Наш император и король
- Оттон I Великий. Император, король, герцог, любящий отец и муж. Переосновал, после Карла Великого, Западную Римскую империю, назвав ее для верности Священной. Много и успешно воевал, строил, пил и пел.
Но, сперва небольшое личное отступление. Недавно, буквально позавчера, я поймал себя на мысли: а слабо ли тебе написать что-то легкое, с юмором и, одновременно, на тему истории? Не очерствел ли ты душой? не стал ли сухарем?
Когда-то давным-давно писатель-рубенсовщик Тыква-Горбушкин начал цикл своих простых историй. Писалось тогда быстро, кратко и весело.
Прошли годы, постепенно я пристрастился к большим батальонам текстам, с нравоучениями, изречениями и извлечениями морали. Прежняя краткость уже не увлекала, а юмор стал до того тонким, что в профиль его почти не замечали. И вот тут ко мне и пришла эта коварная мысль, вызовом самому себе. Что же, я попробовал, взяв за основу самый первый, не дописанный когда-то текст. Не скрою, было приятно вернуться к нему.
Таким образом, у нас происходит закрытие гештальта. Теперь, давайте посмотрим, что там у меня получилось.
На фотографии актер
Наследие отца и вообще откуда есть пошла земля германская
Маленькому Оттону очень повезло - он родился в семье монарха и Матильды, но не той, а Вестфальской - дочки графа, красавице и просто святой (так и есть, честное слово). Отец нашего героя, король Генрих I Птицелов был сильным саксонским герцогом и стал не менее сильным германским королем. Он по праву может считаться предоснователем империи и вообще, человеком обворожительно успешным, что не может не привлекать в наш меркантильный век.
Получив власть, Генрих употребил ее на всякие богоугодные дела: вернул обратно Лотарингию, усмирил притязания церковников и занялся венгерской проблемой. Венгры к тому времени как раз начали косплеить гуннов, набигать/огроблять и вообще вести себя так, как будто на дворе пятый век, а не начало десятого. Вся мировая общественность порицала их за это - даже викинги, убивая всех жителей какой-нибудь деревеньки в Англии или Франции, не забывали добавлять, что решительно осуждают венгерскую агрессию.
Генрих, умудренный простонародной забавой - охотой на птиц (благодаря чему он заслужил любовь ширнармасс и получил свое прозвище - нравы тогда были простыми, и рыжий правитель становился Рыжим, толстый Толстым, а гордый и воинственный - Львом), сгоряча рубить не стал: заключил (924) с жадными венграми перемирие на девять лет, а сам настроил по всему королевству бурги и начал клепать в них рыцарство, обшитое кольчужной броней с ног до головы. Изредка, чтобы понять как это работает, Генрих ходил походами на западных славян, датчан и прочих чехов. Особенно тяжело приходилось славянам, жившим в деревянных крепостях, которые немцы очень легко брали штурмом, используя самого башковитого рыцаря в качестве тарана. Вскоре (929) славяне признали себя побежденными и стали платить дань, не переставая выискивать между собою тогдашний аналог украинской зрады.
Так пролетело девять лет, по прошествии которых к Генриху приехал венгерский посол, с выражением лица, на котором явственно читалось - дай, собака, еще денег на евроинтеграцию. Хитрый король притворился, что ничего не понял и подарил венграм дохлого пса, отправив их не солоно хлебавши домой. Дома их встретили не очень радушно - уже тогда бюджет Венгрии не покрывался столь мелкими инвестициями, а потому вся орда стала седлать коней и собираться в поход.
Вышло не очень - одно войско жестоко поколотили местные фридрихи и мольтке, другое Генрих встретил самолично (933), но битвы, к досаде короля, толком не произошло, потому что венгры разбежались почти сразу.
Спустя год после временного прекращения этого хозяйственно разорительного конного спорта, скорый король двинулся на датчан, разбил их и присоединил Шлезвиг (934), а потом решил съездить в Рим, в качестве туриста-паломника. Сборы, которые зачастую являются более утомительным делом чем сама поездка, подкосили немолодого уже Генриха (около 60 лет) и он тихо умер (936), успев перед смертью указать на своего первого сына от второй жены, как на будущего наследника.
Начало правления и внутренние распри
Став в двадцать четыре года королем (936), избранным всеобщим зигованием (поднимите правую руку к небу) германской аристократии, Оттон Первый сразу столкнулся с широко распространившимся впоследствии обычаем, который можно сформулировать очень просто: все лгут. Вообще все. Убеленные сединами герцоги и простые рыцари врали так, как будто учились этому сызмальства. Иной раз, какой-нибудь герцог Эберхард, еще не закончив клясться, призывая в свидетели Господа Бога и всех святых, уже задумывал новую каверзу - например, схватил королевского брата Генриха, да и был таков. А тот был тем еще гусем - успел предать и брата и герцога, по очереди. От этого всего в королевстве случилась междоусобица, вызванная в сущности пустяком: Оттон, как и его отец, Генрих Птицелов, склонный к изучению фауны, попросил нескольких проштрафившихся рыцарей, молодецки спаливших нужный отечеству город, принести ему в Магдебург по собачке, каждому.
От этого, заметим, вполне законного акта, вспыхнули всяческие недовольства и молодому королю пришлось сражаться с собственным сводным братом и прочими мятежниками, не готовыми терпеть двух саксонских королей подряд. Видя такое дело, зашевелились соседи, взбунтовались славяне, так что молодому королю приходилось воевать на всех фронтах сразу, не говоря уже о семейных неурядицах: даже любимая сестра Герберга, выданная за лотарингского герцога, и та науськивала мужа на родного брата.
Наконец, в решающей битве (939) он разбил войско мятежников и французов, предводители которых, вместо того чтобы чертить план сражения или распалять воинство зажигательными речами, играли в кости, а после примирился с Генрихом (941), который, поняв, что наемные убийцы ему не помогут, решил опять стать любящим младшим братиком.
В то же время, на германцев попытались напасть датчане и венгры, но на них совсем не обратили внимания, от чего они, сконфузившись, были разбиты и со стыдом бежали.
Сам король относился к своей власти вполне серьезно: он-де не просто герцог, а король и шутки с собой шутить не позволит. Закончились времена веселых племенных посиделок с дружиной, теперь в Германии завелся настоящий двор, и все поняли - да, это действительно король, ему небось одной булки на пфенниг в неделю нужно!
На самом деле это было не так: король мало ел и совсем немного пил, зато - о, чудо мира! - много и охотно читал, охотился и вообще был кровь с молоком, не чуждый грубоватой шутки, прямо как Фридрих I Барбаросса или Генрих II Святой, но без крайностей. Судя по всему, Оттон не был жесток и зазря людей не убивал, если конечно они были добрыми христианами, германцами и подданными.
Отношения с Францией
Покончив с мятежом, король обратился к внешним делам: правившая в то время во Франции Каролингская династия совсем уже было вырождалась, но, сделав еще одно усилие, напряглась и породнилась с немецкой. Французский король Людовик женился на сестре Оттона, той самой Герберге, очень удачно ставшей к тому времени вдовой, в первую очередь благодаря победам своего коронованного брата, что и наложило свой отпечаток на их отношения. Началась война, а как же.
