Kutusoviana-7. Замечание бар. Левенштерна как портрет Кутузова.
Барон Вл. Ив. Левенштерн, который в 1812 году был адъютантом при Барклае и Кутузове и хорошо знал обоих, заметил однажды: «Люди, чьи мысли от природы печальны, воображение весело, ум лукав, а сердце великодушно, - такие люди принадлежат к лучшей породе человечества». Эта характеристика списана как будто непосредственно с Кутузова, поскольку он точно отвечает ей во всех ее частях - а сочетание такое довольно редкое.
Начну с "мыслей, от природы печальных".
Это действительно так: по нескольким упоминаниям в письмах Кутузова самым разным лицам видно, что перед его умственным взором, если можно так выразиться, всегда стояла ограниченность и обреченность любого человеческого удела на земле, вызывающая фоновую печаль, привычную, как давление атмосферы - и проявляться эта печаль могла по любому поводу (хотя и редко). Вот Кутузов пишет Сиверсу, вызывавшему его искреннее восхищение, поздравляя Сиверса с удачным доведение до конца второго раздела Польши: "Ваше Превосходительство за шесть недель значительно увеличили свое отечество и территорию нашего союзника...", - и среди комплиментов и благопожеланий Сиверсу в виде проходной фразы у Кутузова стоит: "..и желаю Вам долгие счастливые годы, не имея, к сожалению, возможности пожелать Вам стать бессмертным, как Ваше имя" [1]. Чтобы даже в потоке поздравлений органически всплыла констатация неотвратимой человеческой смертности и сожаление о ней, действительно надо, чтобы эта смертность была постоянным фоном "печальных от природы мыслей".
В письме жене от 3 ноября 1812 года Кутузов приписывает в самом концн по-французски: "Бонапарта нельзя узнать. Порою можно начать думать, что он уже больше не гений. Сколь беден (pauvre, "беден/несчастен") род человеческий!" [2] Тот факт, что Наполеон как будто утрачивает свой военный гений, исторгает у Кутузова выражение _печали_ о скудости и несовершестве человеческой жизни (в которой даже наивеличайший гений может оказаться не на высоте своей славы и не может быть совершенным)! Едва ли во всей русской армии нашлось бы много военачальников, у которых упадок военного гения Наполеона вызвал бы не радость и не злорадство, а печальное восклицание по поводу принципиальной уязвимости и несовершенства человека и его достижений вообще - и для того, чтобы прявить такую реакцию, нужно было, опять-таки, постоянно иметь это несовершенство перед глазами и всегда помнить о нем с привычной фоновой печалью.
В одном из писем семье Кутузов высказывает с полным убеждением ту мысль, что, каковы бы ни были пороки и преступления детей, родитель не имеет права проклинать их или становиться их палачом, но по-прежнему должен стараться следовать за ребенком как ангел-хранитель, молясь о его благе (здесь под "благом" не имеется, конечно, в виду успех преступных деяний обсуждаемых детей), ибо он "произвел [обсуждаемого ребенка] на этот развращенный свет"! [3] Здесь имплицитно подразумевается картина земной жизни как принципиально бедственной сферы страданий и прорывов зла, так что тот, кто бросил в нее новое живое существо и воспитывал его для жизни в ней, несет за это такую ответственность перед ним, что отрекаться от него (существа) и желать ему зла не имеет права, что бы то ни делало. (Как можно допустить по некоторым выражениям этого письма и другим текстам, эту логику Кутузов экстраполировад и на Высшее Существо, сотворившее мир - о чем, впрочем, писать надо отдельно).
Таким образом, Кутузов, как японцы, ощущал картину мира, с его смертностью и уязвимостью (мы бы сказали: "рамочной и всепобеждающей мировой энтропией") как базово и безысходно печальную для живых - то самое Левенштерново "...чьи мысли от природы печальны". Радость для себя и других, по Кутузову, вносят в эту картину сами живые - собственным волением и усилием* - и здесь мы переходим уже к следующим сегментам Левенштерновой последовательности, веселому воображению и великодушному сердцу.
*Вопрос о том, какую роль, по Кутузову, для них в этом отношении может играть Высшее Существо, надо решать отдельно.
[1] - письмо Сиверсу от 5 ноября 1793 г. (М. И. Кутузов. Письма. Записки. М., 1989. С.57).
