"Волоколамское шоссе" и Игорь Стрелков
Заметку я эту пишу в связи с тем что до сих пор не смолкают споры о том предатель Стрелков или герой. Обе стороны уверены в собственной правоте.
Я могу рассказать о том, как я для себя ответил на данный вопрос. Это мое личное мнение и мои личные представления о военном деле, которые не претендуют на "экспертную" оценку, коих сейчас в интернете пруд пруди.
Существуют правила военного искусства, в частности правила и принципы обороны в маневренной войне.
Способ успешно сдерживать превосходящие силы противника значительно меньшими силами был успешно применен в Московской битве 316-й стрелковой дивизией под командованием генерала-майора Панфилова.
По мотивам тех событий Александром Беком была написана повесть “Волоколамское шоссе” - одна из моих самых любимых книг.
Как выяснилось не только я так высоко её оценил
Константин Симонов: «…среди правд, написанных всеми нами о войне, одной из самых важных и дорогих правд была правда книги Бека „Волоколамское шоссе“… это вообще одна из самых лучших книг о войне в нашей литературе. И хотя ее хорошо знают у нас и знают во всем мире, ей, этой книге, еще не полностью воздано по заслугам»
Кубинский революционер, команданте Че Гевара называл повесть Александра Бека «Волоколамское шоссе» своей настольной книгой и постоянно носил в полевой командирской сумке.
В течение многих лет чтение этой книги на иврите было обязательным для слушателей офицерских курсов армии обороны Израиля, в Финляндии её изучали курсанты Военной академии
Для нас сейчас особенно ценно последняя ремарка - раз её рекомендовали к прочтению будущим офицерам, значит концептуальных искажений автор не допустил.
Давайте же обратимся к описанию принципа обороны в маневренной войне в отрывке из художественной книги “Волоколамское шоссе”, глава Один час с Панфиловым:
[...] Из немецкого расположения к рубежу батальона вели две дороги: проселочная и столбовая, так называемая профилированная. Каждую преграждало охранение за три-четыре километра перед линией батальона. Панфилов неодобрительно хмыкнул.
- Какие силы в охранении?
Я ответил.
- Это, товарищ Момыш-Улы, мало. Тут должны действовать усиленные взводы. Ручных пулеметов им побольше. Станковых не надо. Группы должны быть легкими, подвижными. И посмелее, поглубже выдвигайте их в сторону противника. Пусть встречают огнем, пусть нападают огнем, когда немцы начнут тут продвигаться.
- Но, товарищ генерал, противник же их обойдет... Обтечет с двух сторон.
Панфилов улыбнулся:
- Вы думаете: "Где олень пройдет, там солдат пройдет; где солдат пройдет, там армия пройдет?" Это, товарищ Момыш-Улы, не про немцев писано. Они знаете как теперь воюют? Где грузовик пройдет, там армия пройдет. А ну-ка, где вы по этим оврагам-буеракам протащите автотранспорт, если заперты дороги? Ну-ка, товарищ Момыш-Улы, где?
- В таком случае выбьет...
- А, выбьет? Взвод с тремя-четырьмя пулеметами нелегко выбить. Надо развернуться, ввязаться в бой. Это, товарищ Момыш-Улы, полдня... Пусть обходит, это не опасно. А окружать не давайте. В нужный момент надо отскочить, выскользнуть. Примерно так...
Легкими касаниями карандаша Панфилов преградил одну из дорог близ занятого немцами села, затем карандаш побежал в сторону и, очертив петлю, вернулся на дорогу в другом пункте, несколько ближе к рубежу батальона. Взглянув на меня - слежу ли я, понимаю ли? - Панфилов повторил подобный виток, затем провел такой же еще раз, все придвигаясь к рубежу.
- Видите, - сказал он, - какая спираль, пружина. Сколько раз вы заставите противника атаковать впустую? Сколько дней вы у него отнимете? Ну-с, что вы на это скажете, милостивый государь господин противник?
[...] уясните, товарищ Момыш-Улы, главное: не пропускайте, всячески не пропускайте по дорогам. Не давайте подойти к рубежу. Сегодня противник от вас за пятнадцать километров. Это, товарищ Момыш-Улы, очень близко, когда нет сопротивления, и очень далеко, когда каждый лесок, каждый бугорок сопротивляются.
Теперь вспомним ситуацию в Славянске - как мы помним перед выходом из города Стрелков сообщал что “готовится штурм, господствующая над городом высота Карачун в руках противника, продовольствия нет, город будет стерт с лица земли артиллерией СВУ, но мы будем сражаться - мы умрем тут, но не уйдем!”.
И ночью он уводит все войска из города.
Хорошо, я готов согласиться с доводами о том, что это была грамотная дезинформация - украинские военные тоже телевизор смотрят и якобы это усыпило их бдительность и позволило реализовать фактор неожиданности - хорошо, пусть так.
При этом всеравно остаются вопросы к тому как его колонна умудрилась без боя выйти из окруженного войсками города, со дня на день готовящихся полномасштабно этот город штурмовать - это означает, что окрестности города должны быть нашпигованы войсками или как минимум разведкой и засадами.