Германское воинство чихвостило незадачливую парочку в хвост и гриву, так что вскоре (942) Лотарингия опять вернулась в германскую державу. Тут уже забунтовали французы и бедный король Людовик перестал управлять вообще чем-нибудь, включая жену. Обратившись, по-родственному к Оттону, он слезно, через супругу, упрашивал короля помочь навести ему конституционный феодальный порядок. Оттон, по натуре не злопамятный, охотно пришел на помощь (946) и вскоре французские города запылали. Добрый германский король, в душевной простоте думал, что Людовику очень приятна помощь германских войск, а потому совсем не спешил с окончательной победой (953) и был, видимо, прав - спустя год после окончания смуты французский король сверзился с коня и разбился насмерть.
Начался новый этап борьбы, нюансы который с трудом понимало большинство участников, но итогом стала старая-добрая феодальная вольница во Франции и победа Германии, удержавшей в своей орбите Лотарингию и отколовшей Бургундии. Установились относительно спокойные германские границы на Западе, а если и убивали кого-то, так на то оно и Средневековье! Так и жили с тех пор французы и немцы, душа в душу, от войны к войне.
Славяне
Хотя личные отношения между королем и славянами были неплохими (будучи мальчишкой-наследником, юный Отто сделал сына одной знатной славянке), но общие отношения между германцами и славянами не особенно задались, ввиду принципиальной несовместимости взглядов: германцы хотели славян рассадить по городам и селам, христианизировать и собирать с них налоги, а славяне хотели петь, плясать, поклоняться грому и молнии, разбавляя этот приятный досуг нападениями на пограничные германские земли. Они, подобно своим восточным соседям в 18 веке, заявляли: римские правы не по наши нравы.
Конечно, столь различный подход не мог не вызвать некоторых разногласий, выразившихся в обоюдных жестокостях, различной степени коварства. Так, например, один германский маркграф Геро, однажды пригласил, в гости тридцать славянских вождей, которые обрадовавшись тому, что все включено, напились по обыкновению вусмерть, после чего их всех благополучно перерезали. Этот же Геро не убоялся и выступил против славянского племени укров, которое было им жестоко побито. Но славяне все равно не желали покоряться, предпочитая порядку свободу. Именно после этих событий один германский летописец указал на то, что для наших обычно представляется тяжелым бременем, славяне считают неким удовольствием, т.е. - что русскому хорошо, то немцу смерть!
Начался борьба. Наконец, нашелся некий князь Тугумир, которого немцы сначала взяли в плен, потом подкупили и изобразив побег, отправили предавать дело славянского единства и коловрата. Предатель вернулся домой героем и, обещая отставать самобытность пуще прежнего, стал править в Браниборе. Самое удивительное в том, что предатель Тугумир был, по видимости, порядочным человеком: второй раз предавать никого не стал, честно убил родного племянника и открыл ворота города германцам, после чего восстание закончилось (939).
При Оттоне продолжала крепнуть и чешско-немецкая дружба. Его молодцы не только победили чешского князя Болеслава I, с любимым нашему слуху прозвищем Грозный, но и заставили его, собаку эдакую, отказаться от язычества и братоубийства. Последнее, конечно, было очень жестоким требованием, но грозный король был неумолим (950). Под угрозой смерти, грозный чех согласился признать себя данником, не есть человечины и мыть уши.
Примерно в том же духе состоялось и знакомство с поляками: разбитые германскими пограничниками, польские язычники обиженно сообщили, что у них вообще-то есть свое государство, князь, прости нас грешных, Мешко и они очень хотят принять какую-нибудь веру заместо опостылевшего язычества. Немцы предоставили им духовный кредит, отправив в Польшу настоящего, живого епископа, а поляки, в свою очередь, обязались платить дань, не убивать миссионеров и вести себя хорошо. Никто и не заметил, что они скрестили пальцы за спиной.
Конструктивный диалог с венграми и поляками
За невестой в Италию
Злой раджа итальянский граф Беренгар, захватил в плен (951) бедную девушку Адельгейду, жену покойного итальянского короля, и голодом, холодом и короткой стрижкой (летописец говорит нам что ее били руками, а возможно, и ногами) добивался от нее согласия выйти замуж за своего дурака-сына. И это вместо подарков и комплиментов для овдовевшей уроженки веселой Бургундии! Такая тактика ухаживания, конечно, затягивала дело и вскоре о страданиях несчастной узнал король Оттон, уже несколько лет скучающий после смерти первой жены-англичанки.
Не выдержав любви по-итальянски, Адельгейда сделала ноги и, уйдя от преследователей болотом, заперлась в неприступной Канносе, откуда стала рассылать просьбы о помощи, вывесив отросшие на свободе волосы из окна самой высокой башни замка. На них-то и явился наш герой, мучимый желанием пройтись дорогами великого Карла, поддержать желания своих баварцев, давно зарившихся на итальянские лены и вообще развеяться в походе.
Собрав большую армию, влюбленный Оттон двинулся в Италию и, занимая города и замки, сыграл веселую свадьбу, став заодно итальянским королем, чтоб два раза не ездить (напрасные надежды! ездить пришлось и дважды, и трижды, да и вообще эта обязанность стала неизменной частью работы германских королей вплоть до Нового времени). Разбитому Беренгару на первый раз было сделано внушение (952), однако, как стало ясно потом, неудачливый претендент затаил в душе некоторую злобу.
Германский король уже мог позволить себе надолго отлучаться по стратегическим военно-свадебным делам, ибо, несмотря на проблемы с родственниками вообще, в частности ему очень повезло со средним братом Бруно, которого сызмальства готовили к административной деятельности в монашестве. Этот книгочей и умница, тоже заслуживший звание Великий, был для Оттона надежнейшей опорой: и главой администрации, и наместником на Западе. Теперь он святой, этот Бруно. А все потому что был порядочным человеком, вот и вышел в люди. Правда, живите по правде!
Новое восстания славян.
Злобу затаил не только Беренгар, но и западные славяне, особенно племя ободритов, которые ободряя друг дружку ими же придумываемыми хорошими знамениями, подзуживали остальные племена на мятеж. В 954 году он и вспыхнул, причем в авангарде снова были многострадальные укры, которым опять сильно досталось. Видимо, это было племя не из смышленых, но очень храбрых людей.
Выбрав своим вожаком беглого немца Вихмана, родного брата германского наместника Германа Биллунга, славяне стали одерживать успехи: так, однажды, они заманили пятьдесят тяжеловооруженных всадников в болото и убили их там. Правильнее было бы заманить их на лед, но такового в лесах не оказалось, что и предопределило конечное поражение.
В следующем году пришел король и состоялось большое сражение у реки Рехницы, в которой славяне, опять не найдя даже самого завалящего льда, были жесточайшим образом разбиты, а их вожак убит. Восстание подавили (960), а хитрый Вихман переодевшись в женское платье сбежал, чтобы потом (967) опять попытаться устроить мятеж, проиграть и помереть злой смертью. Да и пес с ним, как сказал один саксонский летописец.
Семейные неурядицы и вторжение венгров
Брак Оттона и Адельгейды оказался на редкость счастливым: умная и красивая жена стала настоящей соправительницей добродушного мужа и начала одного за другим рожать ему детей, общим числом в три человека и одну девочку. Такое счастье никогда даром никому не дается: против молодоженов восстал сын от первого брака, все завертелось, в итоге мятежники пригласили (954) на помощь венгров, желавших восстановить свою репутацию настоящих байкеров кочевников после прошлых неудач.
