Нельсон: человек и фрегат
- худенький, болезненного вида, с полуслепым глазом, без руки и многих зубов, карикатурно тщеславный... впрочем, давайте по-порядку.
«Увидев, как он выходит из экипажа я поразился: неужели этот однорукий, одноглазый человек действительно разметал целый французский флот? Все мои представления о герое, воспитанные школьным учебником, рассыпались в прах».
«Леди Гамильтон болтает не умолкая, напевает, смеется, жестикулирует, передразнивает, а любимец Нептуна следует за ней как тень, ловя глазками глазища возлюбленной и, как правило, оставаясь неподвижным и молчаливым как монумент, словно смущаясь своей невидной фигуры и многочисленных крестов, ленточек и эмблем, украшающих его грудь. Словом, Повелитель Нила выглядит на суше настолько же неловким и незаметным, насколько находчив и неотразим он на море».
«На вид Нельсон - личность совершенно незначительная… Трудно даже вспомнить, встречался ли мне ранее столь же жалкий мешок с костями и такая же ссохшаяся фигура… Он редко открывает рот, говорит только по-английски и почти не улыбается… Леди Гамильтон обращается с ним, как любящая сестра, часто берет его за руку, нашептывает что-то на ухо, и тогда губы его искривляются в отдаленном подобии улыбки. Грудь у него вся в звездах и медалях».
«Невысокого роста мужчина, совершенно лишенный чувства собственного достоинства… Леди Гамильтон вертит им как угодно, а он охотно повинуется - такой покорности и преданности я, по правде сказать, прежде не видела».
«Знаешь, чем я развлекался нынче вечером? Трубридж ушел спать, я остался наедине со всеми твоими письмами (кроме того, плохого, жестокого, которое я сжег) и вымарывал из них сердитые слова, а потом все перечитывал и перечитывал, сорок раз перечитал, и если бы ты своими глазами увидела, насколько лучше и приятнее они стали, уверен, ни одного сердитого слова больше бы мне не сказала».
Казалось бы - не очень привлекательная фигура, верно? Но - матросы любили Нельсона, шли за ним, будь он капитан судна или адмирал. А матросы, вернее любое замкнутое в себе общество, никогда не ошибется, будь даже оно составлено из самых невежественных людей. За ничтожеством никто не пойдет, никогда. Нельсона же и любили и уважали. Его храбрость, его интеллектуальность как морского командира, настоящего лидера, нельзя отрицать. Он дал три сражения на уничтожение - и выиграл все три, завершившиеся полным разгромом противника. Каждое из этих сражений имело далеко идущие стратегические последствия (Абукир, Копенгаген, Трафальгар, последнее - меньше всего), каждое было задумано Нельсоном и проводилось с железной решительностью. Он проявлял такую же решительность на всех уровнях, преследуя ли американских купцов или ведя неаполитанскую политику, больше всего повредившую его репутации.
Как человек он был вовсе не плох, совсем наоборот: многочисленные свидетельства говорят о том, что адмирал всегда был готов принять и помочь бывшим сослуживцам, от офицеров до матросов. Несомненно - часть образа, но - и часть личности, выбравшей себе такой образ. В отличие от бонапартистской легенды эта забота не была данью статусу, он действительно хотел помочь, постоянно жалуясь на нехватку времени.
«Робких он никогда не бранил, напротив, всегда стремился показать им, что не требует и не желает от них ничего большего, нежели он сам готов сделать в любой момент. Я своими ушами слышала, как он говорит одному юноше: «Ну что, сэр, вперед, не встретиться ли нам на топ-мачте?» На такой призыв нельзя было не откликнуться, и бедняга немедленно двинулся наверх. О том, насколько ловко у него это получилось, его светлость не обмолвился ни словом, но, дождавшись, пока молодой человек доберется до цели, приветливо заговорил с ним о том, что лишь сожаления заслуживает тот, кто ни в чем не видит опасности и даже малейшего риска… Точно так же, каждый день, наведывался он в классную комнату, где молодежь проходила уроки кораблевождения».