Как в этой ситуации умудриться не наткнуться ни на один секрет СВУ, не вызвать тревоги, двигаясь по основной магистрали в Донецк, колесо к колесу в две полосы - это для меня неразрешимая загадка.
Но пусть так, черт с ней с этой конспирологией, главное ведь не в чьих-то домыслах, а в дальнейших действиях группы под командованием Игоря Стрелкова после выхода из Славянска.
Действуя по правилам оборонительной войны малыми силами против больших, описанных Панфиловым и Момыш-Улы,
Стрелков должен был свою группу, или часть её разместить в ближайшем крупном населенном пункте по дороге в Донецк - их там существует как минимум 3 - Краматорск, Дружковка, Константиновка.
“Краматорск близок к Славянску, опасно, не успеем закрепиться” - хорошо, размещайся в Дружковке или Константиновке - дорога между ними наводена мелкими населенными пунктами, прятаться в них постоянно перемещаясь и выматывая наступающего противника - это возможно, это не чистое поле где тебя раскатают.
Ты принял решение оставить позиции - хорошо, но ты обязан как министр обороны думать стратегически, выиграть время на организацию этой самой обороны на новом рубеже, в Донецке, раз уж все так плохо.
Пока СВУ поймут что вы ушли из города...
Пока свернутся с позиций вокруг Славянска...
Пока отправят разведку...
Пока отправят в погоню войска...
Пока они наткнутся на вашу засаду...
Пока они развернутся чтобы выбить её с дороги...
Пока вы оттянитесь на новые позиции выходя из под этого удара и окружения, опять блокируя дорогу…..
Пройдет минимум пара дней, а это реально дорого стоит в условиях обрушения обороны.
Неудобная позиция в Дружковке - уходи в Константиновку, укрепляйся там - одним своим присутствием на дороге, ты уже сдерживаешь противника. А если еще и сковываешь боем, заставляешь выгрузиться из машин, развернуться - то еще сильнее сдерживаешь.
[...] Сегодня противник от вас за пятнадцать километров. Это, товарищ Момыш-Улы, очень близко, когда нет сопротивления, и очень далеко, когда каждый лесок, каждый бугорок сопротивляются.
Если бы в каждом населенном пункте и на подступах к ним было элементарное организованное вооруженное присутствие, даже без упорной обороны - СВУ к Донецку около неделю бы тащились - это серьезое время для подготовки города к обороне. И не было бы никакой паники, не было бы сейчас этого нашего разговора.
Но Стрелков поступил совсем иначе - он вместе со всем своим отрядом экспрессом приехал в Донецк и потребовал себе исключительных полномочий при организации военного совета и объявил себя коммендантом Донецка. А потом по упорным слухам собирался сдать Донецк и эвакуироваться через Снежное в Ростов
Какого, спрашивается, рожна люди которые позиций не оставляли и честно дерутся, должны подчиняться человеку который оставил без боя половину территории ДНР а потом как выясняется, собиратся сдать и вторую половину?
И откуда у Стрелкова вообще эта вызывающая наглость по отношению к остальным командирам?
Похоже ли это на желание воевать? Я считаю - нет.
Похоже ли это на кутузовские маневры? Нет.
Похоже ли это на Панфиловские маневры? Нет, Стрелков поступил строго наоборот - отдал пространство без боя.
Факт отдачи половины территории ДНР, без признаков попытки связать при этом противника боем, лично для меня очевиден.
Извините, но для меня вопрос об отношении к Игорю Стрелкову решен однозначно - он предатель.
Из трусости он это сделал или по каким-то корыстным причинам, или ему приказали и он теперь этого неизвестного куратора так выгораживает - это уже дело десятое.
"Ты отдал Москву!"
[...] Вернувшись в блиндаж, я ждал разведчиков, ждал вести.
- Товарищ комбат, вас, - произнес телефонист.
Звонил командир второй роты лейтенант Севрюков. Он доложил:
- Товарищ комбат! Взвод лейтенанта Брудного вырвался из окружения.
Я быстро спросил:
- Откуда вы знаете?
- Как откуда? Они, товарищ комбат, здесь.
- Где?
- Так я же докладываю, - Севрюков говорил со свойственной ему неторопливостью, которая подчас бывала для меня пыткой, - я докладываю, товарищ комбат, здесь. Вышли в расположение роты.
- Кто?
Я все еще не понимал или, вернее, уже понял, но...
Но, может быть, сейчас, сию минуту все разъяснится по-другому. Севрюков ответил:
- Лейтенант Брудный... и бойцы. Те, которые вернулись. Шестеро убиты, товарищ комбат.
- А немцы? А дорога?
Вопрос сорвался с языка, хотя к чему было спрашивать? Ведь ясно же... Дошел ответ Севрюкова: дорога захвачена врагом.
[..] Страшна была не потеря дороги. К этому я был подготовлен. По нашему же тактическому замыслу, это должно было случиться завтра-послезавтра.