Короля опять сильно выручил средний брат Бруно, который как человек книжный, умел выражаться красиво, а как человек духовного звания, еще и крепко. Перемежая теплые слова увещевания с церковными проклятиями, этот первый ученый правитель-монах заставил мятежников сконфузиться и бесславно разойтись. К сожалению, венгры не были христианами, а кроме того не умели читать и писать, поэтому не пожелали ни сконфузиться, ни расходиться окончательно, а взяли, да и вторглись в Баварию.
Покуда король принимал уверения в верности от блудного сына, мыслями находясь со своими маркграфами на Восточном фронте, где славяне, вооружившиеся боевитыми украми, набегали из лесов на германские бурги, в ставку пришло злополучное донесение: орда идет! Так как накануне приезжали послы от венгров, поклявшиеся Оттону в вечной дружбе, то король ничуть не сомневался в том, что ему предстоит воевать именно с ними. Он собрал войска, среди которых были не только немцы, но и верные чехи, благодарные за замирение и христианизацию. Вообще, пришли все, даже бывшие мятежники - кроме лотарингцев, да и то, только потому, что им было велено следить за французскими шалостями.
Лех и фельд
Между тем, венгры уже предвкушали как будут делить между сотней тысяч своих всадников (считали монахи, со слов самих венгров, а те были уж больно слабы в арифметике и даже не могли показать свое войско при помощи картофеля, потому что его в Европе еще не было). Огромная толпа кочевников гарцевала (955) вокруг славного города Аугсбурга. Периодически из-за стены показывался бравый и боевой епископ Ульрих, который каждым ударом своего жезла повергал наземь того или иного варвара. Кроме того, епископ находил утешение в послеобеденном сне, во время которого к нему являлись различные уважаемые в христианстве люди и давали сдержано-оптимистические прогнозы. Так, например, покровитель города святой Афра совершенно точно предсказал прибытие деблокирующей армии и победу. Всей этой радостью ободренный Ульрих охотно делился с защитниками Аугсбурга.
Так был отбит первый, он же единственный, штурм и спасено золото баварских налогоплательщиков.
Тут к венграм подскакал негодный Унартигер Юнге, тевтонский аналог Мальчиша-Плохиша - предатель и сын предателя, на службе у орды. Он-то и предупредил кочевников о спешащей на выручку города королевской рати. Венгерские командиры академиев не кончали, но совершенно правильно рассудили, что их конному войску лучше биться на равнине, а не из осадного лагеря.
Они бросили свои нехитрые пожитки и поскакали на немцев. Тех было ровно в десять раз меньше, если верить хронистам, самим венграм и мне лично. То бишь, если посчитать, то выходит 10 000 конных, включая тысячу храбрых чехов. Добавляем малый народец, убираем половину или треть всадникам, которым его не полагалось, умножаем на скорость марша к Аугсбургу и получаем 15-20 т. войско. А венгерских нехристей и считать не будем, тьфу на них, на собак!
Оттон построил свое войско очень правильно - впереди поставил немецких рыцарей, а чехов положил в обозе. Но венгры его все-таки перехитрили и напали именно на обоз, положив там или взяв в плен всех славян. Пришлось разворачивать ряды, перестраиваться и отбивать обоз вместе с чехами. Наконец, пыль улеглась, стороны сошлись и началась сеча. В общем-то, на этом тактическое описание битвы и заканчивается, потому что рыцари, всадники и кнехты попросту порубали венгров или, как написал хронист, окрасили воды Леха красным. Плененные вожаки кочевников, с богомерзкими именами Бульску и Леле, были казнены, причем среди венгров ходит легенда, что Леле перед казнью успел разбить королю голову своим горном. Но это миф, а правда в том, что победители-христиане отрезали своим языческим пленниками носы и уши прямо на победном Лехском поле: это было наглядной и доступной агитацией. После этого венгры уже не беспокоили Европу своими нашествиями.
Или так
Опять в Италию
Отпраздновав в том же году победу над венграми уже известным нам побитием западных славян, король Оттон начал осматриваться по сторонам - нет ли на горизонте еще чего-нибудь враждебного? И тут до него донеслись стоны.
Это все тот же, так и не раскаявшийся граф Беренгар тиранил Северную Италию на пару со своим незадачливым сыном - тем самым, у которого Оттон увел невесту. Эта парочка, напрасно надеясь, что восточные дела надолго займут нашего героя, начала открытий мятеж. Сперва их жестоко побил раскаявшийся сын-мятежник Оттона от первого брака - совсем было загнал под лавку и собирался показаться отцу-королю - вот-де я каков! - но не выдержал медных труб, а особливо жаркого солнца и помер от горячки накануне возвращения домой.
Тогда (957) зловредные итальянские отец и сын опять разошлись, но не по швам, а по Италии. Заручившись поддержкой очередного римского Папы (мы даже не уверены, был ли он мужчиной), они набрали большое войско и чувствовали себя прекрасно. Пусть-де Оттон попробует одолеть нас теперь!
А что же наш герой, наш король? Наружно он пировал, заставляя своих герцогов и баронов провозгласить, под жаренную кабанину и добрую выпивку, своего маленького сына от второй и большой жены наследником короны (961). На деле же, поход в Италию был вопросом решенным, но германский король не разбойник, не венгр, не викинг какой-нибудь, чтоб вот так взять и прийти без спроса. Незваный гость хуже склавина, говорил Оттон, терпеливо дожидаясь послов из-за Альп.
И они приехали. Историки до сих пор не могут сойтись кого именно представляли эти послы. Итальянскую феодальную и духовную общественность, уставшую от Беренгара на севере, византийцев на юге, арабов на Сицилии и сомнительного Папу в центре? Или, быть может, самого Папу, опасавшегося расстаться с тиарой (ее могли снять как друзья-союзники, так и римский народ, то бишь буйные горожане, живущие уже четыреста лет среди развалин, а оттого очень нервные)? Или же самих себя?
В общем, они пали ниц, рассказав примерно тоже самое что и восточные славяне варягам: земли у нас мало, да и та гориста, а порядка и того меньше, так что приди и владей нами, император! Волшебное слово, сказанное в конце, было ключевым в их предложении. Конечно, Оттон с готовностью согласился.
Захватив с собой жену и войско, он отправился за короной (961). Его ветераны легко вошли в Италию и взяли Рим. Беренгария с сыном (последний постыдно бежал к арабам, подлец) как ветром сдуло, но потом началась типично итальянская история. Все интриговали, предавали, а когда пыль рассеялась, то оказалось, что у христиан две Папы. Нет, двое Пап, так лучше. Двое, а потом к ним примкнул еще один. Было над чем поломать голову.
Но сперва Оттон позволил надеть на нее императорскую корону (962), основав империю, становой хребет Европы, ее панцирь и сердце: Первый райх, просуществовавший аж до 1806 года. В тогдашнем мире к этому отнеслись без особенно пиетета: мало ли уже императоров было провозглашено в Италии? Их там после смерти Карла великого расплодилось как блох на бродячем рыцаре, подумаешь.
