Небольшой очерк "Cтолпы Отечеств"
- в ПМВ. Полное собрание, так сказать, включая дополнительный видеоматериал. Красиво вышло, без ложной скромности, смайл.
Гинденбург стал символом второй половины войны. Плотный, массивный, с толстой шеей и висячими усами прусского юнкера, он олицетворял тевтонскую тяжеловесность, являясь физическим выражением лозунга держаться! Старый, начинавший еще в Семинедельной войне солдат, был почти случайно приколочен вывеской к своему эффективному заместителю - этому заведению для респектабельности требовался фон (von). Не гений, но достаточно умный, чтобы правильно понимать свое место в этом бизнесе, Гинденбург верно шел вторым в ужасающей двойне, до тех пор пока жизнь не заставила его сделать выбор. Вся суть старого фельдмаршала выражена в деревянных статуях, установленных по всей империи.
Нервный, импульсивный и эмоционально неустойчивый Людендорф маскировал свой характер при помощи подчеркнутой невозмутимости, отсутствия друзей и крайней работоспособности. Его секрет прост - это был человек войны, смешения старого доброго оперативного искусства великого Молчальника и новых тотальных методов 20 века. Помимо того - он очень любил свою работу, такое тоже бывает. Одинаково эффективный как на поле боя так и в тиши штабного кабинета, Людендорф, в силу особенностей своей личности, был склонен к крайностям, пусть и обоснованным логически: надо довести усилия до предела и тогда мы победим. А если проиграем - да ведь это и так было неизбежно, чего же мы теряем? Не попробовав - не узнаешь, а сдаваться - глупо. С начала войны, вплоть до последнего года, этот меч разил не зная усталости. Наконец, когда он был занесен в последний раз, оказалось что рубили - гидру. Увы, меч так и не смог осознать, что он ничто без держащих его рук: остаток своих дней Людендорф провел пытаясь понять - как можно выигрывать все сражения и проиграть войну?
Австриец Гетцендорф был неким слепком вышеупомянутой двойни: пожилой господин старой школы обладал импульсивностью молодого полководца. Имея на руках войско, на котором экономили долгие годы, он ведет его решительно и смело, должно быть даже слишком. Тем не менее, как командующий союзными армиями, он вполне лоялен, что делает старому воину честь. Сложно требовать сверхэффективности от командующего армией нескольких государств и парой десятков языков, но Гетцендорф дотягивает до аэродрома на честном слове и одном крыле, успев увидеть крах как сербской, так и русской армий. Аэродром, правда, оказывается вражеским, но это уже совсем другая песня...
Плохо быть умной посредственностью. Фалькенхайн был грамотным, хорошо подготовленным командиром, несклонным к опрометчивым действиям и профессиональнее большинства полководцев Антанты. На фоне таких титанов военного дела как Френч или Эверт, он возвышается как Эверест над сортиром. Но - Ипр, но - Верден. Рассчитывая и оберегая силы, он ограничивал операции на Востоке, намереваясь вышибить из под ног Англии не Россию, а Францию, поставив Париж перед выбором: армия или Верден, Фалькенхайн, просчитавший все, от количества снарядов до количества потерь, не учел одного - изначальной иррациональности и алогичности людей вообще. Оказалось, что военная логистика это еще не все: они не пройдут! В итоге, Фалькенхайн победил в Вердене, но это стало ясно лишь после его смерти, в другой, второй войне.
Жизнь Энвер-паши неопровержимо доказывает, что 20 век был обречен на рождение тоталитарных, идеологических государств. Задолго до всяких большевиков и фашистов, Энвер и его турецкие товарищи запилили собственную партийную диктатуру, с чистками, особым путем и геноцидом по национальным и конфессиональным признакам. Благоговея как и все азиаты перед силой, Энвер долго колебался между дружественной, но непонятной морской мощью и хорошо знакомой, но враждебной сухопутной. Суша победила воду и турки вступили в войну на известной стороне, известным способом. Как военный командир, Энвер был полным нулем, ответственным за ряд поражений, но как протодиктатор, он был на своем месте: во многом благодаря его безумной энергии (плюс суховатые спецы из Берлина) турецкая армия сумела продержаться до окончательного краха Германии.
