Комментарий к "Гамале" Юрия Михайлика
Комментарий к "Гамале" Юрия Михайлика
Приведу сначала сам текст:
В Гамале все погибли, кроме двух сестёр Филиппа.
Во время тройной зачистки их не смогли найти.
Гамала относилась к городам крепостного типа,
куда очень трудно ворваться и откуда нельзя уйти.
С трёх сторон высокие стены, а с четвёртой - гребень обрыва,
висящий над чёрной прорвой, куда страшно даже смотреть.
Около пяти тысяч жителей, когда ещё были живы,
бросились в эту пропасть, предпочитая лёгкую смерть.
С ними были деньги и вещи - довольно странный обычай!
Спуститься туда сложно, подниматься ещё трудней.
Но кое-кто из солдатиков всё же вернулся с добычей.
(И некоторые предметы сохранились до наших дней.)
Хронист, описавший все это, был горек, сух и спокоен.
Он пришёл туда с победителями, в одних цепях, налегке.
До того, как попасть в плен, он был храбрый и стойкий воин,
и командовал обороной в небольшом городке.
Потом их загнали в пещеры и обложили туго,
и когда между смертью и рабством им пришлось выбирать,
они после долгих споров поклялись, что убьют друг друга.
Он остался последним. И он не стал умирать.
Он писал прекрасные книги. Он улыбался славе.
Его любили красавицы. У него удалась судьба.
Он и сегодня известен нам как Иосиф Флавий.
Флавий - это имя хозяина. А Иосиф - имя раба.
Мы обязаны памятью предателям и мародёрам.
Мы обязаны сладостью горьким всходам земли.
Мы обязаны жизнью двум девочкам, тем, которым
удалось спрятаться так, что их не нашли.
Мне кажется, что тут следует оговорить несколько неочевидных моментов.
1. Исторический Иосиф Флавий имеет самое отдаленное отношение к персонажу текста Юрия Михайлика. Исторический Иосиф Флавий был прожженной сволочью и лжецом стиля "пробы негде ставить", золотым мальчиком от зелотской революции, и его финт с отказом от самоубийства вполне достоин всего остального, что он совершал в своей многотрудной жизни. Последнее, что можно сказать о его действительных книгах - что они горьки, сухи и спокойны. Они многословны, грубо-демагогичны, лживы и риторичны, как им, впрочем, и положено по жанру. В стихотворении же Иосиф Флавий как будто подменен фейхтвангеровским Юстом из Тибериады, если бы Юст решил перед лицом нашествия римлян, раз уж до этого дошло, принять участие в вооруженном сопротивлении им.
2. В тексте мысль троится, там сплавлены три совершенно разные идеи (третья, возможно, не входила в намерение автора, но задана строкой о предателях и мародерах).
Идея 1) Бывают ситуации, в которых стойкий и храбрый человек оправданно предает самые священные, казалось бы, обязательства - причем при этом выживает, - потому что этого предательства и выживания от него требуют еще более важные вещи, чем эти обязательства.
Пример из истории той же Японии - безоговорочная капитуляция императора и подчинение армии - непобежденной еще армии! - этой капитуляции. Пример из литературы - беспощадное обращение полковником Аурелиано Буэндиа оружия против своих же братьев по борьбе после того, как они отказались от от мира, который он, считая его необходимым для страны, заключил с их общими врагами. Еще пример из истории: генерал-фельдмаршал Клюге в августе 44-го собирался сдать Западный фронт англо-американцам и открыть им путь в Германию. Примеры такого рода можно умножать до бесконечности.
Автор условно причислил к этому ряду Иосифа Флавия. Правда, держится это причисление на живую нитку: на самом деле никакого такого великого дела, ради которого Иосиф Флавий мог бы воздержаться от самоубийства, перед ним не было, и сам Иосиф Флавий оправдывает это воздержание совершенно иными мотивами (в других устах они были бы достойны уважения, но к тому, что подразумевается в комментируемом тексте, в любом случае отношения не имеют).
идея (2) Выжить есть не менее важный, а более важный долг народа, чем геройски умереть, чтобы не сдаться. Народ не исчерпывается теми, кто составляет его сейчас; их общее дело - "продлить жизнь кланам", и если надо для этого склониться под ярмо, то надо для этого склониться под ярмо. И будущие поколения обязаны этим, покорившимся, не меньше, чем тем, кто пал, чтобы не покоряться. Именно так рассуждала Япония в 45-м, когда капитулировала. И именно так рассуждала Русь, когда в 1243 приняла Бату в тотальные верховные правители.
