысячелетние традиции», - заявил король, с нетерпением ожидая результатов тайных переговоров с западными союзниками, проходивших в это время в Португалии. Виктора Эммануила беспокоила не столько проблема колоний, сколько отношение союзников к будущему итальянской монархии и гарантии оказания военной помощи против немцев. Однако по ряду причин договориться с англо-американцами оказалось труднее, чем предполагалось.
Союзники не слишком торопились, полагая, что с военной точки зрения Италия уже не представляет никакой опасности, а потому нет никаких оснований торопиться идти навстречу ее новому правительству. Лондон и Вашингтон продолжали настаивать на полной капитуляции, стимулируя ведущиеся в Лиссабоне переговоры усиливающимися день ото дня воздушными бомбардировками итальянских городов. От правительства Бадольо потребовали не просто выхода Италии из войны, но и передачи союзникам всего итальянского флота и авиации, а также предоставления территории страны для развертывания новых операций против Германии. Таким образом, расчеты Рима на то, что союзники смягчат свои суровые условия в расчете на помощь итальянских вооруженных сил в войне с немцами, полностью провалились - итальянцев в любом случае ожидала и капитуляция, и война с немцами.
Обещания военной поддержки со стороны союзников тоже были не очень обнадеживающими. Король и Бадольо надеялись, что к моменту подписания капитуляции английские и американские дивизии уже будут находиться на материковой части страны, чтобы поддержать итальянские войска в противостоянии немцам. Но у союзников были иные планы, и понапрасну рисковать ни США, ни Великобритания не собирались. Генералам, которые представляли правительство Бадольо, были даны не слишком конкретизированные гарантии того, что как только итальянцы примут условия союзников, последние высадятся в Италии крупными силами, включая одну американскую воздушно-десантную дивизию для защиты Рима. В конце августа, когда переговоры уже проходили на захваченной союзниками Сицилии, итальянцам пообещали, что подписание капитуляции будет сохраняться в тайне до тех пор, пока англо-американский десант не станет реальностью.
Короля и Бадольо немало пугала как жесткость, проявленная на переговорах союзниками (особенно американцами), так и реакция Гитлера на фактический переход Италии в стан врагов Германии, однако пространство для маневра стремительно сужалось. Сицилия была потеряна, Италия подвергалась ежедневным бомбардировкам, обещавшим становиться все сильнее, а немецкие войска продолжали накапливаться на севере страны. Необходимо было принимать решение, и после мучительных колебаний Виктор Эммануил подчинился позиции правительства и военных, настаивавших на скорейшем принятии всех требований союзников.
3 сентября 1943 года в небольшом сицилийском городке Кассибиле представлявший Италию генерал поставил свою подпись под актом о капитуляции, среди условий которого было требование передать в руки союзников дуче. Однако к этому времени история пленения Муссолини уже подходила к своему завершению.
В 1943 г. итальянцы решили сменить коня на переправе.
После разговора с Петаччи Муссолини провел в постели всего несколько часов и к девяти утра уже был в своем рабочем кабинете во дворце «Венеция» - начинался обычный рабочий день главы правительства. Узнав от Скорца, что многие из проголосовавших вчера за резолюцию Гранди уже начали «раскаиваться», дуче, по всей видимости, счел, что проблема с «мятежом» в партии разрешилась сама собой. Несмотря на воскресный день, он попросил личного секретаря договориться о приеме у короля - Муссолини спешил известить Виктора Эммануила о событиях ночи и не желал ждать до понедельника, когда глава правительства традиционно посещал монарха. Вскоре из королевской резиденции был получен ответ - дуче ожидали к пяти часам вечера.
В то утро Муссолини попытался связаться с Гранди, но его нигде не смогли найти. Зачем он потребовался дуче? Хотел ли он, как это считали некоторые, предложить графу Мордано провести тайные консультации с союзниками? Такое предположение не лишено известной логики. Муссолини смог бы тогда и избавиться от интригана, и прозондировать настроения в Лондоне и Вашингтоне, а если бы о переговорах узнали немцы, то Гранди легко можно было пожертвовать.
