Ответ Олегу Юрьеву
Моя речь о верлибре
Ответ Олега Юрьева
Дорогой Олег!
Поскольку это письмо - ответное, то удобнее всего будет мне двигаться в фарватере Вашего и откликаться на претензии к моему высказыванию последовательно.
1. «1. Три необходимые оговорки.»
Вообще-то, можно было бы обойтись и без них. Вы же пишете письмо, адресуясь ко мне, и расшаркиваться было не так уж и обязательно, мы же понимаем, Олег, всё друг о друге и без лишних слов, так что разрешите мне не говорить отдельно, как я ценю всё, что Вы в рамках Вашего экзистенциального задания делаете с поэтическим письмом и пр. и пр. Я очень, кстати, надеялся, что Вы и откликнетесь на мою во многом провокационную «речь», зная, как сильно она Вас может задеть и как Вы неравнодушны к ... тем не менее благодарю Вас за... было, не скрою, очень приятно читать...и пр... позвольте перейти к следующему пункту.
Но я понимаю, зачем Вы прибегаете к оговоркам, когда дохожу до фамилии «Львовский». Не надо, пожалуйста, делать вид, что я - хороший, а Львовский - плохой. Это я Вам по дружбе.
Об ответственности Львовского за эту публикацию можно говорить лишь в том отношении, что он несёт за неё ответственность как публикатор, не более того. За мои слова (и/или ошибки) он не отвечает. Является ли размещение на страницах издания чужого текста заявкой на авторство этого текста хоть в какой-то степени - остроумный литературно-философский вопрос, наверняка не лишённый смысла в каких-нибудь построениях Борхеса, но, согласитесь, далёкий от наших Европ.
2. Название. Согласен, название не передаёт смысла сказанного мной. И моя вина, что я не отозвал его. Я и сам не люблю кванторов всеобщности вроде «все», «всё», «всегда» и т. п. Но с другой стороны, язык - это нечто живое, воспринимаемое нами, живыми людьми, и, когда мы говорим «любой, всякий поймёт», разве не допускаем мы, что кто-то всё-таки не поймёт, и тем не менее говорим так. «Все пишут» здесь означает не то, что все без исключения, а что верлибр стал фоном, а метр - чем-то, что на этом фоне выделяется, а это не всегда было так, когда-то было наоборот. По-моему, здесь Вы придираетесь, да, назвать этот опус можно было и получше, надо было найти для этого силы и время, которых, как известно, никогда не бывает, но смысловая нагрузка в нём, Вам лично неприятная, существует, и уже это одно означает, что название - не бессмыслица. Вы считаете, что это искажение реальной картины, я не считаю, здесь мы просто расходимся во мнениях. То, что публикуют в нынешних толстых журналах, не показатель. Мои стихи, кстати, Вам нравящиеся, ни один из московских журналов (кроме «Воздуха») так до сих пор и не опубликовал. Так что я бы не стал опираться на статистику публикаций в журналах. Мне это как-то особенно не с руки :-).
И всё-таки я рад Вашей придирке, потому что благодаря этому Вы очень много интересного рассказали о состоянии дел в современной немецкой поэзии, увиденной, так сказать, через призму «метра». Уверен, многие затаили дыхание. Современную немецкую поэзию мало переводят, дело это неблагодарное, поэтому любое свидетельство о ней ценно. Но, согласитесь, то, что Вы описываете, традиционной силлабо-тоникой всё же никоим образом не является. И - важно - в немецкой поэзии это возвращение от верлибра, движение вспять, то есть, опять-таки, обогащённое уже и этим опытом. У нас же до сих пор слово «верлибр» - жупел какой-то, есть разница?
3. Когда же Вы переходите к Геннадию Алексееву, то поразительным образом выступаете за «чистоту рядов» уже самого верлибра, что вызывает несколько комический эффект. С моей точки зрения, верлибру ритм не противоречит никоим образом. Ритм есть в любом верлибре, освобождение происходит не от ритма, а от метра, от жёстких метрических схем.
