Катастрофа 1204
- или из ромеев в эллины. История о четвертом крестовом походе и погибели Византии. Вторая часть - тут.
Высадка
В пути союзники, разделившие свой флот на несколько эскадр, быстро восстановили порядок на нескольких островах: казалось, что метод сына свергнутого императора действенен, ибо напуганные - как видом венецианских кораблей, так и рассказами о погроме, учиненном на Корфу - поданные узурпатора Алексея III предпочитали безропотно подчиниться западным освободителям. Последние, впрочем, держали себя в руках, рассчитывая на оказание известного эффекта в столице империи.
Фуражируясь, флот крестоносцев подошел к Константинополю в июне 1203 г. Для венецианцев картина раскинувшегося между Европой и Азией мегаполиса была привычной, но уроженцы Северной Франции, Италии и Германии были поражены. В их мире обычный город насчитывал 5-10-15 т. жителей, а большой вроде Венеции - 50-60 т., но представший перед ними Новый Рим населяло тогда от 300 до 500 т. жителей! Огромный город, защищаемый построенной еще 5 в. стеной (даже Стеной) - гигантским оборонительным комплексом, развивавшимся век от века. Возводимые еще против гуннов укрепления сделали столицу Византии самым защищенным городом в мире: столетия сменялись, на смену грозным азиатским кочевникам пришли арабы, авары, болгары, скандинавы и т.д., но Константинополь устоял перед всеми. Стены не помогали только во время междоусобиц - не раз мятежник (восставший) занимал столицу, безо всякой борьбы пройдя через неодолимые укрепления. Но это были свои. Смуты сотрясали Византию, а великий город продолжал оставаться нетронутым, сосредотачивая в себе огромные богатства.
В начале 13 века константинопольская Стена фактически представляла из себя две стены: наружную, высотой чуть больше 8 метров и внутреннюю, на метр выше. Башни, располагавшиеся через каждые 50 метров, достигали почти 18-тиметровой высоты на второй линии и 10-тиметровой в первой - их было не меньше полутора сотен. Пространство между обеими линиями укреплений было организовано таким образом, что защитники города могли спокойно перебрасывать войска с любого участка обороны, не теряя ни минуты и без малейших затруднений. Подходы к стенам предваряли ряд других укреплений, в том числе и ров. В общем, по любым меркам, в 1203 г. задача взять штурмом главный город ромеев показалась бы исключительной, даже невозможной, для любого захватчика.
И тем не менее, высаживавшиеся крестоносцы, вместе со своими хитрыми итальянскими друзьями, решились именно на быстрый штурм, а не на долгую осаду. Дело было даже не в запасах продовольствия, которых не хватило бы и на месяц (в конце концов, венецианцы могли снабжать осаждавших сколь угодно долго), но в общем настрое участников Четвертого крестового похода: они ведь не воевали с византийцами, они воевали за них. Стоит только показать трусливым и изнеженным грекам наследника настоящего басилевса, как те распахнут ворота, приветствуя своих старых латинских друзей. Не война, но полицейская операция, как сказали бы в 19 веке или сейчас.
И они показали. Царевича провезли на галере вдоль города, демонстрируя столпившимся жителям. У последних это не вызвало ни малейшего энтузиазма, а с башен, как говорят, метнули несколько снарядов - последнее было не очень-то вежливо по отношению к плывущим под флагом перемирия представителям крестоносцев. Итак, смотрины не удались. Разочарование европейцев несколько скрасил очевидный факт явной неподготовленности византийцев к войне. То, что последние не располагали боеспособным флотом, было давно известно - морские силы Византии пришли в упадок со времен кончины императора Мануила - но беспрепятственная высадка крестоносцев, не вызвавшая у ромеев никакой инициативы в момент, когда опиравшаяся на рыцарскую конницу армия Европы была особенно уязвимой, а также брошенные запасы зерна, очень пригодившиеся союзникам, убеждало последних в том, что сопротивление не будет ни особенно сильным, ни умелым. И они были правы.
Алексей III оказался готовым к управлению империей не более чем его младший брат. Активность нового императора устремлялась главным образом на гедонизм, что, в определенном смысле, соответствовало духу упадка в самой Византии. Апатия бездеятельности охватила императорский двор, предпринимаемые меры к борьбе носили чисто пассивный, оборонительный характер.
Сперва Алексей и вовсе задумал перекупить крестоносцев, отправив им предложение материального обеспечения в походе на Иерусалим. Возможно, что это бы сработало, но решения принимали не рыцари, а венецианский дож. Для Дандоло посулы Алексея не несли никакой ценности, особенно в рамках предполагаемых после победы выгод для его родины. Поэтому представителю императора был дан недвусмысленный отказ. Крестоносцы попросту не воспринимали его в качестве стороны для переговоров, для них он был мятежником свергшим и ослепившим своего господина - попросту самозванцем, никем. Он не имел права ничего предлагать, а мог лишь сдаться в надежде на милость.
Подобная реакция, разумеется, лишала переговоры всякого смысла - теперь даже Алексею стало ясно, что высадившиеся всерьез решили сражаться за восстановление на престоле его брата. Император постарался донести до жителей столицы всю варварскую грубость крестоносцев - и это ему в определенной степени удалось. Население, до этого достаточно равнодушно воспринимавшее обе стороны конфликта, посчитало себя оскорбленным. Реакцией, как того и следовало ожидать, стали погромы домов константинопольских латинян, бежавших к месту высадки крестоносцев. То, что власти допустили подобное, равно как и сама возможность значительным группам людей уйти из Константинополя, лучше всего говорит об упадке византийского государства. В остальном, можно говорить о глубоком несовпадении взглядов на мир: для ромеев казалось дикарством жесткая система наследования европейского феодализма и стремление высадившихся воевать за нее, отвергая возможность полюбовного соглашения. Империей должен управлять достойнейший, мир лучше войны - эти византийские принципы были столь же неприятны и крестоносцам, видевшим в них лишь интриганство и слабость, прикрываемую бесконечными рассуждениями.
Кроме того, обе стороны были еретиками - друг для друга.
Осада и первый штурм
Теоретически, силы империи должны были значительно превосходить вторгшихся, но на практике это было далеко не так. По некоторым данным, византийцы даже уступали им в численности, насчитывая около 15 т. человек. Упадок военного искусства Византии, начавшийся давно, еще со времен арабских завоеваний, привел к тому, что императоры все больше и больше полагались на наемные армии: от европейцев до азиатов. Наиболее боеспособными соединениями византийского войска - что само по себе являлось приговором - были наемники: т.н. варяжская гвардия - скандинавы, ставшие элитным наемным отрядом со времен создания Киевской Руси и завоевания Англии норманнами. Рассчитывать на эти отряды можно было только при наличии твердой власти, а этого как раз и не было. Греческие воины, не считая конных отрядов из знати, считались, да и были, второсортными - как в отношении собственно византийской армии, так и ее западных противников.