Все это лишь догадки, но то, что в то утро дуче размышлял о выходе Италии из войны, - несомненно. Принимая в середине дня посла Японии, Муссолини шокировал дипломата предложением, которое заключалось в том, чтобы японское правительство выступило в роли посредника между Берлином и Москвой, инициировав германо-советские переговоры о заключении мира. Иначе Италия не сможет выстоять против англо-американских армий и вынуждена будет покинуть Ось. Теперь можно только гадать, рассчитывал ли дуче всерьез на то, что японцы сумеют усадить Сталина и Гитлера за стол переговоров, или просто хотел донести до немцев степень своей обеспокоенности военным положением. Во всяком случае, Муссолини не мог не понимать, что его демарш не останется для Берлина незамеченным, и действовал вполне сознательно. После беседы с послом дуче отправился в один из наиболее пострадавших от бомбардировки римских кварталов - проведя около часа среди развалин, он вернулся домой, чтобы отдохнуть перед разговором с королем. Слухи о скандале в Большом фашистском совете уже распространились по Риму, но наружно город оставался спокойным.
Между тем Гранди, в конце бурного заседания Большого совета предложивший Муссолини самому сообщить королю исход голосования, утром 25 июля отправился в королевскую резиденцию. Он собирался предложить Виктору Эммануилу арестовать дуче и поручить формирование нового правительства пожилому маршалу Кавилья, известному своими антифашистскими взглядами. Кроме того, граф Мордано подготовил два чрезвычайных декрета, предусматривающих ликвидацию Большого фашистского совета и возвращение Палате фасций и корпораций ее прежнего статуса нижней палаты итальянского парламента. Очевидно, что Гранди, занимавший пост президента Палаты, рассчитывал играть при слабовольном короле и восьмидесятилетнем премьер-министре главную роль. Но порой и самые большие хитрецы оказываются в дураках.
Вместо благодарности графа Мордано ожидал ушат холодной воды. Министр двора герцог д'Аквароне сообщил графу, что король уже принял решение назначить главой правительства маршала Бадольо. Гранди же было предложено использовать свой дипломатический опыт для установления контакта с союзниками через португальцев. Ошеломленный и раздосадованный, Мордано согласился, не подозревая, что его снова обманули - военные из окружения короля и не думали доверять такую важную задачу «фашисту-ренегату». Пройдет всего несколько недель после памятного заседания Большого совета, и лишившийся влияния Гранди надолго покинет Италию и возвратится сюда почти три десятилетия спустя, чтобы в 1988 году упокоиться в родной Болонье.
«Разобравшись» с Гранди, Виктор Эммануил распорядился известить Бадольо, что тому предстоит возглавить правительство в самое ближайшее время и что маршалу будут предоставлены «чрезвычайные полномочия». На радостях Бадольо откупорил шампанское и, поместив в виде шутки своих домашних под арест (для проверки «чрезвычайных полномочий»), принялся ожидать вызова во дворец. Перед начальником генерального штаба Амброзио стояла намного более трудная задача - ему предстояло взять Муссолини под стражу.
Подготовка к отставке дуче велась уже давно, но вплоть до 25 июля король не давал окончательного согласия на арест своего премьер-министра, предлагая действовать в зависимости от реакции последнего. Однако военных такая позиция монарха не устраивала. Оставаясь на свободе, Муссолини по-прежнему представлял бы опасность для нового правительства - и как лидер фашистской партии, располагавшей собственными вооруженными формированиями, и как «друг Гитлера», чьи войска находились в Италии.
Решение идти на прием к королю в воскресенье, принятое дуче утром 25 июля, поставило перед заговорщиками вопрос ребром, и в последний момент Амброзио буквально вырвал у Виктора Эммануила устное согласие на арест дуче. Генерал отдал письменный приказ, скрепленный подписью министра двора, и отряд карабинеров скрытно расположился в римской резиденции монарха на вилле Савойя.