4. Далее Вы говорите об «отчуждённом» или «ложном» верлибре в немецких стихах 50-90 гг. Согласен, это огромный и несомненно интересный материал для стиховедов, но когда указываете на «отчуждение» с помощью графики, то делаете логическую ошибку. Самый явный признак стиха - как раз графический, возвращение на новую строку; записанный графически прозаический текст (это остроумно показал Гаспаров) становится стихом. По Тынянову, графика сигнализирует о ритме, строка устанавливает единство стихового ряда. Ритм распределяется не дробно (по словам или слогам, или условным стопам), а крупно - по строкам. Если он как-то проявляется ещё и внутри строки, что за беда?
«Даже когда казалось, что есть только верлибр, было на самом деле много еще чего».
- Согласен с этим утверждением во славу немецкой поэзии, но как это противоречит моим утверждениям? Я всегда был за разнообразие и полифункциональность.
Далее у Вас следует пассаж, совершенно совпадающий с тем, что и я говорю: «Но тем не менее - возвышенно-культурно-философское рифмование выработало к концу 50 гг. свой ресурс, даже с учетом дольников. Совсем выработало.» Как говорится в таких случаях, Na also. :-)
5. «Прежде, чем я перейду к “русской части” Вашего “гимна верлибру”» - позвольте, Олег, где у меня было «гимн верлибру»? Напротив, я с сожалением констатировал, что время силлабо-тоники кончилось, что мы живём ещё очарованием этой «сказки». Это был, ровно наоборот, гимн «силлабо-тонике» как уходящей натуре. Так, многим жаль (и мне иногда, ибо я слаб и сентиментален), что закончилась эпоха условно говоря баховско-моцартовско-бетховенского музыкального космоса, уже Вагнер всё перевернул, и невозможно стало писать, как раньше, и Малер только немного продлил эту радость, хотя уже Малер бесконечно далёк от музыки не только 18-го, но и 19-го века (хотя многие душой и сейчас там живут). И сразу же стало невозможно писать, как Малер, хотя ещё Шостакович, по его словам, болел «малерией». В музыке и в других видах искусств можно найти много соответствий процессам, происходящим в литературе. Они только движутся неравномерно, и многие явления не исчезают сразу, так что в одно время можно наблюдать вещи вроде бы совершенно разновременные. Но то, что они происходят во всех видах искусств, кстати, делает с какого-то момента невозможным разговор о «национальном» искусстве (только о локальных школах!), даже в литературе, даже в поэзии, которая родным языком, по слову Бенна, «укоренена в национальном». К этому, может быть, ещё вернёмся.
6. Теперь о Гёльдерлине. Да, я неакуратно выразился. Под поздними стихами я имел в виду, конечно, не „Späteste Gedichte“, а то, что было написано прямо перед безумием (мою шутку о симуляции безумия у поэта Вы не оценили, ну и ладно, хотите - считайте её безответственным трёпом), такие стихи, как Der Ister или Mnemosyne. В этом смысле они для меня (внутренне) зрелые, то есть поздние. Да, я считаю это свободным стихом, на фоне того, что тогда писали, это даже не антикизация, это чистые Freie Rythmen.
Am Feigenbaum ist mein
Achilles mir gestorben,
Und Ajax liegt
An den Grotten der See,
An Bächen, benachbart dem Skamandros.
An Schläfen Sausen einst, nach
Der unbewegten Salamis steter
Gewohnheit, in der Fremd, ist groß
Ajax gestorben,
Patroklos aber in des Königes Harnisch. Und es starben
Noch andere viel. Am Kithäron aber lag
Elevtherä, der Mnemosyne Stadt. Der auch, als
Ablegte den Mantel Gott, das Abendliche nachher löste
Die Locken. Himmlische nämlich sind
Unwillig, wenn einer nicht die Seele schonend sich
Zusammengenommen, aber er muß doch; dem
Gleich fehlet die Trauer.
У смоковницы моей
Ахиллес простился с жизнью,
И Аякс простёрт
У пещеры, в близости моря,
У потоков, в виду Скамандра.
Демон отвагу внушил... при свисте ветра
По милой привычке родных
Саламинских брегов, в чужом краю
Умер Аякс,
Патрокл же в доспехах царя. И других
Много ушло. Своей же рукой
Иные, в дикой тоске, дерзнув
На всё, нудимы Богом, иные ж
В поле встретив судьбу. Богам не угодно, когда
Муж свою душу не хочет, щадя,
Сдержать, но так он должен: ведь у него
Отнята скорбь.
