Германо-датская война 1864 года
- вторая часть романтической войны 19 века, начавшейся в 1848 г.
К войне
Перемирие, навязанное Германскому союзу англо-русскими посредниками в 1850 г., могло лишь отсрочить неизбежное: шлезвиг-гольштейнский гештальт вопрос необходимо было разрешить. Иного варианта, кроме воссоединения этой части старой империи, населенной преимущественно германцами, с новым союзом, попросту не было - разве, что вся Дания вступила бы в него, в качестве сателлита. Разумеется, в Копенгагене на это смотрели совершенно иначе, полагая что будет достаточно взять и поделить спорные герцогства: в этом случае Шлезвиг, находившийся севернее, присоединялся к Дании в качестве кусочка родины (т.е. терял свою автономию и попросту становился датским), а Гольштейн... тоже оставался при короне, но на прежних правах. Как говорится: и Шлезвиг съесть, и Гольштейн оставить. Германская общественность смотрела на эти намерения с понятным неодобрением: после 1806 г. нельзя было утешаться мыслями, что упомянутые герцогства все равно являются частью Священной Римской империи и управляются немцами. Старая империя тихо умерла, в моде был романтический национализм и прекрасно-грозная музыка Вагнера. Она побуждала германское Отечество к действию, ведь, как известно, немцы - самый музыкальный народ.
Итак, принципиальные разногласия были неразрешимы: маленькая Дания хотела скушать чужое, надеясь, что ее выручит политическая аморфность Германского союза, английский флот или - почему нет? - русские пушки.
Это была, так сказать, суть трагедии, но подобно тому как люди в частной жизни скрывают свою наготу под одеждой, так и народы облачают истинные мотивы в одеяния дипломатии. Конечно же датчане не говорили: мы хотим расчленить и поглотить эти герцогства потому что нам кажется это вполне удобным в настоящий момент - покуда вы, глупые михели, погрязли в спорах между собой! Равно как и немцы не могли сказать в ответ: нам, в сущности, плевать на все эти правовые нюансы, отдавайте наши земли - только мы еще не решили кому - и катитесь к черту.
Датчане нервничали, они помнили свою "победу" в прошлой кампании, когда только прямые угрозы Лондона и Санкт-Петербурга спасли Копенгаген от оккупации его «шлезвиг-гольштейнским ополчением». Они понимали, что время уходит - во всех смыслах. Датский король умирал бездетным и если для королевства наследника без труда подыскали по женской линии, то с герцогствами все было намного сложнее. Германское (саллическое) наследственное право, все еще действующее в Шлезвиг-Гольштейне, давало преимущество наследникам по мужской линии - и таких наследников в Германии было целых два. Отец и сын, оба герцоги: первый в свое время был вынужден уступить датской короне и за звонкую монету отказаться от наследственных земель, но эта сделка, навязанная угрозами, была признана незаконной и пожилой герцог нашел продолжателя своего дела в сыне Фридрихе, которому он не замедлил передать права на Шлезвиг-Гольштейн. Таким образом, смерть датского короля давала прекрасный старт для династического конфликта вокруг спорных территорий.
Позиции Дании были не так уже плохи: все-таки акт передачи прав, пусть и сомнительной правовой ценности, состоялся, а за герцога Фридриха в Германском союзе ратовала только общественность, да Вена, которая была не прочь создать на севере Пруссии еще одно государство - с тем условием, чтобы не предпринимать для этого особенных усилий. Именно поэтому новый министр-президент Пруссии Бисмарк не спешил выступать за права герцога - великого человека, едва только отбившегося от парламентского кризиса, интересовало кое-что побольше нежели восстановление законных прав герцога Фридриха. Кажется, появилась прекрасная возможность покончить с экспансионистскими планами датчан. Еще весной 1863 г. датские националисты навязали слабеющему королю указ, согласно которого в следующем году Шлезвиг становился частью королевства, реализуя лозунг "Дания до Эйдера!" Это была неразумная глупость, порожденная отчаянием и страхом перед грядущим кризисом: согласно условиям Лондонского протокола 1852 г. датчане перед всей Европой обязались соблюдать автономию и нераздельность Шлезвиг-Гольштейна. Подобный акт являл собой пощечину, стерпеть которую германские государства попросту не могли. К войне это не привело только лишь потому, что указ не вступал в силу немедленно и все еще можно было отыграть назад. Но часовой механизм уже начал тикать.
Когда же осенью 1863 г. датский король отошел в лучший мир, датчане сделали Бисмарку (и всей патриотической германской общественности) прекрасный подарок, окончательно переведя вопрос из формально-династического в национально-дипломатическое русло. Новый король Христиан тут же подписал новую конституцию, согласно которой Шлезвиг присоединялся к Дании. В тот же день в Германии объявился претендент в лице нового шлезвиг-гольштейновского герцога Фридриха, восторженно приветствуемый газетами - но не правительством Пруссии. Ее министр-президент не спешил, внимательно отслеживая ситуацию: нужно было использовать датскую глупость так, чтобы дело, имевшее внешне общегерманский характер, принесло материальную пользу исключительно Пруссии. Ради этого Бисмарку пришлось пойти на крайние меры, став на какое-то время совсем непопулярным: против него единым фронтом (что было весьма редким случаем) выступили даже король Вильгельм и кронпринц Фридрих, в порыве германского единодушия желавшие немедленно открыть огонь из прусских пушек по вероломным датчанам. Разве вы не немец? - язвительно спрашивал Вильгельм, обращаясь к своему паладину. Ответ Бисмарка вычеркнули из протокола заседания государственного совета. О мнении общественности и прусского парламента нечего и говорить: невежественный юнкер из Померании пал в их глазах еще ниже. Почему он не послал прусские войска? Почему он не спешит помочь войскам германским? О, этот Бисмарк - враг либеральных и национальных идей!
Между тем, ситуация все еще была неопределенной. Конечно, датчане совершили грубое нарушение, но... неразрывность и автономию герцогств гарантировали Лондон, Париж и Петербург, а не Франкфурт, Берлин или Вена. Кроме того, Шлезвиг в свое время так и не вошел в Германский союз, а статус Гольштейна, согласно новой конституции, оставался неизменным, так что... Британский премьер Пальмерстон сформулировал ситуацию в одной из наиболее цитируемых своих фраз: вопрос Шлезвига-Гольштейна настолько сложен... только три человека в Европе вообще понимали его - принц Альберт, который умер... немецкий профессор, который сошел с ума... я третий и уже вовсе забыл все, что знал о нем. По сути же, речь шла о том, что ситуацию можно было развернуть так и эдак, она давала возможности для всех заинтересованных сторон - именно поэтому Бисмарк и не спешил выступать с открытым забралом на защиту Шлезвиг-Гольштейна, старой датской конституции и наследственных прав герцога Фридриха. Он опасался нового дипломатического поражения, похлеще чем в дни Ольмюца. Следовало действовать наверняка, а пока пусть союзные германские войска (саксонцы и ганноверцы) промаршируют по Гольштейну, ради обеспечения мира. В начале декабря 1863 г. они без боя заняли его - выполняя решение Германского союза об экзекуции. Экзекуторы благодушно смотрели на провозглашение Фридриха герцогом, против чего решительно возражал Бисмарк, который всей душой был за порку датчан, но не ради лишь того, чтобы создать в Германии еще одно полунезависимое владение.