Впоследствии Муссолини скажет, что, отправляясь на встречу с королем, ни о чем не подозревал, но его личный секретарь запомнил вырвавшееся у шефа восклицание о неудачно выбранном для аудиенции времени - число 17 в Италии считается несчастливым. Впрочем, вряд ли это было нечто большее, нежели обычное для Муссолини проявление суеверия. Возможность того, что король отправит его в отставку и, тем более, арестует, он попросту не рассматривал. Дуче всегда относился к окружающим с известной долей презрения, и двадцать лет во власти могли лишь укрепить в нем эту привычку.
В 1924 году он всерьез опасался, что король лишит его власти, но к 1943 году чувство опасности притупилось, несмотря на несравненно более трудное положение, в котором оказалось его правительство теперь. Муссолини не спешил даже там, где необходимость быстрых действий была очевидной. Он собирался заменить начальника генерального штаба Амброзио маршалом Грациани, но впавший в немилость генерал продолжал оставаться на своем посту. События в ночь с 24 на 25 июля должны были показать Муссолини, насколько шатко его положение, но он предпочел отмахнуться от грозного предупреждения. По всей видимости, драматические события на заседании Большого совета казались ему теперь не более чем истерической вспышкой утративших веру партийных соратников. Никто не был арестован или взят под наблюдение, и даже Гранди искали в тот день без особых усилий. Поэтому можно поверить, что Муссолини действительно не ожидал того, что произошло вечером 25 июля 1943 года: подобно обманутому мужу из анекдота, дуче до последнего момента был вполне уверен во внутренней устойчивости режима и непоколебимости собственного положения диктатора.
Отмахнувшись от дурных предчувствий жены и любовницы, Муссолини отправился на встречу с Виктором Эммануилом и ровно в 17:00 прибыл на виллу в сопровождении своего секретаря. Король встретил своего премьер-министра в форме Первого маршала империи, тогда как дуче был в штатском. Зная обидчивость короля, которого задевало то, что высшим военным званием Италии был удостоен не он один, дуче избегал носить маршальский мундир в присутствии монарха. Обменявшись несколькими общими фразами, Виктор Эммануил и Муссолини уединились в здании.
По понятным причинам, впоследствии эту встречу дуче и король описывали по-разному, а поскольку разговор велся тет-а-тет, историкам осталось не слишком большое пространство для маневра. В серии статей, написанных весной 1944 года и позже ставших основой книги «История одного года», Муссолини так описывал аудиенцию у монарха:
«Когда мы вошли в гостиную, король, находящийся в состоянии необычного возбуждения, с искаженными чертами лица торопливо проговорил:
«Мой дорогой дуче, дела обстоят неважно. Италия разваливается на части. Сознательность армии упала до предела. Солдаты больше не хотят сражаться. Альпийские полки распевают песню, в которой есть слова о том, что они больше не хотят воевать за Муссолини. Результат голосования на Большом совете - 19 голосов за предложение Гранди, и среди них 4 человека, которые имеют орден Благовещения. Вы, конечно, не можете строить иллюзий в отношении того, как к вам относятся итальянцы. В настоящий момент вы самый ненавистный человек в Италии. Вы не можете рассчитывать больше, чем на одного друга. И у вас действительно остался лишь один друг - это я. Вот почему я говорю вам, что вы не должны опасаться за свою безопасность, о которой я позабочусь. Думаю, что сейчас для руководства больше всего подходит маршал Бадольо. Он начнет формировать правительство экспертов исключительно с административными целями и для продолжения войны. А через шесть месяцев будет видно. Весь Рим уже в курсе резолюции Большого совета, и все ждут перемен».
Я ответил: «Вы принимаете исключительно серьезное решение. В данный момент кризис заставит людей подумать, что мир - дело ближайшего будущего, если человека, который объявил войну, сместили. Удар, который это нанесет боевому духу армии, будет огромен. Если солдаты - альпийские стрелки или другие - не хотят больше воевать за Муссолини, это ничего не значит, пока они готовы вести эту войну ради вас. Этот кризис будет триумфом Черчилля и Сталина, особенно последнего: он увидит свержение противника, который боролся против него в течение двадцати лет. Я осознаю, что вызываю ненависть народа. Мне не трудно было почувствовать ее вчера ночью, в разгар заседания Большого совета. Невозможно находиться у власти так долго и, потребовав стольких жертв, не вызвать недовольства, временного или постоянного. В любом случае я желаю удачи человеку, который возьмет власть в свои руки».