Сам Оттон был уверен в себе и своих немцах: это надолго, убежденно говорил он, до Страшного суда, а может быть и дольше. Пока же пришлось ограничиться судом над действующим Папой, который вступил в заговор со всеми сразу, не исключая мусульман и безухих венгров. Его отрешили от сана после публичного процесса. Труднее было изловить Беренгара, но и он, мучимый голодом и супругой, сдался в итоге какому-то немецкому часовому. Интригана отправили в ссылку, в Германию. Зато продолжал строить ковы его сын, бежавший от арабов к византийцам. Он еще попьет крови у райха, но и его ждет бесславное поражение, бегство, утрата остатков чести и достоинства, а затем - жалкое прозябание на скудных харчах у бургундского тестя.
Затем последовали несколько лет кутерьмы. Конечно, римляне восстали и выгнали нового Папу. Конечно, император вернулся, подавил мятеж и водрузил его обратно. И еще раз. И еще. Наконец, когда претенденты на святое место исчезли (дураков, согласных побыть несколько месяцев Папой, а затем ехать в какой-нибудь Гамбург до конца своих дней, больше не находилось - да и число римлян с активной общественной позицией как-то поубавилось), в Северной и Центральной Италии наступило успокоение (967), подкрепляемое новым немецким законодательством, с его удивительными положениями вроде запрета лжесвидетельствовать. Как же теперь вести дела, недоуменно чесали затылки итальянцы, но им приходилось претерпевать эти тяготы.
Вот тут особенно хорош
Арабы и византийцы
С первыми у западных христиан со времен битвы при Пуатье (732) был разговор короткий: молотом по черепу и труп в колодец. Но арабов было много, а колодцев мало, оттого стороны попытались наладить какой-никакой, а диалог.
Первой инициативу проявила арабская сторона - иберийский халиф Абдаррахман-ибн-Хоттаб послал к королю Оттону целую делегацию. И хотя ее возглавлял представитель некогда гордого племени вестготов, христиан-епископ, переговоры решительно не удались: лишенные современной дипломатичности немцы сочли титул халифа для себя обидным, подразнили послов свининой и те несколько лет просидели под арестом.
Однако, Оттон решил не просто обидеться, а ответить врагам веры в их же стиле, то бишь отправить свою делегацию с прославлением христианства (953). Найти желающих взяться за это дело, после всех известных событий, было нелегко, но тут людям Оттона подвернулся один пожилой монах, желающий пострадать перед смертью за веру и с тем отправиться в рай. Поездка к арабам, с попыткой их вразумления (сегодня у нас лекция: чем наш Бог лучше вашего, затем убийство лектора), была лучшим способом совместить и то, и другое. Сейчас, к слову, ничего не изменилось.
Монаха звали Иоанном, он был немолод и порядочно туп. Вооруженный верой и письмом короля, отправился он во главе христианского посольства в Кордовский халифат.
Разумеется, тамошние истинно-верующие сразу прознали в монахе своего, то бишь фанатика. Они стали угрожать халифу, что порежут всех и даже его, если он позволит христианской собаке свободно хулить коран и веру, ради которой их предки выползли из аравийских песков, поклонялись куску метеорита и женились на молоденьких. Халиф, будучи истинным иберийским мусульманином, в душе, видимо, презирал обе стороны, но поделать ничего не мог: несмотря на увещевания своих испанских собратьев по вере и еврейских посредников, Иоанн твердо стоял на своем - письмо он зачитает и все тут.
В итоге, после долгих и упорных переговоров (осложнявшихся тем, что строптивый монах отказывался менять одежду до аудиенции) был найден компромисс: арабы послали еще одного посла к Оттону, с просьбой письма с теологическими возражениями не зачитывать. Тот согласился, разрешив ограничиться просьбой ликвидировать выгодное мусульманское торговое предприятие в Южной Франции: гнездо арабских пиратов, совершавших набеги на Италию.
Так и сделали: подарки вручили, просьбу озвучили, а монах наконец-то помылся и несчастный поехал домой, так и не сумев помереть смертью истинного христианина. Хотя на словах халиф был только за и слал королю тысячу пламенных салямов, на деле он и пальцем не пошевелил, чтобы хоть как-то остановить единоверцев - зачем?
Еще худшим было первое посольство (968) к будущим православным, то бишь византийским грекам. Мало того, что представитель императора епископ (и наш брат историк) Лиутпранд постоянно попадал в штормы и тонул, так ему еще довелось иметь дело с грубоватым узурпатором Фокой, который был настолько неотесанным, что впоследствии его собственная жена помогла заговорщикам убить его.
Византийцы не считали германцев наследниками Рима и не скрывали этого. Луитпранда обижали, сажали на худшее место за столом, дурно кормили и всячески оскорбляли. Фока называл немцев негодными солдатами, попрекал их отсутствием флота и обжорством. Рыцари, насмешливо говорил он, слишком тяжелы чтобы сражаться, а пехоты у вас отродясь не было. Когда несчастный епископ открывал рот, чтобы возразить, басилевс делал грозное лицо и продолжал стращать итальянца.
Только смерть византийского императора (они вообще помирали как мухи) сдвинула дело с мертвой точки: новым правителем стал армянин, человек светский и не глупый. Он быстро понял, что новая империя всерьез и надолго, а потому не стал кочевряжится: династический брак, так династический брак.
За сына императора, будущего Оттона II, отдали принцессу второй свежести: не багрянородную (т.е., рожденную во дворце и от действующего императора), а просто девицу, племянницу самого басилевса. Да и ладно, главное ведь сам принцип и чтоб человек был хорошим, а Феофано была не только красавицей, но и умницей. Дождавшись обручения двенадцатилетней византийки со своим семнадцатилетним сыном (972), император и король Оттон I Великий уехал из давно опостылевшей ему Италии в родную Саксонию, где и помер в следующем году, окруженный любящими родственниками и верными слугами. И действительно, куда уж больше-то? Ведь счастливее Траяна!
И куда же без карты?
Итоги
За шестьдесят один год своей жизни Оттон добился столь много, что и простое перечисление заставило бы и более искушенных читателей чем современная публика заснуть на месте. Поэтому, будем кратки.
Сначала он добился того, что не умер во младенчестве, а это во времена тогдашней постримской медицины было уже само по себе немалым достижением.
Потом он уцелел посреди междоусобицы, сумев прекратить ее малыми потерями и не забрызгать руки кровью родственников. Более того, он сумел сделать остальных верными своими помощниками, которым - будучи сильным лидером и характером - всецело доверял, не опекая мелочной заботой.
При этом всем (родственники, войны и тотальное отсутствие вай-фая) император сумел остаться человеком и был счастлив в браке, как минимум во втором и последнем. Т.е., не очерствел душой, не забронзовел, несмотря на свою первую роль в тогдашнем политическом театре.
Король Оттон остановил северян, отбросил западных славян, усмирил венгров, защитил итальянцев и кое-как успокоил французов. Император-голубая каска, миротворец, защитник сирых и убогих. И, кроме всего прочего, у него было Священное копье и Святая ручная граната Антиохийская.
Главное же его действие, создание империи, было исторически обусловленным сюжетом, но оно было разыграно Оттоном с достоинством широкой натуры.
Посмотрите, как сюжетно красиво: веселая молодость, трудные годы правления, предательства и измены. Затем первые победы, решительная схватка с варварским нашествием и поход за славой. А история второй женитьбы? Сказка, а не жизнь - как по нотам, в самом деле. При таком правителе тучнели скоты и монахи, колосились нивы, наливались груди и рождались веселые, крикливые дети, а не ссыкуны в памперсы как сегодня.