В эти месяцы между Берлином и Веной шли напряженные переговоры, именно в них действительно решался шлезвиг-гольштейнский вопрос. Бисмарку не нужна была военная помощь Австрии, ему требовалась ее солидность, обстоятельность, респектабельность: Габсбурги, с их многовековой историей, придавали делу основательность, в значительной степени лишая будущую кампанию некоторой национальной истеричности текущего века. Император Франц-Иосиф пошел навстречу прусскому министр-президенту - победоносная война, да за германское Отечество, укрепила бы австрийские позиции в Германском союзе, а там - чем черт не шутит - и позволила бы возглавить новый рейх. Соглашение между Габсбургами и Гогенцоллерами полностью изменило складывавшийся было рисунок войны: во-первых, Берлин и Вена объявили себя защитниками соглашений 1852 г.; во-вторых, выступили единым фронтом против аннексии Шлезвига Данией; в-третьих, дезавуировали требования Германского союза, с их герцогом Фридрихом и национальным объединением под знаменами Союза. Одним ударом Бисмарк перехватил знамя борьбы за общее дело, вручив его Пруссии (Австрия, по понятным географическим причинам, могла играть лишь вспомогательную роль); развязал себе руки в отношении будущего Шлезвиг-Гольштейна; успокоил заинтересованную международную общественность, крайне тревожно наблюдавшую за страстями кипевшими в Германском союзе. Вы же не станете возражать против нашей защиты, вами же навязанного нам, Лондонского протокола - сардонически спрашивал прусский министр-президент у гарантов. И поверьте, успокаивающе добавлял он, лучше это сделаем мы, старые-добрые монархии, чем за дело возьмутся парни из Франкфурта. Поневоле пришлось соглашаться.
В середине января 1864 г. Австрия и Пруссия направили датскому королю ультиматум, дав два дня на то, чтобы отыграть назад, отменив указы покойного Христиана и новую конституцию. Датчане отвергли эти совершенно справедливые требования (чем безмерно обрадовали Бисмарка) - война началась.
Она стала идеальной войной по Бисмарку - не была подготовлена им, но проистекала из старых, естественных причин. Министр-президент, часто сравнивающий политику с рыбалкой, был убежденным противником искусственного создания конфликтов (являясь при этом прекрасным мастером создания нужных предлогов для силового разрешения, ввиду неизбежности такового), но считал необходимым использовать складывающуюся ситуацию с максимальной выгодой для отечества. Это был своеобразный политический оппортунизм, политика здравого смысла: глупо было бы позволять Дании удерживать Шлезвиг-Гольштейн, с его немецкими жителями (только в Северном Шлезвиге преобладало датское население), раз уж датчане сами решили сыграть на обострение. И Бисмарк полностью использовал сложившиеся возможности, умело проведя государственный корабль среди скал: де-юре Пруссия воевала за надлежащее исполнение Лондонского протокола 1852 г., навязанного англо-русской дипломатией... той же Пруссии! Бисмарк пожертвовал Германским союзом, депутаты которого поносили австро-прусских предателей великогерманской идеи, пожертвовал даже легитимистским принципом, отказавшись поддерживать притязания наследного шлезвиг-гольштейнского герцога. И все это только ради одного - возможности какое-то время спокойно воевать с Данией. Теперь дело было за военными.
Пруссак и датчанин: больше тут
Силы и планы
Хотя в Пруссии демократы продолжали свою войну с правительством, от королевства и не требовалось больших военных усилий для успеха. Вопрос сводился к месту для драки, как в политическом, так и в чисто военном смысле. Было очевидно, что австро-прусским союзникам выгодно закончить кампанию как можно скорее, покуда французы связаны мексиканской авантюрой, русские польским мятежом, а англичане не знают кого им натравить на немцев. Датчанам, по понятным причинам, выгодно было строго противоположное - они стремились затянуть кампанию, рассчитывая на благоприятное вмешательство тех или иных держав, как в прошлую войну.
Увы, эта очевидность носит несколько ретроспективный характер: что у Берлина, что у Копенгагена существовали свои подводные течения, мешавшие действовать наиболее благоразумным образом. Впрочем, если датчан необходимость все-таки заставляла, в целом, придерживаться здравого взгляда на положение дел, то у пруссаков все обстояло значительно труднее.
Датская армия, практически все силы королевства (38 т. солдат), была из политических предпочтений введена в Шлезвиг, где ей, при правильных действиях немцев, грозило окружение и поражение. В свою очередь, пруссаки, для которых разгром датской армии в Шлезвиге был императивом хотя бы потому что соглашение с Австрией не предусматривало перехода союзниками границ герцогства и дальнейшего продвижения в Ютландию, блистательно упустили этот шанс. И тут дело не обошлось без Вены - войска императора, исполнявшие на театре военных действий роль второстепенную, не могли не подчиняться пруссакам, но командовать ими должен был лишь фельдмаршал, на меньшее Франц-Иосиф был не согласен. Прусская армия не воевала по-настоящему с 1815 г., а потому фельдмаршал в ней был только один, зато какой! Бравый фон Врангель родился за два года до смерти Фридриха Великого, начал служить в армии с двенадцати лет, а в войну 1848-50 командовал немцами и даже успел оккупировать Ютландию, без санкции Берлина. В 1864 г. ему стукнуло... о, Господи, восемьдесят лет и, хотя солдаты любили папашу Врангеля, старый воин отличался сложным характером, а воевать по-новому не умел. Поэтому планы начальника прусского генерального штаба фон Мольтке о быстром, в три-четыре дня, окружении и разгроме датской армии, были благополучно засунуты старым фельдмаршалом в сапог и там забыты.
Это было обидным, ведь прусская армия была как никакая другая была подготовлена для войны нового типа. Солдаты в синем обладали секретной игольчатой винтовкой Дрейзе, заряжавшейся не с дула, как у всех, а с казенной части (можно лежа). Новое оружие (разработанное аж в 1835 г.) давало его обладателям невиданное преимущество в скорости стрельбы - прусский пехотинец делал в минуту три выстрела, на что его датский супротивник мог ответить лишь одним. Кроме того, прусские винтовки поражали неприятеля на значительно более дальнем расстоянии нежели датские ружья системы Минье. Наконец, у пруссаков были прекрасно обученные солдаты, лучший в мире офицерский корпус и великолепная артиллерия. Для войны Пруссия выставила 35 т. группировку, доведенную в финале до 60 т., к которым присоединился 20 т. австрийский корпус фон Габленца.
Военный вождь датчан, генерал де Меза, был на целых восемь лет моложе своего прусского противника и первый боевой опыт получил в 1807 г., обороняя Копенгаген от британского флота и десанта. Хотя скромный артиллерист-преподаватель поднимался по военной лестнице крайне медленно, а кроме того панически боялся холода и… поездов, его час пробил во время войны 1848-50 гг., когда полковник де Меза принял командование над дивизией, заменив раненого генерала. Теперь он возглавлял полевую армию королевства, требования к которой значительно превосходили возможности солдат и их командира.
