Sollwert'ы в обучении пению: паралели онтогенеза с коммуникацией
В описании политических процессах, социальной жизни вообще часто используется термин «ожидаемое будущее» - некий образец, которым руководствуются и к которому стремятся все участники социальной драмы (в революции, контрреволюции, войне и пр.). "Ожидаемое будущее" социальных акторов можно определяется через "политические (социальные) теории, соотносящие революционные цели и средства с предполагаемой природой общества. Те и другие одинаково нужны как для революционеров, так и для их наиболее проницательных врагов" (Шанин, 1997: 26) и, следовательно, отражают некие идеальные "цели" и "результаты" общественного развития, в сторону которых борьба сторон пытается направлять реальное течение исторического процесса.
Аналогичное понятие возникает в анализе процессов коммуникации. Они также направляются к определенным целям (некое разнообразие биологически осмысленных исходов взаимодействий) по некому набору устойчивых траекторий посредством обмена управляющими воздействиями между индивидами - сторонами в борьбе, конкурирующими за социальный ресурс (более привлекательную территорию внутри группировки, лучшего партнёра из самок, привлечённых её совокупной активностью и пр.). В процессах развития поведения (и в поведенческих процессах вообще, например, в развёртывании цепочек демонстраций индивидов во взаимодействиях) "ожидаемому будущему" соответствует т.н. золльверт, от нем. der Sollwert - установленное значение. Здесь это «должная форма», та, которая должна устойчиво осуществляться в процессе нормального онтогенеза, вопреки отклонениям и «возмущениям» на каких-то промежуточных этапах развития.
Золльверт - это идеальный «шаблон», который направляет развитие
структуры системы в сторону некоторого видоспецифического "типа", вопреки всем «возмущениям» и "торможениям", обычным в процессе развития. Развитие биосистем вообще, и поведенческих систем в частности - процесс управляемый целью, т.е. телеономический. Золльверт как раз репрезентирует эту цель в виде структур, реализованных на данном этапе развития, и направляет дальнейший процесс осуществления структуры биосистемы в сторону ещё более точного соответствия идеальному «типу» (эквифинальность развития).
Процесс развития структуры направляется в сторону «типа» за счёт положительной обратной связи от моторного осуществления структуры. На каждом этапе развития реализованная структура тем устойчивей воспроизводится (например, в последовательных актах пения молодых самцов воробьиных птиц), чем сильней она дифференцирована из состояния «пластичности» и «неопределённости», и наоборот (Konishi, 1965). Та же самая положительная обратная связь отвечает за устойчивость процесса к «возмущениям» извне (могут «сбить» с эквифинальной траектории) и к «тормозящим» воздействиям среды, из которой система черпает ресурс для продолжения процесса.
Наилучший пример такого рефлексивного управления - развитие видоспецифической песни воробьиных, например, беловенечной зонотрихиии (http://www.ethology.ru/lib/.hinde/txt/19.4.htm, также Baptista, 1999). Для этого певцу необходимо как минимум слышать собственное исполнение, как максимум - иметь достаточно продолжительный опыт адекватного использования песни во взаимодействиях с взрослой птицей-учителем или опыт контактов молодых птиц друг с другом, чтобы видоспецифическая структура песни развилась во всей полноте.
Другой пример рефлексивного управления - развитие динамической формы и специфической социальной функции сигналов, например, территориальных или брачных демонстраций у птиц. Чтобы та и другая обрели специфичность и определённость, и необходимо демонстрировать определённому партнёру в определённом сообществе, так что «вызревание» демонстраций происходит по воздействием обратной связи от результатов данных контактов.
Например, развитие угрожающих и брачных демонстраций у птенцов озёрных чаек, совместно содержащихся в авиарии, требует сперва образования гомо- и гетеросексуальных альянсов, в которых возникают контакты с соответствующей мотивационной окраской. Ритуализованные демонстрации появляются лишь потом, в качестве специфических сигнальных средств для большей эффективности поведения особей в ходе контактов и большей устойчивости их результатов, укрепляющих данный «альянс» (van Rijn, Groothuis, 1987).
В отличие от песни демонстрация - контактный, а не дистантный сигнал: кроме собственно демонстрации сигнала с определённой степенью стереотипности исполнитель должен испытать реакцию партнёра на исполнение сигнала (демонстрация всегда вызывает активное противодействие партнёра, для устойчивости коммуникативного процесса крайне существенно, снизит демонстратор или нет исполнение последующих сигналов под воздействием подобного сопротивления).