Да, недаром Оттон был и I, и Великим. Я бы назвал его еще и Счастливым, на римский манер.
Но, сперва небольшое личное отступление. Недавно, буквально позавчера, я поймал себя на мысли: а слабо ли тебе написать что-то легкое, с юмором и, одновременно, на тему истории? Не очерствел ли ты душой? не стал ли сухарем?
Когда-то давным-давно писатель-рубенсовщик Тыква-Горбушкин начал цикл своих простых историй. Писалось тогда быстро, кратко и весело.
Прошли годы, постепенно я пристрастился к большим батальонам текстам, с нравоучениями, изречениями и извлечениями морали. Прежняя краткость уже не увлекала, а юмор стал до того тонким, что в профиль его почти не замечали. И вот тут ко мне и пришла эта коварная мысль, вызовом самому себе. Что же, я попробовал, взяв за основу самый первый, не дописанный когда-то текст. Не скрою, было приятно вернуться к нему.
Таким образом, у нас происходит закрытие гештальта. Теперь, давайте посмотрим, что там у меня получилось.
На фотографии актер
Наследие отца и вообще откуда есть пошла земля германская
Маленькому Оттону очень повезло - он родился в семье монарха и Матильды, но не той, а Вестфальской - дочки графа, красавице и просто святой (так и есть, честное слово). Отец нашего героя, король Генрих I Птицелов был сильным саксонским герцогом и стал не менее сильным германским королем. Он по праву может считаться предоснователем империи и вообще, человеком обворожительно успешным, что не может не привлекать в наш меркантильный век.
Получив власть, Генрих употребил ее на всякие богоугодные дела: вернул обратно Лотарингию, усмирил притязания церковников и занялся венгерской проблемой. Венгры к тому времени как раз начали косплеить гуннов, набигать/огроблять и вообще вести себя так, как будто на дворе пятый век, а не начало десятого. Вся мировая общественность порицала их за это - даже викинги, убивая всех жителей какой-нибудь деревеньки в Англии или Франции, не забывали добавлять, что решительно осуждают венгерскую агрессию.
Генрих, умудренный простонародной забавой - охотой на птиц (благодаря чему он заслужил любовь ширнармасс и получил свое прозвище - нравы тогда были простыми, и рыжий правитель становился Рыжим, толстый Толстым, а гордый и воинственный - Львом), сгоряча рубить не стал: заключил (924) с жадными венграми перемирие на девять лет, а сам настроил по всему королевству бурги и начал клепать в них рыцарство, обшитое кольчужной броней с ног до головы. Изредка, чтобы понять как это работает, Генрих ходил походами на западных славян, датчан и прочих чехов. Особенно тяжело приходилось славянам, жившим в деревянных крепостях, которые немцы очень легко брали штурмом, используя самого башковитого рыцаря в качестве тарана. Вскоре (929) славяне признали себя побежденными и стали платить дань, не переставая выискивать между собою тогдашний аналог украинской зрады.
Так пролетело девять лет, по прошествии которых к Генриху приехал венгерский посол, с выражением лица, на котором явственно читалось - дай, собака, еще денег на евроинтеграцию. Хитрый король притворился, что ничего не понял и подарил венграм дохлого пса, отправив их не солоно хлебавши домой. Дома их встретили не очень радушно - уже тогда бюджет Венгрии не покрывался столь мелкими инвестициями, а потому вся орда стала седлать коней и собираться в поход.
Вышло не очень - одно войско жестоко поколотили местные фридрихи и мольтке, другое Генрих встретил самолично (933), но битвы, к досаде короля, толком не произошло, потому что венгры разбежались почти сразу.
Спустя год после временного прекращения этого хозяйственно разорительного конного спорта, скорый король двинулся на датчан, разбил их и присоединил Шлезвиг (934), а потом решил съездить в Рим, в качестве туриста-паломника. Сборы, которые зачастую являются более утомительным делом чем сама поездка, подкосили немолодого уже Генриха (около 60 лет) и он тихо умер (936), успев перед смертью указать на своего первого сына от второй жены, как на будущего наследника.
Начало правления и внутренние распри
Став в двадцать четыре года королем (936), избранным всеобщим зигованием (поднимите правую руку к небу) германской аристократии, Оттон Первый сразу столкнулся с широко распространившимся впоследствии обычаем, который можно сформулировать очень просто: все лгут. Вообще все. Убеленные сединами герцоги и простые рыцари врали так, как будто учились этому сызмальства. Иной раз, какой-нибудь герцог Эберхард, еще не закончив клясться, призывая в свидетели Господа Бога и всех святых, уже задумывал новую каверзу - например, схватил королевского брата Генриха, да и был таков. А тот был тем еще гусем - успел предать и брата и герцога, по очереди. От этого всего в королевстве случилась междоусобица, вызванная в сущности пустяком: Оттон, как и его отец, Генрих Птицелов, склонный к изучению фауны, попросил нескольких проштрафившихся рыцарей, молодецки спаливших нужный отечеству город, принести ему в Магдебург по собачке, каждому.
От этого, заметим, вполне законного акта, вспыхнули всяческие недовольства и молодому королю пришлось сражаться с собственным сводным братом и прочими мятежниками, не готовыми терпеть двух саксонских королей подряд. Видя такое дело, зашевелились соседи, взбунтовались славяне, так что молодому королю приходилось воевать на всех фронтах сразу, не говоря уже о семейных неурядицах: даже любимая сестра Герберга, выданная за лотарингского герцога, и та науськивала мужа на родного брата.
Наконец, в решающей битве (939) он разбил войско мятежников и французов, предводители которых, вместо того чтобы чертить план сражения или распалять воинство зажигательными речами, играли в кости, а после примирился с Генрихом (941), который, поняв, что наемные убийцы ему не помогут, решил опять стать любящим младшим братиком.
В то же время, на германцев попытались напасть датчане и венгры, но на них совсем не обратили внимания, от чего они, сконфузившись, были разбиты и со стыдом бежали.
Сам король относился к своей власти вполне серьезно: он-де не просто герцог, а король и шутки с собой шутить не позволит. Закончились времена веселых племенных посиделок с дружиной, теперь в Германии завелся настоящий двор, и все поняли - да, это действительно король, ему небось одной булки на пфенниг в неделю нужно!
На самом деле это было не так: король мало ел и совсем немного пил, зато - о, чудо мира! - много и охотно читал, охотился и вообще был кровь с молоком, не чуждый грубоватой шутки, прямо как Фридрих I Барбаросса или Генрих II Святой, но без крайностей. Судя по всему, Оттон не был жесток и зазря людей не убивал, если конечно они были добрыми христианами, германцами и подданными.
Отношения с Францией
Покончив с мятежом, король обратился к внешним делам: правившая в то время во Франции Каролингская династия совсем уже было вырождалась, но, сделав еще одно усилие, напряглась и породнилась с немецкой. Французский король Людовик женился на сестре Оттона, той самой Герберге, очень удачно ставшей к тому времени вдовой, в первую очередь благодаря победам своего коронованного брата, что и наложило свой отпечаток на их отношения. Началась война, а как же.
