Озверение нарастает
https://centrasia.org/news.php?st=1734883020
Андрей Светлов
|22.12.24
За период с начала СВО мир стал заметно меняться. В контексте происходящей трансформации можно констатировать наличие трех категорий людей с разными взглядами на характер наблюдаемых изменений.
Первая категория - подавляющее большинство. Масса обывателей, думающих, что мир изменился, но не сильно. Да, он стал более "горячим", но какой‑то глобальной войны, которая затрагивала бы миллионы семей по всему миру, нет. Пока нет. Он стал менее комфортным с точки зрения ведения международного бизнеса. Растут торговые барьеры, ужесточается контроль финансовых регуляторов. Он стал менее терпимым на уровне заявлений политиков. В нем стало больше риторических угроз и меньше призывов к поиску компромиссов. Но в общем и целом, если сравнивать текущую повседневность с годами пандемии, предшествовавшими СВО, с карантинными режимами и связанными с ними ограничениями, эта текущая повседневность вполне комфортна для рядового обывателя. Это даже рождает крамольную мысль, что социально-экономические эксцессы времен пандемии были своего рода некоей планкой, предельным уровнем стресса, на возможность прохождения которого тестировались разные сообщества. Чем жесткие карантинные меры, периодически принимавшиеся в Китае, по своей сути отличаются от масштабных учений гражданской обороны на случай применения оружия массового поражения? Кому‑то это покажется конспирологией… Как бы там ни было, все познается в сравнении. Не случись событий 2020-2021 гг., текущее состояние дел на планете большинству обывателей показалось бы весьма тревожным. Но после стрессов пандемии это тревожное состояние дел не представляется таким уж страшным. Так думает большинство.
Более осведомленное меньшинство с растущим все более удивлением и зачастую страхом констатирует ускоряющиеся перемены, радикальным образом меняющие политическое и экономическое лицо мира. Ко второй категории людей можно отнести подавляющее большинство из этого все более и более обеспокоенного меньшинства. Эти люди видят перемены, но не ожидали их и не могут понять их природу. Они понимают, что мир сильно меняется, но не понимают, как и в какую сторону и как контролировать перемены. Создается впечатление, что подавляющее число лиц, принимающих решения на государственном и верхнем корпоративном уровнях управления, относятся именно к этой категории. Они живут сегодня в перманентном и нарастающем "кризисе сложности", когда, пытаясь реагировать на перемены в привычной им старой логике, они постоянно сталкиваются с тем, что время, которое уходит у них на анализ и принятие решения, сопоставимо со временем, когда ситуация меняется настолько сильно, что выработанное решение теряет актуальность. Это ситуация постепенно нарастающей для них катастрофы. И по мере нарастания того, что воспринимается ими как катастрофа, эти люди будут терять адекватность.
Хорошим примером таких теряющих адекватность людей является "партия заморозки украинского конфликта" в нашей стране. Те, кто постоянно подсовывает на высший уровень управления очередные озвучиваемые президентом нашей страны мантры о новых "минсках", "стамбулах", "многополярности" и т. д., но обязательно "с учетом сложившейся на земле ситуации". Парадокс в том, что с противоположной стороны им противостоят точно такие же теряющие адекватность представители "партии эскалации", для которых даже провоцирование ограниченного ядерного конфликта выглядит менее страшным, чем изменение существующего и объективно умирающего статус-кво, сложившегося после окончания холодной войны. И тех и других объединяет то, что они хотят сохранения старого мирового порядка и готовы лишь на косметические изменения. Они отличаются друг от друга лишь тем, что по‑разному видят в нем участие различных сил и их роли. И те и другие будут выкинуты на обочину истории, потому что такие процессы, как те, что идут сейчас в мире, случаются даже не раз в столетие. Это не просто смена гегемона, очередная перекройка рынков и сфер влияния. Это - начало смены социально-экономической парадигмы. И от того, кто, как и насколько гладко пройдет процессы, которые могут длиться еще пару десятилетий, зависит, где будут новые "темные века", подобные тем, в которые погрузился регион Средиземноморья после кризиса поздней античности, а где - расцвет новой цивилизации.
Как писал поэт, "лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстоянье". Там, где ограниченный опытом одного поколения ум видит нарастающую катастрофу, ум, способный мыслить категориями исторического процесса, увидит фазовый переход. Такие люди составляют третью категорию - сохраняющих адекватность во все более бурном потоке изменений реальности. Но эта категория, увы, исчезающе малочисленна даже в сравнении со второй и потому выглядит маргинальной. Кроме того, чем масштабнее анализируемые процессы и привлекаемые исторические аналогии, тем меньше конкретики и больше вариантов будущего. Видя картину мира в целом, такие визионеры редко могут дать конкретные практические советы для короткого горизонта планирования тем, у кого цель "день простоять да ночь продержаться". В контексте нарастающего глобального противостояния ключевых геополитических игроков это переходит в игру "кто сломается первым". Китай, США, Россия, ЕС, Ближний Восток? Открыв тем самым новое пространство, в котором можно решить противоречия оставшихся и которое потом использовать как пространство для роста. В последний раз таким пространством стало пространство "советского блока". До этого - разрушенная Второй мировой войной Европа. Но есть веские основания думать, что сейчас такой циничный и основанный на опытах мировых войн подход не сработает. Таким разрушенным пространством на этот раз может оказаться весь мир, причем даже без ядерной войны или какой‑то очередной смертоносной пандемии.
Постараемся, однако, избежать самых печальных перспектив и для этого сосредоточимся на попытке описать суть глобальных политических и экономических процессов, которые неумолимо и объективно меняют мир. Сразу стоит принять, что мир меняется вне зависимости от воли и сознания отдельных лидеров. Лидеры могут смягчить или обострить процессы, но не идти против хода истории, обусловленного экономическим детерминизмом и иными объективными предпосылками.
Новые военные технологии
Одним из важнейших факторов, ломающих как минимум сложившийся после окончания так называемой холодной войны глобальный порядок, стали новейшие военные технологии. Что нового для военного дела показали реальные боевые действия в рамках СВО, а также конфликты, которые разгорелись в прошлом году на Ближнем Востоке?