Тем не менее, у датчан были и свои козыри. Понятное дело - их армия уступала врагу в численности, выучке и технической оснащенности. Иначе и быть не могло. Но Дания располагала мощным, превосходящим своего балтийского неприятеля, флотом: против четырех прусских паровых корветов, трех парусных фрегатов, двух десятков канонерских лодок и прочей мелочи (включая шхуну короля Вильгельма) датчане могли выставить 64-пушечный паровой линейный корабль, несколько паровых фрегатов, новейший двухбашенный броненосец, а всего - три десятка паровых судов с четырьмя сотнями орудий, десяток парусных (от двух линейных кораблей до двух шхун) при почти сотни орудий и пять десятков более мелких гребных посудин. Преимущество на море имело особенное значение в связи с географией театра военных действий: датчане могли, как и в прежние времена, пожертвовать Ютландией, спокойно укрывшись на своих островах под защитой флота. Интригу вносило лишь участие Австрии, которая вполне могла бы послать свою эскадру на север, но эта угроза пока имела лишь умозрительный характер.
Кроме того, датская оборона в Ютландии основывалась на укреплениях при Даневерке, в одном из наиболее узких мест полуострова. Датский парламент, зависимый от общественного мнения, рассчитывал, что армия будет упорно защищать эти позиции: еще в начале 9 века датский король Гудфред строил там укрепления, опасаясь натиска восточных-франков, теперь романтика 19 века требовала жертвы. Впрочем, в этом случае требования нации вполне совпадали с военной целесообразностью - бросать хорошо расположенные позиции без боя действительно было бы излишним.
Война по-Врангелю
Немцам требовалось время: обозленные на пруссаков и австрийцев германские государства отказались пропускать войска бравого фон Габленца через союзные территории и австрийцам пришлось катить на поездах через Силезию, а не Баварию. Первого февраля австро-прусские войска пересекли реку Эйдер, границу между Гольштейном и Шлезвигом. Австрийцы должны были наступать на датские войска с фронта, а пруссаки совершить обход. К сожалению, планы Мольтке практически не учитывались полевым командованием союзников - обходной маневр выродился в нечто вроде демонстрации. Особенно забавным было то, что в первых стычках австрияки показали себя намного лучше пруссаков - их войска уже были окурены порохом. Продвижение обходных прусских колонн у бухты Шляй было остановлено и только ввод в дело новых войск заставил датчан начать отход. Через пять дней после начала кампании де Меза запаниковал разгадал план врага и начал отводить свою армию к морю, бросив годами подготовлявшиеся линию Маннергейма укрепления под Даневерке. Преследовавшим его австрийцам удалось навязать арьергардный бой при Оверзее. Храбро сражавшиеся датчане упорно прикрывали отступление своей армии, долго не сдавая позиций, наконец австрийцы ударили в штыки и разбили противника, потеряв четыре сотни солдат против тысячи. Но остальные войска датчан преспокойно оторвались от неприятеля и укрылись за окопами Дюппеля - небольшого городка на юге Ютландии. Позади армии встал датский флот, готовый поддержать солдат огнем своих пушек. Дюппель не только защищал подступы к датским островам, но и служил окном для Копенгагена - эта фланговая позиция делала наступление австро-прусских сил в Ютландии немного опасным. Датчанам не могло быть известно секретное соглашение между Веной и Берлином, ограничивающее продвижение их войск шлезвигской границей, но оба очевидных фактора - невозможность для Вены и Берлина вести сколь угодно долгую кампанию и неограниченно наращивать свою группировку в Ютландии, - были в их пользу. Тем не менее, несмотря на то, что армия была спасена, общественное мнение требовало своего козла отпущения - и генерал де Меза был снят с поста главнокомандующего. На его место пришел молодой (шестьдесят семь лет) генерал Герлах - стойкий, но лишенный воображения солдат.
Между тем, немцы обложили датскую армию в Дюппеле и остановились на границе Шлезвига. Прусский король, понукаемый Бисмарком, строжайше запретил переходить на собственно датскую территорию и только, курсирующий между Берлином и союзным штабом, Мольтке умолял продолжать наносить удары по врагу, разбить его, а потом предписать мир. Этот гений стратегии, под сдержанными манерами которого лишь изредка прорывалась страстная натура, не находил тогда понимания ни у Врангеля, ни у Вильгельма. Казалось, что война фактически завершилась - герцогства освобождены, дело за утомительными дипломатическими переговорами. Выручила случайность - небольшой отряд прусских гусар, не сильно разбирающихся в хитросплетениях внешней политики, занял небольшой датский городок, через полторы недели после занятия укреплений у Даневерке. Фельдмаршал Врангель закусил удила и отказался отзывать их - это, дескать, покроет его седины позором и т.п. Войска остались - и гром не грянул. Никто не спешил на помощь бедной Дании, а погода, бывшая в феврале крайне дурной, и вовсе сменила гнев на милость. Итак, после трехнедельной паузы, Берлин и Вена договорились: они продолжат экзекуцию и доведут дело до победного конца. Австрийцы устремились в Ютландию, а пруссаки принялись решать проблему Дюппеля.
Долгое время прусское руководство не могло решиться - атаковать датскую армию за ее укреплениями (и с флотом) или нет? Политики требовали военного успеха, но непосредственно командующий пруссаками у города принц Фридрих Карл был против лобовой атаки, в чем его поддерживал Мольтке. Последний считал, что вместо нее следует обойти дюппельские позиции по морю и захватить остров Альс, находящийся между полевой датской армией и Копенгагеном. Но погода подвела немцев - подготовленную к началу апреля десантную операцию пришлось отложить из-за начавшихся штормов. Датчане что-то заподозрили и принялись усиленно готовиться к отражению любой атаки на остров. Тогда немцы все-таки решились на штурм датских позиций.
Сражение началось во второй половине апреля - шестичасовая артиллерийская подготовка (в ходе которой опять была разрушена ставшая впоследствии знаменитой Дюппельская мельница) позволила пруссакам практически без боя захватить первую линию укреплений. Идущих в бой солдат поддерживала игра военного оркестра под управлением композитора и дирижера Пифке, который, по легенде, тогда же сочинил свой знаменитый Дюппельский марш. Датчане попытались контратаковать, их поддерживал огонь 14-ти пушек броненосца, но все попытки вернуть утраченное были отражены. Более того, уже через несколько часов после взятия первой линии укреплений немцы были на второй - бой занял значительно меньше времени чем артподготовка. Потери датчан составили почти 5 т. человек против 1 т. у немцев, но они вновь сумели отойти, укрывшись на Альсе и взорвав мосты, связывающие его с материком. Сопротивление еще далеко не сломлено - резюмировал Мольтке, братья которого были чиновникам на датской службе.
На севере австрийцы оказались в аналогичной ситуации - они остановились перед укреплениями под Фредерисией, защищавшими переправу на остров Фюн.
