Зарисовки 2.0
- Прагматическая Европа, 1715 - 1740 г., ч 2. Продолжаем наш дипломатический цикл.
Старый добрый 1738 год.
Таким образом, Флери мог поздравить себя сразу с несколькими достижениями: не развязав ни одной войны, он вывел Францию из дипломатической изоляции, восстановил ее силы и превратил из младшего партнера Лондона в лидера собственного военно-политического союза, к которому в том же 1733 году присоединилось и Сардинское королевство. Французский престиж, сильно опустившийся в годы Войны за испанское наследство, вновь поднялся - влияние Версаля ощущалось в Стокгольме, Варшаве, итальянских столицах и в Константинополе.
Флери также удалось воссоздать враждебный Габсбургам блок в Германии - не признавшие Прагматической санкции баварцы объединились с Саксонией и рядом рейнских государств империи. В Лондоне, рассчитавшем усилить влияние Ганновера на германскую политику, обнаружили себя оттесненными на третью роль - после Пруссии и Баварии. Англичане с тревогой наблюдали за восстановлением укреплений Дюнкерка, уничтожению которого в качестве военно-морской базы ими придавалось огромное значение, а старые страхи перед французским вторжением в Нидерланды вновь стали реальностью. Дружба с Францией становилась для Лондона в буквальном смысле невыносимой - и английская дипломатия обратилась к Вене и Санкт-Петербургу. Англичане должны были заменить испанцев в Венском союзе, но прежде чем поспешная и несколько хаотичная переориентация Лондона стала реальным фактором в международной политике, европейские кабинеты оказались втянутыми в кризис, начало которому положили бурные события в Польше.
Почти четыре десятилетия правления польского короля и саксонского курфюрста Августа Сильного стали для Речи Посполитой эпохой падения внешнеполитического влияния и практически полного разложения административного механизма управления страной. И прежде слабый государственный аппарат, ограничивавшийся узкими рамками влияния короны, к началу тридцатых годов XVIII века практически перестал существовать: подобие порядка, все еще существовавшего на территории Республики, поддерживали магистраты больших городов и магнаты, подчас владеющие землями, не уступающими в размерах некоторым европейским государствам. Однако, ни они, ни слабая королевская власть в Варшаве не могли обеспечить безопасности одной из крупнейших держав континента.
Потерпев неудачу в стремлении укрепить положение короны участием в Северной войне, в последующие годы Август II все же не оставлял надежды изменить принципы внутреннего устройства Речи Посполитой, но все эти попытки заканчивались неудачно - не в последнюю очередь благодаря тому, что в Санкт-Петербурге и Берлине пристально следили за ситуацией в Варшаве, совместно выступая против изменений в польской "конституции", сохранение которой не без оснований считалось лучшей порукой удержания Речи Посполитой в ее откровенно бессильном положении.
В этих условиях, когда соперничавшие между собой шляхетские кланы выступали проводниками политики европейских кабинетов, выборы польского короля превращались из региональной в общеевропейскую проблему: к соперничеству в Польше, начавшемуся с середины XVII века между Парижем и Веной, впоследствии присоединились Санкт-Петербург, Берлин и Стокгольм. Участие шведов в польской политике закончилось после бегства из страны короля Станислава Лещинского, креатуры Карла XII, когда усилившиеся после Полтавской битвы участники антишведской коалиции вернули трон Августу II, но спустя два десятилетия после этих событий изгнанный монарх вернулся, чтобы попытаться вернуть себе престол - на этот раз с французской помощью.
Личные мотивы, побуждавшие Людовика XV, супруга которого, королева Мария, была дочерью Лещинского, поддержать своего тестя, тесно переплетались с линией французской дипломатии, несколько обеспокоенной тем, что после разгрома шведской империи на Балтике у Парижа практически не осталось рычагов влияния в регионе. Громадное восточноевропейское государство, населяемое преимущественно католиками, стоило того, чтобы бороться за него - укрепившаяся бы, с французской помощью, Польша, могла, при необходимости, создавать угрозу для Габсбургов или даже всей империи, выступая и как противовес стремительно ворвавшейся в европейскую политику державе Романовых.
В то же время, рассматривая польскую проблему лишь как часть большой мозаики противостояния Бурбонов и Габсбургов, кардинал Флери расчетливо собирался использовать неизбежно возникший бы после смерти Августа II кризис для отвлечения сил Венского союза. Для главы французского правительства победа Станислава в Польше была одной из желанных, но вовсе не обязательных целей - в Версале собирались использовать польские события в качестве предлога для широкомасштабной атаки на Австрию.
В Вене ощущали возросшую угрозу со стороны объединившихся Бурбонов и попытались укрепить свои позиции за счет династического брака старшей дочери и наследницы Карла VI Марии Терезии на герцоге Франце Лотарингском, который после смерти императора должен был занять его место. Не обладавший большим влиянием Франц оставался бы в тени своей супруги, правившей наследственными габсбургскими землями, но в качестве императора мог послужить щитом, укрывшим империю от французских посягательств. Другой брак, заключенный еще в 1719 году между племянницей Карла VI Марией Йозефой и наследником саксонского курфюрста, стал основой политического соглашения между Веной и Дрезденом - в обмен на признание Прагматической санкции, австрийцы пообещали саксонцам дипломатическую и военную поддержку в предстоящей борьбе за польский трон. В декабре 1732 года австрийской дипломатии удалось заручиться одобрением своих планов у Санкт-Петербурга и Берлина - наследник Августа II получил поддержку держав Венского союза.
Казалось, что у "трех черных орлов" все было подготовлено, но когда в начале 1733 года Август II умер, обнаружилось, что союзники переоценили степень своего влияния на Речь Посполитую. Неожиданно появившийся в Кракове Лещинский был избран королем большинством голосов съехавшихся на сейм шляхты, не питавшей к саксонской династии особенной приязни - не меньшую роль сыграли и французские деньги.
Могущественный клан Потоцких выступил на стороне нового короля и некоторое время Станислав мог считать свое дело удавшимся, однако уже в сентябре к Варшаве и Кракову подходили русские войска, а в распоряжении Лещинского не было ни серьезного войска, ни времени, чтобы его собрать. У него оставалось лишь одно средство: отступить в хорошо укрепленный Данциг и там, при поддержке появившейся на Балтике французской эскадры, ожидать исхода общей борьбы - в октябре того же года Франция и ее союзники объявили Вене войну.
Нельзя было выбрать момента удачнее. В то время, как русские войска были заняты польскими событиями, австрийцам пришлось отвечать на три военных вызова сразу - на Рейне и в Италии, где Милану и Неаполю угрожали атаки франко-сардинских и испанских армий. Английское правительство предпочло избежать участия в боевых действиях, с готовностью приняв французские гарантии в отношении Нидерландов и фламандских владений Габсбургов, объявленных нейтральными. Нежелание Лондона участвовать к войне с бурбонским блоком перевесило и подозрительность англичан в отношении планов Версаля, и убедило голландцев в том, что непосредственная опасность грозит лишь Габсбургам. Пока намерения Парижа, Мадрида и Турина ограничивались пространствами Польши и Италии, английское правительство не считало необходимым вмешиваться в конфликт двух династий.