Необходимое уточнение: сложный видоспецифический сигнал - песня - в отличие от простых (позывов) существует в виде структурированного разнообразия песенных диалектов - вариантов исполнения, индивидуальных или географических. Простые сигналы (позывы) наоборот, представлены некоторым «типом» с довольно редкими уклонениями, хотя самцовые позывы некоторых видов по вариативности вполне аналогичны песне («рюмение» зяблика).
У большинства видов воробьиных в каждой популяционной группировке «имеет хождение» некоторая смесь разных «типов песни», отчётливо отличающихся друг от друга и обычно в каждой отдельной локальности не связанных друг с другом переходами, а репертуар отдельных самцов включает несколько «типов песни», свободно комбинируемых в песенных последовательностях (Slater, Catchpole, 1995).
При такой вариативности песня воробьиных - безусловно, строго видоспецифический сигнал. Как апоморфия песня маркирует данный вид или отличает близкие формы гораздо лучше позывов (сходства в системе позывов почти всегда плезиоморфны, различия в песне - апоморфны). Более того, в опытах с половым запечатлением, зебровые амадины при воспитании в гнёздах бенгальской амадины «выучивают» и поют песню второго вида. При этом выучивается именно видоспецифический «тип» песни, но никак не конкретный напев конкретного воспитателя (Immelmann, 1976).
Далее, у воробьиных птиц развитие полной песни из подпесни происходит благодаря тому, что восприятие полной песни собственного вида в некоторый критический период служит подкреплением, направляющим эндогенный процесс кристаллизации структуры песни в сторону «шаблона» (или серии «шаблонов»), свойственных данному виду. В этой ориентации процесса развития Роль «компаса» играет имеющаяся у птицы «приблизительная модель» ожидаемой структуры (золльверт), шаблон же, template, - искомый Nord.
Важно подчеркнуть: даже певчие птицы не выучивают на слух необходимые образцы: золльверт формируется постепенно, под действием аудиомоторной обратной связи усложняется и дифференцируется структура «образца», пока не достигнет видоспецифического типа. Клаус Иммельман установил, что у зебровой амадины разные элементы песни появляются в разном возрасте. Впервые песня слышна в возрасте 35-40 дней, она окончательно формируется к 80дневному возрасту, а после этого практически не может быть изменена под действием посторонней песни. Отдельные элементы песни T.guttata формируются как до начала пения, так и на разных стадиях развития песни. Структуру песни - продолжительность, последовательность и ритм следования элементов - устанавливаются под влиянием пения других особей в период между 40-м и 80-м днём.
Исследование певчего воробья Melospiza melodia показало: самцы столь же склонны выучивать определённый «тип» (или «образец») напева, как затем варьировать его. Молодой самец выучивает песни трёх-четырёх птиц, занимающих соседние территории, причём предпочтительно те напевы, что имеются в репертуарах одновременно нескольких «учителей». Самец обзаводится собственной территорией обязательно внутри участка одного из «учителей» или по соседству с ним. Репертуар такого самца в период «активного пения» представляет собой «логическое скрещивание» песен учителей и соседей. Наконец, первчие воробьи (также как большие синицы, индиговые овсянки, заблики и пр., и пр.) для ответа соседям используют именно песни, общие в их репертуаре. Характер намерений птицы по отношению к партнёру выражен в способе «наложения» собственной песни на соседскую во времени (Beecher et al., 1994).
Даже когда новые напевы пополняют репертуар на протяжении всей жизни самца, при выборе моделей для копирования самцы любого возраста легче воспринимают песни тех самцов, что были «наставниками» в первый год жизни (скворец Sturnus vulgaris, Eens, Pinxten, 1993). Фактически это не «обучение», а именно «оттискивание», импринтинг.
Разные виды певчих птиц отличаются друг от друга лишь степенью видоспецифичности/генерализованности импринтируемых стимулов и длительностью чувствительного периода. Важный вопрос - чувствительный период с «открытой датой» или он лимитирован определёнными сроками либо стадией годового цикла?
Действительно, восприятие в раннем возрасте некоторого звукового сигнала влияет на последующее воспроизведение его и других сигналов аналогичного рисунка, так и на усиление его эффективности в качестве фактора, вызывающего пение. Степень аналогии устанавливается ограничениями золльверта (необходимая степень соответствия шаблону).