Может создаться впечатление, будто Виктор Эммануил не дал своему премьер-министру и рта раскрыть. Но, учитывая, что разговор продолжался около двадцати минут, изображенная дуче картина кажется слишком упрощенной. Очевидно, что Муссолини не кривил душой, когда писал о волнении короля, его неразборчивой речи - по свидетельствам современников, в моменты напряжения Виктор Эммануил говорил сбивчиво, переходя на пьемонтский диалект. Очевидно и то, что в такой момент король не мог не испытывать крайнего волнения - в конце концов, он собирался не просто уволить человека, с которым его связывали двадцать лет совместной деятельности, но и отдать его под арест. Не будучи сильной по характеру личностью и мучаясь угрызениями совести, Виктор Эммануил, несомненно, очень нервничал.
Тем не менее, судя по всему, разговор начал все же Муссолини, сообщивший монарху то, что тот уже и так знал - итоги голосования в Большом фашистском совете. Но когда дуче принялся объяснять, что это решение не имеет особого значения, король прервал Муссолини возражением, справедливо указав на то, что именно дуче сделал Совет ключевым органом управления страной, а потому произошедшие прошлой ночью события очень важны. Видимо, тогда-то король и произнес те слова, которые Муссолини привел в своих воспоминаниях. Только дуче описывал речь монарха, кусающего от волнения ногти, как сбивчивую, а Виктор Эммануил рассказывал всем, что его премьер-министр растерял весь свой апломб, побледнел и даже как будто стал ниже ростом. Узнав же о том, что преемником станет маршал Бадольо, дуче бессильно опустился на диван.
Кто же был ближе к истине - Муссолини или Виктор Эммануил? У обоих не было оснований щадить друг друга. Дуче справедливо негодовал на короля за арест, король старался очистить свое имя. Безусловно, известная доля правды была в словах каждого из них. Муссолини, конечно, был шокирован, оставшись в одно мгновение не у дел после двух десятков лет руководства Италией, но и для Виктора Эммануила этот разговор стал тяжелым испытанием. Несколько человек, которые видели их после завершения встречи, отметили, что наружно и дуче, и король сохраняли полное спокойствие, обменявшись на прощание ничего не значащими словами о погоде. Но это, конечно, была лишь видимость.
Муссолини направился к своей машине, но был остановлен капитаном карабинеров. Тот сообщил, что у него имеется приказ короля обеспечить безопасность бывшего главы правительства. Удивленный дуче поначалу не осознал, что происходит, и предложил карабинерам сопровождать его автомобиль, но капитан был настойчив. Вежливо, но решительно он попросил Муссолини пересесть в машину «скорой помощи», заранее подогнанную к выезду из королевской резиденции. Дальнейшие события дуче описывает так:
«Вместе с моим секретарем де Чезаре я сел в автомобиль. Лейтенант, три карабинера и два агента полиции в гражданской одежде сели, как и капитан, вместе с нами, расположившись по бокам; они были вооружены автоматами. Дверца закрылась, мы тронулись, сразу набрав максимальную скорость. Я все еще думал, что это делается для того, чтобы, как сказал король, обеспечить мою безопасность».
В последнем можно усомниться: действия карабинеров были слишком очевидными, чтобы трактовать их таким образом, а в толпы готовящихся растерзать его римлян Муссолини, конечно же, не поверил бы, ведь еще несколько часов назад они приветствовали его появление среди руин разбомбленного квартала. И тогда, и позже представляя все дело так, будто он искренне поверил в шитую белыми нитками инсценировку, дуче, по всей видимости, всего лишь спасал свою репутацию. Меньше всего ему хотелось сознаваться в том, что он позволил арестовать себя без какого-либо сопротивления и борьбы. Да и что бы это изменило? Сопротивляться вооруженным людям было бессмысленно, и Муссолини принял предложенную ему игру в «охрану», покорно забравшись в салон кареты «скорой помощи».