Можно выделить стремительно растущую роль дешевых морских и воздушных беспилотных и удаленно, управляемых средств разведки и поражения. Они меняют войну на земле и на море, вполне возможно скоро изменят характер ведения войны и в воздухе, как минимум - в части улучшения наведения средств поражения авиации. БПЛА сумели в значительной степени заменить собой артиллерию и стали грозой бронетехники. Они усилили качество разведки таким образом, что организовать какое‑то внезапное действие, особенно наступательное, стало практически невозможным делом. Все порядки, противостоящие друг другу вдоль линии соприкосновения войск, в современной войне видны штабам примерно так же, как пиктограммы боевых юнитов на экранах мониторов в компьютерной игре, в режиме реального времени. Это в определенной степени обесценивает фактор человеческого тактического таланта на местах, превращая войну в чисто индустриальное противостояние логистики и систем управления. И это же парадоксальным образом делает современную общевойсковую войну похожей на окопную войну времен Первой мировой. В которой благодаря колючей проволоке и пулемету хорошо работал принцип "кто наступает, тот проигрывает". Во всяком случае, до изобретения танка. Танк стал "королем" Второй мировой войны, но БПЛА сильно уменьшили роль танка в современной войне, и пока что не видно нового средства противодействия, которое могло бы сделать наступательные операции эффективными.
В китайских СМИ уже обсуждается, какими должны быть танки будущего. В числе прочего они не будут оснащены крупнокалиберным вооружением, будут служить центрами управления беспилотными системами, их вооружение будет сосредоточено на поддержке пехоты, а не на войне танк против танка. Танк будущего должен быть оснащен системой активной защиты от БПЛА и иметь возможность запуска и посадки БПЛА, а также обладать меньшим боевым отделением в сочетании с необитаемой башней. Насколько быстро может быть разработана и внедрена новая техника и как она себя покажет в войнах будущего, мы, вероятно, узнаем лет через десять. А пока что сухопутная общевойсковая наступательная война стала чрезвычайно затратным мероприятием, что, в свою очередь, резко увеличивает значимость диверсионно-террористической и когнитивной составляющих. Также резко растет роль кибернетической войны.
Военная победа в традиционном понимании в такой ситуации возможна только в случае тотального уничтожения тыловой инфраструктуры противника, чтобы разрушить его логистику и, по возможности, связь. Возможно, на ограниченном украинском театре военных действий России удастся этого достичь при условии сохраняющейся достаточно пассивной позиции союзников Украины, которые не вмешиваются пока что в конфликт собственными войсками, ограничиваясь лишь поставками вооружений и ограниченных контингентов инструкторов и наемников. Но при столкновении двух более-менее равных по индустриальному и мобилизационному потенциалам противников современная война превращается в войну на истощение, становясь, по сути, медленным взаимным уничтожением прифронтовых территорий на глубину, на которой возможно поражение ПВО противника.
Какая сторона конфликта в описанных выше условиях получает стратегическое преимущество? Та, у которой больше глубина тыла при богатых логистических возможностях и при условии, что она способна защитить свой тыл от диверсионно-террористической активности. В этой ситуации очевидно выигрывают крупные, хорошо контролируемые изнутри силовыми структурами континентальные государства и союзы таких государств, которые стоят "спина к спине", прикрывая тыл друг друга.
Стоит в этом контексте отметить, что Российская империя имела такое безусловное преимущество в Первой мировой войне, окопный характер которой похож на характер современной войны, и проиграла войну не на фронте, а в тылу, допустив внутриполитическую дестабилизацию и сначала февральскую революцию, обрушившую монархию, а вместе с ней политическую систему страны, а затем октябрьский переворот.
Из этой исторической параллели следует вторая особенность нынешнего времени: страны, которые имеют развитый полицейский контроль своей территории и населения, имеют преимущество. Такое, в свою очередь, могут позволить себе лишь те государства, которые имеют сильный собственный ITсектор, а лучше - полный цикл пятого технологического уклада, включающий производство всей необходимой для систем наблюдения и связи техники. Совсем идеальная ситуация, когда государство имеет полный стек системных ITтехнологий, обеспечивающих безопасные коммуникации и функционирование высоконагруженных систем: собственное серверное программное обеспечение, собственную массовую операционную систему, транзакционные системы для финансового сектора, поисковые системы, мессенджеры и социальные сети, цифровые платформы для электронной коммерции.
На сегодняшний день в мире достаточно много стран, которые могут реализовать собственные прикладные решения для эффективного полицейского контроля. Но есть лишь две страны, которые могут претендовать на то, чтобы считаться обладателями полного цикла пятого технологического уклада и всеми соответствующими технологиями. Это - Китай и США. И именно этот факт предопределяет неизбежность их противостояния. Пятый технологический уклад способен уже сформировать две суверенных зоны. А реальная политика устроена так, что любой потенциальный суверенитет стремится проявиться. Но на сегодняшний день это разделение еще не окончательно оформлено, потому что по последнему критерию - обладанию полным стеком системных ITтехнологий у США все еще нет конкурентов. Китай очень многое сделал для достижения цифрового суверенитета, но все еще не дошел до создания собственных системных решений в части операционных систем и серверной ITархитектуры. Россия отлично импортозаместила множество иностранных ITрешений после того, как в этом возникла необходимость в связи с санкционным давлением, но все ПО, что создано в России, написано в конечном итоге с использованием открытых системных американских библиотек, где в ста строчках кода талантливый системный программист может оставить "закладку". Мы по‑прежнему массово пользуемся продуктами Microsoft, серверным программным обеспечением на архитектуре IBM и американской доменной системой имен интернета.
Это - критическая зависимость, опасность которой осознается лишь узкой группой экспертов. Эта критическая зависимость дает нашему главному оппоненту по гибридной войне возможность причинить нашей ITинфраструктуре ущерб, сопоставимый с ограниченным применением ядерного оружия. Возможно, именно обладание такой возможностью приводит к тому, что любые "красные линии", которые чертит Россия в украинском конфликте, все чаще намекая на возможность применения ядерного оружия, исключительно последовательно и хладнокровно игнорируются американцами. Тот, кто может парализовать телекоммуникации противника, не станет бояться применения оружия массового поражения, если только оно не будет иметь тотальный характер. По всей видимости, американцы могут. И это ставит перед Россией, как и перед Китаем и, в перспективе, Индией, которая тоже в силу потенциальной емкости своего рынка может претендовать на то, чтобы стать цифровой сверхдержавой, задачу овладения в кратчайший срок полным стеком системных ITрешений.
Теперь рассмотрим морскую компоненту. Беспилотные катера, которые могут быть как надводными, так и подводными (или подтопленными с целью снижения возможностей их обнаружения), стали грозой традиционных флотов. Российский Черноморский флот потерял достаточно большое число кораблей, в первую очередь - десантных, из‑за атак беспилотных катеров. Это также новое слово в военной науке, которое, вероятно, в перспективе увеличивает роль подводного флота. Эти катера, которые по сути своей являются умными управляемыми минами, - универсальное оружие, которое может использоваться и для террористических атак на гражданские суда в нейтральных водах. Комбинация беспилотных катеров с воздушными средствами поражения в руках сравнительно слабого противника может быть смертельно опасна даже для очень сильного флота. Можно ли было себе представить пару лет назад, что йеменские хуситы, оснащенные БПЛА и ограниченным запасом крылатых ракет, смогут отогнать американский авианосец "Дуайт Эйзенхауэр" от своих берегов? БПЛА и беспилотные катера перечеркивают, по крайней мере, на текущем этапе развития военной мысли, могущество классического флота, делая практически невозможным ведение "колониальных" войн с хоть сколько‑нибудь хорошо вооруженным современными технологиями противником. Ключевыми факторами для успешного ведения колониальной войны вдали от своих берегов является способность проведения десантных операций и обеспечения безопасности морских коммуникаций. Современные военные технологии делают и то и другое чрезвычайно затратными мероприятиями, нивелируя историческое преимущество развитых морских держав над сухопутными.
