Франция гибнет
- Францию надо спасать! Украину, впрочем, тоже.
Знаменитое "дело Дрейфуса" раскололо не только Францию, но и Россию, где во-первых, всегда любили французский народ и его бравую армию, а во-вторых, всегда не любили евреев и их дьявольские козни. Император Вильгельм II, отрицавший виновность Дрейфуса, пылкий Эмиль Золя и ужасный Ротшильд - обо всем этом пишет наш постоянный корреспондент Алексей Суворин.
15 января 1898 г. -
Сила еврейства подняла всю Францию и держала ее в течение трех месяцев в нервном состоянии. Дело Дрейфуса - Эстергази показывает, каким могуществом обладает плутократия, предводимая еврейством, и чего только не может она сделать, если захочет. Она соберет десять миллионов, чтобы заставить освободить обвиняемого в государственной измене, она соберет его миллионов, чтобы произвести государственный переворот, революцию. Она подкупит всех, кого можно купить, и не пожалеет никаких сумм, чтобы подкупить неподкупных. Она пролезет всюду, во все щели, во все страны мира. Еврейство как будто нарочно судьба рассеяла по всему миру, чтоб оно могло находить отклик повсюду.
Могущественный король его сидит на троне во Французской республике, а вице-короли - в Лондоне, в Вене и Берлине, и все это связано могуществом денег. Французская революция, его лет тому назад, признала гражданство евреев, и во сто лет их сила и власть так выросли во Франции, что дерзают бороться с государством. По приказанию из Парижа агитация ведется во всех странах. Одна из самых распространенных газет в Америке, «World», издаваемая евреем, печатает, что Дрейфус был перевезен на Чертов остров в железной клетке, как зверь, и в железной клетке содержится там. Она стыдит французов тем, что Дрейфуса они держат якобы в железной клетке, тогда как великодушные англичане держали Наполеона I на острове св. Елены с некоторым почетом, со свитой, экипажами и проч.
Наполеон I и Дрейфус! Вы можете себе представить по этому сравнению всю беззаветную наглость американского журналиста! Средневековые ужасы выдумываются, чтобы возбудить сочувствие к осужденному. Отыскиваются и покупаются интимнейшие письма, сочиняются невероятные клеветы, подделываются с необыкновенным искусством документы и письма, поднимаются на ноги добровольные следователи, сыщики, находятся ходы в тайники военного министерства, в секретный отдел министерства внутренних дел, в палату, сенат, к бывшим министрам, к влиятельным писателям, к газетам, к газетам прежде всего.
Образуется могущественный синдикат, с центральной кассой, в которую плывут деньги от еврейства всего мира, добровольные пожертвования и принудительный налог. Это - целый поход, приготовлявшийся целых три года в глубокой тайне, это - заговор, страшный по солидарности своих членов, по их богатству и по влиятельному их общественному положению. Лозунг этого заговора - самый симпатичный, самый гуманный: осужден невинный и осужден за странное дело - государственную измену. Вместо того, чтоб собрать данные в пользу невинно осужденного и представить их, как доказательство несчастной судебной ошибки военного суда, бросается обвинение в измене на другого офицера, Эстергази. Измены никто не отрицает. В измене убеждены почему-то все. Но изменил не евреи, а христианин. Вот что важно для еврейской плутократии и ее лакеев - обвинить христианина и оправдать еврея. И употребляется столько энергии, ловкости, беззастенчивости, мучительных преследований за добычей, за куском мяса в теле христианина, что просто становишься в тупик перед этой силой Израиля. Она односторонняя, эта сила, но поистине велика...
Достигают того, что он предается военному суду. Сам Шерер-Кестнер сказал в суде, что у него «никаких доказательств нет», но есть только «убеждение». Суд оправдывает Эстергази единогласно. Это - удар еврейству, страшный удар, но оно не смущается. Существование синдиката доказано, помимо всего прочего, и на этом суде фразой Матвея Дрейфуса, который отвечал на вопрос, откуда берутся деньги для распространения, при помощи печати, всевозможных клевет против Эстергази, - «это не ваше дело». Уверение Эмиля Золя, что если есть синдикат, то это - синдикат честных и убежденных людей, падает само собою перед той наглостью, которую обнаруживало еврейство с каждым днем в этом деле. Эстергази оправдан, но агитации не конец. Французский король, которому Дрейфус приходится родственником, не сказал еще: аминь.
Еще восстает доброволец, восстает самолюбие знаменитого писателя, задетое за живое, больно, чрезвычайно больно укушенное неуспехом. Он считал себя такою силою, таким любимцем Франции, что не предполагал и самой возможности неуспеха. Он прямо восклицал в «Figaro», что Дрейфус будет возвращен и оправдан. Он ручался в этом. Когда «Figaro» стали сжигать публично и массами стали отказываться от подписки, он испугался и перестал помещать статьи. Эмиль Золя начал издавать брошюры. Он обратился с брошюрой «К молодежи», где нальстив ей с три короба, убеждал в правоте своего дела риторическою шумихой фраз, в которой не было одушевления. На это послание отозвалось только несколько бельгийских студентов, и Э. Золя поспешил напечатать это, точно бельгийские студенты заинтересованы в деле шпионства, предающего Францию ее врагам. Но он успехом и у иностранной молодежи был утешен...