Как сразиться с превосходящим английским флотом и уцелев, типа победить? Шеер мог бы издавать подобные буклеты под своим авторством. Приняв смирившийся уже со своей участью и привыкший к постоянным английским зуботычинам надводный флот, он повел его на вылазку, оказавшуюся почти генеральным сражением и вписал себя на скрижали в Ютланде. Само сражение напоминало комическую драку квартирного вора с хозяином, проснувшимся не вовремя, но так как во-первых, воришка смог убежать, а во-вторых, в темноте расквасил хозяину нос - что же, трижды ура славному вору! Сам же Шеер, действовавший в стиле пьяного монаха, явно родился с характеристикой +7 к удаче. Хорошо, что он был именно германским адмиралом, любой другой закончил бы прямо там, а возможно - и не начинал бы.
Маленький краснолицый англичанин, с вечно удивленно-сердитым лицом, Френч не был ни интеллектуально, ни морально готов к той автоматизированной бойне, которая вскоре развернулась на многочисленных полях мировой войны. Шагая вдоль внезапно ставших непреодолимыми окопов с выражением лица мне это не нравится, он тосковал по старым добрым денькам, когда можно было ударить по врагу артиллерией, задать ему взбучку в штыковой и загнать потом мерзавца лихой кавалерийской атакой.
Вместо этого ему приходилось постоянно читать знакомые фамилии в списке потерь. Мир, привычный мир маленькой английской армии, оперирующей в старом добром стиле флот берет ваш полк, плывет с ним за сотню миль и завоевывает очередную страну безвозвратно уходил. И без того непростой характер фельдмаршала портился еще больше, он сердился, не понимая как можно, вот так просто, свести войну к подсчету количества орудий на километр? В итоге, поссорившегося со всеми сразу, изобретателя хорошей куртки и автора отвратительной книги с характерным названием 1914 тихо убрали на повышение.
Папаша Жоффр был французским Гинденбургом, но без его способностей и Людендорфа за спиною. Немногословный и очень самоуверенный, он совершенно не вязался с тем авантюристическим довоенным французским планом-17, согласно которому галлы должны были наступать до предела, используя французский аналог оркского waaagh. Германское командование, британские экспедиционные силы, французское умение восстанавливаться после неудач и собственная невосприимчивость к плохим новостям спасли Жоффра в 1914, но уже в следующем году стало ясно, что этого недостаточно. Выяснилось, что французский главком несколько неадекватен стоящей перед союзниками задаче. Не в пользу прославленной французской остроте ума будет то, что они сняли его намного позже, чем англичане Френча: потребовалось катастрофическое начало Вердена, чтобы свалить этого внешне архетипического французского генерала.
Итальянец Кадорна был как раз тем командующим, каким их представляли себе, начиная с двадцатых годов, критически настроенные массы: безжалостный офицер, гонящий на убой сотни тысяч солдат ради продвижения на пару сотен метров, замкнутный в своей касте и неспособный ни на что другое. Интересно, насколько поведение итальянского солдата, ведомого в очередное (второе, пятое, десятое и т.д.) сражение на Изонцо не соответствует привычным штампам: пожалуй самая суровая дисциплина, доходящая до жестокости, царила именно в этой армии. В итоге, Кадорна довел свое оружие до опасной степени хрупкости, изломав его о неприступные горы, а когда пришел настоящий германец - начался разгром. Разумеется, он тут же завопил о предательстве, о том, что страну наводнили красные и т.п. Союзники, не испытывающие к его методам ни малейшего доверия поставили вопрос ребром и Рим обменял неудачника на англо-французские резервы.
Хейг, по мнению некоторых, был лучшим шотландским генералом за всю историю - перебить столько англичан! На самом деле, он был человеком в футляре, да еще и в упаковке. Молчаливый, неспособный выдавить из себя в нужный момент да или нет, он был упрям в повторении бесплодных атак и неспособен посмотреть на проблему в целом. Этот генерал-загадка, вызывающий дух Наполеона на спиритических сеансах, был чем то похож на Веллингтона в нежелании хоть как то объясниться с общественным мнением. Это, само по себе, было бы не так плохо, если бы Хейг был столь же эффективен как и железный герцог, чего однако не было, не говоря уже о том, что последнему не приходилось вести цвет имперской молодежи в пекло Соммы и Пашендейла.