Впервые, может быть, даже с VI века, когда викинги стали властителями морей раннего Средневековья благодаря своим быстрым "драккарам", сложилась ситуация, когда морские коммуникации могут стать опаснее сухопутных. После того как йеменские хуситы вступили в вой ну против Израиля и его союзников на стороне ХАМАС, трафик грузов через Красное море сократился вдвое. Возглавляемая США морская коалиция показала полную ничтожность и бессилие в вопросе обеспечения безопасности судоходства в этом районе. И это - новая, формирующаяся на наших глазах геополитическая реальность, вызванная к жизни современными военными технологиями.
Резюмируя часть, посвященную новым военным технологиям, стоит отметить главное: технологии развиваются в направлениях, которые дают преимущества хорошо организованным сухопутным державам и союзам, и это изменит коренным образом глобальный мир, который был сформирован британской талассократией и торговлей, модели которых с небольшими изменениями унаследовали американцы. Роль безопасных сухопутных логистических коридоров в самом скором будущем вырастет многократно.
Так что же, добро пожаловать в китайский мир "Один пояс - один путь"? Вполне возможно, хотя в Евразии над этим еще придется серьезно поработать. Но открываются возможности и для других континентальных геополитических проектов.
Подъем Китая
Перейдем от военного и технологического аспектов слома возглавляемого морскими сверхдержавами глобального равновесия к экономическим. Посмотрим на экономические тренды последних десятилетий с момента падения так называемого железного занавеса и ликвидации социалистического лагеря как автономного рынка. С этого момента можно было констатировать формальное завершение процесса экономической глобализации, когда в мире не осталось больше серьезных препятствий для торговли и почти не осталось серьезных препятствий для инвестиций.
Оставалось лишь несколько крупных стран, контролировавших иностранные инвестиции, и среди них два безусловных азиатских лидера: Китай и Индия. Благодаря ограниченно конвертируемым валютам и мерам контроля капитальных потоков финансовые рынки обеих стран росли, опираясь на внутренний инвестиционный спрос, удовлетворявшийся в значительной степени внутренними же ресурсами. Именно благодаря этому экономики этих стран сохранили определенный суверенитет, способный опираться на значительный потенциал внутреннего спроса, обеспечиваемого миллиардами локальных потребителей.
В большей степени успех сопутствовал Китаю, который, как и Индия, воспринял от СССР четвертый технологический уклад, но затем удачно вписался в рост пятого технологического уклада, грамотно воспользовавшись как своими логистическими возможностями, обеспечивающими ему достаточно легкий доступ к рынку США, так и глобальными политическими ветрами. Китай можно признать одним из главных бенефициаров распада социалистического лагеря, к рынку которого получили свободный доступ его дешевые и тогда еще низкокачественные товары. Также индустриальному подъему Китая способствовало десятилетие дешевых цен на сырье, последовавшее вслед за сильным промышленным спадом в странах бывшего социалистического лагеря.
Подъем Китая, а вместе с ним и развивающихся рынков, для которых Китай стал как все более крупным импортером ресурсов, так и экспортером своих товаров, а затем и технологий, можно условно разделить на несколько этапов.
I. Период от начала экономических реформ Дэн Сяопина в конце 1970‑х до азиатского кризиса 1997-1998 гг.
В этот период времени Китай повторял путь так называемых азиатских тигров (Япония, Южная Корея, Тайвань, Малайзия, Сингапур), играя роль инвестиционного и технологического сателлита США, опиравшегося на экспорт на американский рынок
Кризис 1997 года показал всему региону реальную силу и экономический вес, которые к тому моменту набрал Китай. Пока на финансовых рынках "азиатских тигров" царила паника, а экономики столкнулись со спадом, Китай лишь притормозил и продолжил развитие, вступив в период зрелости своей экономики.
Именно с этого момента в США постепенно начинает нарастать ощущение китайской угрозы, которая впервые стала всерьез рассматриваться американскими аналитиками при президенте Джордже Буше - младшем. Есть мнение, что его администрация допускала возможность начала полномасштабной торговой войны с Китаем для решения накопившихся уже к тому моменту проблем в экономике США, на которую давил сильный доллар и растущий долг. США тогда отказались от конфликта с Китаем, предпочтя экономический путь "рефляции". Поводом для начала соответствующего экономического маневра послужила провокация 9/11, затем началась так называемая война с терроризмом, которая позволила экономике США перейти к военно-кейнсианским методам стимулирования роста.
Вторжение США на Ближний Восток резко подняло цены на нефть, а вместе с ними и на все сырьевые товары, нагнав инфляционную волну. С начала 2000‑х инфляционная статистика США все больше стала отрываться от реальности и искажаться разного рода манипуляциями. С какого‑то момента в первой половине 2000‑х рост широкой денежной массы М3 стал настолько впечатляющим, что ФРС США прекратила официальную публикацию этого показателя, оставив лишь официальные данные по М2. Так США "списывали" инфляцией свой долг, поддерживая экономический рост, драйвером которого стали расходы на "войну с терроризмом".
II. Период с начала 2000‑х и до экономического кризиса 2008-2009 годов. Это - период формирования китай‑ ского экономического полюса глобальной экономики.
Американский бюджет во время "войны с терроризмом" финансировал не только американский ВПК, бюджетные расходы шли и Силиконовой долине, создавая новый цифровой технологический уклад в рамках пятого технологического уклада. Базовые технологии для высоконагруженных информационных систем, которые станут в будущем фундаментом цифровой экономики и постепенно проникающего в общественную жизнь цифрового контроля и искусственного интеллекта, создавались именно тогда, в первой половине 2000‑х. К слову, тогда же были разработаны - и положены до поры до времени в стол - технологии, которые десятилетие спустя дали старт развитию блокчейнов, нового поколения децентрализованного интернета Web 3.0 и платежных систем, которые становятся сегодня фундаментом для CBDC - цифровых валют центральных банков. В числе прочего - это технологии, на основе которых возможно создание алгоритмических удостоверяющих систем, которые способны устранить третью сторону из любой транзакции, перейдя от привычной пирамидально-сетевой к плоской сетевой организации информационного взаимодействия. Даже в 2024 году можно констатировать, что очень многое в развитии цифрового технологического уклада еще впереди и американцы пока что сохраняют безусловное лидерство.