Какие существуют подтверждения этой чисто дедуктивной реконструкции (поскольку на уровне мозговых структур золльверты обнаружить не удалось и не удастся, только «следы» воспринятых или воспроизведённых сигналов)? Во-первых, у большинства воробьиных птиц выращенные в полной изоляции особи поют песню примитивную или искажённую - настолько, что орнитолог с трудом распознаёт вид, а конспецифичные особи воспринимают этот звук как нейтральный стимул. Примеры: белобровая зонотрихия, орегонский юнко, чёрный дрозд, белоголовая воробьиная овсянка, жулан и пр., немногие исключения - певчий воробей.
Во-вторых, у воробьиных, выращенных в группе, развиваются более сложные песни, чем у выращенных в изоляции. У зябликов «социально-детерминированному» усложнению подвержена сама песня, у выращенных в группе юнко (J.phaeonotus) усложняются отдельные слоги и расширяется их репертуар. Происходит это за счёт «импровизации» - перестановка строф, «изобретение» новых на основе уже существующих звуковых рисунков, другие формы комбинирования блоков внутри песни (Thorpe, 1961).
«Импровизация» возникает в результате постоянного прослушивания песен других особей на фоне некоторой последовательности побед и поражений самца в конкурентных столкновениях с соседями. Она «вписывает» песенную активность самца в определённый хор территориальных соседей и представляет собой социальную адаптацию, обеспечивающую за счёт постоянных изменений репертуара возможность устойчиво петь птицам разного ранга, часто сконцентрированным на небольшой территории (ради привлечения самок).
«Импровизации» развиты больше всего у видов с самой сложной и фактически «бесконечной» песней. Например, самцы соловья Luscinia luscinia выучивают из песни «учителя» несколько «блоков» разной длительности и структуры, а затем комбинируют их в собственном порядке, вместо того чтобы заучивать какой-то общий «шаблон» песни «учителя».
Песня взрослых самцов соловья выучивается множественным способом, который назван «составлением блоков» (Hultsch, Todt, 1989). Блок - устойчивая группировка из 3-5 (до семи) колен из «модельной» песенной последовательности. Разные самцы из песенной последовательности «учителя» воспринимают разные «блоки»; при воспроизведении «блоки» исполняются в порядке, отличном от их следования в песне «учителя».
Воспроизведение «выученной песни» можно объяснить взаимодействием двух (тогда ещё гипотетических) механизмов. Первый - механизм дробления: память самца «пропускает» ограниченное число колен и определяет среднюю длину блоков, воспринятых из песни «учителя». Второй - процесс накопления: выученные «блоки» распределяются по независимым отделам памяти и затем комбинируются в порядке, установленном самой птицей. «Выучиваемая» песня на самом деле подразделяется учеником на несколько частей (рестриктов), которые затем воспроизводятся уже в собственном порядке (см. Todt, Hultsch, 1989).
Отсюда следует, что каждый отдельный фрагмент имеет для выучивающего самца собственное и весьма устойчивое значение - не менее устойчивое, чем установленный ею порядок комбинирования «блоков». Об этом говорит значительное постоянство состава «блоков». «Блоки» комбинируются более или менее свободно, но сами почти не подвержены «импровизациям» и «вариациям» (последние делают «размытой» и «неустойчивой» структуру песни всех видов птиц, выучивающих песню учителя целиком).
Механизм комбинирования блоков очень напоминает лототрон когда-то популярного «Спортлото». Только вероятность включения блока в воспроизводимую песню (аналог вероятности выкатывания шарика с определённым номером) обратно пропорционально длине или сложности колена, но прямо пропорциональна успешности «выдач» песен с участием данного колена в прошлом.
Судя по работам В.В.Иваницкого (2002), место и время исполнения определённых вариантов песни, также как и ритм/интенсивность этого исполнения определяются «позицией» данного самца в сообществе поющих самцов одного или нескольких близких видов, «местом» издаваемых им звуков в общей структуре дневного хора. Таким образом, ритмическая структура песенной активностью индивида опять детерминирована «партией» разных членов сообщества в общей структуре хора всех самцов, составляющих данную группировку.
В свою очередь, параметры песенной активности самцов территориальных видов воробьиных определяются статусом особи в формирующейся иерархии самцов и «позицией» участка самца в анизотропном пространстве группировки. Таким образом, для спецификации сигнального поведения индивида значимо его положение в системе в целом, то есть позиционная информация, но не информация о побуждениях особи или о взаимодействиях с ближайшими соседями.