Идея (3) Мы часто обязаны жизнью и иными благами настоящим, безобманным сволочам. Предателям, мародерам и убийцам, которые все это делали НЕоправданно - не так, как в пункте 1 выше. Почти все ныне живущие к востоку от Буга и к западу от Урала очень многим обязаны тов. Сталину и его сволочи - потому что те выиграли войну. И никуда от этого не деться. Это ничего не меняет в отношении к тов. Сталину и его сволочи, но это так. Желающих скорее покончить с собой, чем оказаться обязанным спасением тому, что они считают злом, на свете очень мало - Цвейг разве что. И когда студент идет учиться в ГЗ Университета - он узуфруктуарий преступления: строили то ГЗ зэки на своих каторжных работах. Такими узуфруктуариями преступлений мы вообще являемся поголовно и непрерывно по факту существования.
3. Три перечисленные выше идеи - РАЗНЫЕ, а выражены они в тексте все вперебой.
Весь кусок "Хронист, описавший все это, был горек, сух и спокоен.... Он остался последним. И он не стал умирать. Флавий - это имя хозяина. А Иосиф - имя раба." - передает идею (1).
Строки "Мы обязаны памятью предателям и мародерам. Мы обязаны сладостью горьким всходам земли." - передают, независимо от воли автора, идею (3), хотя, возможно, сам автор имел в виду тут все ту же идею (1) и "предатели" здесь - не действительные предатели, а те, кто совершает оправданно вещи, которые внешне можно было бы понять как низкое предательство.
Строки "Мы обязаны жизнью двум девочкам, тем, которым удалось спрятаться так, что их не нашли" передают идею (2).
Совмещение всего этого в одном тексте вперебой - опасно для текста.Спрятавшиеся девочки - не предатели и не мародеры, и поминать их с предателями и мародерами подряд в одной строфе как объекты единого смыслового отношения - дело рискованное для смысла. Единство смысла восстановится, впрочем, если считать, что идеи (3) автор в виду не имелвовсе: настоящие предатели и мародеры не могут встать в один ряд со спрятавшимися девочками, а вот псевдопредатели вроде Калиты или Клюге - могут. Тогда "предатели и мародеры" в последней строфе надо понимать не как авторскую оценку соотв. персонажей, но как передачу некоторого неверного "общего мнения" о них, под которое они на самом деле подходят только внешне.
Приведу сначала сам текст:
В Гамале все погибли, кроме двух сестёр Филиппа.
Во время тройной зачистки их не смогли найти.
Гамала относилась к городам крепостного типа,
куда очень трудно ворваться и откуда нельзя уйти.
С трёх сторон высокие стены, а с четвёртой - гребень обрыва,
висящий над чёрной прорвой, куда страшно даже смотреть.
Около пяти тысяч жителей, когда ещё были живы,
бросились в эту пропасть, предпочитая лёгкую смерть.
С ними были деньги и вещи - довольно странный обычай!
Спуститься туда сложно, подниматься ещё трудней.
Но кое-кто из солдатиков всё же вернулся с добычей.
(И некоторые предметы сохранились до наших дней.)
Хронист, описавший все это, был горек, сух и спокоен.
Он пришёл туда с победителями, в одних цепях, налегке.
До того, как попасть в плен, он был храбрый и стойкий воин,
и командовал обороной в небольшом городке.
Потом их загнали в пещеры и обложили туго,
и когда между смертью и рабством им пришлось выбирать,
они после долгих споров поклялись, что убьют друг друга.
Он остался последним. И он не стал умирать.
Он писал прекрасные книги. Он улыбался славе.
Его любили красавицы. У него удалась судьба.
Он и сегодня известен нам как Иосиф Флавий.
Флавий - это имя хозяина. А Иосиф - имя раба.
Мы обязаны памятью предателям и мародёрам.
Мы обязаны сладостью горьким всходам земли.
Мы обязаны жизнью двум девочкам, тем, которым
удалось спрятаться так, что их не нашли.
Мне кажется, что тут следует оговорить несколько неочевидных моментов.
1. Исторический Иосиф Флавий имеет самое отдаленное отношение к персонажу текста Юрия Михайлика. Исторический Иосиф Флавий был прожженной сволочью и лжецом стиля "пробы негде ставить", золотым мальчиком от зелотской революции, и его финт с отказом от самоубийства вполне достоин всего остального, что он совершал в своей многотрудной жизни. Последнее, что можно сказать о его действительных книгах - что они горьки, сухи и спокойны. Они многословны, грубо-демагогичны, лживы и риторичны, как им, впрочем, и положено по жанру. В стихотворении же Иосиф Флавий как будто подменен фейхтвангеровским Юстом из Тибериады, если бы Юст решил перед лицом нашествия римлян, раз уж до этого дошло, принять участие в вооруженном сопротивлении им.