Пока американцы закладывали по ходу "войны с терроризмом" технологической фундамент будущей цифровой экономики, Китай, как и другие развивающиеся страны, стал бенефициаром оттока инвестиционного капитала из США. Относительно низкая доходность на фоне заметной инфляции и стагнирующего фондового рынка заставляла американский капитал искать инвестиционные возможности в крупных растущих развивающихся экономиках: Китае, Индии, Бразилии.
Забавно то, что автором идеи альтернативного американскому финансовому рынку полюса мировой экономики стали американские инвестбанкиры, внедрившие в маркетинговых целях в финансовый лексикон аббревиатуру BIC (от первых латинских букв названий стран Бразилия, Индия, Китай). Эта аббревиатура использовалась в контексте создания продуктов коллективных инвестиций, дающих розничным американским инвесторам доступ к рынкам упомянутых стран. С начала 2000‑х, с приходом в Россию финансовой стабильности как следствие эффективных налоговых и регуляторных реформ первого срока Путина с легкой руки главного экономиста банка Goldman Sachs Джима О'Нила Россию включили в этот список приоритетов инвестиционных банков на развивающихся рынках. Так появился BRIC, и эта аббревиатура, которая звучала как английское "кирпич" (brick), быстро стала финансовым мемом, из которого, усилиями уже России, вырос мем политический.
Группа сильнейших развивающихся экономик стала обретать субъектность и институциализироваться. После присоединения к ней ЮАР появился BRICS - "кирпичи". Сейчас это становится аллегорией строительного материала для новой мировой архитектуры.
III. Период G20 - от окончания кризиса 2008-2009 гг. до торговой войны США с Китаем, которую инициировал пре‑ зидент Трамп в начале 2018‑го.
Финансовый кризис 2008-2009 гг. подорвал доверие к финансовой системе США. Хотя после него она сумела восстановить видимую стабильность, доверие к ней так никогда и не восстанавливалось до прежних уровней. Весь мир мог наблюдать, как коррумпированные рейтинговые агентства, действуя в сговоре с крупнейшими инвестиционными банками, систематически манипулировали рынками и обманывали ФРС и другие регуляторные инстанции, что привело к астрономическим по масштабу убыткам инвесторов. И все это случилось во многом потому, что еще в самом конце президентства Клинтона, как раз перед пиком "пузыря доткомов" начала 2000‑х, в США были отменены ограничения на совмещение банковской и инвестбанковской деятельности, известные как "закон Гласса-Стигола", принятый еще во времена Рузвельта по итогам анализа событий, приведших к Великой депрессии. Именно это дало картбланш колоссальным злоупотреблениям в финансовом секторе США, которые уже через несколько лет привели к ипотечному пузырю и новому финансовому кризису.
Перед США встало два вопроса. Первый - о необходимости реформировать финансовый сектор, чтобы восстановить к нему доверие. Второй - о необходимости реформировать глобальные институты, чтобы сохранить основу своего мирового лидерства и доверия к нему. И то и другое должна была сделать команда демократической партии во главе с президентом Обамой, взявшая власть в Вашингтоне на фоне кризиса. И с тем и с другим она не справилась.
Реформы финансового сектора, призванные усилить надзор над американскими банками и финансовыми организациями, оказались очень ограниченными. Введенные меры надзора легко обходились через офшорные подразделения, ограничения на операции с деривативами - через иностранные филиалы, не подпадающие под американское регулирование.
Попытки реформировать глобальные институты свелись, по сути дела, к трем мерам:
1) Была создана группа G20 как площадка для обсуждения глобальных проблем. Ее слепили из стран G7, к которым добавили наиболее крупные развивающиеся экономики во главе с Китаем.
2) Китаю дали чуть большую роль в МВФ, признав юань резервной валютой.
3) Была анонсирована система торговых соглашений для Азиатско Тихоокеанского региона, в которой попытались сбалансировать интересы США и Китая.
Все это, естественно, никоим образом не вело к урегулированию реальных глобальных экономических и политических противоречий между Западом и его кредиторами среди наиболее крупных и богатых развивающихся экономик. Проблема фактического банкротства США и американской банковской системы в 2008-2009 гг. была решена просто огромным объемом денежной эмиссии. На жаргоне финансистов это называется "вежливый дефолт", когда вместо простого и честного отказа от обязательств вам оплачивают их денежной эмиссией, размывая стоимость всех сделанных в соответствующей валюте сбережений. Следствием такого подхода к решению глобальных финансовых проблем стала волна глобальной инфляции 2011-2012 гг., от которой больше всего пострадали бедные страны. Именно она стала экономической причиной роста социальной напряженности на Ближнем Востоке в эти годы, которая вылилась в цепочку революций в арабских странах, известную как "арабская весна". В то же время в ЕС случился долговой кризис. Пользуясь статусом доллара как мировой резервной валюты, США выдавили экономические проблемы из долларового ядра глобальной экономики на периферию. Богатые, как обычно, разбогатели еще больше, бедные по всему миру еще больше обеднели. И всем думающим людям стало понятно, что до бесконечности это продолжаться не может.
Иллюзия глобального роста, когда США, накачивая дешевым кредитом свой рынок, тянули за собой все рынки, обернулась осознанием реальности: США просто росли за счет всех остальных, которые работали на них за эмитируемые ими деньги. И когда пришел кризис, заставили заплатить за него самых слабых. Слабые, естественно, начали искать таких сильных, которые могли бы учесть их интересы, и их взоры все больше обращались к Китаю и России. К Китаю - как к глобальной экономической силе, к России - как к глобальной политической силе.
В этот период Китай перешел к политике интернационализации юаня и усилил глобальную торговую экспансию. Итогом стал выход Китая на первое место как экспортера и по уровню ВВП по покупательной способности. США пытались заигрывать с ним, предлагая ему концепцию G2, сформулированную покойным Збигневом Бжезинским, который впервые публично озвучил реальное состояние дел: США "перенапряглись" в своих попытках сохранить глобальный контроль под видом продолжающейся "войны с терроризмом" и постоянного вмешательства в дела зависимых государств. В то же время США выступили с инициативой "перезагрузки" отношений с Россией, геополитическая суть которой сводилось к тому, чтобы удержать Россию от установления более тесных отношений с Китаем и другими ведущими развивающимися странами, а также со странами Ближнего Востока. И та и другая американская инициатива провалилась. С приходом к власти в Вашингтоне республиканцев США окончательно определились со своим отношением к Китаю: он дефакто, а затем и в руководящих документах был признан главным врагом американской гегемонии в мире.