Десант на Малой земле
Война по-Мольтке
Мольтке не очень-то доверял возможностям австрийцев в Ютландии - слабость их артиллерии может привести к тяжелым потерям, что будет равнозначно поражению. Необходимо вернуться к прежней стратегии и вместо лобовых атак предпринять обходные десанты на острова. Это позволит избежать ненужных потерь, а заодно остудит пыл копенгагенских парламентариев, полагающих себя недосягаемыми под защитой флота.
Этот флот осуществлял блокаду Пруссии на Балтике и Германского союза в Северном море, при полной поддержке Англии, чьи симпатии были целиком на стороне Дании. На Балтике имело место несколько стычек, не приведших к каким-либо результатам, но в Северном море дела приняли намного более интересный оборот. Пруссия имела там небольшую эскадру (авизо и две канонерки), но только прибытие авангарда австрийского флота (два паровых фрегата, корвет и канонерка) под командованием фон Тегетгоффа, единственного австрийского моряка, вошедшего в мировую историю, позволило немцам вступить в бой с датчанами. Перед сражением, исход которого не вызывал ни у кого сомнений (ну какие из австрийцев моряки?), капитан Тегетгофф вынужден был сделать заявление, что его суда ни в коем случае не пойдут на Балтику, он-де призваны лишь защищать судоходство Германского союза - лишь после этого англичане были несколько успокоены. Датчане, преспокойно заправлявшиеся в английских портах, с нетерпением ожидали австрийцев, рассчитывая перетопить их как котят в ведре.
Лишенный любви британского общественного мнения Тегетгофф оставил в пути из-за технических неисправностей корвет и канонерку, но был полон решимости прорвать датскую блокаду. Объединив свои силы с прусскими (два фрегата и три канонерки), храбрый капитан напал на вражескую эскадру (два фрегата и корвет) у Гельголанда. И проиграл. Датчане расстреляли его флагман и только лишь мужество самого капитана и, как утверждают, меткий выстрел прусской канонерки, на время нарушивший управление самым мощным из датских фрегатов, уберегли союзников от больших бед. Стороны разошлись при своих, хотя австрийские суда пострадали сильнее, равно как и потери среди австро-прусских моряков были выше (около 130 против 68). Тем не менее, вскоре прибыли основные австрийские силы, включавшие в себя линейный корабль и броненосный фрегат - и вражеская эскадра ушла в Норвегию. Остававшиеся на западном берегу Шлезвига суда-каперы были захвачены австро-прусскими канонерками в смелой атаке - на этом история датской блокады в Северном море и закончилась.
Все эти военно-морские события происходили в апреле-мае, между тем англичане уже спешили на помощь Копенгагену: в конце апреля в Лондоне начала работу конференция по шлезвиг-гольштейнскому вопросу, а в середине мая было заключено перемирие. Бисмарк был демонстративно умерен, он предложил вернуться к прежней системе - личная уния между датской короной и герцогствами, при полной автономии последних, но дураки в Копенгагене упустили свой последний шанс выпутаться из дела. Они все еще рассчитывали на неприступность своих островов и интервенцию России или Англии. Из Парижа Наполеон предложил провести в герцогствах столь любимый им плебисцит, но это предложение лишь шокировало царских дипломатов, не желавших распространения порочной практики народного волеизъявления. У немцев тоже было не все гладко - икона германской общественности герцог Фридрих никак не желал соглашаться на условия Бисмарка (прусский контроль над внешней политикой и армией), - но их дорога была проще. В конце концов, война шла уже почти полгода, а коалиция, желающих воевать с германскими государствами ради того, чтобы шлезвигские и гольштейнские немцы оставалась под управлением датской короны, никак не складывалась. В июне срок перемирия истек.
Теперь за дело принялся Мольтке. Еще в мае, после личного доклада королю, он был назначен временным начальником штаба союзных войск. Кроме того, был отставлен Врангель (этот крепкий вояка поглядит и на войну 1870-71, доживя до последней русско-турецкой кампании в 19 веке). На его место назначили самого боевого из Гогенцоллеров - Фридриха Карла. Этот тридцатишестилетний генерал-принц был единственным из правящей династии настоящим, а не номинальным командующим.
В это время датчане сами, без боя, очистили Фредерисию, поэтому вопрос был лишь в том, какой из островов пруссаки атакуют следующим: Альс или Фюн. Мольтке выступал за высадку на последнем, как более крупном и значимом. Он был, впрочем, готов на две одновременные операции, но осторожный принц решил не распылять сил и атаковать менее защищенный Альс. Через три дня после окончания перемирия, под покровом ночной темноты, прусские солдаты на полутораста лодках и понтонах пересекли пролив. Батареи помешали датскому флоту воспрепятствовать десанту. Мольтке, который спланировал всю операцию, тревожно вслушивался в звуки боя - звуки выстрелов становились все глуше, это означало, что десант удался. Потеряв три сотни солдат против трех тысяч, немцы захватили остров к утру, через восемь часов после начала операции.
Мольтке сделал свое дело, доведя австро-прусскую колесницу до финиша. Успех - не военный, а пропагандистский, превзошел все ожидания. Прежнее датское правительство пало, а новое вступило в прямые переговоры с Пруссией и Австрией, без посредников и германских союзников. Датский король отказался от всех прав на герцогства, предоставив решать их судьбу австрийскому императору и прусскому королю. Война закончилась, австро-прусские войска потеряли 3 т. солдат убитыми и ранеными, потери датчан составили 10,5 т. человек, включая 3 т. пленных.
Немцы радуются, а англичане злятся: Копенгаген можно бомбардировать и захватывать только им
Послесловие
Бисмарку удалось извлечь практически максимум из возможного - будущее герцогств предстояло решать только ему и его австрийскому коллеге. Так как, по известным причинам, он не сумел закрыть эту проблему самым очевидным образом - возвращением герцога Фридриха на правах прусского сателлита, то вопрос о Шлезвиг-Гольштейне приобрел характер гордиева узла. Австрийцы, которых эти территории интересовали постольку-постольку, были не прочь обменять их на что-нибудь из близлежащих к ним прусских владений, но это вариант Берлин не устраивал. В свою очередь Вена не желала удовлетвориться денежной компенсацией.
Узел был разрублен в ходе Семинедельной войны 1866 г. и герцогства были попросту присоединены к Пруссии. После ПМВ торжествовавшие союзники все-таки провели свой плебисцит и северный Шлезвиг, преимущественно населенный датчанами, отошел к Копенгагену - подавляющее число остальных его жителей выступило за то, чтобы оставаться в рейхе. Граница между Данией и ФРГ до сих пор проходит согласно этому разделу 1920 г.
Война 1864 г. была хорошей войной (для тех, кто не погиб, не покалечился и не потерял на ней родственников) - она велась за понятные и справедливые цели, без ненависти и насилия к мирным жителям. С любой точки зрения даже достаточно слабые действия союзников на первом этапе кампании стояли несоизмеримо выше нежели убогие операции французов в Мексике, зверства североамериканских войск в войне против Юга или импровизированные операции союзников на Черном море в Крымскую кампанию. Начав не слишком вдохновляюще, союзники продемонстрировали каких успехов можно достичь при грамотном сочетании дипломатии и силы.