(пер. С. Аверинцева)
Ну где здесь «антикизация»? Мы же не о содержании говорим. Нарочно беру не свой перевод, а Аверинцева, не очень мне нравящийся. Ну да, сильно ритмизованные, но даже и так - «свободные ритмы». Здесь всё решает разбивка на строчки.
А вот фрагмент моего перевода другого стихотворения Гёльдерлина.
Voll Verdienst, doch dichterisch,
wohnet der Mensch auf dieser Erde. Doch reiner
ist nicht der Schatten der Nacht mit den Sternen,
wenn ich so sagen könnte,
als der Mensch, der heißet ein Bild der Gottheit.
Множество прочих заслуг у него, но прежде всего как поэт
жительствует человек на Земле. И не чище
тень ночи со звёздами,
коль позволено будет сказать мне,
чем человек, образом божества нареченный.
С тем, что это «свободные ритмы», расшатывающие силлабо-тонику, спорить, мне кажется, трудно. Именно поэтому меня не смущает несовпадение здесь длины строк (количества слогов) по-русски. А ведь смущал бы, если бы я воспринимал это как силлабо-тонику!
7. Я высказал предположение (не я первый!), что увлечение античностью не проходило бесследно для стиха (в эпоху Возрождения, например, исчезали рифмы, рифмовать считалось варварством!) и что „антикизация“ неминуемо приводит к расшатыванию строгих силлабо-тонических схем (тот же гекзаметр, не только логаэдические размеры или твёрдые „антикизирующие“ формы), но на это Вы, к сожалению, ничего не ответили. Именно силлабо-тонических, потому что силлабика, как ни странно, лучше оказалась защищена. Она, скорее, откажется от рифмы.
8. Зато не могло не порадовать меня: «в этом безумном состоянии он писал вполне рациональные, абсолютно регулярные стихи во вкусе просветительской и частично остроумничающей поэзии XVIII века, не имеющие ничего общего с “гельдерлиновым стихом” - ни версификационно, ни образно.»
- это Ваше утверждение обращается против Вас, ибо получается, что не нужно даже душевного здоровья, чтобы писать «регулярные стихи». Это тоже была шутка, Олег. Но если без шуток, вот Вы же выделяете «гёльдерлинов стих»! - так что я опять могу сказать, при всём том, как мы по-разному его понимаем, что я тоже его выделяю.
Интереснее тут другое: Гёльдерлина, как я говорю, очень любили поэты-экспрессионисты, но почему-то они не «гимны» для подражания выбрали, а чуть ли не фрагменты и наброски к ним, где ни рифм, ни метра, вот где для них клад оказался! И со стороны поэтики совершенно неважно, откуда взялось - а ведь как хорошо принялось, как в рост пошло! Важнее не то, как было в источнике - а как этот источник был понят; не такое уж и редкое явление в культуре, не находите?
9. «Вы же и сами хорошо понимаете (и этого касаетесь), что почти любое фольклорное стихосложение (и древнееврейский стих соответствующих частей библии в том числе) демонстрирует очень нерегулярные закономерности ударений, цезур и т. п., и тем не менее никаким верлибром не является» -
я об этом тоже говорю! Не является.
«Соответственно, не является верлибром и стих Ницше, который Вы поминаете - этот в целом типичный “библеизирующий стих” (несколько замаскированный новой, “заратустрианской экзотикой” - там где это стихи, а не философские афоризмы), каким разговаривали еще в барочные времена просто проповедники и поэты-проповедники.» -
А здесь остановимся. И посмотрим, чему «соответственно».
И обратимся к примерам:
Dann,
plötzlich,
geraden Flugs,
gezückten Zugs
auf Lämmer stoßen,
jach hinab, heißhungrig,
nach Lämmern lüstern,
gram allen Lamms-Seelen,
grimmig gram allem, was blickt
tugendhaft, schafmäßig, krauswollig,
dumm, mit Lammsmilch-Wohlwollen...
Этот синкопированный, почти джазовый, ритм (обогащённый густой аллитерацией) - это Вы называете словом «библеизирующий стих”?