Германское воинство чихвостило незадачливую парочку в хвост и гриву, так что вскоре (942) Лотарингия опять вернулась в германскую державу. Тут уже забунтовали французы и бедный король Людовик перестал управлять вообще чем-нибудь, включая жену. Обратившись, по-родственному к Оттону, он слезно, через супругу, упрашивал короля помочь навести ему конституционный феодальный порядок. Оттон, по натуре не злопамятный, охотно пришел на помощь (946) и вскоре французские города запылали. Добрый германский король, в душевной простоте думал, что Людовику очень приятна помощь германских войск, а потому совсем не спешил с окончательной победой (953) и был, видимо, прав - спустя год после окончания смуты французский король сверзился с коня и разбился насмерть.
Начался новый этап борьбы, нюансы который с трудом понимало большинство участников, но итогом стала старая-добрая феодальная вольница во Франции и победа Германии, удержавшей в своей орбите Лотарингию и отколовшей Бургундии. Установились относительно спокойные германские границы на Западе, а если и убивали кого-то, так на то оно и Средневековье! Так и жили с тех пор французы и немцы, душа в душу, от войны к войне.
Славяне
Хотя личные отношения между королем и славянами были неплохими (будучи мальчишкой-наследником, юный Отто сделал сына одной знатной славянке), но общие отношения между германцами и славянами не особенно задались, ввиду принципиальной несовместимости взглядов: германцы хотели славян рассадить по городам и селам, христианизировать и собирать с них налоги, а славяне хотели петь, плясать, поклоняться грому и молнии, разбавляя этот приятный досуг нападениями на пограничные германские земли. Они, подобно своим восточным соседям в 18 веке, заявляли: римские правы не по наши нравы.
Конечно, столь различный подход не мог не вызвать некоторых разногласий, выразившихся в обоюдных жестокостях, различной степени коварства. Так, например, один германский маркграф Геро, однажды пригласил, в гости тридцать славянских вождей, которые обрадовавшись тому, что все включено, напились по обыкновению вусмерть, после чего их всех благополучно перерезали. Этот же Геро не убоялся и выступил против славянского племени укров, которое было им жестоко побито. Но славяне все равно не желали покоряться, предпочитая порядку свободу. Именно после этих событий один германский летописец указал на то, что для наших обычно представляется тяжелым бременем, славяне считают неким удовольствием, т.е. - что русскому хорошо, то немцу смерть!
Начался борьба. Наконец, нашелся некий князь Тугумир, которого немцы сначала взяли в плен, потом подкупили и изобразив побег, отправили предавать дело славянского единства и коловрата. Предатель вернулся домой героем и, обещая отставать самобытность пуще прежнего, стал править в Браниборе. Самое удивительное в том, что предатель Тугумир был, по видимости, порядочным человеком: второй раз предавать никого не стал, честно убил родного племянника и открыл ворота города германцам, после чего восстание закончилось (939).
При Оттоне продолжала крепнуть и чешско-немецкая дружба. Его молодцы не только победили чешского князя Болеслава I, с любимым нашему слуху прозвищем Грозный, но и заставили его, собаку эдакую, отказаться от язычества и братоубийства. Последнее, конечно, было очень жестоким требованием, но грозный король был неумолим (950). Под угрозой смерти, грозный чех согласился признать себя данником, не есть человечины и мыть уши.
Примерно в том же духе состоялось и знакомство с поляками: разбитые германскими пограничниками, польские язычники обиженно сообщили, что у них вообще-то есть свое государство, князь, прости нас грешных, Мешко и они очень хотят принять какую-нибудь веру заместо опостылевшего язычества. Немцы предоставили им духовный кредит, отправив в Польшу настоящего, живого епископа, а поляки, в свою очередь, обязались платить дань, не убивать миссионеров и вести себя хорошо. Никто и не заметил, что они скрестили пальцы за спиной.
Конструктивный диалог с венграми и поляками
За невестой в Италию
Злой раджа итальянский граф Беренгар, захватил в плен (951) бедную девушку Адельгейду, жену покойного итальянского короля, и голодом, холодом и короткой стрижкой (летописец говорит нам что ее били руками, а возможно, и ногами) добивался от нее согласия выйти замуж за своего дурака-сына. И это вместо подарков и комплиментов для овдовевшей уроженки веселой Бургундии! Такая тактика ухаживания, конечно, затягивала дело и вскоре о страданиях несчастной узнал король Оттон, уже несколько лет скучающий после смерти первой жены-англичанки.
Не выдержав любви по-итальянски, Адельгейда сделала ноги и, уйдя от преследователей болотом, заперлась в неприступной Канносе, откуда стала рассылать просьбы о помощи, вывесив отросшие на свободе волосы из окна самой высокой башни замка. На них-то и явился наш герой, мучимый желанием пройтись дорогами великого Карла, поддержать желания своих баварцев, давно зарившихся на итальянские лены и вообще развеяться в походе.
Собрав большую армию, влюбленный Оттон двинулся в Италию и, занимая города и замки, сыграл веселую свадьбу, став заодно итальянским королем, чтоб два раза не ездить (напрасные надежды! ездить пришлось и дважды, и трижды, да и вообще эта обязанность стала неизменной частью работы германских королей вплоть до Нового времени). Разбитому Беренгару на первый раз было сделано внушение (952), однако, как стало ясно потом, неудачливый претендент затаил в душе некоторую злобу.
Германский король уже мог позволить себе надолго отлучаться по стратегическим военно-свадебным делам, ибо, несмотря на проблемы с родственниками вообще, в частности ему очень повезло со средним братом Бруно, которого сызмальства готовили к административной деятельности в монашестве. Этот книгочей и умница, тоже заслуживший звание Великий, был для Оттона надежнейшей опорой: и главой администрации, и наместником на Западе. Теперь он святой, этот Бруно. А все потому что был порядочным человеком, вот и вышел в люди. Правда, живите по правде!
Новое восстания славян.
Злобу затаил не только Беренгар, но и западные славяне, особенно племя ободритов, которые ободряя друг дружку ими же придумываемыми хорошими знамениями, подзуживали остальные племена на мятеж. В 954 году он и вспыхнул, причем в авангарде снова были многострадальные укры, которым опять сильно досталось. Видимо, это было племя не из смышленых, но очень храбрых людей.
Выбрав своим вожаком беглого немца Вихмана, родного брата германского наместника Германа Биллунга, славяне стали одерживать успехи: так, однажды, они заманили пятьдесят тяжеловооруженных всадников в болото и убили их там. Правильнее было бы заманить их на лед, но такового в лесах не оказалось, что и предопределило конечное поражение.
В следующем году пришел король и состоялось большое сражение у реки Рехницы, в которой славяне, опять не найдя даже самого завалящего льда, были жесточайшим образом разбиты, а их вожак убит. Восстание подавили (960), а хитрый Вихман переодевшись в женское платье сбежал, чтобы потом (967) опять попытаться устроить мятеж, проиграть и помереть злой смертью. Да и пес с ним, как сказал один саксонский летописец.
Семейные неурядицы и вторжение венгров
Брак Оттона и Адельгейды оказался на редкость счастливым: умная и красивая жена стала настоящей соправительницей добродушного мужа и начала одного за другим рожать ему детей, общим числом в три человека и одну девочку. Такое счастье никогда даром никому не дается: против молодоженов восстал сын от первого брака, все завертелось, в итоге мятежники пригласили (954) на помощь венгров, желавших восстановить свою репутацию настоящих байкеров кочевников после прошлых неудач.