Узнав о том, что его гость арестован, Виктор Эммануил сказал своему адъютанту: «Сегодня мое 18 брюмера». Король проводил аналогию с переворотом Наполеона, разогнавшего в 1799 году французскую Директорию и Совет Пятисот при помощи верных войск. Наверняка он испытывал и чувство известного удовлетворения - его адъютант слышал, как Виктор Эммануил бросил Муссолини упрек в игнорировании монарших прерогатив.
Победное настроение монарху испортили его родственники. Узнав о случившемся, королева и жена наследного принца сокрушались нарушением всех мыслимых норм приличий, ведь дуче был гостем короля, а его арестовали, и каким позорным образом! Ужин Виктора Эммануила оказался безнадежно испорченным, но в остальном события развивались согласно плану.
Все должно было быть по-другому! Выпускайте кракена... или попаданца!
Click to viewК вечеру 25 июля улицы Рима и других крупных городов Италии начали наполняться людьми, вышедшими вовсе не для того, чтобы поддержать Муссолини и режим. Народ жадно ловил обрывки информации о кризисе в фашистской партии - циркулировали упорные слухи о том, что дуче умер или ушел в отставку, но подробностей никто не знал. Многие ждали официального сообщения у своих радиоприемников - их терпение было вознаграждено поздним вечером, когда привычный голос диктора, годами зачитывавшего «исторические решения» дуче, сообщил, что король принял отставку Муссолини и назначил на пост главы правительства маршала Бадольо. Вслед за этим к нации по радио обратился новый премьер. Несмотря на его заявление о том, что «верная своим союзническим обязательствам Италия» продолжит войну, было очевидно, что ситуация в стране изменилась самым радикальным образом. Итальянцев охватила эйфория - ликующие толпы праздновали падение дуче так, как будто войне уже пришел конец.
Раздражение, давно уже копившееся против фашистской партии, требовало эмоциональной разрядки - особенно в Риме, жители которого ожидали прибытия союзных войск со дня на день. Улицы столицы заполнили распевающие веселые песенки толпы. Фашизм умер! - кричали они. Казалось, что так оно и было. Словоохотливые итальянцы, привыкшие демонстрировать свое мнение, писали на стенах домов: «Прощай, прошлое!» На фасаде римской резиденции диктатора кто-то вывел огромными буквами надпись мелом - «Да здравствует Маттеотти!».
Фашисты, которых в партии насчитывалось несколько миллионов человек, словно растворились без следа - только опустевшие партийные здания да валяющаяся повсюду символика напоминали об «элите нации». Ставшего ненавистным «жука» (насмешливое прозвище эмблемы фашистской партии) уничтожали повсюду, милиционеры снимали с себя мундиры, рядовые фашисты - партийные значки.
Начальник штаба фашистской милиции генерал Гальбиати, в чьем распоряжении была прекрасно вооруженная дивизия «М», бездействовал, ожидая распоряжений от Муссолини. Он не сумел предотвратить даже разгром партийной организации в столице, не говоря уже о том, чтобы попытаться очистить римские улицы от толпы. Эсэсовский переводчик и сотрудник немецкого посольства в Италии Евгений Доллман так описал свою встречу с бравым фашистским воякой, состоявшуюся в решающие вечерние часы 25 июля 1943 года:
«...Я спросил, что он собирается делать со своей милицией и в особенности с дивизией «М», со всеми ее инструкторами из войск СС, «Тиграми», зенитками и другой техникой. Он закатил глаза, как это любил делать дуче - на этом, правда, их сходство заканчивалось, - и произнес:
- Мы совершим марш!
Я спросил его, когда, куда и зачем, и он совершенно обезоружил меня своим ответом:
- Всегда готов!
Я молча выслушал серию лозунгов, которые знал наизусть: «Наша жизнь принадлежит дуче!», «Моя милиция будет сражаться за него до последней капли крови!», «Дуче, командуй! Мы пойдем за тобой!». Это был утомительный и бессмысленный монолог. Чтобы прекратить его, я спросил, что будет, если дуче окажется в таком положении, когда он уже не сможет отдавать приказы. Но генерал Энцо Гальбиати, прекрасный молодой человек, не замеченный в трусости, не растерялся:
- Дуче всегда сможет отдать приказ!