На поле боя грекам трудно, практически невозможно, было противопоставить что-то коннице европейцев. Рыцари превосходили греков и как организованная боевая масса, и в качестве одиночных бойцов. В этом не было никакой загадки: в отличии от Византии, где ветшавшее государство попросту не могло содержать достаточно многочисленное войско, не говоря уже о состоянии имевшегося, вооруженная сила Запада никоим образом не зависала от наполнения казны тамошних правителей. Сама социальная и политическая система давала в руки Европы несравненный по силе меч - рыцарство.
Тот факт, что большинство представителей данного сословия редко участвовали в больших войнах и даже крупных сражениях, не должен обманывать нас. Подготовка их была великолепной, вооружение тоже - турниры, которые тогда были далеки от классических манерных состязаний 15 века, были прекрасной школой, выпускавшей профессиональных воинов. Возможный греческий ответ на эту угрозу - катафрактарии или клибанарии (закованные в броню всадники, перенятые византийцами у Востока) - провалился как раз ввиду того, что государство оказалось неспособным поддерживать их численность на необходимом уровне. Кроме того, в быстрых сражениях с восточными противниками эти монстры казались дорогостоящей ненужностью. По схожим причинам греки не располагали и собственной пехотой - парадоксальная слабость их городов, никогда не занимавших места подобного своим европейским побратимам, и государственная мудрость, предпочитавшая простой путь вербовки пизанских арбалетчиков и варяжских пехотинцев трудном процессу создания собственных сил, привели к тому, что в решительный момент столкновения с не самой сильной из западных армий у византийцев не оказалось ни надежной пехоты, ни хорошей конницы.
Еще более катастрофичной была ситуация на воде, о которой мы уже упоминали: в месяцы предшествующие вторжению самого огромного из всех западных флотов, что когда-либо атаковали восточную империю, ее морская мощь низвелась до двух десятков судов, неспособных пуститься в плавание. Для государства, чьи коммуникации опирались на воду, это было недопустимым благодушием. Пожалуй, именно исчезновение морской мощи Византии следует отнести к тем ключевым факторам, обеспечившим дальнейшее развитие событий: даже вчетверо слабейший (относительно венецианской армады) флот мог бы сделать положение атакующих невыносимым.
В первых числах июля, после того как стало ясно, что жители столицы не спешат навстречу освободителям, а византийское войско укрывается за стенами, крестоносцы перешли к решительным действиям. Конечно же, главным инструментом в планировавшейся операции должен был стать венецианский флот - именно его присутствие, создававшее опасность высадки крестоносцев во многих местах, заставлял защитников распылять свои силы. Теперь это давление на возможности византийской армии удержать весь оборонительным периметр города должно было возрасти: союзники решили высадиться у Галаты, изолированного латинского квартала Константинополя, лежащего у побережья северо-восточной стороны залива Золотой Рог. Именно там находилась одна из двух башен, замыкавших вход в бухту гигантской подъемной цепью. После того как Галата падет, а венецианские корабли войдут в залив - положение Константинополя станет совсем трудным, не без оснований предполагали вожди крестоносцев. Впрочем, если рыцари видели в этой атаке лишь средство для обеспечения коммуникаций между своим будущим главным полевым лагерем и кораблями итальянцев, то дож, видимо, рассчитывал на эффект внезапности и паники, позволившей бы десанту крестоносцев захватить весь город буквально на спинах удиравших греков. Он попросту не мог предположить, что византийцы отдадут ключевой пункт своей обороны практически без сопротивления. А именно так это и произошло.
Новый десант, как и прежде, был произведен вполне беспрепятственно и высадившиеся наскоро устроились перед латинским кварталом. На утро греки устроили нечто вроде небольшой вылазки, которую крестоносцы отбили без особых трудностей. Тем не менее, одна из немногих в этой кампании инициатив императора Алексея сыграла с оборонявшимися дурную шутку: посланных из города сил было слишком мало для разгрома десанта, но вполне достаточно для того, чтобы удиравшие в панике греки не сумели вовремя запереть за собой входные ворота башни. Наседавшие европейцы не упустили своего шанса: преследование продолжилось, византийские солдаты сдались, а укрепление было захвачено, вместе с самой Галатой. Вскоре венецианский флот торжествующе входил в Золотой Рог, демонстрируя напуганным жителям города сотни своих судов. Укрывавшиеся в заливе остатки византийской морской мощи были захвачены без малейших трудностей: только нескольким греческим кораблям удалось самозатопиться прежде чем они была захвачены или сожжены врагом.
Теперь между победителями начались разногласия: как уже говорилось, венецианцы хотели атаковать Константинополь прямо из залива, не теряя времени, тогда как рыцари предпочитали более привычную им тактику прорыва с суши. Итогом споров стал достаточно сомнительный компромисс - силы европейцев разделились. Крестоносцы разбили лагерь напротив севера-западной части города, образующей выступ между европейской сушей и заливом. Это был один из слабейших участков оборонительной линии, несмотря на находившийся там Влахернский дворец - резиденцию императора, само по себе мощное укрепление. Характерным является то, что рыцарям даже не пришлось производить еще одну высадку - они запросто пересекли залив через мост, который греки попросту не успели (не смогли) разрушить. Покуда крестоносцы собирались ворваться в город пробив основание выступа, венецианцы собирались сделать тоже самое подрезав его, атаковав с воды.
Подготовка к штурму заняла около десяти дней, и почти в каждый из них византийцы предпринимали вылазки, неизменно оканчивавшиеся неудачей и бегством. Это были как всегда слишком робкие попытки, чтобы принести решительный результат одной из сторон, но тот факт, что в боях принимали участие варяги, говорит о степени беспокойства императора Алексея и ограниченности его возможностей.
Наконец, в середине июля союзники пошли на штурм. И тут оказалось, что несмотря на изнеженность современных греков, стены города все так же надежны, что и раньше. Сухопутную атаку крестоносцев отбили без особого труда - это было заслугой варягов, легко сбросивших напавших со стен, вместе с их лестницами. Французам - а именно они шли на острие атаки - не помог даже удачный подкоп, обрушивший одну из башен первой линии. Созданный было на стене плацдарм, едва достаточный для размещения десятка бойцов, был вскоре ликвидирован. Довольный Алексей, находившийся тут же, во дворце, успел порадоваться виду нескольких взятых в плен крестоносцев. Но тут возгласы радости сменились криками ужаса.