Опять знакомая картина: благодаря формированию «общей» системы коммуникации оказывается возможным дальнодействие и дальний порядок в формирующейся социальной системе, тогда как собственные возможности животных могут обеспечить только близкодействие и ближний порядок (при том, что их собственные побуждения постоянно этот порядок разрушают и нарушают из «эгоистических соображений» максимизации приспособленности здесь и сейчас).
Наконец, двигательный механизм, необходимый для нормального пения развивается лишь при наличии слуховой обратной связи. Если птицу лишить слуха до формирования песни (удаление улитки), песня лишённых слуха птиц или представляет собой бессвязные выкрики (белоголовая воробьиная овсянка) или слоги такой «песни» отличаются от обычных, постоянно видоизменяются в разных песнях (юнко J.oreganus и J.phaeonotus, Konishi, 1964). Кроме этого, в «песнях» юнко, лишённых слуха в возрасте 5-8 дней отсутствовало деление на части, не были выделены отдельные строфы и трели, песня представляла собой континуум звуков без каких-либо устойчивых и распознаваемых структур на более высоком уровне интеграции (Marler, 1960).
Важно подчеркнуть, что при отсутствии управления со стороны положительной обратной связи, социальной или слуховой, песня как система никогда не достигала окончательной стадии «кристаллизации». Структура звуковой последовательности не принимала законченной формы (даже упрощённой), как это бывает в случаях нормального развития, хотя система формировала весь необходимый набор звуков-элементов, видоспецифический порядок в ней так и не возникал, хотя только он обеспечивает распознавание соответствующего сигнала (Konishi, 1966).
Эти частные наблюдения и зависимости подтверждают наличие чётких причинно-следственных связей между развитием специфической структуры песни, регулярным прослушиванием «образцов», постоянным взаимодействием молодых с «учителем» и друг с другом. Все четыре компонента системы связаны положительной обратной связью. Благодаря ей все перечисленные процессы в норме объединены в гиперцикл, обеспечивающий направленность и высокую скорость формирования специфических паттернов структуры видовой песни.
«Паттерны пения» гнездовых популяций у разных видов могут быть представлены либо «типом» с разнонаправленными отклонениями от него, или же набором песенных вариантов, или пространственной мозаикой песенных диалектов, также как любой язык имеет разные регистры говорения и образует местные диалекты (Baptista, 1999).
Управляемый гиперциклом, процесс «работает» примерно с той же точностью, что и нормальный онтогенез, обеспечивая устойчивое воспроизводство адаптивной нормы пения на территории местной популяции. Направленное усложнение системы (поведения и развития, почти совпадающих в случае песни воробьиных) идёт под управлением положительной обратной связью (auditory feedback). Появляется направленность и одновременно вариативность развития, постоянные алгоритмы формирования структуры системы задают не одну-единственную, а некоторый набор конечных целей (в данном случае отдельных напевов или типов песни), а развитие системы становится телеономическим - управляемым конечной целью, представленной в виде идеального «образца».
Анализ нервных механизмов реакции на сигнал также показывает существенность восприятия инвариантов сигнала как целого в раcпознавании и отреагировании внешних сигналов, их визуальных, акустических и т.п. образов при сугубо подчинённом положении «следов» непосредственных воздействий сигнала на соответствующий анализатор. В том числе «нервная модель» сигнала, формирование которой есть промежуточный этап между распознанием и отреагирование, отражает именно «значащую структуру» как целое, а не отдельные характеристики сигнала, которые могут действовать на животное как ключевые раздражители.
Это особенно верно для комплексных сигналов со сложной структурой, подобных песне воробьиных птиц. Например, нейроны медиокаудального стриатума так специализированы, что из всех звуков окружающей среды отвечают лишь на специфические звуки видовой песни.
Чем дальше «вверх» по слуховому пути, тем более нарастает разнообразие нейрональных ответов на один и тот же акустический сигнал на входе системы. Это даёт нейронам высших уровней максимальную информацию для реконструкции звукового образа сигнала и создания нервной модели последнего, предполагающей вполне определённый ответ. Действительно, собственные ответы нейронов высших уровней становятся независимыми от физических характеристик тоновых кривых и не реагируют на чистые звуки. Высшие селективные единицы реагируют лишь на сложные стимулы, частотная модуляция которых имеет кривизну и направление, характерные именно для видовой песни, причём взятой как тип, тогда как каждому отдельному воспроизведению песни присущи определённые искажения, хотя бы в силу «деградации сигнала» с структурированной среде.