Государство Габсбургов оказалось наедине со всей мощью созданной Флери коалицией. Французский кардинал, искусно поддерживающий британские иллюзии о "польском" или "итальянском" характере войны, предоставил своим военным почти идеальную стратегическую обстановку. Теперь у Карла VI оставалось лишь одно средство увеличить свой военный потенциал - Священная Римская империя. Однако, в ее нынешнем положении, австрийцам приходилось либо прибегнуть к найму солдат у политически незначительных германских правителей, либо идти на серьезные дипломатические решения. С с учетом позиций занятых такими крупными германскими государствами как Бавария и Ганновер, серьезная помощь на Рейне могла быть оказана лишь Пруссией, король которой был готов отправить против Франции большую часть своей армии.
К удивлению и возмущению Фридриха Вильгельма I, австрийцы ограничились просьбой прислать всего 10 тысяч солдат - количества, пропорционально не уступающего контингентам, отправленных на Рейн совсем небольшими субъектами империи. В конечном счете, прусский корпус, который король возглавил лично, составил большую часть вспомогательных войск Карла VI, численность которых была совершенно недостаточной для сколько-нибудь успешной войны с французами.
За решениями императора скрывались и политические, и экономические мотивы. Поскольку без английских и голландских кредитов, Вене было крайне трудно оплатить расходы на участие в войне крупных германских контингентов, то император предпочел ограничить возможности принявшего командование на Рейне принца Евгения Савойского, но не оказаться в политическом долгу перед Берлином, все более очевидно принимавшем на себя роль второго по значимости центра империи. В этом смысле, полномасштабное прусское участие в войне представлялось в Вене совершенно нежелательным решением.
Таким образом, если размах операций франко-испанско-сардинской коалиции ограничивался лишь требованиями политики, австрийцам с самого начала пришлось вести строго оборонительную войну, соизмеряя свои усилия с ожидаемым эффектом для будущего - в том числе, и для предстоящей войны с турками, победой в которой император надеялся укрепить положение Габсбургов в империи, расширить владения династии на Балканах и укрепить союз с Санкт-Петербургом. В этих расчетах, война с Бурбонами представлялась Карлу VI лишь досадной, пусть и неизбежной, помехой: стратегически важным было лишь удержать контроль над Варшавой, о каких-либо "приобретениях" в Вене и не думали.
Военная обстановка, сложившаяся к концу 1734 года, вполне соответствовала и надеждам, и опасениям, царившим в Вене. Осадившие Данциг русские войска генерала фон Миниха достаточно быстро сломили сопротивление защитников города, отразив все попытки французской эскадры облегчить положение гарнизона. Вскоре Лещинский во второй и последний раз покинул Польшу, а саксонский курфюрст был провозглашен польским королем Августом III.
Однако, в других регионах положение австрийцев было куда более тяжелым. В Южной Италии испанские войска практически не встретили сопротивления - набранные из местных уроженцев отряды попросту сложили оружие, а сохранившие боеспособность и верность Габсбургам немногочисленные войска могли лишь держаться в ряде крепостей. В Испании, вступившей в войну не только из династической солидарности с французскими Бурбонами, но и из желания отвоевать у австрийцев Южную Италию, надеялись добиться дипломатического признания своего военного успеха - Карлос, герцог Пармский и сын испанского короля Филиппа V, должен был возглавить возрожденное Неаполитанское королевство. Не меньшего успеха добились и франко-сардинские войска, захватившие практически все габсбургские владения в Северной Италии - несмотря на несколько побед, австрийцы не могли противостоять многочисленным армиям противника и ограничивались оборонительными действиями.
И все же, решающие бои должны были развернуться к северу от Альп, на Рейне, к которому французы вышли после быстрого захвата Лотарингии. Состарившемуся Евгению Савойскому, принявшему командование над главной австрийской армией, приходилось вести нелегкую оборонительную кампанию против превосходящих сил французов. Лично наблюдавший за осторожными маневрами принца прусский король в сердцах покинул "имперские войска", но его сын и наследник Фридрих все же извлек из участия в этой кампанией кое-какие выводы. Молодому Гогенцоллерну, впервые в жизни побывавшему в настоящем бою, еще предстояло удивить мир своими способностями, а пока прусские генералы во главе с Фридрихом Вильгельмом I с негодованием обсуждали нежелание Вены выставить "в поле" германскую армию и "по-настоящему" ударить по французам.
Возмущение прусского короля нетрудно понять - были задеты не только "патриотические чувства" Фридриха Вильгельма I, но и его гордость. С 1726 года австрийская дипломатия обещала ему поддержать Берлин в юлих-бергском территориальном споре, но и теперь, когда началась война, император медлил, не желая принимать помощи Пруссии. Король, искренне желавший воевать с "врагами империи" в полном согласии с Веной, почувствовал себя обманутым и преданным.
Так думал не только он. Хотя с точки зрения "экономии средств" и "минимизации рисков" действия Карла VI должны быть оценены куда выше, чем это обычно принято, в 1734 году мало кто в Германии был способен войти в трудное положение императора, которого обвиняли в неспособности организовать сопротивление бурбонским армиям. Это было не вполне справедливым: помимо катастрофы в Южной Италии, местная администрация которой оказалась совершенно неподготовленной к вторжению испанцев, в целом габсбургские войска показали себя достаточно хорошо - к концу кампании 1734 года военные потери бурбонского блока вдвое превышали имперские. Но этого было явно недостаточно для того, чтобы перекрыть впечатления от потери Лотарингии, большей части итальянских владений и вялотекущей позиционной войны на Рейне.
После того, как в Лондоне и Гааге в очередной раз отказались предоставить австрийцам хоть какую-нибудь помощь, Карл VI вынужден был просить у французов перемирия и осенью 1734 года боевые действия в Европе замерли. Положение императора нельзя было не признать трудным, но и в Версале испытывали определенное напряжение - война, даже и успешная, все же стоила Франции больших расходов. Следовало действовать быстро, поскольку Флери приходилось бороться не только с австрийской дипломатией и строптивыми союзниками, но и с "общественным мнением" во Франции. Людовик XV придавал слишком большое значение вопросу о королевском статусе своего тестя, а в Париже множились досужие рассуждения о том, что французские армии могли бы добиться и большего. Стратегия кардинала, позволившая нанести Габсбургам серию чувствительных ударов, порицалась как слишком осторожная.
Подписание мирного договора затягивалось, а между тем громоздкая российская военная машина уже приходила в движение. После того, как в Польше сложили оружие последние сторонники короля Станислава, Санкт-Петербург сумел наконец-то оказать своему австрийскому союзнику давно обещанную помощь и выставить небольшой вспомогательный корпус, силами габсбургской пропаганды и немецкой печати увеличившийся с тринадцати до сорока тысяч солдат. Летом 1735 года боевые действия возобновились, однако прибытие на Рейн войск генерала Ласси не изменило общего соотношения сил, тем более, что оказавшиеся на территории Германии русские солдаты стоили Вене больших расходов, да к тому же оказались весьма склонными к дезертирству. Вместе с тем, в Санкт-Петербурге торопились развернуть свои армии на турок, поэтому кампания 1735 года свелась к неудачной для франко-сардинских войск осадной войне в Северной Италии и победному продвижению австрийцев к Неаполю. В Париже и Мадриде поутихли толоса, призывающие к продолжению так удачно начатой войны, и теперь Флери мог действовать достаточно свободно. В октябре 1735 года его представитель в австрийской столице поставил свою подпись под предварительными условиями мира.