Линия венецианских кораблей, выстроившаяся в заливе, обстреливала позиции защищавших прибрежный участок греков, варягов и пизанцев из баллист и катапульт. С моря атаковали не только люди дожа, в бою принимала участие и часть крестоносной армии, в основном ее итало-германский контингент. Они даже сумели высадить на сушу стенобитное орудие, но долгое время все усилия штурмующих не приносили никакого видимого результата. В критический момент, когда судьба боя колебалась на весах (можно только предположить, какой разрушительный эффект оказала бы первая большая неудача на союзное воинство), дож приказал своему кораблю пристать к берегу, демонстрируя решительность победить во что бы то ни стало. За флагманом устремились и другие корабли, шлюпки с венецианцами заполонили воду. Это усилие привело к моральному слому защитников города, лучшие силы которых были заняты отражением сухопутной атаки. Началось бегство не готовых к тяжелой резне греков, немногочисленные (здесь) контингенты наемников не могли ничего изменить и тоже отступили. Упрямая решимость Дандоло привела к тому, что крестоносцам достался участок городской стены с двумя десятками башен.
Но бой еще не был окончен. Разве византийцы не отбросили французов? вперед, к месту прорыва! И варяжская гвардия, почувствовавшая вкус крови, была брошена на войска дожа. Сперва ей удалось добиться успеха - крестоносцы не только не ворвались в город - они отступали, теряя добытое с таким трудом. Дело запахло жаренным - и не даром, ибо кто-то (как правило грешат на венецианцев, но было ли это сознательным действием или обычной на войне случайностью понять трудно) поджег дома на улицах, разделявших противоборствующие стороны. Начавшийся пожар сперва замедлил варяжскую контратаку, а потом и вовсе остановил ее, так как ветер, увы, разгонял пламя в их сторону. Покуда пожар перекидывался на новые и новые здания, венецианцы и рыцари сумели перегруппироваться. Дандоло известил о достигнутом успехе своих сухопутных товарищей, сумев поднять их моральный настрой в столь важный момент. Тем не менее, положение еще нисколько нельзя было считать определившимся: если морская атака союзников и не окончилась провалом, то покуда и не привела к разгрому византийцев. Напротив, теперь император Алексей решился покончить с разделившимся врагом одним ударом. Он вывел все боеспособные силы к французскому лагерю, намереваясь сперва выиграть полевое сражение, а уже потом заняться морским десантом. Удар в поле должна была поддержать вылазка из-за стен.
Метните меня вон туда!
Все это были (если они вообще были) планы лишенные практического наполнения. Хотя источники, в общем и целом, говорят о некоем численном преимуществе вышедших на битву византийцев, это не кажется столь очевидным. Во-первых, общее преимущество в числе было на стороне латинян, а уровень командования защитников города не был таков, чтобы убедить нас в их способности сконцентрировать для решительного боя все доступные силы. Очевидно, что значительная часть сил оборонявшихся все еще была в городе. Поэтому можно говорить о 7-10 т. отряде, что никак не является превосходящим числом. А если вспомнить о том, что дож незамедлительно направил в полевой лагерь французов свои резервы (как только кризис на его участке был разрешен), то как бы не оказалось, что численное преимущество было у крестоносцев.
Так или иначе, у византийцев отсутствовало главное - решимость исполнить свой план действиями. Их выстроившееся войско бесцельно выжидало, давая врагу время выстроиться для боя. В какой-то момент часть французских рыцарей не выдержала возникшего напряжения и устремилась в атаку, поставив все под угрозу, но это привело лишь к постыдному завершению вылазки: не принимая боя, византийцы принялись уходить обратно в город, оставляя своих врагов в радостном недоумении.
Император Алексей, и без того надломленный непривычными тяготами осады и постоянным переходом от надежды к отчаянию, счел что с него довольно. Он равнодушно выслушивал завуалированные упреки своих командиров и оскорбительные крики толпы на улицах. Вечером того же дня император бежал из города, вместе с семьей (не считая нелюбимой жены и ее родственников), приближенными и тем количеством казны, которое они сумели унести. Не было отдано никаких распоряжений о дальнейшей обороне или назначении преемника. Алексей, не по своей воле ставший когда-то басилевсом, не испытывал по отношению к империи никакого ни малейшего чувства долга и стремился поскорее избавиться от непосильной ноши. На следующее утро Константинополь погрузился в хаос.
Покуда жители города изливали свою ненависть к бывшему главе государства, элита искала выход из сложившейся ситуации. На фоне назревавшей военной катастрофы вариант с возвращением на престол слепого Исаака показался вполне приемлемым решением. Перед пленником, слышавшим лишь отдаленные звуки боя, внезапно предстали высшие чины империи, молившие его вновь править государством. На улицах чернь, чья память никогда не отличалась глубиной, уже восславила возвращение доброго Исаака. Никто и не подумал протестовать против императора-слепца, не говоря уже о том, чтобы напомнить о печальной аналогии со вторым Юстинианом - тоже калеке, сумевшем вернуть себе власть после многих лет безвестности. Те события, произошедшие при схожих обстоятельствах, не принесли Византии ничего хорошего, но кто сказал, что история обязательно повторяется?
К крестоносцам отправили гонцов с извещением о чудесном перевороте, союзники возликовали. Теперь дело Четвертого крестового похода будет продолжено - и на какой крепкой основе! вместе с возвратившейся в истинное христианство восточной империей! ну не чудо ли, что немногие добились столь многого за такой короткий срок?
Шаткий мир
Делегация крестоносцев отправилась в Константинополь. Во Влахернском дворце их ожидал Исаак, рядом с которым на троне восседала супруга-императрица - по иронии судьбы, сестра незадачливого венгерского короля, у которого освободившие ее мужа люди недавно силой отняли город. Тем не менее, византийский двор попытался оказать максимум почтения своим латинским друзьям: условности были отброшены и Исаак легко согласился дать послам частную аудиенцию. Никого, конечно, не удивил тот факт, что его сын все еще находился в лагере крестоносцев - предыдущие десятилетия приучили стороны к взаимному недоверию. Да и сами представители христианского воинства не могли не заметить ненависти и опаски, мелькавшей в глазах встречавших их придворных. Несмотря на все показное радушие, никаким согласием в воздухе и не пахло. Тем тяжелее была задача послов.
Им предстояло огласить условия на которые пошел Алексей, сын Исаака. Последний был поражен и попытался изменить хотя бы пункт о слиянии церквей (точнее подчинении константинопольского патриарха Римскому Папе), но после всех немыслимых успехов (и действительно, чем еще, кроме как Божьей волей, могли объяснить себе крестоносцы цепь непрерывных удач в этой кампании? государство греков само шло им в руки; нечто подобное тремя веками позднее испытают конкистадоры в Новом Свете) представители святого воинства никоим образом не были настроены пойти на уступки. Тут можно сделать небольшую паузу и предаться ретроспективной конспирологии.