2. В тексте мысль троится, там сплавлены три совершенно разные идеи (третья, возможно, не входила в намерение автора, но задана строкой о предателях и мародерах).
Идея 1) Бывают ситуации, в которых стойкий и храбрый человек оправданно предает самые священные, казалось бы, обязательства - причем при этом выживает, - потому что этого предательства и выживания от него требуют еще более важные вещи, чем эти обязательства.
Пример из истории той же Японии - безоговорочная капитуляция императора и подчинение армии - непобежденной еще армии! - этой капитуляции. Пример из литературы - беспощадное обращение полковником Аурелиано Буэндиа оружия против своих же братьев по борьбе после того, как они отказались от от мира, который он, считая его необходимым для страны, заключил с их общими врагами. Еще пример из истории: генерал-фельдмаршал Клюге в августе 44-го собирался сдать Западный фронт англо-американцам и открыть им путь в Германию. Примеры такого рода можно умножать до бесконечности.
Автор условно причислил к этому ряду Иосифа Флавия. Правда, держится это причисление на живую нитку: на самом деле никакого такого великого дела, ради которого Иосиф Флавий мог бы воздержаться от самоубийства, перед ним не было, и сам Иосиф Флавий оправдывает это воздержание совершенно иными мотивами (в других устах они были бы достойны уважения, но к тому, что подразумевается в комментируемом тексте, в любом случае отношения не имеют).
идея (2) Выжить есть не менее важный, а более важный долг народа, чем геройски умереть, чтобы не сдаться. Народ не исчерпывается теми, кто составляет его сейчас; их общее дело - "продлить жизнь кланам", и если надо для этого склониться под ярмо, то надо для этого склониться под ярмо. И будущие поколения обязаны этим, покорившимся, не меньше, чем тем, кто пал, чтобы не покоряться. Именно так рассуждала Япония в 45-м, когда капитулировала. И именно так рассуждала Русь, когда в 1243 приняла Бату в тотальные верховные правители.
Идея (3) Мы часто обязаны жизнью и иными благами настоящим, безобманным сволочам. Предателям, мародерам и убийцам, которые все это делали НЕоправданно - не так, как в пункте 1 выше. Почти все ныне живущие к востоку от Буга и к западу от Урала очень многим обязаны тов. Сталину и его сволочи - потому что те выиграли войну. И никуда от этого не деться. Это ничего не меняет в отношении к тов. Сталину и его сволочи, но это так. Желающих скорее покончить с собой, чем оказаться обязанным спасением тому, что они считают злом, на свете очень мало - Цвейг разве что. И когда студент идет учиться в ГЗ Университета - он узуфруктуарий преступления: строили то ГЗ зэки на своих каторжных работах. Такими узуфруктуариями преступлений мы вообще являемся поголовно и непрерывно по факту существования.
3. Три перечисленные выше идеи - РАЗНЫЕ, а выражены они в тексте все вперебой.
Весь кусок "Хронист, описавший все это, был горек, сух и спокоен.... Он остался последним. И он не стал умирать. Флавий - это имя хозяина. А Иосиф - имя раба." - передает идею (1).
Строки "Мы обязаны памятью предателям и мародерам. Мы обязаны сладостью горьким всходам земли." - передают, независимо от воли автора, идею (3), хотя, возможно, сам автор имел в виду тут все ту же идею (1) и "предатели" здесь - не действительные предатели, а те, кто совершает оправданно вещи, которые внешне можно было бы понять как низкое предательство.
Строки "Мы обязаны жизнью двум девочкам, тем, которым удалось спрятаться так, что их не нашли" передают идею (2).
Совмещение всего этого в одном тексте вперебой - опасно для текста.Спрятавшиеся девочки - не предатели и не мародеры, и поминать их с предателями и мародерами подряд в одной строфе как объекты единого смыслового отношения - дело рискованное для смысла. Единство смысла восстановится, впрочем, если считать, что идеи (3) автор в виду не имелвовсе: настоящие предатели и мародеры не могут встать в один ряд со спрятавшимися девочками, а вот псевдопредатели вроде Калиты или Клюге - могут. Тогда "предатели и мародеры" в последней строфе надо понимать не как авторскую оценку соотв. персонажей, но как передачу некоторого неверного "общего мнения" о них, под которое они на самом деле подходят только внешне.