Способность выделять отдельные видоспецифические сигналы на уровне слухового пути почти автоматически означает готовность их активно издавать в определённой ситуации уже на уровне голосового ответа. То есть индивид с его параметрами состояния не будет даже простым фильтром на пути распространения сигналов, но лишь их ретранслятором в некоторой сети, коль скоро особь оказалась в неё включена (Leppelsack, 1983).
В третьих, двигательный механизм, необходимый для нормального пения развивается лишь при наличии слуховой обратной связи. Если птицу лишить слуха до формирования песни (удаление улитки), песня лишённых слуха птиц или представляет собой бессвязные выкрики (белоголовая воробьиная овсянка) или слоги такой «песни» отличаются от обычных, постоянно видоизменяются в разных песнях (юнко J.oreganus и J.phaeonotus, Konishi, 1964). Кроме этого, в «песнях» юнко, лишённых слуха в возрасте 5-8 дней отсутствовало деление на части, не были выделены отдельные строфы и трели, песня представляла собой континуум звуков без каких-либо устойчивых и распознаваемых структур на более высоком уровне интеграции (Marler, 1960).
Важно подчеркнуть, что при отсутствии управления со стороны положительной обратной связи, социальной или слуховой, песня как система никогда не достигала окончательной стадии «кристаллизации». Структура звуковой последовательности не принимала законченной формы (даже упрощённой), как это бывает в случаях нормального развития, хотя система формировала весь необходимый набор звуков-элементов, видоспецифический порядок в ней так и не возникал, хотя только он обеспечивает распознавание соответствующего сигнала (Konishi, 1966).
Эти частные наблюдения и зависимости подтверждают наличие чётких причинно-следственных связей между развитием специфической структуры песни, регулярным прослушиванием «образцов», постоянным взаимодействием молодых с «учителем» и друг с другом. Все четыре комплонента системы связаны положительной обратной связью. Благодаря ей все перечисленные процессы в норме объединены в гиперцикл, обеспечивающий направленность и высокую скорость формирования специфических паттернов структуры видовой песни. «Паттерны пения» гнездовых популяций у разных видов могут быть представлены либо «типом» с разнонаправленными отклонениями от него, или же набором песенных вариантов, или пространственной мозаикой песенных диалектов, также как любой язык имеет разные регистры говорения и образует местные диалекты (Baptista, 1999).
Управляемый гиперциклом, процесс «работает» примерно с той же точностью, что и нормальный онтогенез, обеспечивая устойчивое воспроизводство адаптивной нормы пения на территории местной популяции. Направленное усложнение системы (поведения и развития, в случае песни воробьиных почти совпадающих между собой) идёт под управлением положительной обратной связью (auditory feedback). Появляется направленность и одновременно вариативность развития, постоянные алгоритмы формирования структуры системы задают не одну-единственную, а некоторый набор конечных целей (в данном случае отдельных напевов или типов песни), а развитие системы становится телеономическим - управляемым конечной целью, представленной в виде идеального «образца».
Этому есть параллель и в человеческой речи - но уже на совсем ином уровне сложности. Связность речи зависит от восприятия говорящим звуков собственного голоса, когда обратная связь осуществляется с задержкой, то речь нарушается. Можно предположить, что говорящий сравнивает произнесённое с некоторым внутренним образцом (золльвертом), и производит коррекцию, если невязка превышает некоторую предельную для данного регистра величину (от своих ждут одной чёткости произнесения, от заики, иностранца или умственно отсталого - другой).
Понимание смысла сказанного также зависит от процесса сравнения, осуществляемого через золльверт. Поступающая на вход информация воспринимается и интерпретируется как предложение, поскольку она напоминает некоторый внутренний образец. Но число возможных предложений, с которыми «в принципе» допустимо сравнение, практически безгранично (в английском языке из 20 слов возможны около 1020 предложений). Поэтому авторы идеи М.Холл и К.Стивенс предположили создание внутренних представлений (шаблонов, золльвертов) по мере необходимости по тем же правилам, которые используются при построении речи. Здесь главное не то, что слушающий вырабатывает внутреннее представление некоторой гипотезы о том, что он воспринимает, а то, что последовательные гипотезы слушатель создаёт для себя на основании тех же правил, которыми пользуется при составлении предложений, когда говорит сам для других.
Но если говорить и понимать - два проявления общего facultè de langue, то внутренний «диалог» человека с собственной мыслью, вырабатывающий упомянутые «гипотезы», использует те же самые правила языка и ту же самую систему знаков, что и внешний диалог совершенно разных людей. Следовательно, даже у человека, а тем более у животных, единицы коммуникации, будь то стимулы или знаки, выражают не «личные» побуждения, чувства или мысли, но некоторые общие смыслы, преломлённые через индивидуальность тех, кто эти смыслы репрезентирует сообществу и отстаивает собственным поведением.