Возможно ли так, что дож изначально не верил в обращение всей Византии в католичество? И сознательно пускал брандер под все возможные компромиссы, намереваясь выдоить из этого предприятия максимум для своего города? Трудно представить, чтобы венецианцы, хорошо знавшие с кем им приходится иметь дело, всерьез полагали, что одна из многочисленных смен властителя в восточной империи повлечет за собой такие кардинальные изменения в религиозном вопросе. По крайне мере, мало что из известного им исторического опыта говорило было в пользу такого чудесного преображения: как правило, христианство распространялось лишь путем тяжелой и долгой борьбы с язычниками. И почти никогда - в случае наличия аналогичного ему (т.е. всесторонне разработанного, с собственным церковным аппаратом) вероучения.
Делегация союзников состояла из четырех (или шести) лиц - двух (трех) венецианцев и двух (трех) французов, причем главой представительства стал человек последних. Можно предположить, что Дандоло сознательно выталкивал вперед более ограниченных и не готовых идти на компромисс французских рыцарей, оставаясь при этом в тени. Странно что такой умный человек, всегда легко направлявший туповатых вождей крестоносного воинства, не пошевелил и пальцем ради того, чтобы смягчить постепенно нараставшее давление на новое византийское правительство. И даже напротив, сам участвовал в нем. Мне думается, что слепой Дандоло отлично рассмотрел всю слабость державы ромеев и не собирался давать императору Исааку ни малейшего шанса на укрепление своих позиций. Возможно он уже думал о том, что будет после Византии.
С другой стороны - нужны ли особенные мотивы там где правит человеческая глупость? О собственно рыцарях и говорить не стоит, сложившаяся ситуация была попросту за пределами их разумения - чего иного можно было ожидать от второсортных вождей? Что же до Дандоло, то понимание им утопичности планов быстрого перекрещения Византии никак не противоречит проявленной им торопливой жадности. И действительно - надо спешить получить из империи все, покуда новый взрыв не уничтожил достигнутых договоренностей. Вполне логично и соответствует неумеренной жадности представителей итальянских торговых республик.
Исаак уступил. Да и можно ли было ждать от вчерашнего (в буквальном смысле) узника, не могущего даже переодеться без посторонней помощи, особенного упорства? положение его было не из таковых. Он подтвердил все, что наобещал Алексей, указав лишь на то, что исполнить это будет трудно - но не невозможно. Война закончилась, жизнь начала приходить в мирное русло.
Крестоносцы разбили лагерь в Галате, вновь переправившись на другой берег Золотого Рога. В качестве напоминания о своих правах, они сделали основательную дыру в стенах, то бишь большой пролом. Это, а также покачивающийся на спокойных водах залива венецианский флот, служило гарантией, что греки будут вести себя прилично. В остальном все происходило вполне пристойно: Алексей наконец-то вернулся в столицу и был коронован в качестве императора-соправителя. Двадцатиоднолетний император запросто общался с крестоносцами на бесконечных пирах и общая атмосфера, казалось бы, значительно разрядилась. Простые пилигримы из христианского воинства стали посещать великий город малыми группами, ничего не опасаясь. Теперь они могли расслабиться и отдохнуть - византийцы взяли их снабжение на себя и соединенное войско впервые с начала похода наелось досыта. Даже мстительные итальянцы - мы говорим о представителях Пизы - и те примирились со своими заклятыми венецианскими друзьями. И только Иннокентий из своего Рима продолжал упорствовать, его не впечатляла похвальба крестоносцев - предвидя дальнейшие бедствия он отнесся к их успеху со примерным пессимизмом.
Между тем, обоим императорам нужно было исполнять свои обязательства по договору. Им удалось оплатить почти половину из обещанных сумм, но эта выплата лишила казну всех средств и основательно подорвала популярность новой власти. Для жителей Константинополя не стало секретом то, что их правители увеличивали налоги ради того, чтобы расплатиться с людьми, убившими многих горожан и устроивших в столице пожар. Дальнейшие действия властей только подливали масла в огонь: чтобы поскорее закрыть материальный вопрос (в чем, к слову, не было уже никакой насущной необходимости - фактически, все долги внутри Четвертого крестового похода были погашены) Алексей приказал воспользоваться церковными принадлежностями. Солдаты выносили из храмов все ценное - на переплавку в золотые и серебряные слитки.
Конечно, оба императора понимали, что это не лучший выход, но в условиях расстроенных дел в империи, где они фактически могли контролировать лишь столицу, такие меры казались меньшим из зол. По крайней мере, видимо представлялось им, тут это не вызовет восстаний, подавить которые в Малой Азии или на Балканах было бы в существующих условиях крайне затруднительно. Но не трудно вообразить себе реакцию на это жителей столицы.
Греки, для которых теологические вопросы были излюбленными предметами для полемики, не просто возмущались - они начинали ненавидеть своих гостей по-настоящему. Не требовалось большого ума, чтобы предсказать чем все это закончится: не прошло и месяца после примирения византийцев и крестоносцев, а борьба уже вспыхнула вновь.
Началось все из-за пустяка: какая-то группа латинян (не ясно кто именно - фламандцы или пизанцы) решила разграбить одну из мечетей Константинополя. Мусульмане вступили в схватку - и на помощь им с радостью повалила православная толпа. Католиков избивали и убивали, но тут начался пожар. Причины его неясны - по одной из версии европейцы подожгли мечеть уже после того как драку прекратили появившиеся императорские солдаты, по другой - это произошло во время потасовки. Важно то, что новый пожар оказался намного губительнее прежнего и бушевал несколько дней, причинив городу огромные разрушения.
Самого молодого императора в это время в городе не было - он, вместе со своими западными друзьями, устроил мини-поход в Малой Азии, легко приводя к подчинению смутившиеся было провинции. Вернувшись из похода Алексей застал совсем иную картину: многочисленные пепелища и озлобленные толпы горожан, проклинавших и крестоносцев, и своих императоров. По чьему-то приказу (очевидно с негласного согласия остававшегося на хозяйстве Исаака) был заделан пролом в стене, что вполне выпукло говорило он настроениях в столице.
Выбора у Алексея не было - пришлось просить союзников остаться в Галате до весны, иначе выполнять свои обязательства он попросту не сможет. Отсрочка не вызвала ожидаемого сопротивления - крестоносцы уже вполне вольготно чувствовали себя под стенами византийской столицы, а потому легко согласились на просьбу императора.