Короля опять сильно выручил средний брат Бруно, который как человек книжный, умел выражаться красиво, а как человек духовного звания, еще и крепко. Перемежая теплые слова увещевания с церковными проклятиями, этот первый ученый правитель-монах заставил мятежников сконфузиться и бесславно разойтись. К сожалению, венгры не были христианами, а кроме того не умели читать и писать, поэтому не пожелали ни сконфузиться, ни расходиться окончательно, а взяли, да и вторглись в Баварию.
Покуда король принимал уверения в верности от блудного сына, мыслями находясь со своими маркграфами на Восточном фронте, где славяне, вооружившиеся боевитыми украми, набегали из лесов на германские бурги, в ставку пришло злополучное донесение: орда идет! Так как накануне приезжали послы от венгров, поклявшиеся Оттону в вечной дружбе, то король ничуть не сомневался в том, что ему предстоит воевать именно с ними. Он собрал войска, среди которых были не только немцы, но и верные чехи, благодарные за замирение и христианизацию. Вообще, пришли все, даже бывшие мятежники - кроме лотарингцев, да и то, только потому, что им было велено следить за французскими шалостями.
Лех и фельд
Между тем, венгры уже предвкушали как будут делить между сотней тысяч своих всадников (считали монахи, со слов самих венгров, а те были уж больно слабы в арифметике и даже не могли показать свое войско при помощи картофеля, потому что его в Европе еще не было). Огромная толпа кочевников гарцевала (955) вокруг славного города Аугсбурга. Периодически из-за стены показывался бравый и боевой епископ Ульрих, который каждым ударом своего жезла повергал наземь того или иного варвара. Кроме того, епископ находил утешение в послеобеденном сне, во время которого к нему являлись различные уважаемые в христианстве люди и давали сдержано-оптимистические прогнозы. Так, например, покровитель города святой Афра совершенно точно предсказал прибытие деблокирующей армии и победу. Всей этой радостью ободренный Ульрих охотно делился с защитниками Аугсбурга.
Так был отбит первый, он же единственный, штурм и спасено золото баварских налогоплательщиков.
Тут к венграм подскакал негодный Унартигер Юнге, тевтонский аналог Мальчиша-Плохиша - предатель и сын предателя, на службе у орды. Он-то и предупредил кочевников о спешащей на выручку города королевской рати. Венгерские командиры академиев не кончали, но совершенно правильно рассудили, что их конному войску лучше биться на равнине, а не из осадного лагеря.
Они бросили свои нехитрые пожитки и поскакали на немцев. Тех было ровно в десять раз меньше, если верить хронистам, самим венграм и мне лично. То бишь, если посчитать, то выходит 10 000 конных, включая тысячу храбрых чехов. Добавляем малый народец, убираем половину или треть всадникам, которым его не полагалось, умножаем на скорость марша к Аугсбургу и получаем 15-20 т. войско. А венгерских нехристей и считать не будем, тьфу на них, на собак!
Оттон построил свое войско очень правильно - впереди поставил немецких рыцарей, а чехов положил в обозе. Но венгры его все-таки перехитрили и напали именно на обоз, положив там или взяв в плен всех славян. Пришлось разворачивать ряды, перестраиваться и отбивать обоз вместе с чехами. Наконец, пыль улеглась, стороны сошлись и началась сеча. В общем-то, на этом тактическое описание битвы и заканчивается, потому что рыцари, всадники и кнехты попросту порубали венгров или, как написал хронист, окрасили воды Леха красным. Плененные вожаки кочевников, с богомерзкими именами Бульску и Леле, были казнены, причем среди венгров ходит легенда, что Леле перед казнью успел разбить королю голову своим горном. Но это миф, а правда в том, что победители-христиане отрезали своим языческим пленниками носы и уши прямо на победном Лехском поле: это было наглядной и доступной агитацией. После этого венгры уже не беспокоили Европу своими нашествиями.
Или так
Click to viewОпять в Италию
Отпраздновав в том же году победу над венграми уже известным нам побитием западных славян, король Оттон начал осматриваться по сторонам - нет ли на горизонте еще чего-нибудь враждебного? И тут до него донеслись стоны.
Это все тот же, так и не раскаявшийся граф Беренгар тиранил Северную Италию на пару со своим незадачливым сыном - тем самым, у которого Оттон увел невесту. Эта парочка, напрасно надеясь, что восточные дела надолго займут нашего героя, начала открытий мятеж. Сперва их жестоко побил раскаявшийся сын-мятежник Оттона от первого брака - совсем было загнал под лавку и собирался показаться отцу-королю - вот-де я каков! - но не выдержал медных труб, а особливо жаркого солнца и помер от горячки накануне возвращения домой.
Тогда (957) зловредные итальянские отец и сын опять разошлись, но не по швам, а по Италии. Заручившись поддержкой очередного римского Папы (мы даже не уверены, был ли он мужчиной), они набрали большое войско и чувствовали себя прекрасно. Пусть-де Оттон попробует одолеть нас теперь!
А что же наш герой, наш король? Наружно он пировал, заставляя своих герцогов и баронов провозгласить, под жаренную кабанину и добрую выпивку, своего маленького сына от второй и большой жены наследником короны (961). На деле же, поход в Италию был вопросом решенным, но германский король не разбойник, не венгр, не викинг какой-нибудь, чтоб вот так взять и прийти без спроса. Незваный гость хуже склавина, говорил Оттон, терпеливо дожидаясь послов из-за Альп.
И они приехали. Историки до сих пор не могут сойтись кого именно представляли эти послы. Итальянскую феодальную и духовную общественность, уставшую от Беренгара на севере, византийцев на юге, арабов на Сицилии и сомнительного Папу в центре? Или, быть может, самого Папу, опасавшегося расстаться с тиарой (ее могли снять как друзья-союзники, так и римский народ, то бишь буйные горожане, живущие уже четыреста лет среди развалин, а оттого очень нервные)? Или же самих себя?
В общем, они пали ниц, рассказав примерно тоже самое что и восточные славяне варягам: земли у нас мало, да и та гориста, а порядка и того меньше, так что приди и владей нами, император! Волшебное слово, сказанное в конце, было ключевым в их предложении. Конечно, Оттон с готовностью согласился.
Захватив с собой жену и войско, он отправился за короной (961). Его ветераны легко вошли в Италию и взяли Рим. Беренгария с сыном (последний постыдно бежал к арабам, подлец) как ветром сдуло, но потом началась типично итальянская история. Все интриговали, предавали, а когда пыль рассеялась, то оказалось, что у христиан две Папы. Нет, двое Пап, так лучше. Двое, а потом к ним примкнул еще один. Было над чем поломать голову.
Но сперва Оттон позволил надеть на нее императорскую корону (962), основав империю, становой хребет Европы, ее панцирь и сердце: Первый райх, просуществовавший аж до 1806 года. В тогдашнем мире к этому отнеслись без особенно пиетета: мало ли уже императоров было провозглашено в Италии? Их там после смерти Карла великого расплодилось как блох на бродячем рыцаре, подумаешь.
Сам Оттон был уверен в себе и своих немцах: это надолго, убежденно говорил он, до Страшного суда, а может быть и дольше. Пока же пришлось ограничиться судом над действующим Папой, который вступил в заговор со всеми сразу, не исключая мусульман и безухих венгров. Его отрешили от сана после публичного процесса. Труднее было изловить Беренгара, но и он, мучимый голодом и супругой, сдался в итоге какому-то немецкому часовому. Интригана отправили в ссылку, в Германию. Зато продолжал строить ковы его сын, бежавший от арабов к византийцам. Он еще попьет крови у райха, но и его ждет бесславное поражение, бегство, утрата остатков чести и достоинства, а затем - жалкое прозябание на скудных харчах у бургундского тестя.