Андрей Светлов
|22.12.24
За период с начала СВО мир стал заметно меняться. В контексте происходящей трансформации можно констатировать наличие трех категорий людей с разными взглядами на характер наблюдаемых изменений.
Первая категория - подавляющее большинство. Масса обывателей, думающих, что мир изменился, но не сильно. Да, он стал более "горячим", но какой‑то глобальной войны, которая затрагивала бы миллионы семей по всему миру, нет. Пока нет. Он стал менее комфортным с точки зрения ведения международного бизнеса. Растут торговые барьеры, ужесточается контроль финансовых регуляторов. Он стал менее терпимым на уровне заявлений политиков. В нем стало больше риторических угроз и меньше призывов к поиску компромиссов. Но в общем и целом, если сравнивать текущую повседневность с годами пандемии, предшествовавшими СВО, с карантинными режимами и связанными с ними ограничениями, эта текущая повседневность вполне комфортна для рядового обывателя. Это даже рождает крамольную мысль, что социально-экономические эксцессы времен пандемии были своего рода некоей планкой, предельным уровнем стресса, на возможность прохождения которого тестировались разные сообщества. Чем жесткие карантинные меры, периодически принимавшиеся в Китае, по своей сути отличаются от масштабных учений гражданской обороны на случай применения оружия массового поражения? Кому‑то это покажется конспирологией… Как бы там ни было, все познается в сравнении. Не случись событий 2020-2021 гг., текущее состояние дел на планете большинству обывателей показалось бы весьма тревожным. Но после стрессов пандемии это тревожное состояние дел не представляется таким уж страшным. Так думает большинство.
Более осведомленное меньшинство с растущим все более удивлением и зачастую страхом констатирует ускоряющиеся перемены, радикальным образом меняющие политическое и экономическое лицо мира. Ко второй категории людей можно отнести подавляющее большинство из этого все более и более обеспокоенного меньшинства. Эти люди видят перемены, но не ожидали их и не могут понять их природу. Они понимают, что мир сильно меняется, но не понимают, как и в какую сторону и как контролировать перемены. Создается впечатление, что подавляющее число лиц, принимающих решения на государственном и верхнем корпоративном уровнях управления, относятся именно к этой категории. Они живут сегодня в перманентном и нарастающем "кризисе сложности", когда, пытаясь реагировать на перемены в привычной им старой логике, они постоянно сталкиваются с тем, что время, которое уходит у них на анализ и принятие решения, сопоставимо со временем, когда ситуация меняется настолько сильно, что выработанное решение теряет актуальность. Это ситуация постепенно нарастающей для них катастрофы. И по мере нарастания того, что воспринимается ими как катастрофа, эти люди будут терять адекватность.
Хорошим примером таких теряющих адекватность людей является "партия заморозки украинского конфликта" в нашей стране. Те, кто постоянно подсовывает на высший уровень управления очередные озвучиваемые президентом нашей страны мантры о новых "минсках", "стамбулах", "многополярности" и т. д., но обязательно "с учетом сложившейся на земле ситуации". Парадокс в том, что с противоположной стороны им противостоят точно такие же теряющие адекватность представители "партии эскалации", для которых даже провоцирование ограниченного ядерного конфликта выглядит менее страшным, чем изменение существующего и объективно умирающего статус-кво, сложившегося после окончания холодной войны. И тех и других объединяет то, что они хотят сохранения старого мирового порядка и готовы лишь на косметические изменения. Они отличаются друг от друга лишь тем, что по‑разному видят в нем участие различных сил и их роли. И те и другие будут выкинуты на обочину истории, потому что такие процессы, как те, что идут сейчас в мире, случаются даже не раз в столетие. Это не просто смена гегемона, очередная перекройка рынков и сфер влияния. Это - начало смены социально-экономической парадигмы. И от того, кто, как и насколько гладко пройдет процессы, которые могут длиться еще пару десятилетий, зависит, где будут новые "темные века", подобные тем, в которые погрузился регион Средиземноморья после кризиса поздней античности, а где - расцвет новой цивилизации.
Как писал поэт, "лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстоянье". Там, где ограниченный опытом одного поколения ум видит нарастающую катастрофу, ум, способный мыслить категориями исторического процесса, увидит фазовый переход. Такие люди составляют третью категорию - сохраняющих адекватность во все более бурном потоке изменений реальности. Но эта категория, увы, исчезающе малочисленна даже в сравнении со второй и потому выглядит маргинальной. Кроме того, чем масштабнее анализируемые процессы и привлекаемые исторические аналогии, тем меньше конкретики и больше вариантов будущего. Видя картину мира в целом, такие визионеры редко могут дать конкретные практические советы для короткого горизонта планирования тем, у кого цель "день простоять да ночь продержаться". В контексте нарастающего глобального противостояния ключевых геополитических игроков это переходит в игру "кто сломается первым". Китай, США, Россия, ЕС, Ближний Восток? Открыв тем самым новое пространство, в котором можно решить противоречия оставшихся и которое потом использовать как пространство для роста. В последний раз таким пространством стало пространство "советского блока". До этого - разрушенная Второй мировой войной Европа. Но есть веские основания думать, что сейчас такой циничный и основанный на опытах мировых войн подход не сработает. Таким разрушенным пространством на этот раз может оказаться весь мир, причем даже без ядерной войны или какой‑то очередной смертоносной пандемии.
Постараемся, однако, избежать самых печальных перспектив и для этого сосредоточимся на попытке описать суть глобальных политических и экономических процессов, которые неумолимо и объективно меняют мир. Сразу стоит принять, что мир меняется вне зависимости от воли и сознания отдельных лидеров. Лидеры могут смягчить или обострить процессы, но не идти против хода истории, обусловленного экономическим детерминизмом и иными объективными предпосылками.
Новые военные технологии
Одним из важнейших факторов, ломающих как минимум сложившийся после окончания так называемой холодной войны глобальный порядок, стали новейшие военные технологии. Что нового для военного дела показали реальные боевые действия в рамках СВО, а также конфликты, которые разгорелись в прошлом году на Ближнем Востоке?