Да он издевается над ним! Весь его пафос «Заратустры» и «Дионисийских дифирамбов» - псевдопафос, убийственный для христианских проповедников, над которыми он издевается заодно! Неслучайно ведь в названии Dionysos-Dithyramben важно и первое и второе, то есть и имя Диониса! и дифирамбы! как отсыл - к кому? - да всё к тожу же Пиндару!
А следующее стихотворение начинает ямбом:
Die Wüste wächst: weh dem, der Wüsten birgt...
Буквально: Пустыня растёт: горе тому, кто пустыню (в себе) скрывает…
И тут же, перебивая ямб, в конце уже совсем не метрической ни разу строкой:
Ha!
Feierlich!
ein würdiger Anfang!
afrikanisch feierlich!
eines Löwen würdig
oder eines moralischen Brüllaffen...
Ого!
Вот это пафос!
достойное начало!
по-африкански пафосно! (по-африкански, читай: по-варварски!)
льва достойно
или какого-нибудь бабуина-моралиста…
(в оригинале вообще “обезьяна-ревун” и одновременно “крикун” (человек), ибо проповедники-моралисты срываются на крик и рёв, но и “бабуин” тоже неплохо)
Вот где моралисты, о которых Вы говорите, Олег, у него сидят! И с которыми Вы его, из лучших побуждений, связываете. Это, что ли, «библеизирующий стих”? Ну, не знаю, не разглядеть здесь пародии (как в содержании, так и в форме)... Да мало там моралисты! Основательно и Лютер осмеян с его «Hier stehe ich! Ich kann nicht anders» («На том стою и не могу иначе»), опять вспомним Мандельштама, красиво сыгравшего на буквальности перевода «Я здесь стою и не могу иначе...И кряжистого Лютера незрячий». Так что Ницше? «Я здесь сижу» (под пальмой), говорит он несколько раз, и в конце «Я здесь лежу, и не могу иначе» (я всегда ржу, извините, нет другого слова, когда дохожу до этого места). Этот антипафосный его псевдопафос изрядно поддержан стихом, а я так и вижу его перед роялем в Турине, воробышком прыгающим по клавишам в самых разнузданных ритмах, каким застал его Франц Овербек, чтобы отвезти в психиатрическую лечебницу. Не первая жертва ортодоксов от искусства и науки, как я понимаю, как тут с ума не сойти в борьбе с репрессивным рутинёрстом. Это опять была шутка, Олег! :-)
Но посмотрите на приведённые примеры! Инерция восприятия во многом помешала переводчикам на русский понять, что сделал Ницше и как следовало хотя бы попытаться его перевести.
10. «да и вообще оставил бы на своем месте французский приоритет насчет систематического введения “верлибра”, что подчеркивается и самим словом, проникшим во все языки.» -
Само по себе происхождение термина ничего не ещё не значит. Значит ли термин « анжамбеман», что этот приём встречается преимущественно у фрацузских поэтов? Поэтов-экспрессионистов было гораздо больше (это, повторюсь, было огромное по числу движение (сотни авторов), хотя не все писали свободным стихом, это правда), чем поэтов-сюрреалистов, которые и начали-то позже, но гораздо важнее, что это произошло во всех странах, где поэтический язык был развит, об англоязычной поэзии мы уже говорили.
11. Кстати говоря, о «библеизирующем стихе» можно говорить в связи с Уитменом (а никак не Ницше, сам пафос которого был «антибиблейским»), если уж на то пошло, вот у кого не было издевательского псевдопафоса, а было самое настоящее благоговение, но только перед новой «демократической» библией, как он себе своё творчество представлял. Вот почему переводы Чуковского, которому, конечно же, за пропагандирование творчества Уитмена, надо в ноги поклониться, - переводы его не достигли цели, переводить Уитмена надо как раз с учётом вышесказанного и опираясь на некоторые фонические находки осмеянного Бальмонта, переводы которого тоже недостаточны, но по другой причине.