Затем последовали несколько лет кутерьмы. Конечно, римляне восстали и выгнали нового Папу. Конечно, император вернулся, подавил мятеж и водрузил его обратно. И еще раз. И еще. Наконец, когда претенденты на святое место исчезли (дураков, согласных побыть несколько месяцев Папой, а затем ехать в какой-нибудь Гамбург до конца своих дней, больше не находилось - да и число римлян с активной общественной позицией как-то поубавилось), в Северной и Центральной Италии наступило успокоение (967), подкрепляемое новым немецким законодательством, с его удивительными положениями вроде запрета лжесвидетельствовать. Как же теперь вести дела, недоуменно чесали затылки итальянцы, но им приходилось претерпевать эти тяготы.
Вот тут особенно хорош
Арабы и византийцы
С первыми у западных христиан со времен битвы при Пуатье (732) был разговор короткий: молотом по черепу и труп в колодец. Но арабов было много, а колодцев мало, оттого стороны попытались наладить какой-никакой, а диалог.
Первой инициативу проявила арабская сторона - иберийский халиф Абдаррахман-ибн-Хоттаб послал к королю Оттону целую делегацию. И хотя ее возглавлял представитель некогда гордого племени вестготов, христиан-епископ, переговоры решительно не удались: лишенные современной дипломатичности немцы сочли титул халифа для себя обидным, подразнили послов свининой и те несколько лет просидели под арестом.
Однако, Оттон решил не просто обидеться, а ответить врагам веры в их же стиле, то бишь отправить свою делегацию с прославлением христианства (953). Найти желающих взяться за это дело, после всех известных событий, было нелегко, но тут людям Оттона подвернулся один пожилой монах, желающий пострадать перед смертью за веру и с тем отправиться в рай. Поездка к арабам, с попыткой их вразумления (сегодня у нас лекция: чем наш Бог лучше вашего, затем убийство лектора), была лучшим способом совместить и то, и другое. Сейчас, к слову, ничего не изменилось.
Монаха звали Иоанном, он был немолод и порядочно туп. Вооруженный верой и письмом короля, отправился он во главе христианского посольства в Кордовский халифат.
Разумеется, тамошние истинно-верующие сразу прознали в монахе своего, то бишь фанатика. Они стали угрожать халифу, что порежут всех и даже его, если он позволит христианской собаке свободно хулить коран и веру, ради которой их предки выползли из аравийских песков, поклонялись куску метеорита и женились на молоденьких. Халиф, будучи истинным иберийским мусульманином, в душе, видимо, презирал обе стороны, но поделать ничего не мог: несмотря на увещевания своих испанских собратьев по вере и еврейских посредников, Иоанн твердо стоял на своем - письмо он зачитает и все тут.
В итоге, после долгих и упорных переговоров (осложнявшихся тем, что строптивый монах отказывался менять одежду до аудиенции) был найден компромисс: арабы послали еще одного посла к Оттону, с просьбой письма с теологическими возражениями не зачитывать. Тот согласился, разрешив ограничиться просьбой ликвидировать выгодное мусульманское торговое предприятие в Южной Франции: гнездо арабских пиратов, совершавших набеги на Италию.
Так и сделали: подарки вручили, просьбу озвучили, а монах наконец-то помылся и несчастный поехал домой, так и не сумев помереть смертью истинного христианина. Хотя на словах халиф был только за и слал королю тысячу пламенных салямов, на деле он и пальцем не пошевелил, чтобы хоть как-то остановить единоверцев - зачем?
Еще худшим было первое посольство (968) к будущим православным, то бишь византийским грекам. Мало того, что представитель императора епископ (и наш брат историк) Лиутпранд постоянно попадал в штормы и тонул, так ему еще довелось иметь дело с грубоватым узурпатором Фокой, который был настолько неотесанным, что впоследствии его собственная жена помогла заговорщикам убить его.
Византийцы не считали германцев наследниками Рима и не скрывали этого. Луитпранда обижали, сажали на худшее место за столом, дурно кормили и всячески оскорбляли. Фока называл немцев негодными солдатами, попрекал их отсутствием флота и обжорством. Рыцари, насмешливо говорил он, слишком тяжелы чтобы сражаться, а пехоты у вас отродясь не было. Когда несчастный епископ открывал рот, чтобы возразить, басилевс делал грозное лицо и продолжал стращать итальянца.
Только смерть византийского императора (они вообще помирали как мухи) сдвинула дело с мертвой точки: новым правителем стал армянин, человек светский и не глупый. Он быстро понял, что новая империя всерьез и надолго, а потому не стал кочевряжится: династический брак, так династический брак.
За сына императора, будущего Оттона II, отдали принцессу второй свежести: не багрянородную (т.е., рожденную во дворце и от действующего императора), а просто девицу, племянницу самого басилевса. Да и ладно, главное ведь сам принцип и чтоб человек был хорошим, а Феофано была не только красавицей, но и умницей. Дождавшись обручения двенадцатилетней византийки со своим семнадцатилетним сыном (972), император и король Оттон I Великий уехал из давно опостылевшей ему Италии в родную Саксонию, где и помер в следующем году, окруженный любящими родственниками и верными слугами. И действительно, куда уж больше-то? Ведь счастливее Траяна!
И куда же без карты?
Итоги
За шестьдесят один год своей жизни Оттон добился столь много, что и простое перечисление заставило бы и более искушенных читателей чем современная публика заснуть на месте. Поэтому, будем кратки.
Сначала он добился того, что не умер во младенчестве, а это во времена тогдашней постримской медицины было уже само по себе немалым достижением.
Потом он уцелел посреди междоусобицы, сумев прекратить ее малыми потерями и не забрызгать руки кровью родственников. Более того, он сумел сделать остальных верными своими помощниками, которым - будучи сильным лидером и характером - всецело доверял, не опекая мелочной заботой.
При этом всем (родственники, войны и тотальное отсутствие вай-фая) император сумел остаться человеком и был счастлив в браке, как минимум во втором и последнем. Т.е., не очерствел душой, не забронзовел, несмотря на свою первую роль в тогдашнем политическом театре.
Король Оттон остановил северян, отбросил западных славян, усмирил венгров, защитил итальянцев и кое-как успокоил французов. Император-голубая каска, миротворец, защитник сирых и убогих. И, кроме всего прочего, у него было Священное копье и Святая ручная граната Антиохийская.
Главное же его действие, создание империи, было исторически обусловленным сюжетом, но оно было разыграно Оттоном с достоинством широкой натуры.
Посмотрите, как сюжетно красиво: веселая молодость, трудные годы правления, предательства и измены. Затем первые победы, решительная схватка с варварским нашествием и поход за славой. А история второй женитьбы? Сказка, а не жизнь - как по нотам, в самом деле. При таком правителе тучнели скоты и монахи, колосились нивы, наливались груди и рождались веселые, крикливые дети, а не ссыкуны в памперсы как сегодня.
Да, недаром Оттон был и I, и Великим. Я бы назвал его еще и Счастливым, на римский манер.