Они, как это и ожидалось, оказались для Бурбонов весьма выгодными. Карл VI признавал королевский статус Лещинского, который, в свою очередь, отрекался от польского трона, получая взамен герцогство Лотарингское. Таким образом, тесть французского короля был вознагражден за счет владений будущего зятя императора. Женившийся в следующем году на Марии Терезии Франц Лотарингский получил компенсацию в Италии, став герцогом Тосканы - это стало частью австро-испанского размена владениями на Апеннинском полуострове, в ходе которого Габсбурги отказались от Неаполя и Сицилии, но расширили свои владения за счет тосканского и пармского герцогств. Вене также удалось добиться очередного разделения Бурбонов - теперь к французской и испанской ветвям добавилась и неаполитанская, - а также официального признания Парижем и Мадридом Прагматической санкции. Участвовавшая в войне Сардиния получила западную часть Миланского герцогства, окончательно закрепив за Савойским домом репутацию династии, всегда выступающей на стороне победителей.
Флери мог праву гордиться достигнутым. Отвлекая внимание европейских кабинетов польской проблемой и династическими претензиями испанских Бурбонов, кардинал искусно использовал создавшиеся возможности и добился успеха. Дипломатические способности главы французского правительства проявили себя и в ходе мирных переговоров. Так, преувеличивая важность польской короны для своей политики, Флери сознательно поднимал цену отречения Станислава - и добился присоединения Лотарингии. Вместе с тем, кардинал охотно пошел навстречу австрийцам и фактически выступил на их стороне в территориальных спорах Вены с испанцами - усиление Мадрида не входило в его планы, а потому появление отдельной южноитальянской ветви Бурбонов не только успокаивало подозрительное общественное мнение Англии, но и ограничивало возможности Испании.
Флери действовал в духе Мазарини, предпочитая реальные достижения - громким. Тот факт, что и по сей день некоторые современные исследователи оценивают эти события как поражение французской политики, лучше всего говорит в пользу кардинала, сумевшего добиться столь значительного результата: итоги Войны за испанское наследство в значительной степени оказались аннулированными и бурбонская монархия вновь представала в качестве ведущей континентальной державы.
Карл VI не мог быть довольным исходом войны и все же, несмотря на изрядно подорванный престиж габсбургской монархии, император вовсе не считал свою политику провалившейся - в конце концов, все великие европейские державы признали Прагматическую санкцию. В Вене были рады выпутаться из трудной борьбы, потеряв лишь то, что удержать казалось практически невозможным - итальянские владения Габсбургов приобрели более удобную, с точки зрения обороны, конфигурацию, а оборонять Лотарингию можно было лишь опираясь на поддержку империи. Добиться укрепления своих позиций в Германии Карл VI собирался за счет нового проекта, сменившего "испанские планы" императора начала двадцатых годов - теперь австрийцы должны были выступить на турок, компенсировав победами на Балканах неудачи в Италии и восстановив военную репутацию Габсбургов.
Как и прежде, разумные в своей основе намерения Карла VI подрывались неспособностью императора осуществить их на практике: уязвимое политическое положение Вены, со всех сторон открытой для вторжения врагов, крайне редко позволяло австрийцам сконцентрировать свою мощь на отдельном направлении. Эти условия не были характерными для одной лишь Австрии, но в отличие от французов и даже испанцев, Габсбурги располагали куда меньшими возможностями и куда более опасными противниками.
Поэтому Карл VI торопился поскорее принять участие в войне между Санкт-Петербургом и Константинополем, начавшейся еще весной 1735 года. Австрийцы спешили еще и потому, что намерения русских захватить Дунайские княжества, вассальные Османской империи, никоим образом не считались Веной приемлемой ценой за сотрудничество Габсбургов и Романовых в Восточной Европе. Между тем, российские военные поставили перед своими армиями масштабные стратегические задачи, включавшие в себя не только реванш за проигранную на Пруте прошлую войну и возвращение Азова, но и захват Крыма, и даже победное вступление в Константинополь.
Действительность оказалась куда менее вдохновляющей. Русским войскам было не слишком сложно отражать атаки легкой крымской конницы, но завоевать Крым было за пределами их возможностей, а крупное поражение, понесенное полевой турецкой армией у украинского местечка Ставучаны, не имело стратегических последствий. Избрав оборонительную стратегию против русских, османы обратили свои главные силы на австрийцев, вступивших в войну летом 1737 года. Вопреки ожиданиям императора, турецкое войско было и многочисленным, и, благодаря обилию французских военных советников, неплохо подготовленным к балканской кампании. Командовавший турками генерал де Бонневаль оказался слишком сильным противником для Франца Лотарингского, не проявившим себя способным полководцем.
К лету 1739 года ситуация для австро-русских союзников выглядела совершенно неутешительной. Все усилия Санкт-Петербурга прорваться через турецкую оборону разбивались о непреодолимые проблемы коммуникаций и санитарных потерь, буквально выкашивавших русские армии. Еще хуже обстояли дела у императора, войска которого постоянно отступали под натиском превосходящих сил противника - даже во Франции не ожидали, что австрийцы потерпят столь очевидное для всех поражение от турок. Представление о военной слабости габсбургского государства распространилось практически повсеместно, изрядно подорвав практическое значение Прагматической санкции.
Не находя иного выхода, Карл VI вынужден был принять посредничество французской дипломатии и начать с османами переговоры, завершившиеся унизительными для Австрии условиями Белградского мира. Габсбурги уступали Константинополю все завоевания, добытые победами Евгения Савойского в 1716-1718 гг. - Боснию, австрийскую Сербию с Белградом и владения в Валахии.
Необходимость продолжать войну без союзника, да еще с перспективой встретиться с главными силами османской армии сделали Санкт-Петербург куда более сговорчивым чем прежде. Финансовое состояние России также оставляло желать лучшего и, исполненное тревог в отношении раздиравших русский двор со времен смерти Петра I династических споров, российское правительство теперь намеревалось закончить начатую со столь многообещающими планами войну на скольких-нибудь приемлемых условиях.
Мир между двумя империями, подписанный в сербском Нише осенью 1739 года, обозначил политические пределы военных достижений России - возвращение Азова, согласно договору лишенного какого-либо военно-морского значения и незначительные территориальные приращения на границе, отделяющей бывший украинский Гетманат от Крымского ханства.