Можно выделить стремительно растущую роль дешевых морских и воздушных беспилотных и удаленно, управляемых средств разведки и поражения. Они меняют войну на земле и на море, вполне возможно скоро изменят характер ведения войны и в воздухе, как минимум - в части улучшения наведения средств поражения авиации. БПЛА сумели в значительной степени заменить собой артиллерию и стали грозой бронетехники. Они усилили качество разведки таким образом, что организовать какое‑то внезапное действие, особенно наступательное, стало практически невозможным делом. Все порядки, противостоящие друг другу вдоль линии соприкосновения войск, в современной войне видны штабам примерно так же, как пиктограммы боевых юнитов на экранах мониторов в компьютерной игре, в режиме реального времени. Это в определенной степени обесценивает фактор человеческого тактического таланта на местах, превращая войну в чисто индустриальное противостояние логистики и систем управления. И это же парадоксальным образом делает современную общевойсковую войну похожей на окопную войну времен Первой мировой. В которой благодаря колючей проволоке и пулемету хорошо работал принцип "кто наступает, тот проигрывает". Во всяком случае, до изобретения танка. Танк стал "королем" Второй мировой войны, но БПЛА сильно уменьшили роль танка в современной войне, и пока что не видно нового средства противодействия, которое могло бы сделать наступательные операции эффективными.
В китайских СМИ уже обсуждается, какими должны быть танки будущего. В числе прочего они не будут оснащены крупнокалиберным вооружением, будут служить центрами управления беспилотными системами, их вооружение будет сосредоточено на поддержке пехоты, а не на войне танк против танка. Танк будущего должен быть оснащен системой активной защиты от БПЛА и иметь возможность запуска и посадки БПЛА, а также обладать меньшим боевым отделением в сочетании с необитаемой башней. Насколько быстро может быть разработана и внедрена новая техника и как она себя покажет в войнах будущего, мы, вероятно, узнаем лет через десять. А пока что сухопутная общевойсковая наступательная война стала чрезвычайно затратным мероприятием, что, в свою очередь, резко увеличивает значимость диверсионно-террористической и когнитивной составляющих. Также резко растет роль кибернетической войны.
Военная победа в традиционном понимании в такой ситуации возможна только в случае тотального уничтожения тыловой инфраструктуры противника, чтобы разрушить его логистику и, по возможности, связь. Возможно, на ограниченном украинском театре военных действий России удастся этого достичь при условии сохраняющейся достаточно пассивной позиции союзников Украины, которые не вмешиваются пока что в конфликт собственными войсками, ограничиваясь лишь поставками вооружений и ограниченных контингентов инструкторов и наемников. Но при столкновении двух более-менее равных по индустриальному и мобилизационному потенциалам противников современная война превращается в войну на истощение, становясь, по сути, медленным взаимным уничтожением прифронтовых территорий на глубину, на которой возможно поражение ПВО противника.
Какая сторона конфликта в описанных выше условиях получает стратегическое преимущество? Та, у которой больше глубина тыла при богатых логистических возможностях и при условии, что она способна защитить свой тыл от диверсионно-террористической активности. В этой ситуации очевидно выигрывают крупные, хорошо контролируемые изнутри силовыми структурами континентальные государства и союзы таких государств, которые стоят "спина к спине", прикрывая тыл друг друга.
Стоит в этом контексте отметить, что Российская империя имела такое безусловное преимущество в Первой мировой войне, окопный характер которой похож на характер современной войны, и проиграла войну не на фронте, а в тылу, допустив внутриполитическую дестабилизацию и сначала февральскую революцию, обрушившую монархию, а вместе с ней политическую систему страны, а затем октябрьский переворот.
Из этой исторической параллели следует вторая особенность нынешнего времени: страны, которые имеют развитый полицейский контроль своей территории и населения, имеют преимущество. Такое, в свою очередь, могут позволить себе лишь те государства, которые имеют сильный собственный ITсектор, а лучше - полный цикл пятого технологического уклада, включающий производство всей необходимой для систем наблюдения и связи техники. Совсем идеальная ситуация, когда государство имеет полный стек системных ITтехнологий, обеспечивающих безопасные коммуникации и функционирование высоконагруженных систем: собственное серверное программное обеспечение, собственную массовую операционную систему, транзакционные системы для финансового сектора, поисковые системы, мессенджеры и социальные сети, цифровые платформы для электронной коммерции.
На сегодняшний день в мире достаточно много стран, которые могут реализовать собственные прикладные решения для эффективного полицейского контроля. Но есть лишь две страны, которые могут претендовать на то, чтобы считаться обладателями полного цикла пятого технологического уклада и всеми соответствующими технологиями. Это - Китай и США. И именно этот факт предопределяет неизбежность их противостояния. Пятый технологический уклад способен уже сформировать две суверенных зоны. А реальная политика устроена так, что любой потенциальный суверенитет стремится проявиться. Но на сегодняшний день это разделение еще не окончательно оформлено, потому что по последнему критерию - обладанию полным стеком системных ITтехнологий у США все еще нет конкурентов. Китай очень многое сделал для достижения цифрового суверенитета, но все еще не дошел до создания собственных системных решений в части операционных систем и серверной ITархитектуры. Россия отлично импортозаместила множество иностранных ITрешений после того, как в этом возникла необходимость в связи с санкционным давлением, но все ПО, что создано в России, написано в конечном итоге с использованием открытых системных американских библиотек, где в ста строчках кода талантливый системный программист может оставить "закладку". Мы по‑прежнему массово пользуемся продуктами Microsoft, серверным программным обеспечением на архитектуре IBM и американской доменной системой имен интернета.
Это - критическая зависимость, опасность которой осознается лишь узкой группой экспертов. Эта критическая зависимость дает нашему главному оппоненту по гибридной войне возможность причинить нашей ITинфраструктуре ущерб, сопоставимый с ограниченным применением ядерного оружия. Возможно, именно обладание такой возможностью приводит к тому, что любые "красные линии", которые чертит Россия в украинском конфликте, все чаще намекая на возможность применения ядерного оружия, исключительно последовательно и хладнокровно игнорируются американцами. Тот, кто может парализовать телекоммуникации противника, не станет бояться применения оружия массового поражения, если только оно не будет иметь тотальный характер. По всей видимости, американцы могут. И это ставит перед Россией, как и перед Китаем и, в перспективе, Индией, которая тоже в силу потенциальной емкости своего рынка может претендовать на то, чтобы стать цифровой сверхдержавой, задачу овладения в кратчайший срок полным стеком системных ITрешений.
Теперь рассмотрим морскую компоненту. Беспилотные катера, которые могут быть как надводными, так и подводными (или подтопленными с целью снижения возможностей их обнаружения), стали грозой традиционных флотов. Российский Черноморский флот потерял достаточно большое число кораблей, в первую очередь - десантных, из‑за атак беспилотных катеров. Это также новое слово в военной науке, которое, вероятно, в перспективе увеличивает роль подводного флота. Эти катера, которые по сути своей являются умными управляемыми минами, - универсальное оружие, которое может использоваться и для террористических атак на гражданские суда в нейтральных водах. Комбинация беспилотных катеров с воздушными средствами поражения в руках сравнительно слабого противника может быть смертельно опасна даже для очень сильного флота. Можно ли было себе представить пару лет назад, что йеменские хуситы, оснащенные БПЛА и ограниченным запасом крылатых ракет, смогут отогнать американский авианосец "Дуайт Эйзенхауэр" от своих берегов? БПЛА и беспилотные катера перечеркивают, по крайней мере, на текущем этапе развития военной мысли, могущество классического флота, делая практически невозможным ведение "колониальных" войн с хоть сколько‑нибудь хорошо вооруженным современными технологиями противником. Ключевыми факторами для успешного ведения колониальной войны вдали от своих берегов является способность проведения десантных операций и обеспечения безопасности морских коммуникаций. Современные военные технологии делают и то и другое чрезвычайно затратными мероприятиями, нивелируя историческое преимущество развитых морских держав над сухопутными.