Символ имперской мощи и упорства, человек-плакат Китченер, возможно, обладал задатками настоящего гения. Его полу-прозрения, полу-пророчества относительно хода и исхода войны, необъяснимые с точки зрения тогдашней военной логики, дальновидность, способность на большие решения и склонность к не шаблонным методам делали из него фигуру номер один. К слову говоря, все символы той войны были чем то схожи: Китченер, Гинденбург, Алексеев (для офицерства). Что-то необходимо тяжеловесно-спокойное присутствовало в каждом из них. К сожалению, у англичан и русских не хватило второй шестерни для своих гинденбургов. Китченер, несмотря на полнейшую внешнюю невозмутимость, был склонен к сомнениям, как и всякий просто солдат в мире большой политики. Его решимость подорвал провал Дарданелльской операции, в которой смелый и верный стратегический замысле был испорчен отвратительной реализацией. Хотя этот солдат не дожил до 1918 и не насладился заслуженным триумфом - именно его можно назвать отцом британской победы.
Фош, этот французский аналог германского Макензена, был, возможно, истинным символом возрождения французской мощи после войны 1870 года. Быстрый, неунывающий и парадоксальный, он, возможно и не был выдающимся стратегом, однако никто лучше него не умел вцепиться во врага, нанося ему удары наотмашь и не давая передышки. В начале войны, такое оперативное искусство привело к громкому разгрому в Эльзас-Лотарингии, но в условиях последнего года, Фош и его способности дипломата, были на своем месте. Пожалуй из всех союзных генералов только он один мог так эффективно управлять разноплеменными массами, находя общий язык и с мрачноватым Першингом и замкнутым Хейгом. Этот человек, наверное, лучшее что дала французская армия за 20 век. А главное, Фош - больший француз, чем все, Фош - это символ, олицетворение духа французской армии, такое же каким был неброский и мрачноватый Китченер для британцев.
Бывают такие страны: века стоят, а Черчилля нет, хоть тресни! Харизматичных грузинов или картавых вождей хоть жопой ешь, а если и появится кто-то полноватый, честный и рыжий, так - Чубайс. А бывают такие, что через каждый век, да еще и Питтов всяких навалом, Гладстонов и Дизраэли. Хорошо таким странам и плохо тем, у которых вместо этого сильные руки, из всех мест торчат. Но это, так сказать, лирика.
Черчилль встретил войну как Нептун, а закончил как Гефест, выковав для имперской армии всесокрушающий молот, который, будь судьба к нам немного благосклоннее, успел бы раздавить и нежное бабуинское дитя большевизма. Между этим событиями, флоты Черчилля успели накинуть удавку на рейх, одержать несколько крупных побед, а сам он стать автором единственного подлинно талантливого стратегического хода со стороны Антанты в этой войне: Дарданелльской операции. А еще Черчилль наклепал сухопутных линкоров, известных вам как танки, они урчали, рычали, но делали свое дело. Гений, что тут скажешь.
Генерал Алексеев лучший аргумент в пользу того, что Российская империя вовсе не была обречена на исторический крах, в смысле того переворота, который превратил нормальное общество в регламентированный дурдом Совдепии. В русском генералитете ПМВ выходец из солдатской семьи был в роли Васи из анекдота: пока все обсуждали, что да как, Вася пахал. Вокруг плелись интриги, ушли харизматичного до не могу Николая Николаевича, пришли царь, с супругою, мялся Эверт, истерил Брусилов, совершал геройства Корнилов, а посреди всей этой бестолковщины, щедро политой кровью народов, трудился Алексеев, как титан поддерживая здание империи. Когда в 1915 казалось, что это конец, сейчас все рухнет, крепости падали одна за другой, окружались армии, сказывалась нехватка всего - на Алексееве держался весь фронт. Славный русский солдат.
Младший Мольтке, племянник того самого Мольтке, был человеком сомневающимся и в себе неуверенным, как и многие родственники великих: психология, знаете ли. Во-первых он не был уверен, что план Шлиффена сработает, во-вторых он не был уверен в союзниках, врагах и их поведении, а в третьих - не разделял всеобщей иллюзии о скоротечности войны, предсказывая ее долгий и обескровливающий характер. Но - план уже положен в сейф, а потому ничего менять не будем! В целом. В частностях можно и подкорректировать, улучшить картину, так сказать. Это улучшение стоило немцам Парижа в 1914 году: образно выражаясь, Мольтке начал строить дом по старому чертежу, но с другими стройматериалами. Разумеется, эта конструкция рухнула, а сам Младший - сломался. Жаль, чисто по человечески: он был неплохим командующим и наверняка бы победил, но только в обычной, не мировой войне. Гадкие галлы опять струсили драться один на один! Черт побери!