[2] - там же. С.409.
[3] - не имея сейчас доступа к изданию писем Кутузова к семье, сошлюсь временно на цитирование этого письма в документированном романе Михайлова (О. Михайлов. Кутузов. М., 2001. С. 357).
Начну с "мыслей, от природы печальных".
Это действительно так: по нескольким упоминаниям в письмах Кутузова самым разным лицам видно, что перед его умственным взором, если можно так выразиться, всегда стояла ограниченность и обреченность любого человеческого удела на земле, вызывающая фоновую печаль, привычную, как давление атмосферы - и проявляться эта печаль могла по любому поводу (хотя и редко). Вот Кутузов пишет Сиверсу, вызывавшему его искреннее восхищение, поздравляя Сиверса с удачным доведение до конца второго раздела Польши: "Ваше Превосходительство за шесть недель значительно увеличили свое отечество и территорию нашего союзника...", - и среди комплиментов и благопожеланий Сиверсу в виде проходной фразы у Кутузова стоит: "..и желаю Вам долгие счастливые годы, не имея, к сожалению, возможности пожелать Вам стать бессмертным, как Ваше имя" [1]. Чтобы даже в потоке поздравлений органически всплыла констатация неотвратимой человеческой смертности и сожаление о ней, действительно надо, чтобы эта смертность была постоянным фоном "печальных от природы мыслей".
В письме жене от 3 ноября 1812 года Кутузов приписывает в самом концн по-французски: "Бонапарта нельзя узнать. Порою можно начать думать, что он уже больше не гений. Сколь беден (pauvre, "беден/несчастен") род человеческий!" [2] Тот факт, что Наполеон как будто утрачивает свой военный гений, исторгает у Кутузова выражение _печали_ о скудости и несовершестве человеческой жизни (в которой даже наивеличайший гений может оказаться не на высоте своей славы и не может быть совершенным)! Едва ли во всей русской армии нашлось бы много военачальников, у которых упадок военного гения Наполеона вызвал бы не радость и не злорадство, а печальное восклицание по поводу принципиальной уязвимости и несовершенства человека и его достижений вообще - и для того, чтобы прявить такую реакцию, нужно было, опять-таки, постоянно иметь это несовершенство перед глазами и всегда помнить о нем с привычной фоновой печалью.
В одном из писем семье Кутузов высказывает с полным убеждением ту мысль, что, каковы бы ни были пороки и преступления детей, родитель не имеет права проклинать их или становиться их палачом, но по-прежнему должен стараться следовать за ребенком как ангел-хранитель, молясь о его благе (здесь под "благом" не имеется, конечно, в виду успех преступных деяний обсуждаемых детей), ибо он "произвел [обсуждаемого ребенка] на этот развращенный свет"! [3] Здесь имплицитно подразумевается картина земной жизни как принципиально бедственной сферы страданий и прорывов зла, так что тот, кто бросил в нее новое живое существо и воспитывал его для жизни в ней, несет за это такую ответственность перед ним, что отрекаться от него (существа) и желать ему зла не имеет права, что бы то ни делало. (Как можно допустить по некоторым выражениям этого письма и другим текстам, эту логику Кутузов экстраполировад и на Высшее Существо, сотворившее мир - о чем, впрочем, писать надо отдельно).
Таким образом, Кутузов, как японцы, ощущал картину мира, с его смертностью и уязвимостью (мы бы сказали: "рамочной и всепобеждающей мировой энтропией") как базово и безысходно печальную для живых - то самое Левенштерново "...чьи мысли от природы печальны". Радость для себя и других, по Кутузову, вносят в эту картину сами живые - собственным волением и усилием* - и здесь мы переходим уже к следующим сегментам Левенштерновой последовательности, веселому воображению и великодушному сердцу.
*Вопрос о том, какую роль, по Кутузову, для них в этом отношении может играть Высшее Существо, надо решать отдельно.
[1] - письмо Сиверсу от 5 ноября 1793 г. (М. И. Кутузов. Письма. Записки. М., 1989. С.57).
[2] - там же. С.409.
[3] - не имея сейчас доступа к изданию писем Кутузова к семье, сошлюсь временно на цитирование этого письма в документированном романе Михайлова (О. Михайлов. Кутузов. М., 2001. С. 357).