К войне
Перемирие, навязанное Германскому союзу англо-русскими посредниками в 1850 г., могло лишь отсрочить неизбежное: шлезвиг-гольштейнский гештальт вопрос необходимо было разрешить. Иного варианта, кроме воссоединения этой части старой империи, населенной преимущественно германцами, с новым союзом, попросту не было - разве, что вся Дания вступила бы в него, в качестве сателлита. Разумеется, в Копенгагене на это смотрели совершенно иначе, полагая что будет достаточно взять и поделить спорные герцогства: в этом случае Шлезвиг, находившийся севернее, присоединялся к Дании в качестве кусочка родины (т.е. терял свою автономию и попросту становился датским), а Гольштейн... тоже оставался при короне, но на прежних правах. Как говорится: и Шлезвиг съесть, и Гольштейн оставить. Германская общественность смотрела на эти намерения с понятным неодобрением: после 1806 г. нельзя было утешаться мыслями, что упомянутые герцогства все равно являются частью Священной Римской империи и управляются немцами. Старая империя тихо умерла, в моде был романтический национализм и прекрасно-грозная музыка Вагнера. Она побуждала германское Отечество к действию, ведь, как известно, немцы - самый музыкальный народ.
Итак, принципиальные разногласия были неразрешимы: маленькая Дания хотела скушать чужое, надеясь, что ее выручит политическая аморфность Германского союза, английский флот или - почему нет? - русские пушки.
Это была, так сказать, суть трагедии, но подобно тому как люди в частной жизни скрывают свою наготу под одеждой, так и народы облачают истинные мотивы в одеяния дипломатии. Конечно же датчане не говорили: мы хотим расчленить и поглотить эти герцогства потому что нам кажется это вполне удобным в настоящий момент - покуда вы, глупые михели, погрязли в спорах между собой! Равно как и немцы не могли сказать в ответ: нам, в сущности, плевать на все эти правовые нюансы, отдавайте наши земли - только мы еще не решили кому - и катитесь к черту.
Датчане нервничали, они помнили свою "победу" в прошлой кампании, когда только прямые угрозы Лондона и Санкт-Петербурга спасли Копенгаген от оккупации его «шлезвиг-гольштейнским ополчением». Они понимали, что время уходит - во всех смыслах. Датский король умирал бездетным и если для королевства наследника без труда подыскали по женской линии, то с герцогствами все было намного сложнее. Германское (саллическое) наследственное право, все еще действующее в Шлезвиг-Гольштейне, давало преимущество наследникам по мужской линии - и таких наследников в Германии было целых два. Отец и сын, оба герцоги: первый в свое время был вынужден уступить датской короне и за звонкую монету отказаться от наследственных земель, но эта сделка, навязанная угрозами, была признана незаконной и пожилой герцог нашел продолжателя своего дела в сыне Фридрихе, которому он не замедлил передать права на Шлезвиг-Гольштейн. Таким образом, смерть датского короля давала прекрасный старт для династического конфликта вокруг спорных территорий.
Позиции Дании были не так уже плохи: все-таки акт передачи прав, пусть и сомнительной правовой ценности, состоялся, а за герцога Фридриха в Германском союзе ратовала только общественность, да Вена, которая была не прочь создать на севере Пруссии еще одно государство - с тем условием, чтобы не предпринимать для этого особенных усилий. Именно поэтому новый министр-президент Пруссии Бисмарк не спешил выступать за права герцога - великого человека, едва только отбившегося от парламентского кризиса, интересовало кое-что побольше нежели восстановление законных прав герцога Фридриха. Кажется, появилась прекрасная возможность покончить с экспансионистскими планами датчан. Еще весной 1863 г. датские националисты навязали слабеющему королю указ, согласно которого в следующем году Шлезвиг становился частью королевства, реализуя лозунг "Дания до Эйдера!" Это была неразумная глупость, порожденная отчаянием и страхом перед грядущим кризисом: согласно условиям Лондонского протокола 1852 г. датчане перед всей Европой обязались соблюдать автономию и нераздельность Шлезвиг-Гольштейна. Подобный акт являл собой пощечину, стерпеть которую германские государства попросту не могли. К войне это не привело только лишь потому, что указ не вступал в силу немедленно и все еще можно было отыграть назад. Но часовой механизм уже начал тикать.
Когда же осенью 1863 г. датский король отошел в лучший мир, датчане сделали Бисмарку (и всей патриотической германской общественности) прекрасный подарок, окончательно переведя вопрос из формально-династического в национально-дипломатическое русло. Новый король Христиан тут же подписал новую конституцию, согласно которой Шлезвиг присоединялся к Дании. В тот же день в Германии объявился претендент в лице нового шлезвиг-гольштейновского герцога Фридриха, восторженно приветствуемый газетами - но не правительством Пруссии. Ее министр-президент не спешил, внимательно отслеживая ситуацию: нужно было использовать датскую глупость так, чтобы дело, имевшее внешне общегерманский характер, принесло материальную пользу исключительно Пруссии. Ради этого Бисмарку пришлось пойти на крайние меры, став на какое-то время совсем непопулярным: против него единым фронтом (что было весьма редким случаем) выступили даже король Вильгельм и кронпринц Фридрих, в порыве германского единодушия желавшие немедленно открыть огонь из прусских пушек по вероломным датчанам. Разве вы не немец? - язвительно спрашивал Вильгельм, обращаясь к своему паладину. Ответ Бисмарка вычеркнули из протокола заседания государственного совета. О мнении общественности и прусского парламента нечего и говорить: невежественный юнкер из Померании пал в их глазах еще ниже. Почему он не послал прусские войска? Почему он не спешит помочь войскам германским? О, этот Бисмарк - враг либеральных и национальных идей!
Между тем, ситуация все еще была неопределенной. Конечно, датчане совершили грубое нарушение, но... неразрывность и автономию герцогств гарантировали Лондон, Париж и Петербург, а не Франкфурт, Берлин или Вена. Кроме того, Шлезвиг в свое время так и не вошел в Германский союз, а статус Гольштейна, согласно новой конституции, оставался неизменным, так что... Британский премьер Пальмерстон сформулировал ситуацию в одной из наиболее цитируемых своих фраз: вопрос Шлезвига-Гольштейна настолько сложен... только три человека в Европе вообще понимали его - принц Альберт, который умер... немецкий профессор, который сошел с ума... я третий и уже вовсе забыл все, что знал о нем. По сути же, речь шла о том, что ситуацию можно было развернуть так и эдак, она давала возможности для всех заинтересованных сторон - именно поэтому Бисмарк и не спешил выступать с открытым забралом на защиту Шлезвиг-Гольштейна, старой датской конституции и наследственных прав герцога Фридриха. Он опасался нового дипломатического поражения, похлеще чем в дни Ольмюца. Следовало действовать наверняка, а пока пусть союзные германские войска (саксонцы и ганноверцы) промаршируют по Гольштейну, ради обеспечения мира. В начале декабря 1863 г. они без боя заняли его - выполняя решение Германского союза об экзекуции. Экзекуторы благодушно смотрели на провозглашение Фридриха герцогом, против чего решительно возражал Бисмарк, который всей душой был за порку датчан, но не ради лишь того, чтобы создать в Германии еще одно полунезависимое владение.