Наиболее скользкой темой нельсоновской биографии является его связь с Эммой Гамильтон. Правда в том, что Нельсон был по природе влюбчивым человеком, а кроме того как и многие дети, рано лишившиеся матери был недолюблен. Его законная жена, порядочная и положительная во всех смыслах, не была той женщиной, которая могла бы дать такое ощущение уюта. Изменял он ей и раньше (как и все моряки), но именно в леди Гамильтон Нельсон нашел семейный покой (а по сути, называя вещи своими именами - психологически это был союз матери-ребенка, один из самых крепких, как известно), абсолютно игнорируя все остальные недостатки этой женщины. Проблема была не в том, что у Нельсона была любовница, они были у всех, проблема в том, что они стали жить открыто, при живых вторых половинках. И если муж Эммы сумел мирно встроиться в этот треугольник (удя рыбу на пару с адмиралом), то Фанни не захотела и не смогла. Это была одна половина беды, вторая же часть - сама леди Гамильтон и ее недостатки... Но кто осудит, в конце концов, человека за то, что он решил жить с любимой женщиной, подарившей ему (впервые) ребенка, дочку? Надо быть совсем жестокосердным и черствым. Нет, мы не можем осудить его, не можем.
В Нельсоне не было бонапартистской тяжеловесности, двуличности, осторожности. Маленький человек, не любящий французов, американских мятежников и вообще всех врагов короля и Отечества, неизменно побивающий всех их в бою, раздираемый тщеславием и желанием семейного покоя с любимой женщиной, типичный командир-отец и придира-начальник («В виду Данджнеса ветер почти утих, и судну следовало сменить галс. Лорд Нельсон сам принялся командовать, в результате чего мы упустили нужный момент: «Видите, что мы натворили. И как же теперь быть?» - сварливо бросил Нельсон то ли капитану, то ли вахтенному офицеру (не помню в точности, кому именно). «Не знаю, сэр, - нерешительно сказал офицер, - боюсь, теперь трудно будет вернуться». Нельсон резко повернулся и зашагал в каюту, бросив на прощанье: «Ну если вы не знаете, то я и подавно». И оставил офицера распоряжаться по собственному усмотрению»), он продолжает оставаться величайшим флотоводцем нашей истории и одним из ее человечных героев.
«Увидев, как он выходит из экипажа я поразился: неужели этот однорукий, одноглазый человек действительно разметал целый французский флот? Все мои представления о герое, воспитанные школьным учебником, рассыпались в прах».
«Леди Гамильтон болтает не умолкая, напевает, смеется, жестикулирует, передразнивает, а любимец Нептуна следует за ней как тень, ловя глазками глазища возлюбленной и, как правило, оставаясь неподвижным и молчаливым как монумент, словно смущаясь своей невидной фигуры и многочисленных крестов, ленточек и эмблем, украшающих его грудь. Словом, Повелитель Нила выглядит на суше настолько же неловким и незаметным, насколько находчив и неотразим он на море».
«На вид Нельсон - личность совершенно незначительная… Трудно даже вспомнить, встречался ли мне ранее столь же жалкий мешок с костями и такая же ссохшаяся фигура… Он редко открывает рот, говорит только по-английски и почти не улыбается… Леди Гамильтон обращается с ним, как любящая сестра, часто берет его за руку, нашептывает что-то на ухо, и тогда губы его искривляются в отдаленном подобии улыбки. Грудь у него вся в звездах и медалях».
«Невысокого роста мужчина, совершенно лишенный чувства собственного достоинства… Леди Гамильтон вертит им как угодно, а он охотно повинуется - такой покорности и преданности я, по правде сказать, прежде не видела».
«Знаешь, чем я развлекался нынче вечером? Трубридж ушел спать, я остался наедине со всеми твоими письмами (кроме того, плохого, жестокого, которое я сжег) и вымарывал из них сердитые слова, а потом все перечитывал и перечитывал, сорок раз перечитал, и если бы ты своими глазами увидела, насколько лучше и приятнее они стали, уверен, ни одного сердитого слова больше бы мне не сказала».