И все же, последствия тяжелой и малоудачной войны для Романовых были куда менее болезненными, чем для Габсбургов. Карл VI и русская императрица Анна Иоанновна, скончавшиеся в октябре 1740 года, оставили своим наследницам совершенно разный политический капитал. Принцессе Анне Леопольдовне, принявшей бразды правления Российской империей в качестве регента при своем сыне, малолетнем императоре Иване VI, грозила лишь возможная война со Швецией и казалось, что и династия, и государство вполне обеспечены от серьезных опасностей. Перспективы же эрцгерцогини Марии Терезии представлялись совершенно туманными: баварский курфюрст, женатый на ее двоюродной сестре, не скрывал своих намерений и вступить в наследство габсбургскими владениями, и побороться за императорский трон. Как в таком случае поведет себя стоявшая за Мюнхеном Франция, окажут ли поддержку Вене остальные германские государства, особенно Пруссия и Саксония, а также решится ли на этот раз Лондон выступить на стороне Габсбургов, особенно если дело дойдет до войны с бурбонскими монархиями? На эти вопросы Карл VI ответить не мог. Тем временем, расстроенное неудачными кампаниями войско и опустевшая казна обещали Австрии мало хорошего. Император, посвятивший большую часть своего долгого правления в погоне за заманчивыми, но труднодостижимыми целями, преуспел лишь в стремлении заручиться признанием своей Прагматической санкции в большинстве столиц Европы - ближайшее будущее должно было показать, какую практическую пользу могла извлечь из этого его старшая дочь и наследница.
...
К сожалению, период между войнами за испанское и австрийское наследство все еще остается в тени правления Людовика XIV и эпохи "просвещенных монархов" второй половины XVIII века. Такое отношение к событиям 1715 - 1740 гг. нельзя признать справедливым, поскольку пускай рассматриваемый период и не отличался большим числом кровопролитных сражений, он все же предоставил истории немало примеров верных или ошибочных решений ряда выдающихся государственных деятелей эпохи, делающих ее чрезвычайно интересной для изучения.
Мирные соглашения, подписанные в Утрехте и Раштатте, подвели черту под эпохой французских претензий на европейскую гегемонию, создав то, что несколько позднее обозначат как "европейскую систему" - хрупкое равновесие между сильнейшими государствами континента. В 1715 году баланс сил определялся Великобританией, государством Габсбургов, Францией и Россией, еще не признанной в качестве великой державы, но уже фактически ставшей ею. В течение последующих двадцати пяти лет политическая ситуация в Европе будет отражать как стремление ряда государств вернуть себе прежнее положение или достичь желанного статуса великой державы, так и ревнивое соперничество среди последних, подозревавших друг друга в "цезаризме", то есть стремлении установить на континенте свою гегемонию. Такая возможность все еще рассматривалась в рамках старого соперничества между Бурбонами и Габсбургами, хотя политические интересы подчас и заставляли забывать о династической солидарности.
Так Испания, попытавшая в одиночку выступить против победителей в войне 1701 - 1714 гг., потерпела поражение не только в боях с австрийцами и англичанами, но и с французами, выступившими на стороне своих недавних врагов. Проиграв "войну Альберони", испанские Бурбоны заключили союз с австрийскими Габсбургами. Таким образом, хотя династические интересы все еще оказывали немалое влияние на международную политику, они все же переставали быть ее определяющим фактором.
Первое послевоенные годы прошли под знаком возобновления англо-австрийского союзничества, изрядно подорванного сепаратным выходом Великобритании из Войны за Испанское наследство. Лондон и Вену сближала и необходимость выработки общей позиции по отношению Северной войне, породившей новую великую державу, и опасения перед возможностью бурбонского реванша. Благодаря этому сотрудничеству была отражена попытка русских закрепиться на севере Германии и испанская агрессия в Южной Италии, а Франция сыграла роль младшего партнера двух великих держав. В перспективе, дружба между островной монархии и габсбургской империи обещала обоим государствам массу выгод, однако уже к концу десятых годов XVIII века отношения между англичанами и австрийцами начали быстро ухудшаться, вскоре перейдя в состояние "холодной войны".
Британское правительство, связанное с германскими делами и интересами правящего ганноверского дома, и политическими соображениями, пришло к совершенно ошибочному выводу о том, что габсбургское государство Карла VI намеревается заменить собой бурбонскую монархию Людовика XIV, добившись успех там, где король-солнце некогда потерпел поражение - в установлении политического контроля над Священной Римской империей и экономической экспансией в испанские колонии.
Приписывая Карлу VI далеко идущие планы, британские политические деятели оказались неспособны ни определить источник действительной угрозы, ни по-настоящему оценить австрийский потенциал. В то время, как Европа разделилась на два враждующих лагеря, номинально возглавляемых Лондоном и Веной, фактическими итогами английской политики стало усиление французских Бурбонов и российских Романовых, извлекших из англо-австрийского противостояния немалые политические дивиденды. Восстанавливая империю против Габсбургов и нанося удары по испанцам, в Лондоне играли на руку французам и русским, платой за союз с которыми для Вены стал отказ от самостоятельной линии в отношении Речи Посполитой. Недальновидность собственной политики стала очевидной для британцев только к концу двадцатых годов, когда возросшая мощь Франции дала о себе знать в том числе и восстановлением союзных отношений Парижа и Мадрида. Оставшись в одиночестве, англичане предприняли попытку восстановить прежние отношения с императором, но упущенного времени уже было не вернуть.
Часть вины за это должна быть возложена и на самого Карла VI, политика которого редко отличалась необходимой в этом деле настойчивостью. В течение своего долгого правления император по большей части лишь реагировал на вызовы, действуя по необходимости, а не в соответствии со своими намерениями. Интеллектуальный, но медлительный и несколько упрямый, Карл VI все время "запаздывал" - не сумев сохранить союз с Англией, он упустил испанцев и своей величавой медлительностью испортил отношения с пруссаками. Только в области польской политики Габсбургам сопутствовал некоторый успех, относительность которого определялась тем, что для Санкт-Петербурга, Дрездена и Берлина проблема польского престолонаследия имела несколько большее значение, чем для Вены. В конце концов, Карлу VI удалось выпутаться из "холодной войны" с англичанами и настоящей - с Бурбонами, однако расплатой за это стало умаление роли Австрии в Европе: результат, совершенно не соответствовавший главным достижениям императора, заключавшимся в международном признании его Прагматической санкции и возможности беспрепятственно поучаствовать в войне с османами.
Если политику Карла VI можно было бы охарактеризовать как "опаздывающий оппортунизм", то дипломатические маневры Флери заслуживают самой высокой оценки - его умение почувствовать нужный момент, до конца скрывая истинные намерения от союзников и врагов, ставит кардинала на один уровень с наиболее выдающимися деятелями истории. Изрядно деградировавшая во времена правления Людовика XIV французская дипломатия обрела второе дыхание: не привлекая излишнего внимания к Версалю, Флери добился большинства своих целей, уступив лишь там, где это было неизбежно. Война за польское наследство стала настоящим триумфом его политики.
Номинально, в 1740 году баланс сил в Европе по-прежнему определялся все теми же четырьмя державами, что и в 1715 году. На практике же, ставшее результатом версальской дипломатии резкое ослабление габсбургской монархии не только создавало в Центральной Европе вакуум власти, но и означало, что вставшая во главе ряда европейских государств и усилившая свой потенциал Франция вполне способна вступить в противостояние с остальными участниками клуба великих держав.