Впервые, может быть, даже с VI века, когда викинги стали властителями морей раннего Средневековья благодаря своим быстрым "драккарам", сложилась ситуация, когда морские коммуникации могут стать опаснее сухопутных. После того как йеменские хуситы вступили в вой ну против Израиля и его союзников на стороне ХАМАС, трафик грузов через Красное море сократился вдвое. Возглавляемая США морская коалиция показала полную ничтожность и бессилие в вопросе обеспечения безопасности судоходства в этом районе. И это - новая, формирующаяся на наших глазах геополитическая реальность, вызванная к жизни современными военными технологиями.
Резюмируя часть, посвященную новым военным технологиям, стоит отметить главное: технологии развиваются в направлениях, которые дают преимущества хорошо организованным сухопутным державам и союзам, и это изменит коренным образом глобальный мир, который был сформирован британской талассократией и торговлей, модели которых с небольшими изменениями унаследовали американцы. Роль безопасных сухопутных логистических коридоров в самом скором будущем вырастет многократно.
Так что же, добро пожаловать в китайский мир "Один пояс - один путь"? Вполне возможно, хотя в Евразии над этим еще придется серьезно поработать. Но открываются возможности и для других континентальных геополитических проектов.
Подъем Китая
Перейдем от военного и технологического аспектов слома возглавляемого морскими сверхдержавами глобального равновесия к экономическим. Посмотрим на экономические тренды последних десятилетий с момента падения так называемого железного занавеса и ликвидации социалистического лагеря как автономного рынка. С этого момента можно было констатировать формальное завершение процесса экономической глобализации, когда в мире не осталось больше серьезных препятствий для торговли и почти не осталось серьезных препятствий для инвестиций.
Оставалось лишь несколько крупных стран, контролировавших иностранные инвестиции, и среди них два безусловных азиатских лидера: Китай и Индия. Благодаря ограниченно конвертируемым валютам и мерам контроля капитальных потоков финансовые рынки обеих стран росли, опираясь на внутренний инвестиционный спрос, удовлетворявшийся в значительной степени внутренними же ресурсами. Именно благодаря этому экономики этих стран сохранили определенный суверенитет, способный опираться на значительный потенциал внутреннего спроса, обеспечиваемого миллиардами локальных потребителей.
В большей степени успех сопутствовал Китаю, который, как и Индия, воспринял от СССР четвертый технологический уклад, но затем удачно вписался в рост пятого технологического уклада, грамотно воспользовавшись как своими логистическими возможностями, обеспечивающими ему достаточно легкий доступ к рынку США, так и глобальными политическими ветрами. Китай можно признать одним из главных бенефициаров распада социалистического лагеря, к рынку которого получили свободный доступ его дешевые и тогда еще низкокачественные товары. Также индустриальному подъему Китая способствовало десятилетие дешевых цен на сырье, последовавшее вслед за сильным промышленным спадом в странах бывшего социалистического лагеря.
Подъем Китая, а вместе с ним и развивающихся рынков, для которых Китай стал как все более крупным импортером ресурсов, так и экспортером своих товаров, а затем и технологий, можно условно разделить на несколько этапов.
I. Период от начала экономических реформ Дэн Сяопина в конце 1970‑х до азиатского кризиса 1997-1998 гг.
В этот период времени Китай повторял путь так называемых азиатских тигров (Япония, Южная Корея, Тайвань, Малайзия, Сингапур), играя роль инвестиционного и технологического сателлита США, опиравшегося на экспорт на американский рынок
Кризис 1997 года показал всему региону реальную силу и экономический вес, которые к тому моменту набрал Китай. Пока на финансовых рынках "азиатских тигров" царила паника, а экономики столкнулись со спадом, Китай лишь притормозил и продолжил развитие, вступив в период зрелости своей экономики.
Именно с этого момента в США постепенно начинает нарастать ощущение китайской угрозы, которая впервые стала всерьез рассматриваться американскими аналитиками при президенте Джордже Буше - младшем. Есть мнение, что его администрация допускала возможность начала полномасштабной торговой войны с Китаем для решения накопившихся уже к тому моменту проблем в экономике США, на которую давил сильный доллар и растущий долг. США тогда отказались от конфликта с Китаем, предпочтя экономический путь "рефляции". Поводом для начала соответствующего экономического маневра послужила провокация 9/11, затем началась так называемая война с терроризмом, которая позволила экономике США перейти к военно-кейнсианским методам стимулирования роста.
Вторжение США на Ближний Восток резко подняло цены на нефть, а вместе с ними и на все сырьевые товары, нагнав инфляционную волну. С начала 2000‑х инфляционная статистика США все больше стала отрываться от реальности и искажаться разного рода манипуляциями. С какого‑то момента в первой половине 2000‑х рост широкой денежной массы М3 стал настолько впечатляющим, что ФРС США прекратила официальную публикацию этого показателя, оставив лишь официальные данные по М2. Так США "списывали" инфляцией свой долг, поддерживая экономический рост, драйвером которого стали расходы на "войну с терроризмом".
II. Период с начала 2000‑х и до экономического кризиса 2008-2009 годов. Это - период формирования китай‑ ского экономического полюса глобальной экономики.
Американский бюджет во время "войны с терроризмом" финансировал не только американский ВПК, бюджетные расходы шли и Силиконовой долине, создавая новый цифровой технологический уклад в рамках пятого технологического уклада. Базовые технологии для высоконагруженных информационных систем, которые станут в будущем фундаментом цифровой экономики и постепенно проникающего в общественную жизнь цифрового контроля и искусственного интеллекта, создавались именно тогда, в первой половине 2000‑х. К слову, тогда же были разработаны - и положены до поры до времени в стол - технологии, которые десятилетие спустя дали старт развитию блокчейнов, нового поколения децентрализованного интернета Web 3.0 и платежных систем, которые становятся сегодня фундаментом для CBDC - цифровых валют центральных банков. В числе прочего - это технологии, на основе которых возможно создание алгоритмических удостоверяющих систем, которые способны устранить третью сторону из любой транзакции, перейдя от привычной пирамидально-сетевой к плоской сетевой организации информационного взаимодействия. Даже в 2024 году можно констатировать, что очень многое в развитии цифрового технологического уклада еще впереди и американцы пока что сохраняют безусловное лидерство.