Гинденбург стал символом второй половины войны. Плотный, массивный, с толстой шеей и висячими усами прусского юнкера, он олицетворял тевтонскую тяжеловесность, являясь физическим выражением лозунга держаться! Старый, начинавший еще в Семинедельной войне солдат, был почти случайно приколочен вывеской к своему эффективному заместителю - этому заведению для респектабельности требовался фон (von). Не гений, но достаточно умный, чтобы правильно понимать свое место в этом бизнесе, Гинденбург верно шел вторым в ужасающей двойне, до тех пор пока жизнь не заставила его сделать выбор. Вся суть старого фельдмаршала выражена в деревянных статуях, установленных по всей империи.
Click to viewНервный, импульсивный и эмоционально неустойчивый Людендорф маскировал свой характер при помощи подчеркнутой невозмутимости, отсутствия друзей и крайней работоспособности. Его секрет прост - это был человек войны, смешения старого доброго оперативного искусства великого Молчальника и новых тотальных методов 20 века. Помимо того - он очень любил свою работу, такое тоже бывает. Одинаково эффективный как на поле боя так и в тиши штабного кабинета, Людендорф, в силу особенностей своей личности, был склонен к крайностям, пусть и обоснованным логически: надо довести усилия до предела и тогда мы победим. А если проиграем - да ведь это и так было неизбежно, чего же мы теряем? Не попробовав - не узнаешь, а сдаваться - глупо. С начала войны, вплоть до последнего года, этот меч разил не зная усталости. Наконец, когда он был занесен в последний раз, оказалось что рубили - гидру. Увы, меч так и не смог осознать, что он ничто без держащих его рук: остаток своих дней Людендорф провел пытаясь понять - как можно выигрывать все сражения и проиграть войну?
Австриец Гетцендорф был неким слепком вышеупомянутой двойни: пожилой господин старой школы обладал импульсивностью молодого полководца. Имея на руках войско, на котором экономили долгие годы, он ведет его решительно и смело, должно быть даже слишком. Тем не менее, как командующий союзными армиями, он вполне лоялен, что делает старому воину честь. Сложно требовать сверхэффективности от командующего армией нескольких государств и парой десятков языков, но Гетцендорф дотягивает до аэродрома на честном слове и одном крыле, успев увидеть крах как сербской, так и русской армий. Аэродром, правда, оказывается вражеским, но это уже совсем другая песня...
Плохо быть умной посредственностью. Фалькенхайн был грамотным, хорошо подготовленным командиром, несклонным к опрометчивым действиям и профессиональнее большинства полководцев Антанты. На фоне таких титанов военного дела как Френч или Эверт, он возвышается как Эверест над сортиром. Но - Ипр, но - Верден. Рассчитывая и оберегая силы, он ограничивал операции на Востоке, намереваясь вышибить из под ног Англии не Россию, а Францию, поставив Париж перед выбором: армия или Верден, Фалькенхайн, просчитавший все, от количества снарядов до количества потерь, не учел одного - изначальной иррациональности и алогичности людей вообще. Оказалось, что военная логистика это еще не все: они не пройдут! В итоге, Фалькенхайн победил в Вердене, но это стало ясно лишь после его смерти, в другой, второй войне.
Жизнь Энвер-паши неопровержимо доказывает, что 20 век был обречен на рождение тоталитарных, идеологических государств. Задолго до всяких большевиков и фашистов, Энвер и его турецкие товарищи запилили собственную партийную диктатуру, с чистками, особым путем и геноцидом по национальным и конфессиональным признакам. Благоговея как и все азиаты перед силой, Энвер долго колебался между дружественной, но непонятной морской мощью и хорошо знакомой, но враждебной сухопутной. Суша победила воду и турки вступили в войну на известной стороне, известным способом. Как военный командир, Энвер был полным нулем, ответственным за ряд поражений, но как протодиктатор, он был на своем месте: во многом благодаря его безумной энергии (плюс суховатые спецы из Берлина) турецкая армия сумела продержаться до окончательного краха Германии.