Старый добрый 1738 год.
Таким образом, Флери мог поздравить себя сразу с несколькими достижениями: не развязав ни одной войны, он вывел Францию из дипломатической изоляции, восстановил ее силы и превратил из младшего партнера Лондона в лидера собственного военно-политического союза, к которому в том же 1733 году присоединилось и Сардинское королевство. Французский престиж, сильно опустившийся в годы Войны за испанское наследство, вновь поднялся - влияние Версаля ощущалось в Стокгольме, Варшаве, итальянских столицах и в Константинополе.
Флери также удалось воссоздать враждебный Габсбургам блок в Германии - не признавшие Прагматической санкции баварцы объединились с Саксонией и рядом рейнских государств империи. В Лондоне, рассчитавшем усилить влияние Ганновера на германскую политику, обнаружили себя оттесненными на третью роль - после Пруссии и Баварии. Англичане с тревогой наблюдали за восстановлением укреплений Дюнкерка, уничтожению которого в качестве военно-морской базы ими придавалось огромное значение, а старые страхи перед французским вторжением в Нидерланды вновь стали реальностью. Дружба с Францией становилась для Лондона в буквальном смысле невыносимой - и английская дипломатия обратилась к Вене и Санкт-Петербургу. Англичане должны были заменить испанцев в Венском союзе, но прежде чем поспешная и несколько хаотичная переориентация Лондона стала реальным фактором в международной политике, европейские кабинеты оказались втянутыми в кризис, начало которому положили бурные события в Польше.
Почти четыре десятилетия правления польского короля и саксонского курфюрста Августа Сильного стали для Речи Посполитой эпохой падения внешнеполитического влияния и практически полного разложения административного механизма управления страной. И прежде слабый государственный аппарат, ограничивавшийся узкими рамками влияния короны, к началу тридцатых годов XVIII века практически перестал существовать: подобие порядка, все еще существовавшего на территории Республики, поддерживали магистраты больших городов и магнаты, подчас владеющие землями, не уступающими в размерах некоторым европейским государствам. Однако, ни они, ни слабая королевская власть в Варшаве не могли обеспечить безопасности одной из крупнейших держав континента.
Потерпев неудачу в стремлении укрепить положение короны участием в Северной войне, в последующие годы Август II все же не оставлял надежды изменить принципы внутреннего устройства Речи Посполитой, но все эти попытки заканчивались неудачно - не в последнюю очередь благодаря тому, что в Санкт-Петербурге и Берлине пристально следили за ситуацией в Варшаве, совместно выступая против изменений в польской "конституции", сохранение которой не без оснований считалось лучшей порукой удержания Речи Посполитой в ее откровенно бессильном положении.
В этих условиях, когда соперничавшие между собой шляхетские кланы выступали проводниками политики европейских кабинетов, выборы польского короля превращались из региональной в общеевропейскую проблему: к соперничеству в Польше, начавшемуся с середины XVII века между Парижем и Веной, впоследствии присоединились Санкт-Петербург, Берлин и Стокгольм. Участие шведов в польской политике закончилось после бегства из страны короля Станислава Лещинского, креатуры Карла XII, когда усилившиеся после Полтавской битвы участники антишведской коалиции вернули трон Августу II, но спустя два десятилетия после этих событий изгнанный монарх вернулся, чтобы попытаться вернуть себе престол - на этот раз с французской помощью.
Личные мотивы, побуждавшие Людовика XV, супруга которого, королева Мария, была дочерью Лещинского, поддержать своего тестя, тесно переплетались с линией французской дипломатии, несколько обеспокоенной тем, что после разгрома шведской империи на Балтике у Парижа практически не осталось рычагов влияния в регионе. Громадное восточноевропейское государство, населяемое преимущественно католиками, стоило того, чтобы бороться за него - укрепившаяся бы, с французской помощью, Польша, могла, при необходимости, создавать угрозу для Габсбургов или даже всей империи, выступая и как противовес стремительно ворвавшейся в европейскую политику державе Романовых.
В то же время, рассматривая польскую проблему лишь как часть большой мозаики противостояния Бурбонов и Габсбургов, кардинал Флери расчетливо собирался использовать неизбежно возникший бы после смерти Августа II кризис для отвлечения сил Венского союза. Для главы французского правительства победа Станислава в Польше была одной из желанных, но вовсе не обязательных целей - в Версале собирались использовать польские события в качестве предлога для широкомасштабной атаки на Австрию.
В Вене ощущали возросшую угрозу со стороны объединившихся Бурбонов и попытались укрепить свои позиции за счет династического брака старшей дочери и наследницы Карла VI Марии Терезии на герцоге Франце Лотарингском, который после смерти императора должен был занять его место. Не обладавший большим влиянием Франц оставался бы в тени своей супруги, правившей наследственными габсбургскими землями, но в качестве императора мог послужить щитом, укрывшим империю от французских посягательств. Другой брак, заключенный еще в 1719 году между племянницей Карла VI Марией Йозефой и наследником саксонского курфюрста, стал основой политического соглашения между Веной и Дрезденом - в обмен на признание Прагматической санкции, австрийцы пообещали саксонцам дипломатическую и военную поддержку в предстоящей борьбе за польский трон. В декабре 1732 года австрийской дипломатии удалось заручиться одобрением своих планов у Санкт-Петербурга и Берлина - наследник Августа II получил поддержку держав Венского союза.
Казалось, что у "трех черных орлов" все было подготовлено, но когда в начале 1733 года Август II умер, обнаружилось, что союзники переоценили степень своего влияния на Речь Посполитую. Неожиданно появившийся в Кракове Лещинский был избран королем большинством голосов съехавшихся на сейм шляхты, не питавшей к саксонской династии особенной приязни - не меньшую роль сыграли и французские деньги.
Могущественный клан Потоцких выступил на стороне нового короля и некоторое время Станислав мог считать свое дело удавшимся, однако уже в сентябре к Варшаве и Кракову подходили русские войска, а в распоряжении Лещинского не было ни серьезного войска, ни времени, чтобы его собрать. У него оставалось лишь одно средство: отступить в хорошо укрепленный Данциг и там, при поддержке появившейся на Балтике французской эскадры, ожидать исхода общей борьбы - в октябре того же года Франция и ее союзники объявили Вене войну.
Нельзя было выбрать момента удачнее. В то время, как русские войска были заняты польскими событиями, австрийцам пришлось отвечать на три военных вызова сразу - на Рейне и в Италии, где Милану и Неаполю угрожали атаки франко-сардинских и испанских армий. Английское правительство предпочло избежать участия в боевых действиях, с готовностью приняв французские гарантии в отношении Нидерландов и фламандских владений Габсбургов, объявленных нейтральными. Нежелание Лондона участвовать к войне с бурбонским блоком перевесило и подозрительность англичан в отношении планов Версаля, и убедило голландцев в том, что непосредственная опасность грозит лишь Габсбургам. Пока намерения Парижа, Мадрида и Турина ограничивались пространствами Польши и Италии, английское правительство не считало необходимым вмешиваться в конфликт двух династий.