12. «...следует спросить себя: не слишком ли преувеличиваем мы “знамения века сего”. Вы говорите о долгих исторических вещах и применяете их к этому краткосрочному периоду - явное нарушение исторической оптики! Двух- или полуторатысячелетняя история постоянного умножения и усложнения элементов версификационных структур, “вдруг” остановленная, пока что весит на методологических весах несравнимо больше этой остановки.» -
Остановимся на постоянном умножении и усложнении... Но, Олег, это не так! После периодов усложнения шли периоды упрощения (провансальская лирика - умножение и усложнение, но после-то, после - резкое упрощение; я не стиховед и вообще не учёный-филолог, углубляться в историю не буду, но для того, чтобы увидеть отсутствие поступательного развития, не надо быть стиховедом), будто не знаете, а ведь сами в этом же абзаце раньше пишете: «Если не находиться в религиозном убеждении, что в истории версификации (и вообще в истории) существует поступательное движение», - сами же пишете, нет поступательного движения, и вдруг несколькими строчками далее «Двух- или полуторатысячелетняя история постоянного умножения и усложнения». Я этой эквилибристики ума, явного нарушения логики понять не могу.
Не согласен и с термином «остановка». Наоборот, мне кажется, мы вступаем в какую-то очень интересную фазу, где много всего интересного происходит, просто пока не видно целого, нужно смотреть с какого-то временного расстояния. И Вы правильно говорите, мы можем никогда не узнать, что будет в итоге. Что касается «исторической оптики», то, позвольте, многие процессы ускоряются не только в этой сфере (в социально-политической, в экономической; и вообще история человечества по сравнению с геологическими эпохами занимает очень короткое время), что ж теперь, не высказываться о них?!
13. «Даже если бы всё сказанное Вами о европейской ситуации было правильно (что, к сожалению, далеко не так), то это ни в коей мере не могло бы быть автоматически обращено на русский язык, на русскую культуру - и на русскую версификацию, как некую техническую область между ними. «Необходимость верлибра» следовало бы доказывать для этого случая отдельно, исходя из местных условий.» -
То есть двойная линия обороны: если сказанное будет верно, то мы тут окопаемся. Шучу. А если серьёзно, то о «необходимости верлибра» Вам попритчилось, я об этом не говорю, и зачем же мне доказывать существование верлибра, то есть того, что уже существует? Тем более о «догнать и перегнать». Нас в чём-то тоже модно догонять. Мне и в голову такое не могло прийти. Я говорю о развитости поэтического языка, что именно там возникает верлибр, где он развит, и русское стихосложение здесь не исключение. А что, Вы хотите сказать, что русский поэтический язык мало развит? По-моему, очень даже. И во многом, и Вашими стараниями как поэта тоже. Но парадокс в том, что чем сильнее его развивать в силлабо-тоническом стихе, тем больше появляется оснований для появления верлибра. Усталость материала, Вы сами сказали очень верно о выработке ресурса.
Видите ли, Олег, я в своём устном выступлении спорю не столько даже с теми, для кого слово «верлибр» как красная тряпка для быка, ввергающая их в какую-то всегда безумную истерику и страх (страх этот объясним, поскольку система силлабо-тоники на высшем этапе развития, когда версификация становится лёгким, почти приятным занятием, искусно скрывает графоманию в чистом виде), а с самим собой. Я и написал-то два с половиной верлибра. Но в какой-то момент понял, что если не хочу повторяться, то силлабо-тоника становится неустранимой помехой. Да, я говорю о себе, о любимых авторах, судя по откликам, оказалось, что это многим интересно, причём интересно по-разному. Я думаю о том, что происходит с моими собственными стихами, переводя любимых авторов, и перевожу, имея в виду какую-то свою картину в целом. О ней и рассказал, в меру своих сил и способностей.
14. Насколько я понял, главный Ваш упрёк состоит в том, что я смущаю „малых сих“ „Торжеством Грядущего Верлибра“. Дорогой Олег, не преувеличивайте моего влияния на выбор подрастающего поколения. Молодые, они ведь все по-разному, кто начинает с силлабо-тоники и романтизма, а кто сразу пишет свободным стихом, безо всякой моей (и чьей бы то ни было) подсказки. Никого ничему научить невозможно, да и «не следует учить», как мы знаем.
15. А вот с чем я совершенно согласен, так это с утверждением, “что причины этого качественного отступления русского верлибра можно найти - только Вы не обижайтесь, Алеша! - во многих десятилетиях деятельности Вашего цеха, цеха стихотворных переводчиков, безустанно снабжавших “Иностранную литературу” и издательство “Радуга” (не забыть “Молодую гвардию” с ее брощюрками, у меня была пачка сантиметров на тридцать!) переводами заграничной поэзии.»