Высадка
В пути союзники, разделившие свой флот на несколько эскадр, быстро восстановили порядок на нескольких островах: казалось, что метод сына свергнутого императора действенен, ибо напуганные - как видом венецианских кораблей, так и рассказами о погроме, учиненном на Корфу - поданные узурпатора Алексея III предпочитали безропотно подчиниться западным освободителям. Последние, впрочем, держали себя в руках, рассчитывая на оказание известного эффекта в столице империи.
Фуражируясь, флот крестоносцев подошел к Константинополю в июне 1203 г. Для венецианцев картина раскинувшегося между Европой и Азией мегаполиса была привычной, но уроженцы Северной Франции, Италии и Германии были поражены. В их мире обычный город насчитывал 5-10-15 т. жителей, а большой вроде Венеции - 50-60 т., но представший перед ними Новый Рим населяло тогда от 300 до 500 т. жителей! Огромный город, защищаемый построенной еще 5 в. стеной (даже Стеной) - гигантским оборонительным комплексом, развивавшимся век от века. Возводимые еще против гуннов укрепления сделали столицу Византии самым защищенным городом в мире: столетия сменялись, на смену грозным азиатским кочевникам пришли арабы, авары, болгары, скандинавы и т.д., но Константинополь устоял перед всеми. Стены не помогали только во время междоусобиц - не раз мятежник (восставший) занимал столицу, безо всякой борьбы пройдя через неодолимые укрепления. Но это были свои. Смуты сотрясали Византию, а великий город продолжал оставаться нетронутым, сосредотачивая в себе огромные богатства.
В начале 13 века константинопольская Стена фактически представляла из себя две стены: наружную, высотой чуть больше 8 метров и внутреннюю, на метр выше. Башни, располагавшиеся через каждые 50 метров, достигали почти 18-тиметровой высоты на второй линии и 10-тиметровой в первой - их было не меньше полутора сотен. Пространство между обеими линиями укреплений было организовано таким образом, что защитники города могли спокойно перебрасывать войска с любого участка обороны, не теряя ни минуты и без малейших затруднений. Подходы к стенам предваряли ряд других укреплений, в том числе и ров. В общем, по любым меркам, в 1203 г. задача взять штурмом главный город ромеев показалась бы исключительной, даже невозможной, для любого захватчика.
И тем не менее, высаживавшиеся крестоносцы, вместе со своими хитрыми итальянскими друзьями, решились именно на быстрый штурм, а не на долгую осаду. Дело было даже не в запасах продовольствия, которых не хватило бы и на месяц (в конце концов, венецианцы могли снабжать осаждавших сколь угодно долго), но в общем настрое участников Четвертого крестового похода: они ведь не воевали с византийцами, они воевали за них. Стоит только показать трусливым и изнеженным грекам наследника настоящего басилевса, как те распахнут ворота, приветствуя своих старых латинских друзей. Не война, но полицейская операция, как сказали бы в 19 веке или сейчас.
И они показали. Царевича провезли на галере вдоль города, демонстрируя столпившимся жителям. У последних это не вызвало ни малейшего энтузиазма, а с башен, как говорят, метнули несколько снарядов - последнее было не очень-то вежливо по отношению к плывущим под флагом перемирия представителям крестоносцев. Итак, смотрины не удались. Разочарование европейцев несколько скрасил очевидный факт явной неподготовленности византийцев к войне. То, что последние не располагали боеспособным флотом, было давно известно - морские силы Византии пришли в упадок со времен кончины императора Мануила - но беспрепятственная высадка крестоносцев, не вызвавшая у ромеев никакой инициативы в момент, когда опиравшаяся на рыцарскую конницу армия Европы была особенно уязвимой, а также брошенные запасы зерна, очень пригодившиеся союзникам, убеждало последних в том, что сопротивление не будет ни особенно сильным, ни умелым. И они были правы.
Алексей III оказался готовым к управлению империей не более чем его младший брат. Активность нового императора устремлялась главным образом на гедонизм, что, в определенном смысле, соответствовало духу упадка в самой Византии. Апатия бездеятельности охватила императорский двор, предпринимаемые меры к борьбе носили чисто пассивный, оборонительный характер.
Сперва Алексей и вовсе задумал перекупить крестоносцев, отправив им предложение материального обеспечения в походе на Иерусалим. Возможно, что это бы сработало, но решения принимали не рыцари, а венецианский дож. Для Дандоло посулы Алексея не несли никакой ценности, особенно в рамках предполагаемых после победы выгод для его родины. Поэтому представителю императора был дан недвусмысленный отказ. Крестоносцы попросту не воспринимали его в качестве стороны для переговоров, для них он был мятежником свергшим и ослепившим своего господина - попросту самозванцем, никем. Он не имел права ничего предлагать, а мог лишь сдаться в надежде на милость.
Подобная реакция, разумеется, лишала переговоры всякого смысла - теперь даже Алексею стало ясно, что высадившиеся всерьез решили сражаться за восстановление на престоле его брата. Император постарался донести до жителей столицы всю варварскую грубость крестоносцев - и это ему в определенной степени удалось. Население, до этого достаточно равнодушно воспринимавшее обе стороны конфликта, посчитало себя оскорбленным. Реакцией, как того и следовало ожидать, стали погромы домов константинопольских латинян, бежавших к месту высадки крестоносцев. То, что власти допустили подобное, равно как и сама возможность значительным группам людей уйти из Константинополя, лучше всего говорит об упадке византийского государства. В остальном, можно говорить о глубоком несовпадении взглядов на мир: для ромеев казалось дикарством жесткая система наследования европейского феодализма и стремление высадившихся воевать за нее, отвергая возможность полюбовного соглашения. Империей должен управлять достойнейший, мир лучше войны - эти византийские принципы были столь же неприятны и крестоносцам, видевшим в них лишь интриганство и слабость, прикрываемую бесконечными рассуждениями.
Кроме того, обе стороны были еретиками - друг для друга.
Осада и первый штурм
Теоретически, силы империи должны были значительно превосходить вторгшихся, но на практике это было далеко не так. По некоторым данным, византийцы даже уступали им в численности, насчитывая около 15 т. человек. Упадок военного искусства Византии, начавшийся давно, еще со времен арабских завоеваний, привел к тому, что императоры все больше и больше полагались на наемные армии: от европейцев до азиатов. Наиболее боеспособными соединениями византийского войска - что само по себе являлось приговором - были наемники: т.н. варяжская гвардия - скандинавы, ставшие элитным наемным отрядом со времен создания Киевской Руси и завоевания Англии норманнами. Рассчитывать на эти отряды можно было только при наличии твердой власти, а этого как раз и не было. Греческие воины, не считая конных отрядов из знати, считались, да и были, второсортными - как в отношении собственно византийской армии, так и ее западных противников.