Государство Габсбургов оказалось наедине со всей мощью созданной Флери коалицией. Французский кардинал, искусно поддерживающий британские иллюзии о "польском" или "итальянском" характере войны, предоставил своим военным почти идеальную стратегическую обстановку. Теперь у Карла VI оставалось лишь одно средство увеличить свой военный потенциал - Священная Римская империя. Однако, в ее нынешнем положении, австрийцам приходилось либо прибегнуть к найму солдат у политически незначительных германских правителей, либо идти на серьезные дипломатические решения. С с учетом позиций занятых такими крупными германскими государствами как Бавария и Ганновер, серьезная помощь на Рейне могла быть оказана лишь Пруссией, король которой был готов отправить против Франции большую часть своей армии.
К удивлению и возмущению Фридриха Вильгельма I, австрийцы ограничились просьбой прислать всего 10 тысяч солдат - количества, пропорционально не уступающего контингентам, отправленных на Рейн совсем небольшими субъектами империи. В конечном счете, прусский корпус, который король возглавил лично, составил большую часть вспомогательных войск Карла VI, численность которых была совершенно недостаточной для сколько-нибудь успешной войны с французами.
За решениями императора скрывались и политические, и экономические мотивы. Поскольку без английских и голландских кредитов, Вене было крайне трудно оплатить расходы на участие в войне крупных германских контингентов, то император предпочел ограничить возможности принявшего командование на Рейне принца Евгения Савойского, но не оказаться в политическом долгу перед Берлином, все более очевидно принимавшем на себя роль второго по значимости центра империи. В этом смысле, полномасштабное прусское участие в войне представлялось в Вене совершенно нежелательным решением.
Таким образом, если размах операций франко-испанско-сардинской коалиции ограничивался лишь требованиями политики, австрийцам с самого начала пришлось вести строго оборонительную войну, соизмеряя свои усилия с ожидаемым эффектом для будущего - в том числе, и для предстоящей войны с турками, победой в которой император надеялся укрепить положение Габсбургов в империи, расширить владения династии на Балканах и укрепить союз с Санкт-Петербургом. В этих расчетах, война с Бурбонами представлялась Карлу VI лишь досадной, пусть и неизбежной, помехой: стратегически важным было лишь удержать контроль над Варшавой, о каких-либо "приобретениях" в Вене и не думали.
Военная обстановка, сложившаяся к концу 1734 года, вполне соответствовала и надеждам, и опасениям, царившим в Вене. Осадившие Данциг русские войска генерала фон Миниха достаточно быстро сломили сопротивление защитников города, отразив все попытки французской эскадры облегчить положение гарнизона. Вскоре Лещинский во второй и последний раз покинул Польшу, а саксонский курфюрст был провозглашен польским королем Августом III.
Однако, в других регионах положение австрийцев было куда более тяжелым. В Южной Италии испанские войска практически не встретили сопротивления - набранные из местных уроженцев отряды попросту сложили оружие, а сохранившие боеспособность и верность Габсбургам немногочисленные войска могли лишь держаться в ряде крепостей. В Испании, вступившей в войну не только из династической солидарности с французскими Бурбонами, но и из желания отвоевать у австрийцев Южную Италию, надеялись добиться дипломатического признания своего военного успеха - Карлос, герцог Пармский и сын испанского короля Филиппа V, должен был возглавить возрожденное Неаполитанское королевство. Не меньшего успеха добились и франко-сардинские войска, захватившие практически все габсбургские владения в Северной Италии - несмотря на несколько побед, австрийцы не могли противостоять многочисленным армиям противника и ограничивались оборонительными действиями.
И все же, решающие бои должны были развернуться к северу от Альп, на Рейне, к которому французы вышли после быстрого захвата Лотарингии. Состарившемуся Евгению Савойскому, принявшему командование над главной австрийской армией, приходилось вести нелегкую оборонительную кампанию против превосходящих сил французов. Лично наблюдавший за осторожными маневрами принца прусский король в сердцах покинул "имперские войска", но его сын и наследник Фридрих все же извлек из участия в этой кампанией кое-какие выводы. Молодому Гогенцоллерну, впервые в жизни побывавшему в настоящем бою, еще предстояло удивить мир своими способностями, а пока прусские генералы во главе с Фридрихом Вильгельмом I с негодованием обсуждали нежелание Вены выставить "в поле" германскую армию и "по-настоящему" ударить по французам.
Возмущение прусского короля нетрудно понять - были задеты не только "патриотические чувства" Фридриха Вильгельма I, но и его гордость. С 1726 года австрийская дипломатия обещала ему поддержать Берлин в юлих-бергском территориальном споре, но и теперь, когда началась война, император медлил, не желая принимать помощи Пруссии. Король, искренне желавший воевать с "врагами империи" в полном согласии с Веной, почувствовал себя обманутым и преданным.
Так думал не только он. Хотя с точки зрения "экономии средств" и "минимизации рисков" действия Карла VI должны быть оценены куда выше, чем это обычно принято, в 1734 году мало кто в Германии был способен войти в трудное положение императора, которого обвиняли в неспособности организовать сопротивление бурбонским армиям. Это было не вполне справедливым: помимо катастрофы в Южной Италии, местная администрация которой оказалась совершенно неподготовленной к вторжению испанцев, в целом габсбургские войска показали себя достаточно хорошо - к концу кампании 1734 года военные потери бурбонского блока вдвое превышали имперские. Но этого было явно недостаточно для того, чтобы перекрыть впечатления от потери Лотарингии, большей части итальянских владений и вялотекущей позиционной войны на Рейне.
После того, как в Лондоне и Гааге в очередной раз отказались предоставить австрийцам хоть какую-нибудь помощь, Карл VI вынужден был просить у французов перемирия и осенью 1734 года боевые действия в Европе замерли. Положение императора нельзя было не признать трудным, но и в Версале испытывали определенное напряжение - война, даже и успешная, все же стоила Франции больших расходов. Следовало действовать быстро, поскольку Флери приходилось бороться не только с австрийской дипломатией и строптивыми союзниками, но и с "общественным мнением" во Франции. Людовик XV придавал слишком большое значение вопросу о королевском статусе своего тестя, а в Париже множились досужие рассуждения о том, что французские армии могли бы добиться и большего. Стратегия кардинала, позволившая нанести Габсбургам серию чувствительных ударов, порицалась как слишком осторожная.
Подписание мирного договора затягивалось, а между тем громоздкая российская военная машина уже приходила в движение. После того, как в Польше сложили оружие последние сторонники короля Станислава, Санкт-Петербург сумел наконец-то оказать своему австрийскому союзнику давно обещанную помощь и выставить небольшой вспомогательный корпус, силами габсбургской пропаганды и немецкой печати увеличившийся с тринадцати до сорока тысяч солдат. Летом 1735 года боевые действия возобновились, однако прибытие на Рейн войск генерала Ласси не изменило общего соотношения сил, тем более, что оказавшиеся на территории Германии русские солдаты стоили Вене больших расходов, да к тому же оказались весьма склонными к дезертирству. Вместе с тем, в Санкт-Петербурге торопились развернуть свои армии на турок, поэтому кампания 1735 года свелась к неудачной для франко-сардинских войск осадной войне в Северной Италии и победному продвижению австрийцев к Неаполю. В Париже и Мадриде поутихли толоса, призывающие к продолжению так удачно начатой войны, и теперь Флери мог действовать достаточно свободно. В октябре 1735 года его представитель в австрийской столице поставил свою подпись под предварительными условиями мира.