Применительно к мышлению и речи сказанное вполне тривиально после «марксистской революции в психологии» Л.С.Выготского, но ново применительно к сигналам животных.
Важно подчеркнуть, что внутренняя модель каждого участника в то же время является общей в том смысле, что совместно вырабатывается всеми членами коммуникативной сети в процессе их взаимодействий друг с другом в рамках разрешения определённых проблемных ситуаций. Итоговые структуры поведения каждого индивида "на выходе" соответствующего процесса дифференциации и развития в рамках общей коммуникативной сети группировки отнюдь не независимы, но представляют собой "реплики" общей структуры, а она, в свою очередь репрезентирует видоспецифический "тип" песни или визуальных сигналов в конкретных условиях данной группировки. Эта "общность" моделей структуры сигнала для участников коммуникации с противоположными целями поведения и разным уровнем мотивации означает единство типа сигналов не меньшее, чем для "классических" морфоструктур. Именно оно, а не "врождённость" развития отдельных слов или более абстрактных и сложных способов соединения слов в осмысленные конструкции заставляет лингвистов школы Хомского уподобить язык инстинкту (Пинкер, 2004).
Слишком уж привыкли этологи к тому, что демонстрации животного являются средством и орудием индивидуальной адаптации, обеспечивая тому преимущество в парных взаимодействиях. До работ Роберта Пейна они полностью упустили из виду адаптацию социальную - демонстрацию видоспецифических сигналов в необходимом временном режиме и с необходимым уровнем стереотипности как способ подчинения индивидуальности животного правилам взаимодействий в той системе отношений, в которой оно пытается удержаться в резидентном статусе. Именно благодаря социальной адаптации постоянные изменения текущей структуры отношений между его членами эффективно приспосабливают «тип» социальной организации к постоянным изменениям персонального состава, мотивационного состояния особей и других флюктуациям внутренней среды. Они угрожают устойчивости воспроизводства «типа» в череде поколений на территории данной группировки (при том, что максимизация итоговой приспособленности особей невозможна без выстраивания соответствующей структуры отношений и занятия в ней лучших «позиций»).
В социальной системе, чтоб устойчиво существовать и направленно действовать в составе сложной системы, необходимо согласовывать свои функции с системой в целом. Между прочим, аналогичная ситуация складывается в разновидовых бактериальных сообществах: там дифференцируются биохимические функции, а не поведенческие роли, но коммуникативные механизмы взаимовыгодного согласования активности индивида, выгодной и необходимой только ему, с общезначимой проблемой воспроизводства структуры системы в целом, оказываются чрезвычайно похожими (Заварзин, 2001). Эффективное поведение животных в сообществах требует координировать собственную модель поведения, с моделями поведения, реализуемыми другими особями в том же (или смежном) времени и пространстве системы почти с той же степенью точности, как это наблюдается в коллективных танцах людей. Собственно, механизмы коммуникации и специализированные системы знаков, обеспечивающие информационный обмен - распространение "позиционной информации" о существенных событиях в жизни каждого члена сообщества - прогрессивно развиваются именно для того, чтобы координация поведения в системе в целом могла быть упреждающей, а выбор поведения каждого индивида - опережающим отражением существенных изменений в системе.
Отсюда следует, что сигналы животных в сообществах в первую очередь являются орудиями социальной адаптации индивида в структуру отношений данного сообщества, "общими" для данного вида в целом (образующего сообщества с данной структурой отношений), а уже потом орудиями специфического воздействия на партнёров. Также как словесный знак это в первую очередь психические орудия, перестраивающие душу для принятия общих смыслов, только во вторую - средство выражения индивидуальных мыслей, именно поэтому не всегда точное и адекватное.
Источники
Заварзин Г.А., 2001. Биоразнообразие как часть биосферно-геосферной системы возникновения порядка из хаоса// Методология биологии: новые идеи. Синэргетика. Семиотика. Коэволюция. М.: Эдиториал УРСС. С.151-176.
Шанин Т., 1997. Революция как момент истины. Россия 1905-1917 гг. М.: изд-во «Весь мир». 560 с.
Beecher M., Campbell E., Stoddard Ph., 1994. Correlation of song learning and territory establishment strategies in the song sparrow// PNAS. Vol.91. №4. Р.1450-1454.