Феогнид, стк. 1-428
ФЕОГНИДА МЕГАРСКОГО ЭЛЕГИИ.
ст. 1-428
(1-14)
Владыка, Латоны сын, Зевса рождение, тебя никогда
не забуду, начиная ли иль завершая,
напротив, первым тебя, последним и в средине
воспою, ты же внемли и даруй достойное.
Феб владыка! как родила богиня державная Латона,
за пальму тонкими держась руками,
тебя, из бессмертных прекрасного, у Kpуглогo oзepa,
весь Делос беспредельный наполнился тогда
благовонной амврозии; и земля-великанша засмеялась,
и седая повеселела глубь пучины соленой.
Артемида-зверобоица, Зевса дочь, ее же Агамемнон
почтил, в Tpою быстрыми кораблями отплывая,
услышь мое моленье, от злой оборони доли,
тебе это малость, богиня, а мне - великое.
(15-18 )
Музы и Хариты, 3евсовы дочери, на Кадмову свадьбу
когда-то пришедшие, прекрасную песнь вы спели:
«Что красно - то и мило, а что не красно - то не мило» -
таково из бессмертных уст исшедшее слово.
(19-26)
Кирн, я-таки умудрюсь, чтоб стояла печатъ
на этих стихах, и не украдут их тайком,
не заменят худшим, когда есть достойное.
Так скажут люди: «Это Феогнида стихи
Мегарца». Да только у всех людей прослывший,
согражданам своим не умею всем угодить.
И не диво, Полипаид, если и сам 3евс -
дождит ли, нет ли, а всем не угодит.
(27-38 )
Благомысленный, тебе заповедаю, что сам я,
Кирн, от добрых еще в детстве сведал:
рассудителен будь; в делах постыдных, неправедных
ни чести, ни доблести не ищи, ни состояния.
Это вот знай. А еще: с дурными не знайся
мужами, но добрых держись всегда.
С такими ешь и пей, с такими же и
садись и таким будь угоден: велика сила их достоинств*.
достойные и научат достойному, а с дурными
объединясь, утратишь и тот, что имеешь, разум.
Усвой это, с добрыми беседуй, - когда-нибудь скажешь,
что я хорошо советую своим друзьям.
*в оригинале «дюнамис», досл. «сила, мощь, способность сделать что-либо, авторитет, ценность, достоинство=качество, производительная сила» и др. Здесь это обычно переводят простейшим образом: «сила» - получают тем самым, что Феогнид призывает угождать великим мира сего, потому что они - сила, и начинают гадать, как это примирить с тем, что множество текстов Феогнида такому совету антагонистичны. Между тем все проще: дюнамис здесь употреблено в другом своем значении - «качество, авторитет, ценность, способность на достойные и великие дела». На русский это можно перевести только описательно.
(39-52)
Беременна, Кирн, [злом] наша родина - родит, боюсь, человека,
что взыщет за злостную нашу дерзость.
Граждане - те еще здравы умом, зато вожди
готовы уж впасть во всяческое зло.
Никогда, Кирн, добрые мужи города не губили,
но когда дурные обнаглеют, они
народ развратят, неправедным права отдадут
ради своей наживы и произвола.
Не мни, будто долго такой город устоит,
хотя бы теперь пребывал в тишине глубокой,
коль дурным мужам мила она стала -
нажива, остальным 6еду несущая,
а там и раздор, и мужей единоплеменных гибель,
а единовластие - этого да не пожелает город!
(53-68 )
Кирн, город наш все тот же, а народ уж другой -
тот, кто, бывало, ни суда не знал, ни законов,
и козьими шкурами укрывал себе бока,
и за городом обитал, словно стадо ланей,
нынче эти - в добрых ходят, Полипаид, а когда-то достойные -
нынче в худых. Кто стерпит, на это глядя?
Друг друга обманывают, друг над другом насмехаясь,
не различая мнений ни дурных, ни добрых.
Ни одного из таких сограждан, Полипаид, другом не делай
задушевным, какая бы ни была надобность.
Ты будь на словах другом для всех,
а дела не поверяй никому сколько-нибудь
важного - не то изведаешь душу жалких людей,
как в делах у них верности никакой нет,
зато хитрость, обман да козни они любят -
как люди, которых уже не спасти.
(69-72)
Никогда, Кирн, доверчиво с дурным не советуйся,
коль хочешь важное дело свершить,
а пошел к достойному, так уж не жалей труда,
чтоб и дальний путь, Кирн, пешим совершить.
(73-76)
И друзьям не всем сообщай, что делаешь, -
из многих немногие имеют верный ум*.
Поменьше людям доверяя, великие предпринимай дела,
не то неисцелимую, Кирн, узнаешь печаль.
*«Ум» здесь и ниже обозначает скорее то, что мы бы назвали «сердцем». «Верный ум» - это «сознательная добрая воля и сила быть верными».
(77-78 )
Верный друг золота и серебра
дороже в тяжком, о Кирн, гражданском раздоре.