Дня за три до собрания военного суда он выпустил другую брошюру «К Франции», столь же риторическую и фразистую и столь же лишенную всякого водушевления. Газеты подняли на смех эти брошюры. Называли его венецианцем, «верным подданным итальянского короля», припоминали, что во время нашествия немцев на Францию, в то время, как Альфонс Доде, Кларети и другие писатели служили в рядах войска, он, Э. Золя, спокойно жил в Бордо. Серьезный «Journal des Debats» сказал несколько остроумных слов о брошюре «К Франции», припоминая, что В. Гюго в последние годы своей жизни так возомнит о себе, что постоянно обращался к королям, императорам, к вселенной, к небу, к Богу, к океану даже, обращался, как власть имеющий. Но в обращениях В. Гюго всегда было несколько счастливых стихов, или сильных, или поэтических. В обращениях Э. Золя ничего, кроме метафор и деланного пафоса. Все эти насмешки, свистки, уличные скандалы и в особенности оправдание Эстергази уязвили знаменитого писателя так, что он разразился бранным обвинением, о котором говорит сегодняшняя телеграмма.
«Пусть попробуют предать меня суду присяжных!» - хвастливо восклицает он в своем открытом письме к президенту Фору, обвиняя министра, генеральный штаб и требуя суда присяжных для Эстергази. Фор, конечно, останется глух к этому воззванию, как и Франция, думающая свою думу совеем не в духе Э. Золя. Французское правительство хорошо бы сделало, если б, помня заслуги писателя, простило диффаматору, который требует невозможного - раскрытия военной тайны. Если бы, паче всякого чаяния, суд присяжных пыл назначен и оправдал бы Эстергази, Эмилю Золя осталось бы только обратиться к императору Вильгельму II с просьбой начать войну с Францией, чтоб возвратить Дрейфуса в Париж и водворить его во французский генеральный штаб...
Однако, надо признаться, что он поступил умно, написав бранное послание. И в самом деле, ему оставалось одно из двух: или ехать самому на Чертов остров и привезти с собой Дрейфуса - он обещал его возвратить непременно - или сделать большой скандал. Ехать на Чертов остров было бы очень опасно, и он прибег к скандалу, как к средству шумному и весьма безопасному...
Во всяком случае, суд сделал хорошее дело: еврейская плутократия и союзная ей французская поставлены на свое место. Это было необходимо сделать, ибо горе было бы государству, если б оно стало идти по указке этой «нечистой силы».
Знаменитое "дело Дрейфуса" раскололо не только Францию, но и Россию, где во-первых, всегда любили французский народ и его бравую армию, а во-вторых, всегда не любили евреев и их дьявольские козни. Император Вильгельм II, отрицавший виновность Дрейфуса, пылкий Эмиль Золя и ужасный Ротшильд - обо всем этом пишет наш постоянный корреспондент Алексей Суворин.
15 января 1898 г. -
Сила еврейства подняла всю Францию и держала ее в течение трех месяцев в нервном состоянии. Дело Дрейфуса - Эстергази показывает, каким могуществом обладает плутократия, предводимая еврейством, и чего только не может она сделать, если захочет. Она соберет десять миллионов, чтобы заставить освободить обвиняемого в государственной измене, она соберет его миллионов, чтобы произвести государственный переворот, революцию. Она подкупит всех, кого можно купить, и не пожалеет никаких сумм, чтобы подкупить неподкупных. Она пролезет всюду, во все щели, во все страны мира. Еврейство как будто нарочно судьба рассеяла по всему миру, чтоб оно могло находить отклик повсюду.
Могущественный король его сидит на троне во Французской республике, а вице-короли - в Лондоне, в Вене и Берлине, и все это связано могуществом денег. Французская революция, его лет тому назад, признала гражданство евреев, и во сто лет их сила и власть так выросли во Франции, что дерзают бороться с государством. По приказанию из Парижа агитация ведется во всех странах. Одна из самых распространенных газет в Америке, «World», издаваемая евреем, печатает, что Дрейфус был перевезен на Чертов остров в железной клетке, как зверь, и в железной клетке содержится там. Она стыдит французов тем, что Дрейфуса они держат якобы в железной клетке, тогда как великодушные англичане держали Наполеона I на острове св. Елены с некоторым почетом, со свитой, экипажами и проч.
Наполеон I и Дрейфус! Вы можете себе представить по этому сравнению всю беззаветную наглость американского журналиста! Средневековые ужасы выдумываются, чтобы возбудить сочувствие к осужденному. Отыскиваются и покупаются интимнейшие письма, сочиняются невероятные клеветы, подделываются с необыкновенным искусством документы и письма, поднимаются на ноги добровольные следователи, сыщики, находятся ходы в тайники военного министерства, в секретный отдел министерства внутренних дел, в палату, сенат, к бывшим министрам, к влиятельным писателям, к газетам, к газетам прежде всего.