- А мне тут и не на что обижаться, поскольку все перечисленные Вами издания десятилетиями переводы Вашего покорного слуги не печатали, а некоторые деятели той поры и до сих пор игнорируют моё творчество. С другой стороны, не только плохие переводы влияют на родную литературу с плохой стороны, но и хорошие - с хорошей, а вот тут я, пожалуй, вступлюсь за свой цех - было достаточное количество и хороших переводов верлибра, одно доброе имя Мориса Ваксмахера чего стоит, а Вадим Козовой, а многие другие! И что это за позиция такая странная, родную литературу надо оградить от иностранного влияния, читайте в подлиннике, господа-товарищи, журнал „ИЛ“ закрыть, переводчиков - в ссылку, а тех, кто в подлинике - сразу к стенке!? Ах да, Козового же и посадили, он (ну никак!) не мог повлиять! Переводчиков ли вина, а не системы, окружавшей нас от врага (от "буржуазной" Европы и Америки), включая и отбор на уровне редакции, где внутренний цензор работал на полную катушку и всё яркое немедленно отсортировывалось? Можно было ли хотя бы сунуться с поэтами-экспрессионистами в редакцию? И нужно ли судить как о метрическом и рифмованном стихе по состоянию дел в „потоке”, по вещам средним, тогда как хороших стихов, в общем, тоже немало, давайте судить по ним! Даже странно и скучно ещё и это обсуждать. Единственное, в чём мне нужно здесь покаяться - это в переводах Эзры Паунда. Просто не мой поэт, перевёл я его отвратительно, хотя на вид - вполне сносно. Дорогие друзья-поэты, не ориентируйтесь, пожалуйста, на мои переводы из Паунда, ориентируйтесь на Штрамма, Тракля, Целана, Транстрёмера, Ницше! :-)
Некоторые считают, что Ваксмахеру больше удавались рифмованные стихи, но вот нарочно приведу верлибр Алена Боске в переводе Ваксмахера:
"Мне надоели все эти поэты, - говорит Бог, -
которые навешивают свои трескучие рифмы
на самую прекрасную из моих роз
и норовят за моим лучезарным солнцем,
сверкающим на небе в полной своей красе,
увидеть черное солнце,
ядовитое, как проказа.
Мне надоели все лжефилософы эти,
что шарят под лазурным моим небосводом,
как блудодеи под юбками продажных женщин.
Мне надоели шуты,
которые меня обволакивают
мишурой слов
в нелепой надежде изречь мою истину.
Замолчите! Довольно!"
Чем это хуже верлибров, скажем, Д. Самойлова?
16. И очень мне приятно было услышать вот это. „Как читатель я ничего не имею против верлибра на любом из трех языков, на которых могу читать стихи (т. е. кроме русского и немецкого - по-английски с известными ограничениями), если это стихи, которые мне нравятся. Я не враг верлибра и не друг верлибра. Также я не враг и не друг силлабо-тоники, силлабики, квантитативного стихосложения и слоговой версификации типа японской. Я просто-напросто полагаю, что все эти вещи относятся к инструментарию - частично заданному культурно-историческими и лингвистическими реальностями, а частично зависящему от нас, развиваемому и используемому нами.»
- И я так к этому отношусь, дорогой Олег. Но ничего не имею против верлибра не только как читатель, но и как поэт и переводчик, а, может быть, в этом и вся разница между нами?
Кроме того, инструментарий в современную эпоху становится нередко темой, героем, содержанием произведения, его смыслом.
17. „А что есть поэзия, Алеша? Как верно заметил наш вечный патрон (и наша вечная укоризна, насчет того, что у него “всё чужое - и всё свое”) Василий Андреевич Жуковский: “Поэзия есть Бог в святых мечтах земли!” Лучшего определения у меня для Вас (и для себя) нет.“
- Мне больше по вкусу уже процитированный Гёльдерлин:
Voll Verdienst, doch dichterisch,
wohnet der Mensch auf dieser Erde.
18. О „родных осинах“ говорить не хочется, и не буду.
И последнее.
Дорогой Олег, нельзя разницу во мнениях представлять как ошибку оппонента. Это просто разный взгляд на вещи.
Дружески,
Алёша Прокопьев