На поле боя грекам трудно, практически невозможно, было противопоставить что-то коннице европейцев. Рыцари превосходили греков и как организованная боевая масса, и в качестве одиночных бойцов. В этом не было никакой загадки: в отличии от Византии, где ветшавшее государство попросту не могло содержать достаточно многочисленное войско, не говоря уже о состоянии имевшегося, вооруженная сила Запада никоим образом не зависала от наполнения казны тамошних правителей. Сама социальная и политическая система давала в руки Европы несравненный по силе меч - рыцарство.
Тот факт, что большинство представителей данного сословия редко участвовали в больших войнах и даже крупных сражениях, не должен обманывать нас. Подготовка их была великолепной, вооружение тоже - турниры, которые тогда были далеки от классических манерных состязаний 15 века, были прекрасной школой, выпускавшей профессиональных воинов. Возможный греческий ответ на эту угрозу - катафрактарии или клибанарии (закованные в броню всадники, перенятые византийцами у Востока) - провалился как раз ввиду того, что государство оказалось неспособным поддерживать их численность на необходимом уровне. Кроме того, в быстрых сражениях с восточными противниками эти монстры казались дорогостоящей ненужностью. По схожим причинам греки не располагали и собственной пехотой - парадоксальная слабость их городов, никогда не занимавших места подобного своим европейским побратимам, и государственная мудрость, предпочитавшая простой путь вербовки пизанских арбалетчиков и варяжских пехотинцев трудном процессу создания собственных сил, привели к тому, что в решительный момент столкновения с не самой сильной из западных армий у византийцев не оказалось ни надежной пехоты, ни хорошей конницы.
Еще более катастрофичной была ситуация на воде, о которой мы уже упоминали: в месяцы предшествующие вторжению самого огромного из всех западных флотов, что когда-либо атаковали восточную империю, ее морская мощь низвелась до двух десятков судов, неспособных пуститься в плавание. Для государства, чьи коммуникации опирались на воду, это было недопустимым благодушием. Пожалуй, именно исчезновение морской мощи Византии следует отнести к тем ключевым факторам, обеспечившим дальнейшее развитие событий: даже вчетверо слабейший (относительно венецианской армады) флот мог бы сделать положение атакующих невыносимым.
В первых числах июля, после того как стало ясно, что жители столицы не спешат навстречу освободителям, а византийское войско укрывается за стенами, крестоносцы перешли к решительным действиям. Конечно же, главным инструментом в планировавшейся операции должен был стать венецианский флот - именно его присутствие, создававшее опасность высадки крестоносцев во многих местах, заставлял защитников распылять свои силы. Теперь это давление на возможности византийской армии удержать весь оборонительным периметр города должно было возрасти: союзники решили высадиться у Галаты, изолированного латинского квартала Константинополя, лежащего у побережья северо-восточной стороны залива Золотой Рог. Именно там находилась одна из двух башен, замыкавших вход в бухту гигантской подъемной цепью. После того как Галата падет, а венецианские корабли войдут в залив - положение Константинополя станет совсем трудным, не без оснований предполагали вожди крестоносцев. Впрочем, если рыцари видели в этой атаке лишь средство для обеспечения коммуникаций между своим будущим главным полевым лагерем и кораблями итальянцев, то дож, видимо, рассчитывал на эффект внезапности и паники, позволившей бы десанту крестоносцев захватить весь город буквально на спинах удиравших греков. Он попросту не мог предположить, что византийцы отдадут ключевой пункт своей обороны практически без сопротивления. А именно так это и произошло.
Новый десант, как и прежде, был произведен вполне беспрепятственно и высадившиеся наскоро устроились перед латинским кварталом. На утро греки устроили нечто вроде небольшой вылазки, которую крестоносцы отбили без особых трудностей. Тем не менее, одна из немногих в этой кампании инициатив императора Алексея сыграла с оборонявшимися дурную шутку: посланных из города сил было слишком мало для разгрома десанта, но вполне достаточно для того, чтобы удиравшие в панике греки не сумели вовремя запереть за собой входные ворота башни. Наседавшие европейцы не упустили своего шанса: преследование продолжилось, византийские солдаты сдались, а укрепление было захвачено, вместе с самой Галатой. Вскоре венецианский флот торжествующе входил в Золотой Рог, демонстрируя напуганным жителям города сотни своих судов. Укрывавшиеся в заливе остатки византийской морской мощи были захвачены без малейших трудностей: только нескольким греческим кораблям удалось самозатопиться прежде чем они была захвачены или сожжены врагом.
Теперь между победителями начались разногласия: как уже говорилось, венецианцы хотели атаковать Константинополь прямо из залива, не теряя времени, тогда как рыцари предпочитали более привычную им тактику прорыва с суши. Итогом споров стал достаточно сомнительный компромисс - силы европейцев разделились. Крестоносцы разбили лагерь напротив севера-западной части города, образующей выступ между европейской сушей и заливом. Это был один из слабейших участков оборонительной линии, несмотря на находившийся там Влахернский дворец - резиденцию императора, само по себе мощное укрепление. Характерным является то, что рыцарям даже не пришлось производить еще одну высадку - они запросто пересекли залив через мост, который греки попросту не успели (не смогли) разрушить. Покуда крестоносцы собирались ворваться в город пробив основание выступа, венецианцы собирались сделать тоже самое подрезав его, атаковав с воды.
Подготовка к штурму заняла около десяти дней, и почти в каждый из них византийцы предпринимали вылазки, неизменно оканчивавшиеся неудачей и бегством. Это были как всегда слишком робкие попытки, чтобы принести решительный результат одной из сторон, но тот факт, что в боях принимали участие варяги, говорит о степени беспокойства императора Алексея и ограниченности его возможностей.
Наконец, в середине июля союзники пошли на штурм. И тут оказалось, что несмотря на изнеженность современных греков, стены города все так же надежны, что и раньше. Сухопутную атаку крестоносцев отбили без особого труда - это было заслугой варягов, легко сбросивших напавших со стен, вместе с их лестницами. Французам - а именно они шли на острие атаки - не помог даже удачный подкоп, обрушивший одну из башен первой линии. Созданный было на стене плацдарм, едва достаточный для размещения десятка бойцов, был вскоре ликвидирован. Довольный Алексей, находившийся тут же, во дворце, успел порадоваться виду нескольких взятых в плен крестоносцев. Но тут возгласы радости сменились криками ужаса.