Образуется могущественный синдикат, с центральной кассой, в которую плывут деньги от еврейства всего мира, добровольные пожертвования и принудительный налог. Это - целый поход, приготовлявшийся целых три года в глубокой тайне, это - заговор, страшный по солидарности своих членов, по их богатству и по влиятельному их общественному положению. Лозунг этого заговора - самый симпатичный, самый гуманный: осужден невинный и осужден за странное дело - государственную измену. Вместо того, чтоб собрать данные в пользу невинно осужденного и представить их, как доказательство несчастной судебной ошибки военного суда, бросается обвинение в измене на другого офицера, Эстергази. Измены никто не отрицает. В измене убеждены почему-то все. Но изменил не евреи, а христианин. Вот что важно для еврейской плутократии и ее лакеев - обвинить христианина и оправдать еврея. И употребляется столько энергии, ловкости, беззастенчивости, мучительных преследований за добычей, за куском мяса в теле христианина, что просто становишься в тупик перед этой силой Израиля. Она односторонняя, эта сила, но поистине велика...
Достигают того, что он предается военному суду. Сам Шерер-Кестнер сказал в суде, что у него «никаких доказательств нет», но есть только «убеждение». Суд оправдывает Эстергази единогласно. Это - удар еврейству, страшный удар, но оно не смущается. Существование синдиката доказано, помимо всего прочего, и на этом суде фразой Матвея Дрейфуса, который отвечал на вопрос, откуда берутся деньги для распространения, при помощи печати, всевозможных клевет против Эстергази, - «это не ваше дело». Уверение Эмиля Золя, что если есть синдикат, то это - синдикат честных и убежденных людей, падает само собою перед той наглостью, которую обнаруживало еврейство с каждым днем в этом деле. Эстергази оправдан, но агитации не конец. Французский король, которому Дрейфус приходится родственником, не сказал еще: аминь.
Еще восстает доброволец, восстает самолюбие знаменитого писателя, задетое за живое, больно, чрезвычайно больно укушенное неуспехом. Он считал себя такою силою, таким любимцем Франции, что не предполагал и самой возможности неуспеха. Он прямо восклицал в «Figaro», что Дрейфус будет возвращен и оправдан. Он ручался в этом. Когда «Figaro» стали сжигать публично и массами стали отказываться от подписки, он испугался и перестал помещать статьи. Эмиль Золя начал издавать брошюры. Он обратился с брошюрой «К молодежи», где нальстив ей с три короба, убеждал в правоте своего дела риторическою шумихой фраз, в которой не было одушевления. На это послание отозвалось только несколько бельгийских студентов, и Э. Золя поспешил напечатать это, точно бельгийские студенты заинтересованы в деле шпионства, предающего Францию ее врагам. Но он успехом и у иностранной молодежи был утешен...
Дня за три до собрания военного суда он выпустил другую брошюру «К Франции», столь же риторическую и фразистую и столь же лишенную всякого водушевления. Газеты подняли на смех эти брошюры. Называли его венецианцем, «верным подданным итальянского короля», припоминали, что во время нашествия немцев на Францию, в то время, как Альфонс Доде, Кларети и другие писатели служили в рядах войска, он, Э. Золя, спокойно жил в Бордо. Серьезный «Journal des Debats» сказал несколько остроумных слов о брошюре «К Франции», припоминая, что В. Гюго в последние годы своей жизни так возомнит о себе, что постоянно обращался к королям, императорам, к вселенной, к небу, к Богу, к океану даже, обращался, как власть имеющий. Но в обращениях В. Гюго всегда было несколько счастливых стихов, или сильных, или поэтических. В обращениях Э. Золя ничего, кроме метафор и деланного пафоса. Все эти насмешки, свистки, уличные скандалы и в особенности оправдание Эстергази уязвили знаменитого писателя так, что он разразился бранным обвинением, о котором говорит сегодняшняя телеграмма.
«Пусть попробуют предать меня суду присяжных!» - хвастливо восклицает он в своем открытом письме к президенту Фору, обвиняя министра, генеральный штаб и требуя суда присяжных для Эстергази. Фор, конечно, останется глух к этому воззванию, как и Франция, думающая свою думу совеем не в духе Э. Золя. Французское правительство хорошо бы сделало, если б, помня заслуги писателя, простило диффаматору, который требует невозможного - раскрытия военной тайны. Если бы, паче всякого чаяния, суд присяжных пыл назначен и оправдал бы Эстергази, Эмилю Золя осталось бы только обратиться к императору Вильгельму II с просьбой начать войну с Францией, чтоб возвратить Дрейфуса в Париж и водворить его во французский генеральный штаб...
Однако, надо признаться, что он поступил умно, написав бранное послание. И в самом деле, ему оставалось одно из двух: или ехать самому на Чертов остров и привезти с собой Дрейфуса - он обещал его возвратить непременно - или сделать большой скандал. Ехать на Чертов остров было бы очень опасно, и он прибег к скандалу, как к средству шумному и весьма безопасному...
Во всяком случае, суд сделал хорошее дело: еврейская плутократия и союзная ей французская поставлены на свое место. Это было необходимо сделать, ибо горе было бы государству, если б оно стало идти по указке этой «нечистой силы».