(79-82)
Не многих найдешь мyжей, Полипаид, чтоб друзьями
верными в тяжких оказались делах -
теми, кто единомысленным отважится духом
и беду, и удачу равно делить.
(83-86)
Хоть среди всех людей ищи - не наберешь столько,
чтоб не забрал их всех один корабль,
таких, чтоб у них в глазах, как и на языке, была
совестливость и на скверное не влекла нажива.
(87-92)
Ты меня не лелей словами, [истинные] мысли и намерение про себя оставляя,
если меня любишь и верен умом.
Или люби меня чистым умом, или [уж] отрекись
и враждуй, явную затеяв ссору.
А у кого язык один, а ум - иной, такой приятель
лучше в грозных врагах, Кирн, чем в друзьях.
(93-100)
Если кто хвалит тебя, пока на глазах,
а удалится - и уж иная ведется речь,
приятель этот не такой уж милый и достойный друг,
раз речи его благостны, а мысли - нет.
Нет, пусть таков будет мой друг, чтобы приятеля
приметив чувства, и тягостного сносил,
словно брата. Ты это, друг, в душу себе вложи
и когда-нибудь еще меня помянешь.
(101-104)
Никто, Кирн, да не убедит тебя полюбить дурного мужа,
что за толк от дурного мужа в дружбе?
Ни от тяжких трудов не оградит тебя, ни от ошибки,
а чем-нибудь стоящим поделиться не захочет.
(105-112)
Худых благодетельствовать - из благодеяний нелепейшее,
все равно что влагу седой засевать пучины, -
воды ли засеваешь - злаков не пожнешь высоких,
благодетельствуешь ли дурных - добра не получишь.
Ненасытен ум у дурных - ошибись однажды,
и дружелюбие их уж иссякло.
Не так у добрых: получив, почитают за великое,
о добре помнят и впредь благодарны.
(113-114)
Никогда мужа дурного другом-приятелем не делать,
всегда бежать его, как дурной пристани.
(115-116)
Много за едой да питьем приятелей бывает,
а в важном деле их поменьше.
(117-118 )
Мужа поддельного распознать - ничего нет труднее,
и ничто вящей, Кирн, не требует осторожности.
(119-128 )
В золоте и серебре поддельном ошибиться еще можно,
и доискаться, Кирн, мудрому нетрудно,
а вот не скрывается ли у друга в груди
ложь, и не хитрое ли у него нутро -
это волею бога подделать легко смертным,
а распознать хлопотнее всего,
ибо не распознаешь ты ума ни мужа, ни женщины,
пока не испытаешь, каковы в упряжке;
а ведь не угадаешь, хотя бы пришел в пору -
так часто мысль видимым обманута.
(129-130)
Ни в доблести не мечтай, Полипаид, выделиться,
ни имением; удача - вот в чем нужда мужам.
(131-132)
Ничего у людей, Кирн, лучше отца и матери
нет, когда дорожат правдой.
(133-142)
Не от людей, Кирн, ошибки или пожива, -
это боги податели и того, и другого;
и ни один из людей, делая, не знает твердо,
добрый ли выйдет конец иль беда.
Часто, затевая, опасался плохого, а вышло хорошо,
а ждешь хорошего, так выйдет плохо.
И никому из людей не бывает все, чего хочется,
ибо держат пределы безысходности тяжкой*.
люди, мы только мним и ничего-то точно не знаем**,
а боги, те все вершат, зная наверное.
*Первая известная мне точная формулировка понятия об экзистенциальной рамочной несвободе.
**Еще одна архаическая формулировка принципа относительной истинности любого суждения. Приведем другие: греческую, точную: «Я [совершенно достоверно] знаю только то, что ничего [совершенно достоверно] не знаю» - и западносемитскую, оформленную как пословица: «С течением достаточно большого времени любое пророчество потеряет силу»; эта пословица закономерно вызывала резкое неприятие носителей иудаизма - религии абсолютной истины (Иезек. 12: 21-23: И было ко мне слово Господне: Сын человеческий! что за поговорка у вас, в земле Израилевой: "много дней пройдет, и всякое пророческое видение исчезнет"? Посему скажи им: так говорит Господь Бог: уничтожу эту поговорку, и не будут уже употреблять такой поговорки у Израиля; но скажи им: близки дни и исполнение всякого видения пророческого).
(143-144)
Ни один смертный, чужестранца, Полипаид, обманув
иль умоляющего, бессмертных не убежал*.
*Имеется в виду не божественная кара, а следующее: можно легко справиться силой с тем, кто тебя слабее (одиноким чужестранцем или умоляющим тебя), но точно так же и насильнику не справиться с богами, которые сильнее его.
(145-150)
Лучше благочестиво с малыми живи деньгами,
чем богатеть неправдой, деньгами утучняясь.
Справедливость, Кирн, - это все доблести купно,
всякий - муж доблий, когда справедлив.