В эти месяцы между Берлином и Веной шли напряженные переговоры, именно в них действительно решался шлезвиг-гольштейнский вопрос. Бисмарку не нужна была военная помощь Австрии, ему требовалась ее солидность, обстоятельность, респектабельность: Габсбурги, с их многовековой историей, придавали делу основательность, в значительной степени лишая будущую кампанию некоторой национальной истеричности текущего века. Император Франц-Иосиф пошел навстречу прусскому министр-президенту - победоносная война, да за германское Отечество, укрепила бы австрийские позиции в Германском союзе, а там - чем черт не шутит - и позволила бы возглавить новый рейх. Соглашение между Габсбургами и Гогенцоллерами полностью изменило складывавшийся было рисунок войны: во-первых, Берлин и Вена объявили себя защитниками соглашений 1852 г.; во-вторых, выступили единым фронтом против аннексии Шлезвига Данией; в-третьих, дезавуировали требования Германского союза, с их герцогом Фридрихом и национальным объединением под знаменами Союза. Одним ударом Бисмарк перехватил знамя борьбы за общее дело, вручив его Пруссии (Австрия, по понятным географическим причинам, могла играть лишь вспомогательную роль); развязал себе руки в отношении будущего Шлезвиг-Гольштейна; успокоил заинтересованную международную общественность, крайне тревожно наблюдавшую за страстями кипевшими в Германском союзе. Вы же не станете возражать против нашей защиты, вами же навязанного нам, Лондонского протокола - сардонически спрашивал прусский министр-президент у гарантов. И поверьте, успокаивающе добавлял он, лучше это сделаем мы, старые-добрые монархии, чем за дело возьмутся парни из Франкфурта. Поневоле пришлось соглашаться.
В середине января 1864 г. Австрия и Пруссия направили датскому королю ультиматум, дав два дня на то, чтобы отыграть назад, отменив указы покойного Христиана и новую конституцию. Датчане отвергли эти совершенно справедливые требования (чем безмерно обрадовали Бисмарка) - война началась.
Она стала идеальной войной по Бисмарку - не была подготовлена им, но проистекала из старых, естественных причин. Министр-президент, часто сравнивающий политику с рыбалкой, был убежденным противником искусственного создания конфликтов (являясь при этом прекрасным мастером создания нужных предлогов для силового разрешения, ввиду неизбежности такового), но считал необходимым использовать складывающуюся ситуацию с максимальной выгодой для отечества. Это был своеобразный политический оппортунизм, политика здравого смысла: глупо было бы позволять Дании удерживать Шлезвиг-Гольштейн, с его немецкими жителями (только в Северном Шлезвиге преобладало датское население), раз уж датчане сами решили сыграть на обострение. И Бисмарк полностью использовал сложившиеся возможности, умело проведя государственный корабль среди скал: де-юре Пруссия воевала за надлежащее исполнение Лондонского протокола 1852 г., навязанного англо-русской дипломатией... той же Пруссии! Бисмарк пожертвовал Германским союзом, депутаты которого поносили австро-прусских предателей великогерманской идеи, пожертвовал даже легитимистским принципом, отказавшись поддерживать притязания наследного шлезвиг-гольштейнского герцога. И все это только ради одного - возможности какое-то время спокойно воевать с Данией. Теперь дело было за военными.
Пруссак и датчанин: больше тут
Силы и планы
Хотя в Пруссии демократы продолжали свою войну с правительством, от королевства и не требовалось больших военных усилий для успеха. Вопрос сводился к месту для драки, как в политическом, так и в чисто военном смысле. Было очевидно, что австро-прусским союзникам выгодно закончить кампанию как можно скорее, покуда французы связаны мексиканской авантюрой, русские польским мятежом, а англичане не знают кого им натравить на немцев. Датчанам, по понятным причинам, выгодно было строго противоположное - они стремились затянуть кампанию, рассчитывая на благоприятное вмешательство тех или иных держав, как в прошлую войну.
Увы, эта очевидность носит несколько ретроспективный характер: что у Берлина, что у Копенгагена существовали свои подводные течения, мешавшие действовать наиболее благоразумным образом. Впрочем, если датчан необходимость все-таки заставляла, в целом, придерживаться здравого взгляда на положение дел, то у пруссаков все обстояло значительно труднее.
Датская армия, практически все силы королевства (38 т. солдат), была из политических предпочтений введена в Шлезвиг, где ей, при правильных действиях немцев, грозило окружение и поражение. В свою очередь, пруссаки, для которых разгром датской армии в Шлезвиге был императивом хотя бы потому что соглашение с Австрией не предусматривало перехода союзниками границ герцогства и дальнейшего продвижения в Ютландию, блистательно упустили этот шанс. И тут дело не обошлось без Вены - войска императора, исполнявшие на театре военных действий роль второстепенную, не могли не подчиняться пруссакам, но командовать ими должен был лишь фельдмаршал, на меньшее Франц-Иосиф был не согласен. Прусская армия не воевала по-настоящему с 1815 г., а потому фельдмаршал в ней был только один, зато какой! Бравый фон Врангель родился за два года до смерти Фридриха Великого, начал служить в армии с двенадцати лет, а в войну 1848-50 командовал немцами и даже успел оккупировать Ютландию, без санкции Берлина. В 1864 г. ему стукнуло... о, Господи, восемьдесят лет и, хотя солдаты любили папашу Врангеля, старый воин отличался сложным характером, а воевать по-новому не умел. Поэтому планы начальника прусского генерального штаба фон Мольтке о быстром, в три-четыре дня, окружении и разгроме датской армии, были благополучно засунуты старым фельдмаршалом в сапог и там забыты.
Это было обидным, ведь прусская армия была как никакая другая была подготовлена для войны нового типа. Солдаты в синем обладали секретной игольчатой винтовкой Дрейзе, заряжавшейся не с дула, как у всех, а с казенной части (можно лежа). Новое оружие (разработанное аж в 1835 г.) давало его обладателям невиданное преимущество в скорости стрельбы - прусский пехотинец делал в минуту три выстрела, на что его датский супротивник мог ответить лишь одним. Кроме того, прусские винтовки поражали неприятеля на значительно более дальнем расстоянии нежели датские ружья системы Минье. Наконец, у пруссаков были прекрасно обученные солдаты, лучший в мире офицерский корпус и великолепная артиллерия. Для войны Пруссия выставила 35 т. группировку, доведенную в финале до 60 т., к которым присоединился 20 т. австрийский корпус фон Габленца.
Военный вождь датчан, генерал де Меза, был на целых восемь лет моложе своего прусского противника и первый боевой опыт получил в 1807 г., обороняя Копенгаген от британского флота и десанта. Хотя скромный артиллерист-преподаватель поднимался по военной лестнице крайне медленно, а кроме того панически боялся холода и… поездов, его час пробил во время войны 1848-50 гг., когда полковник де Меза принял командование над дивизией, заменив раненого генерала. Теперь он возглавлял полевую армию королевства, требования к которой значительно превосходили возможности солдат и их командира.