Пока американцы закладывали по ходу "войны с терроризмом" технологической фундамент будущей цифровой экономики, Китай, как и другие развивающиеся страны, стал бенефициаром оттока инвестиционного капитала из США. Относительно низкая доходность на фоне заметной инфляции и стагнирующего фондового рынка заставляла американский капитал искать инвестиционные возможности в крупных растущих развивающихся экономиках: Китае, Индии, Бразилии.
Забавно то, что автором идеи альтернативного американскому финансовому рынку полюса мировой экономики стали американские инвестбанкиры, внедрившие в маркетинговых целях в финансовый лексикон аббревиатуру BIC (от первых латинских букв названий стран Бразилия, Индия, Китай). Эта аббревиатура использовалась в контексте создания продуктов коллективных инвестиций, дающих розничным американским инвесторам доступ к рынкам упомянутых стран. С начала 2000‑х, с приходом в Россию финансовой стабильности как следствие эффективных налоговых и регуляторных реформ первого срока Путина с легкой руки главного экономиста банка Goldman Sachs Джима О'Нила Россию включили в этот список приоритетов инвестиционных банков на развивающихся рынках. Так появился BRIC, и эта аббревиатура, которая звучала как английское "кирпич" (brick), быстро стала финансовым мемом, из которого, усилиями уже России, вырос мем политический.
Группа сильнейших развивающихся экономик стала обретать субъектность и институциализироваться. После присоединения к ней ЮАР появился BRICS - "кирпичи". Сейчас это становится аллегорией строительного материала для новой мировой архитектуры.
III. Период G20 - от окончания кризиса 2008-2009 гг. до торговой войны США с Китаем, которую инициировал пре‑ зидент Трамп в начале 2018‑го.
Финансовый кризис 2008-2009 гг. подорвал доверие к финансовой системе США. Хотя после него она сумела восстановить видимую стабильность, доверие к ней так никогда и не восстанавливалось до прежних уровней. Весь мир мог наблюдать, как коррумпированные рейтинговые агентства, действуя в сговоре с крупнейшими инвестиционными банками, систематически манипулировали рынками и обманывали ФРС и другие регуляторные инстанции, что привело к астрономическим по масштабу убыткам инвесторов. И все это случилось во многом потому, что еще в самом конце президентства Клинтона, как раз перед пиком "пузыря доткомов" начала 2000‑х, в США были отменены ограничения на совмещение банковской и инвестбанковской деятельности, известные как "закон Гласса-Стигола", принятый еще во времена Рузвельта по итогам анализа событий, приведших к Великой депрессии. Именно это дало картбланш колоссальным злоупотреблениям в финансовом секторе США, которые уже через несколько лет привели к ипотечному пузырю и новому финансовому кризису.
Перед США встало два вопроса. Первый - о необходимости реформировать финансовый сектор, чтобы восстановить к нему доверие. Второй - о необходимости реформировать глобальные институты, чтобы сохранить основу своего мирового лидерства и доверия к нему. И то и другое должна была сделать команда демократической партии во главе с президентом Обамой, взявшая власть в Вашингтоне на фоне кризиса. И с тем и с другим она не справилась.
Реформы финансового сектора, призванные усилить надзор над американскими банками и финансовыми организациями, оказались очень ограниченными. Введенные меры надзора легко обходились через офшорные подразделения, ограничения на операции с деривативами - через иностранные филиалы, не подпадающие под американское регулирование.
Попытки реформировать глобальные институты свелись, по сути дела, к трем мерам:
1) Была создана группа G20 как площадка для обсуждения глобальных проблем. Ее слепили из стран G7, к которым добавили наиболее крупные развивающиеся экономики во главе с Китаем.
2) Китаю дали чуть большую роль в МВФ, признав юань резервной валютой.
3) Была анонсирована система торговых соглашений для Азиатско Тихоокеанского региона, в которой попытались сбалансировать интересы США и Китая.
Все это, естественно, никоим образом не вело к урегулированию реальных глобальных экономических и политических противоречий между Западом и его кредиторами среди наиболее крупных и богатых развивающихся экономик. Проблема фактического банкротства США и американской банковской системы в 2008-2009 гг. была решена просто огромным объемом денежной эмиссии. На жаргоне финансистов это называется "вежливый дефолт", когда вместо простого и честного отказа от обязательств вам оплачивают их денежной эмиссией, размывая стоимость всех сделанных в соответствующей валюте сбережений. Следствием такого подхода к решению глобальных финансовых проблем стала волна глобальной инфляции 2011-2012 гг., от которой больше всего пострадали бедные страны. Именно она стала экономической причиной роста социальной напряженности на Ближнем Востоке в эти годы, которая вылилась в цепочку революций в арабских странах, известную как "арабская весна". В то же время в ЕС случился долговой кризис. Пользуясь статусом доллара как мировой резервной валюты, США выдавили экономические проблемы из долларового ядра глобальной экономики на периферию. Богатые, как обычно, разбогатели еще больше, бедные по всему миру еще больше обеднели. И всем думающим людям стало понятно, что до бесконечности это продолжаться не может.
Иллюзия глобального роста, когда США, накачивая дешевым кредитом свой рынок, тянули за собой все рынки, обернулась осознанием реальности: США просто росли за счет всех остальных, которые работали на них за эмитируемые ими деньги. И когда пришел кризис, заставили заплатить за него самых слабых. Слабые, естественно, начали искать таких сильных, которые могли бы учесть их интересы, и их взоры все больше обращались к Китаю и России. К Китаю - как к глобальной экономической силе, к России - как к глобальной политической силе.
В этот период Китай перешел к политике интернационализации юаня и усилил глобальную торговую экспансию. Итогом стал выход Китая на первое место как экспортера и по уровню ВВП по покупательной способности. США пытались заигрывать с ним, предлагая ему концепцию G2, сформулированную покойным Збигневом Бжезинским, который впервые публично озвучил реальное состояние дел: США "перенапряглись" в своих попытках сохранить глобальный контроль под видом продолжающейся "войны с терроризмом" и постоянного вмешательства в дела зависимых государств. В то же время США выступили с инициативой "перезагрузки" отношений с Россией, геополитическая суть которой сводилось к тому, чтобы удержать Россию от установления более тесных отношений с Китаем и другими ведущими развивающимися странами, а также со странами Ближнего Востока. И та и другая американская инициатива провалилась. С приходом к власти в Вашингтоне республиканцев США окончательно определились со своим отношением к Китаю: он дефакто, а затем и в руководящих документах был признан главным врагом американской гегемонии в мире.