Но сегодня мой лейтенант, мой взвод, мои бойцы отошли, бросили дорогу без приказа. Бежали!
[...] Я подъехал к строю. На этот раз рапортовал Севрюков. Рядом, напряженно вытянувшись, стоял Брудный. Я повернулся к нему:
- Докладывайте.
Он заговорил торопливо:
- Товарищ комбат, сегодня усиленный взвод под моей командой уничтожил около ста фашистов, но нас окружили. Я принял решение: атаковать, пробиться...
- Хорошо. А почему вновь не вышел на дорогу?
- Товарищ комбат, за нами гнались...
- Гнались?
Я со злобой, с ненавистью выкрикнул это.
- Гнались? И у тебя повернулся язык оправдываться этим? Враг объявил, что будет гнать нас до Урала. Так и будет, что ли, по-твоему? Мы отдадим Москву, отдадим нашу страну, прибежим к семьям, к старикам, к женщинам и скажем: "За нами гнались..." Так, что ли? Отвечай.
Брудный молчал.
- Жаль, - продолжал я, - что тебя не слышат женщины. Они надавали бы тебе пощечин, они оплевали бы тебя. Ты не командир Красной Армии, ты трус.
Из глубины опять дошел глухой пушечный рокот.
- Слышишь? Немцы и там - позади нас. Там враг пробивается к Москве. Там дерутся наши братья. Мы, наш батальон, прикрываем их здесь от удара сбоку. Они верят нам, верят: мы устоим, не пропустим. А я поверил тебе. Ты держал дорогу, ты запер ее. И струсил. Бежал. Думаешь, ты оставил дорогу? Нет! Ты отдал Москву!
- Я... я... я думал...
- У меня с тобой разговор кончен. Иди.
- Куда?
- Туда, где твое место по приказу.
Я показал за реку. Голова Брудного дернулась, словно он хотел посмотреть назад, куда указывала моя рука. Но он сдержал это движение, он продолжал стоять передо мною "смирно".
- Но там, товарищ комбат... - хрипловато выговорил он.
- Да, там немцы! Иди к ним! Служи им, если хочешь! Или убивай их! Я не приказывал тебе явиться сюда. Мне не нужен беглец! Иди!
- Со взводом? - неуверенно спросил Брудный.
- Нет. У взвода будет другой командир! Иди один!
Командир батальона по-разному может применить власть к офицеру, не выполнившему боевого приказа: послать его снова в бой, отрешить от должности, предать суду и даже, если требуется обстановкой, расстрелять на месте. А я... Я тоже вершил суд на месте. Это был расстрел перед строем, хотя и не физический, - расстрел командира, который, забыв воинскую честь, бежал вместе с бойцами от врага. За бесчестье я карал бесчестьем.
[...] Брудный понял: сказано все. У него достало силы поднести руку к козырьку:
- Есть, товарищ комбат!
Выговорив, он повернулся по-военному, через левое плечо, на каблуке. И пошел, все убыстряя шаг, будто торопясь уйти к мосту через Рузу, во мглу, где на ночь притих враг.
[...] Из мглы, где скрылся Брудный, вдруг, как темный призрак, опять показался он. Вместе с вновь вспыхнувшей ненавистью я почувствовал теперь и презрение. Что он, пришел упрашивать? Струсил и тут?
- Чего тебе?
- Товарищ комбат, примите документы.
[...] Подумалось: "Так ты хитришь здесь, а не с врагом? Я хотел дать тебе возможность спасти честь, но, если ты снова струсил, тогда черт с тобой, погибай без чести".
- Брудный, - сказал я, - можешь оставить документы при себе. Туда можешь не ходить. Вот тебе другая дорога.
Я указал тропинку, ведущую в тыл.
- Иди в штаб полка... Доложи, что я выгнал тебя из батальона, что предал суду... Оправдывайся там.
С едва слышным свистящим звуком, похожим на всхлипывание, Брудный глотнул воздух.
- Товарищ комбат, я... я докажу вам... Я убью... - Теперь его голос дрожал, теперь прорвалось то, что он сдерживал. - Я убью там часового... Я принесу его оружие, его документы... Я докажу вам...
Я слушал, и уходила, исчезала ненависть. Хотелось шепнуть, чтобы уловил только он: "Молодец, молодец, так и надо!" Душа дрогнула, душу пронзила любовь. Но об этом никто не узнал.
- Ступай куда хочешь! Мне ты не нужен.
[...] Повернувшись, Брудный быстро пошел. Я крикнул:
- Курбатов, дай лейтенанту полуавтомат!
Это единственное, что я мог для него сделать. Я отвечал за стойкость батальона, за рубеж - рубеж в душах и по берегу Рузы, - что заслонял Москву.
Стрелков такого не сделал даже на словах.
Стрелков бросил своих людей и убежал в Москву и теперь непонятно на чьи деньги ездит по России, рассказывает о том какой он герой и какой плохой Путин, потому что не ввел войска.
А граждане России его внимательно слушают и даже не перебивают...
Мерзко на душе….