Тем не менее, у датчан были и свои козыри. Понятное дело - их армия уступала врагу в численности, выучке и технической оснащенности. Иначе и быть не могло. Но Дания располагала мощным, превосходящим своего балтийского неприятеля, флотом: против четырех прусских паровых корветов, трех парусных фрегатов, двух десятков канонерских лодок и прочей мелочи (включая шхуну короля Вильгельма) датчане могли выставить 64-пушечный паровой линейный корабль, несколько паровых фрегатов, новейший двухбашенный броненосец, а всего - три десятка паровых судов с четырьмя сотнями орудий, десяток парусных (от двух линейных кораблей до двух шхун) при почти сотни орудий и пять десятков более мелких гребных посудин. Преимущество на море имело особенное значение в связи с географией театра военных действий: датчане могли, как и в прежние времена, пожертвовать Ютландией, спокойно укрывшись на своих островах под защитой флота. Интригу вносило лишь участие Австрии, которая вполне могла бы послать свою эскадру на север, но эта угроза пока имела лишь умозрительный характер.
Кроме того, датская оборона в Ютландии основывалась на укреплениях при Даневерке, в одном из наиболее узких мест полуострова. Датский парламент, зависимый от общественного мнения, рассчитывал, что армия будет упорно защищать эти позиции: еще в начале 9 века датский король Гудфред строил там укрепления, опасаясь натиска восточных-франков, теперь романтика 19 века требовала жертвы. Впрочем, в этом случае требования нации вполне совпадали с военной целесообразностью - бросать хорошо расположенные позиции без боя действительно было бы излишним.
Война по-Врангелю
Немцам требовалось время: обозленные на пруссаков и австрийцев германские государства отказались пропускать войска бравого фон Габленца через союзные территории и австрийцам пришлось катить на поездах через Силезию, а не Баварию. Первого февраля австро-прусские войска пересекли реку Эйдер, границу между Гольштейном и Шлезвигом. Австрийцы должны были наступать на датские войска с фронта, а пруссаки совершить обход. К сожалению, планы Мольтке практически не учитывались полевым командованием союзников - обходной маневр выродился в нечто вроде демонстрации. Особенно забавным было то, что в первых стычках австрияки показали себя намного лучше пруссаков - их войска уже были окурены порохом. Продвижение обходных прусских колонн у бухты Шляй было остановлено и только ввод в дело новых войск заставил датчан начать отход. Через пять дней после начала кампании де Меза запаниковал разгадал план врага и начал отводить свою армию к морю, бросив годами подготовлявшиеся линию Маннергейма укрепления под Даневерке. Преследовавшим его австрийцам удалось навязать арьергардный бой при Оверзее. Храбро сражавшиеся датчане упорно прикрывали отступление своей армии, долго не сдавая позиций, наконец австрийцы ударили в штыки и разбили противника, потеряв четыре сотни солдат против тысячи. Но остальные войска датчан преспокойно оторвались от неприятеля и укрылись за окопами Дюппеля - небольшого городка на юге Ютландии. Позади армии встал датский флот, готовый поддержать солдат огнем своих пушек. Дюппель не только защищал подступы к датским островам, но и служил окном для Копенгагена - эта фланговая позиция делала наступление австро-прусских сил в Ютландии немного опасным. Датчанам не могло быть известно секретное соглашение между Веной и Берлином, ограничивающее продвижение их войск шлезвигской границей, но оба очевидных фактора - невозможность для Вены и Берлина вести сколь угодно долгую кампанию и неограниченно наращивать свою группировку в Ютландии, - были в их пользу. Тем не менее, несмотря на то, что армия была спасена, общественное мнение требовало своего козла отпущения - и генерал де Меза был снят с поста главнокомандующего. На его место пришел молодой (шестьдесят семь лет) генерал Герлах - стойкий, но лишенный воображения солдат.
Между тем, немцы обложили датскую армию в Дюппеле и остановились на границе Шлезвига. Прусский король, понукаемый Бисмарком, строжайше запретил переходить на собственно датскую территорию и только, курсирующий между Берлином и союзным штабом, Мольтке умолял продолжать наносить удары по врагу, разбить его, а потом предписать мир. Этот гений стратегии, под сдержанными манерами которого лишь изредка прорывалась страстная натура, не находил тогда понимания ни у Врангеля, ни у Вильгельма. Казалось, что война фактически завершилась - герцогства освобождены, дело за утомительными дипломатическими переговорами. Выручила случайность - небольшой отряд прусских гусар, не сильно разбирающихся в хитросплетениях внешней политики, занял небольшой датский городок, через полторы недели после занятия укреплений у Даневерке. Фельдмаршал Врангель закусил удила и отказался отзывать их - это, дескать, покроет его седины позором и т.п. Войска остались - и гром не грянул. Никто не спешил на помощь бедной Дании, а погода, бывшая в феврале крайне дурной, и вовсе сменила гнев на милость. Итак, после трехнедельной паузы, Берлин и Вена договорились: они продолжат экзекуцию и доведут дело до победного конца. Австрийцы устремились в Ютландию, а пруссаки принялись решать проблему Дюппеля.
Долгое время прусское руководство не могло решиться - атаковать датскую армию за ее укреплениями (и с флотом) или нет? Политики требовали военного успеха, но непосредственно командующий пруссаками у города принц Фридрих Карл был против лобовой атаки, в чем его поддерживал Мольтке. Последний считал, что вместо нее следует обойти дюппельские позиции по морю и захватить остров Альс, находящийся между полевой датской армией и Копенгагеном. Но погода подвела немцев - подготовленную к началу апреля десантную операцию пришлось отложить из-за начавшихся штормов. Датчане что-то заподозрили и принялись усиленно готовиться к отражению любой атаки на остров. Тогда немцы все-таки решились на штурм датских позиций.
Сражение началось во второй половине апреля - шестичасовая артиллерийская подготовка (в ходе которой опять была разрушена ставшая впоследствии знаменитой Дюппельская мельница) позволила пруссакам практически без боя захватить первую линию укреплений. Идущих в бой солдат поддерживала игра военного оркестра под управлением композитора и дирижера Пифке, который, по легенде, тогда же сочинил свой знаменитый Дюппельский марш. Датчане попытались контратаковать, их поддерживал огонь 14-ти пушек броненосца, но все попытки вернуть утраченное были отражены. Более того, уже через несколько часов после взятия первой линии укреплений немцы были на второй - бой занял значительно меньше времени чем артподготовка. Потери датчан составили почти 5 т. человек против 1 т. у немцев, но они вновь сумели отойти, укрывшись на Альсе и взорвав мосты, связывающие его с материком. Сопротивление еще далеко не сломлено - резюмировал Мольтке, братья которого были чиновникам на датской службе.
На севере австрийцы оказались в аналогичной ситуации - они остановились перед укреплениями под Фредерисией, защищавшими переправу на остров Фюн.