Я понял, что он безнадежен».
Гальбиати ожидал приказов, в то время как армейские подразделения и отряды карабинеров брали под контроль узлы связи и важнейшие правительственные объекты столицы. Узнав о том, что солдаты окружили его штаб, генерал после недолгих колебаний предпочел подчиниться новым властям и вскоре тоже был арестован. Между тем во всей Италии происходило то же самое - действовавшие на основании декрета о военном положении солдаты и полицейские брали под свой контроль здания, принадлежавшие фашистской партии и милиции. Пройдет всего несколько недель, и распоряжением Бадольо фашистская партия будет распущена вместе со своими отрядами чернорубашечников. Казавшийся столь укоренившимся режим рухнул, не сделав ни единой попытки защитить себя.
Вместе с Гальбиати арестовали и генерального секретаря Скорца, а Фариначчи и другие видные фашисты поспешили укрыться в немецком посольстве. Никто из них тоже не предпринял серьезной попытки воспрепятствовать произошедшему в Италии перевороту.
Во всей столице нашелся лишь один человек, действительно способный отдать жизнь за свои убеждения: сенатор Манлио Морганьи застрелился в рабочем кабинете, оставив предсмертную записку со словами верности режиму и Муссолини. В качестве многолетнего руководителя «агентства Стефании» Морганьи нес личную ответственность за информационную политику режима, с каждым годом все более удалявшуюся от реальности. Но его готовность умереть за «идеалы фашизма» кажется намного более достойной, нежели поведение тех, кто еще вчера искренне считал себя «настоящим фашистом», а сегодня приветствовал падение дуче. Впрочем, стоит ли так сурово осуждать итальянцев? В те годы подобную моральную гибкость демонстрировали не только они. Англичане и американцы, еще недавно приходившие в ужас от «красных русских» и их «кровавого тирана Сталина», рукоплескали теперь «мужественной борьбе советского народа» и его великому вождю - надежному союзнику «дядюшке Джо».
Переворот прошел почти идеально, но у короля и его генералов все еще оставались противники, намного опаснее руководителей фашистской партии. Несмотря на то, что германское посольство стало первым, куда позвонил новоиспеченный премьер-министр Бадольо, торжественно заверивший немецких союзников в неизменности прежнего курса, в Берлине с самого начала не поверили в искренность нового правительства Италии. Гитлер справедливо не доверял итальянской монархии и давно уже ожидал неприятностей от «королевской клики». Теперь же его опасения подтвердились самым очевидным образом - Муссолини был свергнут, и это предвещало скорый выход Италии из войны. Допустить этого фюрер не мог и по военным, и по политическим соображениям - пример, поданный итальянскими генералами, мог оказаться слишком притягательным для других союзников рейха, не говоря уже о всегда беспокоившей нацистов военной оппозиции в самой Германии. Стенограммы совещаний в ставке фюрера хорошо передают настроение немецкого диктатора, недавно узнавшего о событиях в Италии:
«Хотя этот негодяй сразу объявил, что война будет продолжаться, это не имеет значения. Им пришлось это сказать, но это остается изменой. Но мы тоже сыграем в эту игру, пока готовим все, чтобы одним махом забрать всю шайку, захватить всю эту сволочь. Завтра я пошлю туда человека с приказом командиру 3-й дивизии танковых гренадер, чтобы он прибыл в Рим со специальным отрядом и арестовал все правительство, короля и всю шайку немедленно. Прежде всего арестовать принца-наследника и захватить всю ораву, особенно Бадольо с его бандой».
В немецкое посольство в Риме непрестанно приходили требования узнать у итальянцев - где сейчас находится Муссолини? Фюрер хочет пригласить дуче в гости и лично поздравить его с шестидесятилетием. На все эти запросы немцы получали один и тот же уклончивый ответ: маршал Бадольо лично ручается за безопасность бывшего главы правительства, но в данный момент поездка Муссолини в Германию нежелательна.