Они, как это и ожидалось, оказались для Бурбонов весьма выгодными. Карл VI признавал королевский статус Лещинского, который, в свою очередь, отрекался от польского трона, получая взамен герцогство Лотарингское. Таким образом, тесть французского короля был вознагражден за счет владений будущего зятя императора. Женившийся в следующем году на Марии Терезии Франц Лотарингский получил компенсацию в Италии, став герцогом Тосканы - это стало частью австро-испанского размена владениями на Апеннинском полуострове, в ходе которого Габсбурги отказались от Неаполя и Сицилии, но расширили свои владения за счет тосканского и пармского герцогств. Вене также удалось добиться очередного разделения Бурбонов - теперь к французской и испанской ветвям добавилась и неаполитанская, - а также официального признания Парижем и Мадридом Прагматической санкции. Участвовавшая в войне Сардиния получила западную часть Миланского герцогства, окончательно закрепив за Савойским домом репутацию династии, всегда выступающей на стороне победителей.
Флери мог праву гордиться достигнутым. Отвлекая внимание европейских кабинетов польской проблемой и династическими претензиями испанских Бурбонов, кардинал искусно использовал создавшиеся возможности и добился успеха. Дипломатические способности главы французского правительства проявили себя и в ходе мирных переговоров. Так, преувеличивая важность польской короны для своей политики, Флери сознательно поднимал цену отречения Станислава - и добился присоединения Лотарингии. Вместе с тем, кардинал охотно пошел навстречу австрийцам и фактически выступил на их стороне в территориальных спорах Вены с испанцами - усиление Мадрида не входило в его планы, а потому появление отдельной южноитальянской ветви Бурбонов не только успокаивало подозрительное общественное мнение Англии, но и ограничивало возможности Испании.
Флери действовал в духе Мазарини, предпочитая реальные достижения - громким. Тот факт, что и по сей день некоторые современные исследователи оценивают эти события как поражение французской политики, лучше всего говорит в пользу кардинала, сумевшего добиться столь значительного результата: итоги Войны за испанское наследство в значительной степени оказались аннулированными и бурбонская монархия вновь представала в качестве ведущей континентальной державы.
Карл VI не мог быть довольным исходом войны и все же, несмотря на изрядно подорванный престиж габсбургской монархии, император вовсе не считал свою политику провалившейся - в конце концов, все великие европейские державы признали Прагматическую санкцию. В Вене были рады выпутаться из трудной борьбы, потеряв лишь то, что удержать казалось практически невозможным - итальянские владения Габсбургов приобрели более удобную, с точки зрения обороны, конфигурацию, а оборонять Лотарингию можно было лишь опираясь на поддержку империи. Добиться укрепления своих позиций в Германии Карл VI собирался за счет нового проекта, сменившего "испанские планы" императора начала двадцатых годов - теперь австрийцы должны были выступить на турок, компенсировав победами на Балканах неудачи в Италии и восстановив военную репутацию Габсбургов.
Как и прежде, разумные в своей основе намерения Карла VI подрывались неспособностью императора осуществить их на практике: уязвимое политическое положение Вены, со всех сторон открытой для вторжения врагов, крайне редко позволяло австрийцам сконцентрировать свою мощь на отдельном направлении. Эти условия не были характерными для одной лишь Австрии, но в отличие от французов и даже испанцев, Габсбурги располагали куда меньшими возможностями и куда более опасными противниками.
Поэтому Карл VI торопился поскорее принять участие в войне между Санкт-Петербургом и Константинополем, начавшейся еще весной 1735 года. Австрийцы спешили еще и потому, что намерения русских захватить Дунайские княжества, вассальные Османской империи, никоим образом не считались Веной приемлемой ценой за сотрудничество Габсбургов и Романовых в Восточной Европе. Между тем, российские военные поставили перед своими армиями масштабные стратегические задачи, включавшие в себя не только реванш за проигранную на Пруте прошлую войну и возвращение Азова, но и захват Крыма, и даже победное вступление в Константинополь.
Действительность оказалась куда менее вдохновляющей. Русским войскам было не слишком сложно отражать атаки легкой крымской конницы, но завоевать Крым было за пределами их возможностей, а крупное поражение, понесенное полевой турецкой армией у украинского местечка Ставучаны, не имело стратегических последствий. Избрав оборонительную стратегию против русских, османы обратили свои главные силы на австрийцев, вступивших в войну летом 1737 года. Вопреки ожиданиям императора, турецкое войско было и многочисленным, и, благодаря обилию французских военных советников, неплохо подготовленным к балканской кампании. Командовавший турками генерал де Бонневаль оказался слишком сильным противником для Франца Лотарингского, не проявившим себя способным полководцем.
К лету 1739 года ситуация для австро-русских союзников выглядела совершенно неутешительной. Все усилия Санкт-Петербурга прорваться через турецкую оборону разбивались о непреодолимые проблемы коммуникаций и санитарных потерь, буквально выкашивавших русские армии. Еще хуже обстояли дела у императора, войска которого постоянно отступали под натиском превосходящих сил противника - даже во Франции не ожидали, что австрийцы потерпят столь очевидное для всех поражение от турок. Представление о военной слабости габсбургского государства распространилось практически повсеместно, изрядно подорвав практическое значение Прагматической санкции.
Не находя иного выхода, Карл VI вынужден был принять посредничество французской дипломатии и начать с османами переговоры, завершившиеся унизительными для Австрии условиями Белградского мира. Габсбурги уступали Константинополю все завоевания, добытые победами Евгения Савойского в 1716-1718 гг. - Боснию, австрийскую Сербию с Белградом и владения в Валахии.
Необходимость продолжать войну без союзника, да еще с перспективой встретиться с главными силами османской армии сделали Санкт-Петербург куда более сговорчивым чем прежде. Финансовое состояние России также оставляло желать лучшего и, исполненное тревог в отношении раздиравших русский двор со времен смерти Петра I династических споров, российское правительство теперь намеревалось закончить начатую со столь многообещающими планами войну на скольких-нибудь приемлемых условиях.
Мир между двумя империями, подписанный в сербском Нише осенью 1739 года, обозначил политические пределы военных достижений России - возвращение Азова, согласно договору лишенного какого-либо военно-морского значения и незначительные территориальные приращения на границе, отделяющей бывший украинский Гетманат от Крымского ханства.