Десант на Малой земле
Война по-Мольтке
Мольтке не очень-то доверял возможностям австрийцев в Ютландии - слабость их артиллерии может привести к тяжелым потерям, что будет равнозначно поражению. Необходимо вернуться к прежней стратегии и вместо лобовых атак предпринять обходные десанты на острова. Это позволит избежать ненужных потерь, а заодно остудит пыл копенгагенских парламентариев, полагающих себя недосягаемыми под защитой флота.
Этот флот осуществлял блокаду Пруссии на Балтике и Германского союза в Северном море, при полной поддержке Англии, чьи симпатии были целиком на стороне Дании. На Балтике имело место несколько стычек, не приведших к каким-либо результатам, но в Северном море дела приняли намного более интересный оборот. Пруссия имела там небольшую эскадру (авизо и две канонерки), но только прибытие авангарда австрийского флота (два паровых фрегата, корвет и канонерка) под командованием фон Тегетгоффа, единственного австрийского моряка, вошедшего в мировую историю, позволило немцам вступить в бой с датчанами. Перед сражением, исход которого не вызывал ни у кого сомнений (ну какие из австрийцев моряки?), капитан Тегетгофф вынужден был сделать заявление, что его суда ни в коем случае не пойдут на Балтику, он-де призваны лишь защищать судоходство Германского союза - лишь после этого англичане были несколько успокоены. Датчане, преспокойно заправлявшиеся в английских портах, с нетерпением ожидали австрийцев, рассчитывая перетопить их как котят в ведре.
Лишенный любви британского общественного мнения Тегетгофф оставил в пути из-за технических неисправностей корвет и канонерку, но был полон решимости прорвать датскую блокаду. Объединив свои силы с прусскими (два фрегата и три канонерки), храбрый капитан напал на вражескую эскадру (два фрегата и корвет) у Гельголанда. И проиграл. Датчане расстреляли его флагман и только лишь мужество самого капитана и, как утверждают, меткий выстрел прусской канонерки, на время нарушивший управление самым мощным из датских фрегатов, уберегли союзников от больших бед. Стороны разошлись при своих, хотя австрийские суда пострадали сильнее, равно как и потери среди австро-прусских моряков были выше (около 130 против 68). Тем не менее, вскоре прибыли основные австрийские силы, включавшие в себя линейный корабль и броненосный фрегат - и вражеская эскадра ушла в Норвегию. Остававшиеся на западном берегу Шлезвига суда-каперы были захвачены австро-прусскими канонерками в смелой атаке - на этом история датской блокады в Северном море и закончилась.
Все эти военно-морские события происходили в апреле-мае, между тем англичане уже спешили на помощь Копенгагену: в конце апреля в Лондоне начала работу конференция по шлезвиг-гольштейнскому вопросу, а в середине мая было заключено перемирие. Бисмарк был демонстративно умерен, он предложил вернуться к прежней системе - личная уния между датской короной и герцогствами, при полной автономии последних, но дураки в Копенгагене упустили свой последний шанс выпутаться из дела. Они все еще рассчитывали на неприступность своих островов и интервенцию России или Англии. Из Парижа Наполеон предложил провести в герцогствах столь любимый им плебисцит, но это предложение лишь шокировало царских дипломатов, не желавших распространения порочной практики народного волеизъявления. У немцев тоже было не все гладко - икона германской общественности герцог Фридрих никак не желал соглашаться на условия Бисмарка (прусский контроль над внешней политикой и армией), - но их дорога была проще. В конце концов, война шла уже почти полгода, а коалиция, желающих воевать с германскими государствами ради того, чтобы шлезвигские и гольштейнские немцы оставалась под управлением датской короны, никак не складывалась. В июне срок перемирия истек.
Теперь за дело принялся Мольтке. Еще в мае, после личного доклада королю, он был назначен временным начальником штаба союзных войск. Кроме того, был отставлен Врангель (этот крепкий вояка поглядит и на войну 1870-71, доживя до последней русско-турецкой кампании в 19 веке). На его место назначили самого боевого из Гогенцоллеров - Фридриха Карла. Этот тридцатишестилетний генерал-принц был единственным из правящей династии настоящим, а не номинальным командующим.
В это время датчане сами, без боя, очистили Фредерисию, поэтому вопрос был лишь в том, какой из островов пруссаки атакуют следующим: Альс или Фюн. Мольтке выступал за высадку на последнем, как более крупном и значимом. Он был, впрочем, готов на две одновременные операции, но осторожный принц решил не распылять сил и атаковать менее защищенный Альс. Через три дня после окончания перемирия, под покровом ночной темноты, прусские солдаты на полутораста лодках и понтонах пересекли пролив. Батареи помешали датскому флоту воспрепятствовать десанту. Мольтке, который спланировал всю операцию, тревожно вслушивался в звуки боя - звуки выстрелов становились все глуше, это означало, что десант удался. Потеряв три сотни солдат против трех тысяч, немцы захватили остров к утру, через восемь часов после начала операции.
Мольтке сделал свое дело, доведя австро-прусскую колесницу до финиша. Успех - не военный, а пропагандистский, превзошел все ожидания. Прежнее датское правительство пало, а новое вступило в прямые переговоры с Пруссией и Австрией, без посредников и германских союзников. Датский король отказался от всех прав на герцогства, предоставив решать их судьбу австрийскому императору и прусскому королю. Война закончилась, австро-прусские войска потеряли 3 т. солдат убитыми и ранеными, потери датчан составили 10,5 т. человек, включая 3 т. пленных.
Немцы радуются, а англичане злятся: Копенгаген можно бомбардировать и захватывать только им
Послесловие
Бисмарку удалось извлечь практически максимум из возможного - будущее герцогств предстояло решать только ему и его австрийскому коллеге. Так как, по известным причинам, он не сумел закрыть эту проблему самым очевидным образом - возвращением герцога Фридриха на правах прусского сателлита, то вопрос о Шлезвиг-Гольштейне приобрел характер гордиева узла. Австрийцы, которых эти территории интересовали постольку-постольку, были не прочь обменять их на что-нибудь из близлежащих к ним прусских владений, но это вариант Берлин не устраивал. В свою очередь Вена не желала удовлетвориться денежной компенсацией.
Узел был разрублен в ходе Семинедельной войны 1866 г. и герцогства были попросту присоединены к Пруссии. После ПМВ торжествовавшие союзники все-таки провели свой плебисцит и северный Шлезвиг, преимущественно населенный датчанами, отошел к Копенгагену - подавляющее число остальных его жителей выступило за то, чтобы оставаться в рейхе. Граница между Данией и ФРГ до сих пор проходит согласно этому разделу 1920 г.
Война 1864 г. была хорошей войной (для тех, кто не погиб, не покалечился и не потерял на ней родственников) - она велась за понятные и справедливые цели, без ненависти и насилия к мирным жителям. С любой точки зрения даже достаточно слабые действия союзников на первом этапе кампании стояли несоизмеримо выше нежели убогие операции французов в Мексике, зверства североамериканских войск в войне против Юга или импровизированные операции союзников на Черном море в Крымскую кампанию. Начав не слишком вдохновляюще, союзники продемонстрировали каких успехов можно достичь при грамотном сочетании дипломатии и силы.