Как сразиться с превосходящим английским флотом и уцелев, типа победить? Шеер мог бы издавать подобные буклеты под своим авторством. Приняв смирившийся уже со своей участью и привыкший к постоянным английским зуботычинам надводный флот, он повел его на вылазку, оказавшуюся почти генеральным сражением и вписал себя на скрижали в Ютланде. Само сражение напоминало комическую драку квартирного вора с хозяином, проснувшимся не вовремя, но так как во-первых, воришка смог убежать, а во-вторых, в темноте расквасил хозяину нос - что же, трижды ура славному вору! Сам же Шеер, действовавший в стиле пьяного монаха, явно родился с характеристикой +7 к удаче. Хорошо, что он был именно германским адмиралом, любой другой закончил бы прямо там, а возможно - и не начинал бы.
Маленький краснолицый англичанин, с вечно удивленно-сердитым лицом, Френч не был ни интеллектуально, ни морально готов к той автоматизированной бойне, которая вскоре развернулась на многочисленных полях мировой войны. Шагая вдоль внезапно ставших непреодолимыми окопов с выражением лица мне это не нравится, он тосковал по старым добрым денькам, когда можно было ударить по врагу артиллерией, задать ему взбучку в штыковой и загнать потом мерзавца лихой кавалерийской атакой.
Вместо этого ему приходилось постоянно читать знакомые фамилии в списке потерь. Мир, привычный мир маленькой английской армии, оперирующей в старом добром стиле флот берет ваш полк, плывет с ним за сотню миль и завоевывает очередную страну безвозвратно уходил. И без того непростой характер фельдмаршала портился еще больше, он сердился, не понимая как можно, вот так просто, свести войну к подсчету количества орудий на километр? В итоге, поссорившегося со всеми сразу, изобретателя хорошей куртки и автора отвратительной книги с характерным названием 1914 тихо убрали на повышение.
Папаша Жоффр был французским Гинденбургом, но без его способностей и Людендорфа за спиною. Немногословный и очень самоуверенный, он совершенно не вязался с тем авантюристическим довоенным французским планом-17, согласно которому галлы должны были наступать до предела, используя французский аналог оркского waaagh. Германское командование, британские экспедиционные силы, французское умение восстанавливаться после неудач и собственная невосприимчивость к плохим новостям спасли Жоффра в 1914, но уже в следующем году стало ясно, что этого недостаточно. Выяснилось, что французский главком несколько неадекватен стоящей перед союзниками задаче. Не в пользу прославленной французской остроте ума будет то, что они сняли его намного позже, чем англичане Френча: потребовалось катастрофическое начало Вердена, чтобы свалить этого внешне архетипического французского генерала.
Итальянец Кадорна был как раз тем командующим, каким их представляли себе, начиная с двадцатых годов, критически настроенные массы: безжалостный офицер, гонящий на убой сотни тысяч солдат ради продвижения на пару сотен метров, замкнутный в своей касте и неспособный ни на что другое. Интересно, насколько поведение итальянского солдата, ведомого в очередное (второе, пятое, десятое и т.д.) сражение на Изонцо не соответствует привычным штампам: пожалуй самая суровая дисциплина, доходящая до жестокости, царила именно в этой армии. В итоге, Кадорна довел свое оружие до опасной степени хрупкости, изломав его о неприступные горы, а когда пришел настоящий германец - начался разгром. Разумеется, он тут же завопил о предательстве, о том, что страну наводнили красные и т.п. Союзники, не испытывающие к его методам ни малейшего доверия поставили вопрос ребром и Рим обменял неудачника на англо-французские резервы.
Хейг, по мнению некоторых, был лучшим шотландским генералом за всю историю - перебить столько англичан! На самом деле, он был человеком в футляре, да еще и в упаковке. Молчаливый, неспособный выдавить из себя в нужный момент да или нет, он был упрям в повторении бесплодных атак и неспособен посмотреть на проблему в целом. Этот генерал-загадка, вызывающий дух Наполеона на спиритических сеансах, был чем то похож на Веллингтона в нежелании хоть как то объясниться с общественным мнением. Это, само по себе, было бы не так плохо, если бы Хейг был столь же эффективен как и железный герцог, чего однако не было, не говоря уже о том, что последнему не приходилось вести цвет имперской молодежи в пекло Соммы и Пашендейла.