Ответом Гитлера стало быстрое наращивание немецкой группировки в Италии (в чем по иронии судьбы прежде было отказано Муссолини) - в течение двух недель с момента ареста дуче итальянскую границу пересекли восемь дивизий вермахта. Итальянцам нечего было возразить на это перемещение - кампания на Сицилии подходила к своему завершению, следовало ожидать высадки англо-американцев на юге страны, и с точки зрения итало-германского союза прибытие немецких войск было крайне своевременным. Реальные же намерения «союзников» кардинально отличались между собой. Гитлер опасался, что открытый переход итальянцев на сторону врага приведет к уничтожению немецких войск в Южной Италии, а потому собирался использовать новоприбывшие дивизии для свержения правительства Бадольо и размещал их в северной части страны. В свою очередь, итальянские военные надеялись договориться с англо-американцами и с помощью их армий быстро выбить немцев из Италии. Бадольо и Амброзио пытались перебросить с Балкан лучшие дивизии, стягивали войска к Риму и укрепляли собственные позиции в Северной Италии.
Жаркий и душный август проходил в тайных переговорах и лицемерных заверениях во взаимной лояльности: «Италия держит слово, ревниво храня свои тысячелетние традиции», - заявил король, с нетерпением ожидая результатов тайных переговоров с западными союзниками, проходивших в это время в Португалии. Виктора Эммануила беспокоила не столько проблема колоний, сколько отношение союзников к будущему итальянской монархии и гарантии оказания военной помощи против немцев. Однако по ряду причин договориться с англо-американцами оказалось труднее, чем предполагалось.
Союзники не слишком торопились, полагая, что с военной точки зрения Италия уже не представляет никакой опасности, а потому нет никаких оснований торопиться идти навстречу ее новому правительству. Лондон и Вашингтон продолжали настаивать на полной капитуляции, стимулируя ведущиеся в Лиссабоне переговоры усиливающимися день ото дня воздушными бомбардировками итальянских городов. От правительства Бадольо потребовали не просто выхода Италии из войны, но и передачи союзникам всего итальянского флота и авиации, а также предоставления территории страны для развертывания новых операций против Германии. Таким образом, расчеты Рима на то, что союзники смягчат свои суровые условия в расчете на помощь итальянских вооруженных сил в войне с немцами, полностью провалились - итальянцев в любом случае ожидала и капитуляция, и война с немцами.
Обещания военной поддержки со стороны союзников тоже были не очень обнадеживающими. Король и Бадольо надеялись, что к моменту подписания капитуляции английские и американские дивизии уже будут находиться на материковой части страны, чтобы поддержать итальянские войска в противостоянии немцам. Но у союзников были иные планы, и понапрасну рисковать ни США, ни Великобритания не собирались. Генералам, которые представляли правительство Бадольо, были даны не слишком конкретизированные гарантии того, что как только итальянцы примут условия союзников, последние высадятся в Италии крупными силами, включая одну американскую воздушно-десантную дивизию для защиты Рима. В конце августа, когда переговоры уже проходили на захваченной союзниками Сицилии, итальянцам пообещали, что подписание капитуляции будет сохраняться в тайне до тех пор, пока англо-американский десант не станет реальностью.
Короля и Бадольо немало пугала как жесткость, проявленная на переговорах союзниками (особенно американцами), так и реакция Гитлера на фактический переход Италии в стан врагов Германии, однако пространство для маневра стремительно сужалось. Сицилия была потеряна, Италия подвергалась ежедневным бомбардировкам, обещавшим становиться все сильнее, а немецкие войска продолжали накапливаться на севере страны. Необходимо было принимать решение, и после мучительных колебаний Виктор Эммануил подчинился позиции правительства и военных, настаивавших на скорейшем принятии всех требований союзников.
3 сентября 1943 года в небольшом сицилийском городке Кассибиле представлявший Италию генерал поставил свою подпись под актом о капитуляции, среди условий которого было требование передать в руки союзников дуче. Однако к этому времени история пленения Муссолини уже подходила к своему завершению.