Казалось бы - не очень привлекательная фигура, верно? Но - матросы любили Нельсона, шли за ним, будь он капитан судна или адмирал. А матросы, вернее любое замкнутое в себе общество, никогда не ошибется, будь даже оно составлено из самых невежественных людей. За ничтожеством никто не пойдет, никогда. Нельсона же и любили и уважали. Его храбрость, его интеллектуальность как морского командира, настоящего лидера, нельзя отрицать. Он дал три сражения на уничтожение - и выиграл все три, завершившиеся полным разгромом противника. Каждое из этих сражений имело далеко идущие стратегические последствия (Абукир, Копенгаген, Трафальгар, последнее - меньше всего), каждое было задумано Нельсоном и проводилось с железной решительностью. Он проявлял такую же решительность на всех уровнях, преследуя ли американских купцов или ведя неаполитанскую политику, больше всего повредившую его репутации.
Как человек он был вовсе не плох, совсем наоборот: многочисленные свидетельства говорят о том, что адмирал всегда был готов принять и помочь бывшим сослуживцам, от офицеров до матросов. Несомненно - часть образа, но - и часть личности, выбравшей себе такой образ. В отличие от бонапартистской легенды эта забота не была данью статусу, он действительно хотел помочь, постоянно жалуясь на нехватку времени.
«Робких он никогда не бранил, напротив, всегда стремился показать им, что не требует и не желает от них ничего большего, нежели он сам готов сделать в любой момент. Я своими ушами слышала, как он говорит одному юноше: «Ну что, сэр, вперед, не встретиться ли нам на топ-мачте?» На такой призыв нельзя было не откликнуться, и бедняга немедленно двинулся наверх. О том, насколько ловко у него это получилось, его светлость не обмолвился ни словом, но, дождавшись, пока молодой человек доберется до цели, приветливо заговорил с ним о том, что лишь сожаления заслуживает тот, кто ни в чем не видит опасности и даже малейшего риска… Точно так же, каждый день, наведывался он в классную комнату, где молодежь проходила уроки кораблевождения».
Наиболее скользкой темой нельсоновской биографии является его связь с Эммой Гамильтон. Правда в том, что Нельсон был по природе влюбчивым человеком, а кроме того как и многие дети, рано лишившиеся матери был недолюблен. Его законная жена, порядочная и положительная во всех смыслах, не была той женщиной, которая могла бы дать такое ощущение уюта. Изменял он ей и раньше (как и все моряки), но именно в леди Гамильтон Нельсон нашел семейный покой (а по сути, называя вещи своими именами - психологически это был союз матери-ребенка, один из самых крепких, как известно), абсолютно игнорируя все остальные недостатки этой женщины. Проблема была не в том, что у Нельсона была любовница, они были у всех, проблема в том, что они стали жить открыто, при живых вторых половинках. И если муж Эммы сумел мирно встроиться в этот треугольник (удя рыбу на пару с адмиралом), то Фанни не захотела и не смогла. Это была одна половина беды, вторая же часть - сама леди Гамильтон и ее недостатки... Но кто осудит, в конце концов, человека за то, что он решил жить с любимой женщиной, подарившей ему (впервые) ребенка, дочку? Надо быть совсем жестокосердным и черствым. Нет, мы не можем осудить его, не можем.
В Нельсоне не было бонапартистской тяжеловесности, двуличности, осторожности. Маленький человек, не любящий французов, американских мятежников и вообще всех врагов короля и Отечества, неизменно побивающий всех их в бою, раздираемый тщеславием и желанием семейного покоя с любимой женщиной, типичный командир-отец и придира-начальник («В виду Данджнеса ветер почти утих, и судну следовало сменить галс. Лорд Нельсон сам принялся командовать, в результате чего мы упустили нужный момент: «Видите, что мы натворили. И как же теперь быть?» - сварливо бросил Нельсон то ли капитану, то ли вахтенному офицеру (не помню в точности, кому именно). «Не знаю, сэр, - нерешительно сказал офицер, - боюсь, теперь трудно будет вернуться». Нельсон резко повернулся и зашагал в каюту, бросив на прощанье: «Ну если вы не знаете, то я и подавно». И оставил офицера распоряжаться по собственному усмотрению»), он продолжает оставаться величайшим флотоводцем нашей истории и одним из ее человечных героев.