Линия венецианских кораблей, выстроившаяся в заливе, обстреливала позиции защищавших прибрежный участок греков, варягов и пизанцев из баллист и катапульт. С моря атаковали не только люди дожа, в бою принимала участие и часть крестоносной армии, в основном ее итало-германский контингент. Они даже сумели высадить на сушу стенобитное орудие, но долгое время все усилия штурмующих не приносили никакого видимого результата. В критический момент, когда судьба боя колебалась на весах (можно только предположить, какой разрушительный эффект оказала бы первая большая неудача на союзное воинство), дож приказал своему кораблю пристать к берегу, демонстрируя решительность победить во что бы то ни стало. За флагманом устремились и другие корабли, шлюпки с венецианцами заполонили воду. Это усилие привело к моральному слому защитников города, лучшие силы которых были заняты отражением сухопутной атаки. Началось бегство не готовых к тяжелой резне греков, немногочисленные (здесь) контингенты наемников не могли ничего изменить и тоже отступили. Упрямая решимость Дандоло привела к тому, что крестоносцам достался участок городской стены с двумя десятками башен.
Но бой еще не был окончен. Разве византийцы не отбросили французов? вперед, к месту прорыва! И варяжская гвардия, почувствовавшая вкус крови, была брошена на войска дожа. Сперва ей удалось добиться успеха - крестоносцы не только не ворвались в город - они отступали, теряя добытое с таким трудом. Дело запахло жаренным - и не даром, ибо кто-то (как правило грешат на венецианцев, но было ли это сознательным действием или обычной на войне случайностью понять трудно) поджег дома на улицах, разделявших противоборствующие стороны. Начавшийся пожар сперва замедлил варяжскую контратаку, а потом и вовсе остановил ее, так как ветер, увы, разгонял пламя в их сторону. Покуда пожар перекидывался на новые и новые здания, венецианцы и рыцари сумели перегруппироваться. Дандоло известил о достигнутом успехе своих сухопутных товарищей, сумев поднять их моральный настрой в столь важный момент. Тем не менее, положение еще нисколько нельзя было считать определившимся: если морская атака союзников и не окончилась провалом, то покуда и не привела к разгрому византийцев. Напротив, теперь император Алексей решился покончить с разделившимся врагом одним ударом. Он вывел все боеспособные силы к французскому лагерю, намереваясь сперва выиграть полевое сражение, а уже потом заняться морским десантом. Удар в поле должна была поддержать вылазка из-за стен.
Метните меня вон туда!
Все это были (если они вообще были) планы лишенные практического наполнения. Хотя источники, в общем и целом, говорят о некоем численном преимуществе вышедших на битву византийцев, это не кажется столь очевидным. Во-первых, общее преимущество в числе было на стороне латинян, а уровень командования защитников города не был таков, чтобы убедить нас в их способности сконцентрировать для решительного боя все доступные силы. Очевидно, что значительная часть сил оборонявшихся все еще была в городе. Поэтому можно говорить о 7-10 т. отряде, что никак не является превосходящим числом. А если вспомнить о том, что дож незамедлительно направил в полевой лагерь французов свои резервы (как только кризис на его участке был разрешен), то как бы не оказалось, что численное преимущество было у крестоносцев.
Так или иначе, у византийцев отсутствовало главное - решимость исполнить свой план действиями. Их выстроившееся войско бесцельно выжидало, давая врагу время выстроиться для боя. В какой-то момент часть французских рыцарей не выдержала возникшего напряжения и устремилась в атаку, поставив все под угрозу, но это привело лишь к постыдному завершению вылазки: не принимая боя, византийцы принялись уходить обратно в город, оставляя своих врагов в радостном недоумении.
Император Алексей, и без того надломленный непривычными тяготами осады и постоянным переходом от надежды к отчаянию, счел что с него довольно. Он равнодушно выслушивал завуалированные упреки своих командиров и оскорбительные крики толпы на улицах. Вечером того же дня император бежал из города, вместе с семьей (не считая нелюбимой жены и ее родственников), приближенными и тем количеством казны, которое они сумели унести. Не было отдано никаких распоряжений о дальнейшей обороне или назначении преемника. Алексей, не по своей воле ставший когда-то басилевсом, не испытывал по отношению к империи никакого ни малейшего чувства долга и стремился поскорее избавиться от непосильной ноши. На следующее утро Константинополь погрузился в хаос.
Покуда жители города изливали свою ненависть к бывшему главе государства, элита искала выход из сложившейся ситуации. На фоне назревавшей военной катастрофы вариант с возвращением на престол слепого Исаака показался вполне приемлемым решением. Перед пленником, слышавшим лишь отдаленные звуки боя, внезапно предстали высшие чины империи, молившие его вновь править государством. На улицах чернь, чья память никогда не отличалась глубиной, уже восславила возвращение доброго Исаака. Никто и не подумал протестовать против императора-слепца, не говоря уже о том, чтобы напомнить о печальной аналогии со вторым Юстинианом - тоже калеке, сумевшем вернуть себе власть после многих лет безвестности. Те события, произошедшие при схожих обстоятельствах, не принесли Византии ничего хорошего, но кто сказал, что история обязательно повторяется?
К крестоносцам отправили гонцов с извещением о чудесном перевороте, союзники возликовали. Теперь дело Четвертого крестового похода будет продолжено - и на какой крепкой основе! вместе с возвратившейся в истинное христианство восточной империей! ну не чудо ли, что немногие добились столь многого за такой короткий срок?
Шаткий мир
Делегация крестоносцев отправилась в Константинополь. Во Влахернском дворце их ожидал Исаак, рядом с которым на троне восседала супруга-императрица - по иронии судьбы, сестра незадачливого венгерского короля, у которого освободившие ее мужа люди недавно силой отняли город. Тем не менее, византийский двор попытался оказать максимум почтения своим латинским друзьям: условности были отброшены и Исаак легко согласился дать послам частную аудиенцию. Никого, конечно, не удивил тот факт, что его сын все еще находился в лагере крестоносцев - предыдущие десятилетия приучили стороны к взаимному недоверию. Да и сами представители христианского воинства не могли не заметить ненависти и опаски, мелькавшей в глазах встречавших их придворных. Несмотря на все показное радушие, никаким согласием в воздухе и не пахло. Тем тяжелее была задача послов.
Им предстояло огласить условия на которые пошел Алексей, сын Исаака. Последний был поражен и попытался изменить хотя бы пункт о слиянии церквей (точнее подчинении константинопольского патриарха Римскому Папе), но после всех немыслимых успехов (и действительно, чем еще, кроме как Божьей волей, могли объяснить себе крестоносцы цепь непрерывных удач в этой кампании? государство греков само шло им в руки; нечто подобное тремя веками позднее испытают конкистадоры в Новом Свете) представители святого воинства никоим образом не были настроены пойти на уступки. Тут можно сделать небольшую паузу и предаться ретроспективной конспирологии.