Символ имперской мощи и упорства, человек-плакат Китченер, возможно, обладал задатками настоящего гения. Его полу-прозрения, полу-пророчества относительно хода и исхода войны, необъяснимые с точки зрения тогдашней военной логики, дальновидность, способность на большие решения и склонность к не шаблонным методам делали из него фигуру номер один. К слову говоря, все символы той войны были чем то схожи: Китченер, Гинденбург, Алексеев (для офицерства). Что-то необходимо тяжеловесно-спокойное присутствовало в каждом из них. К сожалению, у англичан и русских не хватило второй шестерни для своих гинденбургов. Китченер, несмотря на полнейшую внешнюю невозмутимость, был склонен к сомнениям, как и всякий просто солдат в мире большой политики. Его решимость подорвал провал Дарданелльской операции, в которой смелый и верный стратегический замысле был испорчен отвратительной реализацией. Хотя этот солдат не дожил до 1918 и не насладился заслуженным триумфом - именно его можно назвать отцом британской победы.
Фош, этот французский аналог германского Макензена, был, возможно, истинным символом возрождения французской мощи после войны 1870 года. Быстрый, неунывающий и парадоксальный, он, возможно и не был выдающимся стратегом, однако никто лучше него не умел вцепиться во врага, нанося ему удары наотмашь и не давая передышки. В начале войны, такое оперативное искусство привело к громкому разгрому в Эльзас-Лотарингии, но в условиях последнего года, Фош и его способности дипломата, были на своем месте. Пожалуй из всех союзных генералов только он один мог так эффективно управлять разноплеменными массами, находя общий язык и с мрачноватым Першингом и замкнутым Хейгом. Этот человек, наверное, лучшее что дала французская армия за 20 век. А главное, Фош - больший француз, чем все, Фош - это символ, олицетворение духа французской армии, такое же каким был неброский и мрачноватый Китченер для британцев.
Бывают такие страны: века стоят, а Черчилля нет, хоть тресни! Харизматичных грузинов или картавых вождей хоть жопой ешь, а если и появится кто-то полноватый, честный и рыжий, так - Чубайс. А бывают такие, что через каждый век, да еще и Питтов всяких навалом, Гладстонов и Дизраэли. Хорошо таким странам и плохо тем, у которых вместо этого сильные руки, из всех мест торчат. Но это, так сказать, лирика.
Черчилль встретил войну как Нептун, а закончил как Гефест, выковав для имперской армии всесокрушающий молот, который, будь судьба к нам немного благосклоннее, успел бы раздавить и нежное бабуинское дитя большевизма. Между этим событиями, флоты Черчилля успели накинуть удавку на рейх, одержать несколько крупных побед, а сам он стать автором единственного подлинно талантливого стратегического хода со стороны Антанты в этой войне: Дарданелльской операции. А еще Черчилль наклепал сухопутных линкоров, известных вам как танки, они урчали, рычали, но делали свое дело. Гений, что тут скажешь.
Генерал Алексеев лучший аргумент в пользу того, что Российская империя вовсе не была обречена на исторический крах, в смысле того переворота, который превратил нормальное общество в регламентированный дурдом Совдепии. В русском генералитете ПМВ выходец из солдатской семьи был в роли Васи из анекдота: пока все обсуждали, что да как, Вася пахал. Вокруг плелись интриги, ушли харизматичного до не могу Николая Николаевича, пришли царь, с супругою, мялся Эверт, истерил Брусилов, совершал геройства Корнилов, а посреди всей этой бестолковщины, щедро политой кровью народов, трудился Алексеев, как титан поддерживая здание империи. Когда в 1915 казалось, что это конец, сейчас все рухнет, крепости падали одна за другой, окружались армии, сказывалась нехватка всего - на Алексееве держался весь фронт. Славный русский солдат.
Младший Мольтке, племянник того самого Мольтке, был человеком сомневающимся и в себе неуверенным, как и многие родственники великих: психология, знаете ли. Во-первых он не был уверен, что план Шлиффена сработает, во-вторых он не был уверен в союзниках, врагах и их поведении, а в третьих - не разделял всеобщей иллюзии о скоротечности войны, предсказывая ее долгий и обескровливающий характер. Но - план уже положен в сейф, а потому ничего менять не будем! В целом. В частностях можно и подкорректировать, улучшить картину, так сказать. Это улучшение стоило немцам Парижа в 1914 году: образно выражаясь, Мольтке начал строить дом по старому чертежу, но с другими стройматериалами. Разумеется, эта конструкция рухнула, а сам Младший - сломался. Жаль, чисто по человечески: он был неплохим командующим и наверняка бы победил, но только в обычной, не мировой войне. Гадкие галлы опять струсили драться один на один! Черт побери!