И все же, последствия тяжелой и малоудачной войны для Романовых были куда менее болезненными, чем для Габсбургов. Карл VI и русская императрица Анна Иоанновна, скончавшиеся в октябре 1740 года, оставили своим наследницам совершенно разный политический капитал. Принцессе Анне Леопольдовне, принявшей бразды правления Российской империей в качестве регента при своем сыне, малолетнем императоре Иване VI, грозила лишь возможная война со Швецией и казалось, что и династия, и государство вполне обеспечены от серьезных опасностей. Перспективы же эрцгерцогини Марии Терезии представлялись совершенно туманными: баварский курфюрст, женатый на ее двоюродной сестре, не скрывал своих намерений и вступить в наследство габсбургскими владениями, и побороться за императорский трон. Как в таком случае поведет себя стоявшая за Мюнхеном Франция, окажут ли поддержку Вене остальные германские государства, особенно Пруссия и Саксония, а также решится ли на этот раз Лондон выступить на стороне Габсбургов, особенно если дело дойдет до войны с бурбонскими монархиями? На эти вопросы Карл VI ответить не мог. Тем временем, расстроенное неудачными кампаниями войско и опустевшая казна обещали Австрии мало хорошего. Император, посвятивший большую часть своего долгого правления в погоне за заманчивыми, но труднодостижимыми целями, преуспел лишь в стремлении заручиться признанием своей Прагматической санкции в большинстве столиц Европы - ближайшее будущее должно было показать, какую практическую пользу могла извлечь из этого его старшая дочь и наследница.
...
К сожалению, период между войнами за испанское и австрийское наследство все еще остается в тени правления Людовика XIV и эпохи "просвещенных монархов" второй половины XVIII века. Такое отношение к событиям 1715 - 1740 гг. нельзя признать справедливым, поскольку пускай рассматриваемый период и не отличался большим числом кровопролитных сражений, он все же предоставил истории немало примеров верных или ошибочных решений ряда выдающихся государственных деятелей эпохи, делающих ее чрезвычайно интересной для изучения.
Мирные соглашения, подписанные в Утрехте и Раштатте, подвели черту под эпохой французских претензий на европейскую гегемонию, создав то, что несколько позднее обозначат как "европейскую систему" - хрупкое равновесие между сильнейшими государствами континента. В 1715 году баланс сил определялся Великобританией, государством Габсбургов, Францией и Россией, еще не признанной в качестве великой державы, но уже фактически ставшей ею. В течение последующих двадцати пяти лет политическая ситуация в Европе будет отражать как стремление ряда государств вернуть себе прежнее положение или достичь желанного статуса великой державы, так и ревнивое соперничество среди последних, подозревавших друг друга в "цезаризме", то есть стремлении установить на континенте свою гегемонию. Такая возможность все еще рассматривалась в рамках старого соперничества между Бурбонами и Габсбургами, хотя политические интересы подчас и заставляли забывать о династической солидарности.
Так Испания, попытавшая в одиночку выступить против победителей в войне 1701 - 1714 гг., потерпела поражение не только в боях с австрийцами и англичанами, но и с французами, выступившими на стороне своих недавних врагов. Проиграв "войну Альберони", испанские Бурбоны заключили союз с австрийскими Габсбургами. Таким образом, хотя династические интересы все еще оказывали немалое влияние на международную политику, они все же переставали быть ее определяющим фактором.
Первое послевоенные годы прошли под знаком возобновления англо-австрийского союзничества, изрядно подорванного сепаратным выходом Великобритании из Войны за Испанское наследство. Лондон и Вену сближала и необходимость выработки общей позиции по отношению Северной войне, породившей новую великую державу, и опасения перед возможностью бурбонского реванша. Благодаря этому сотрудничеству была отражена попытка русских закрепиться на севере Германии и испанская агрессия в Южной Италии, а Франция сыграла роль младшего партнера двух великих держав. В перспективе, дружба между островной монархии и габсбургской империи обещала обоим государствам массу выгод, однако уже к концу десятых годов XVIII века отношения между англичанами и австрийцами начали быстро ухудшаться, вскоре перейдя в состояние "холодной войны".
Британское правительство, связанное с германскими делами и интересами правящего ганноверского дома, и политическими соображениями, пришло к совершенно ошибочному выводу о том, что габсбургское государство Карла VI намеревается заменить собой бурбонскую монархию Людовика XIV, добившись успех там, где король-солнце некогда потерпел поражение - в установлении политического контроля над Священной Римской империей и экономической экспансией в испанские колонии.
Приписывая Карлу VI далеко идущие планы, британские политические деятели оказались неспособны ни определить источник действительной угрозы, ни по-настоящему оценить австрийский потенциал. В то время, как Европа разделилась на два враждующих лагеря, номинально возглавляемых Лондоном и Веной, фактическими итогами английской политики стало усиление французских Бурбонов и российских Романовых, извлекших из англо-австрийского противостояния немалые политические дивиденды. Восстанавливая империю против Габсбургов и нанося удары по испанцам, в Лондоне играли на руку французам и русским, платой за союз с которыми для Вены стал отказ от самостоятельной линии в отношении Речи Посполитой. Недальновидность собственной политики стала очевидной для британцев только к концу двадцатых годов, когда возросшая мощь Франции дала о себе знать в том числе и восстановлением союзных отношений Парижа и Мадрида. Оставшись в одиночестве, англичане предприняли попытку восстановить прежние отношения с императором, но упущенного времени уже было не вернуть.
Часть вины за это должна быть возложена и на самого Карла VI, политика которого редко отличалась необходимой в этом деле настойчивостью. В течение своего долгого правления император по большей части лишь реагировал на вызовы, действуя по необходимости, а не в соответствии со своими намерениями. Интеллектуальный, но медлительный и несколько упрямый, Карл VI все время "запаздывал" - не сумев сохранить союз с Англией, он упустил испанцев и своей величавой медлительностью испортил отношения с пруссаками. Только в области польской политики Габсбургам сопутствовал некоторый успех, относительность которого определялась тем, что для Санкт-Петербурга, Дрездена и Берлина проблема польского престолонаследия имела несколько большее значение, чем для Вены. В конце концов, Карлу VI удалось выпутаться из "холодной войны" с англичанами и настоящей - с Бурбонами, однако расплатой за это стало умаление роли Австрии в Европе: результат, совершенно не соответствовавший главным достижениям императора, заключавшимся в международном признании его Прагматической санкции и возможности беспрепятственно поучаствовать в войне с османами.
Если политику Карла VI можно было бы охарактеризовать как "опаздывающий оппортунизм", то дипломатические маневры Флери заслуживают самой высокой оценки - его умение почувствовать нужный момент, до конца скрывая истинные намерения от союзников и врагов, ставит кардинала на один уровень с наиболее выдающимися деятелями истории. Изрядно деградировавшая во времена правления Людовика XIV французская дипломатия обрела второе дыхание: не привлекая излишнего внимания к Версалю, Флери добился большинства своих целей, уступив лишь там, где это было неизбежно. Война за польское наследство стала настоящим триумфом его политики.
Номинально, в 1740 году баланс сил в Европе по-прежнему определялся все теми же четырьмя державами, что и в 1715 году. На практике же, ставшее результатом версальской дипломатии резкое ослабление габсбургской монархии не только создавало в Центральной Европе вакуум власти, но и означало, что вставшая во главе ряда европейских государств и усилившая свой потенциал Франция вполне способна вступить в противостояние с остальными участниками клуба великих держав.