Возможно ли так, что дож изначально не верил в обращение всей Византии в католичество? И сознательно пускал брандер под все возможные компромиссы, намереваясь выдоить из этого предприятия максимум для своего города? Трудно представить, чтобы венецианцы, хорошо знавшие с кем им приходится иметь дело, всерьез полагали, что одна из многочисленных смен властителя в восточной империи повлечет за собой такие кардинальные изменения в религиозном вопросе. По крайне мере, мало что из известного им исторического опыта говорило было в пользу такого чудесного преображения: как правило, христианство распространялось лишь путем тяжелой и долгой борьбы с язычниками. И почти никогда - в случае наличия аналогичного ему (т.е. всесторонне разработанного, с собственным церковным аппаратом) вероучения.
Делегация союзников состояла из четырех (или шести) лиц - двух (трех) венецианцев и двух (трех) французов, причем главой представительства стал человек последних. Можно предположить, что Дандоло сознательно выталкивал вперед более ограниченных и не готовых идти на компромисс французских рыцарей, оставаясь при этом в тени. Странно что такой умный человек, всегда легко направлявший туповатых вождей крестоносного воинства, не пошевелил и пальцем ради того, чтобы смягчить постепенно нараставшее давление на новое византийское правительство. И даже напротив, сам участвовал в нем. Мне думается, что слепой Дандоло отлично рассмотрел всю слабость державы ромеев и не собирался давать императору Исааку ни малейшего шанса на укрепление своих позиций. Возможно он уже думал о том, что будет после Византии.
С другой стороны - нужны ли особенные мотивы там где правит человеческая глупость? О собственно рыцарях и говорить не стоит, сложившаяся ситуация была попросту за пределами их разумения - чего иного можно было ожидать от второсортных вождей? Что же до Дандоло, то понимание им утопичности планов быстрого перекрещения Византии никак не противоречит проявленной им торопливой жадности. И действительно - надо спешить получить из империи все, покуда новый взрыв не уничтожил достигнутых договоренностей. Вполне логично и соответствует неумеренной жадности представителей итальянских торговых республик.
Исаак уступил. Да и можно ли было ждать от вчерашнего (в буквальном смысле) узника, не могущего даже переодеться без посторонней помощи, особенного упорства? положение его было не из таковых. Он подтвердил все, что наобещал Алексей, указав лишь на то, что исполнить это будет трудно - но не невозможно. Война закончилась, жизнь начала приходить в мирное русло.
Крестоносцы разбили лагерь в Галате, вновь переправившись на другой берег Золотого Рога. В качестве напоминания о своих правах, они сделали основательную дыру в стенах, то бишь большой пролом. Это, а также покачивающийся на спокойных водах залива венецианский флот, служило гарантией, что греки будут вести себя прилично. В остальном все происходило вполне пристойно: Алексей наконец-то вернулся в столицу и был коронован в качестве императора-соправителя. Двадцатиоднолетний император запросто общался с крестоносцами на бесконечных пирах и общая атмосфера, казалось бы, значительно разрядилась. Простые пилигримы из христианского воинства стали посещать великий город малыми группами, ничего не опасаясь. Теперь они могли расслабиться и отдохнуть - византийцы взяли их снабжение на себя и соединенное войско впервые с начала похода наелось досыта. Даже мстительные итальянцы - мы говорим о представителях Пизы - и те примирились со своими заклятыми венецианскими друзьями. И только Иннокентий из своего Рима продолжал упорствовать, его не впечатляла похвальба крестоносцев - предвидя дальнейшие бедствия он отнесся к их успеху со примерным пессимизмом.
Между тем, обоим императорам нужно было исполнять свои обязательства по договору. Им удалось оплатить почти половину из обещанных сумм, но эта выплата лишила казну всех средств и основательно подорвала популярность новой власти. Для жителей Константинополя не стало секретом то, что их правители увеличивали налоги ради того, чтобы расплатиться с людьми, убившими многих горожан и устроивших в столице пожар. Дальнейшие действия властей только подливали масла в огонь: чтобы поскорее закрыть материальный вопрос (в чем, к слову, не было уже никакой насущной необходимости - фактически, все долги внутри Четвертого крестового похода были погашены) Алексей приказал воспользоваться церковными принадлежностями. Солдаты выносили из храмов все ценное - на переплавку в золотые и серебряные слитки.
Конечно, оба императора понимали, что это не лучший выход, но в условиях расстроенных дел в империи, где они фактически могли контролировать лишь столицу, такие меры казались меньшим из зол. По крайней мере, видимо представлялось им, тут это не вызовет восстаний, подавить которые в Малой Азии или на Балканах было бы в существующих условиях крайне затруднительно. Но не трудно вообразить себе реакцию на это жителей столицы.
Греки, для которых теологические вопросы были излюбленными предметами для полемики, не просто возмущались - они начинали ненавидеть своих гостей по-настоящему. Не требовалось большого ума, чтобы предсказать чем все это закончится: не прошло и месяца после примирения византийцев и крестоносцев, а борьба уже вспыхнула вновь.
Началось все из-за пустяка: какая-то группа латинян (не ясно кто именно - фламандцы или пизанцы) решила разграбить одну из мечетей Константинополя. Мусульмане вступили в схватку - и на помощь им с радостью повалила православная толпа. Католиков избивали и убивали, но тут начался пожар. Причины его неясны - по одной из версии европейцы подожгли мечеть уже после того как драку прекратили появившиеся императорские солдаты, по другой - это произошло во время потасовки. Важно то, что новый пожар оказался намного губительнее прежнего и бушевал несколько дней, причинив городу огромные разрушения.
Самого молодого императора в это время в городе не было - он, вместе со своими западными друзьями, устроил мини-поход в Малой Азии, легко приводя к подчинению смутившиеся было провинции. Вернувшись из похода Алексей застал совсем иную картину: многочисленные пепелища и озлобленные толпы горожан, проклинавших и крестоносцев, и своих императоров. По чьему-то приказу (очевидно с негласного согласия остававшегося на хозяйстве Исаака) был заделан пролом в стене, что вполне выпукло говорило он настроениях в столице.
Выбора у Алексея не было - пришлось просить союзников остаться в Галате до весны, иначе выполнять свои обязательства он попросту не сможет. Отсрочка не вызвала ожидаемого сопротивления - крестоносцы уже вполне вольготно чувствовали себя под стенами византийской столицы, а потому легко согласились на просьбу императора.