Деньги, Кирн, и прескверному дает божество,
а доблестный удел - у немногих.
(151-152)
Гордыню, Кирн, бог посылает человеку дурному,
кому суждено, чтоб не найти себе места.
(153-154)
Пресыщение рождает гордыню, когда у дурного человека
довольство, а ум его небезупречен.
(155-158 )
Никогда не кори бедностью, снедающей душу,
и гибельной нуждой, хотя б и злил человек.
Это же Зевс пo-разному чаши весов склоняет -
одному богатеть, а другому не иметь ничего.
(159-160)
Никогда, Кирн, высоко заносящихся слов не изрекать: никто не знает
из людей, что будет назавтра.
(161-164)
У многих разумение и худое, да божество хорошее,
и где мнилось дурное, стало благо,
а есть и такие, что от решений добрых, а божества худого
маются, и нету конца их заботам.
(165-168 )
Никто из людей не процветает, ни бедствует [вполне]
и без воли на то божества ни хорошо ему, ни дурно.
Своя беда у каждого, и решительно никто не счастлив
из людей, сколько их видит солнце.
(169-172)
Кого чтут боги, тому и в хуле хвала,
а человеков усердие мало что значит.
Богам молись, в богах сила, богов помимо
ни добра не бывает, ни худа людям.
(173-183)
Мужа доброго, Кирн, пуще всего одолевает бедность -
пуще старости седой и лихоманки злой.
Ее убегая, Кирн, он и в рыбообильное море
метнуться готов, да с крутых берегов.
Ибо бедностью одоленному мужу ни сказать,
ни сделать ничего, и связан язык его.
Оттого следует на суше и на широком хребте моря
искать, Кирн, свободы от тяжкой беды.
Кирн, милый, да лучше умереть бедствующему,
чем жить-терзаться бедностью тяжкой.
(184-192)
Подыскиваем баранов да ослов, Кирн, и коней
породистых, и всякий хочет, чтоб от добрых было
потоптано, а жениться на подлой и от подлого - полдела
достойному мужу, коль за ней денег много.
Так и женщина не откажется с дурным ложе разделить,
был бы богат - достаточный лучше доброго.
Деньги чтут: на дочке дурного женат достойный,
а дурной у доброго взял; богатство смешало породу.
Так не дивись, Полипаид, что сограждан порода'
блекнет - это достойное смешалось с дурным.
(193-196)
Ведь сам же, зная, что от дурного она отца,
в дом вводит, деньгами прельстившись,
славный - бесславную, оттого что могучая неизбежность
повелевает, научая терпению ум мужа.
(197-208 )
Имение, что от Зевса и правдою кому досталось
и чисто - оно вечно при нем живет;
а неправо и в недобрый час приобрел алчного духа
муж иль клятвой получил не по праву,
сперва и выгадал будто, ан под конец
оборотится худо, а победителем - ум богов.
Тем людской ум обманут, что не сразу
мстят блаженные за коварное дело!
Один сам уплатит мерзкий свой долг, и над детьми
Не нависнет более его наваждение,
а другого не сцапала Правда, ибо бесстыжая смерть
поспешила загодя угасить его очи.
(209-210)
Не будет у изгнанника милого и верного друга -
и это изгнания удручительней.
(211-212)
Много вина пить - беда, но если умеючи
пьешь, то оно не плохо и даже хорошо.
(213-218 )
Поворотлива, многолика будь пред друзьями, душа,
тот уклад принимая, каков у каждого;
полипа многоизвивного имей уклад: к какой скале
прижился, таков он и сам видом.
Нынче сюда подавайся, там другую прими окраску -
выше неподвижности искушенность.
(219-220)
Ты не сетуй слишком, что мятется гражданство,
иди, Кирн, путем срединным, точно как я.
(221-226)
Кто мнит, будто ничего не примечает ближний,
а он один хитрых затей полон,
тот словно безумец, достойного лишенный ума,
ибо все мы, наверное, хитрить умельцы,
но один не погонится за дурной наживой,
а другому вероломные ковы по душе.
(227-232)
Не явлен людям предел богатства,
и у кого ныне больше всех достаток,
хлопочем удвоить. Где же тут всех насытить?
Да, от денег - безумство смертных,
а от него является наваждение - пошлет его 3евс
на беду, а оно и гуляет по свету.
(233-234)
Твердыня и оплот бессмысленного народа он если, муж
достойный, Кирн, много чести себе не добудет.
(235-236)
Мы неприглядны, как люди, которые сами спаслись,
между тем как город их, Кирн, обречен.
(237-254)
Я дал тебе крылья - на них над бескрайним морем
ты полетишь, над всею землей поднявшись,
легкий; ты на пирах и в застолье будешь
у всех и у каждого на устах;
на флейтах коротких, звонких юные мужи тебя
пристойно и мило, красно и звонко
воспоют, а уйдешь во мрачную земли пропасть,
во многовлажные Аида чертоги,
так и по смерти никогда не утратишь славы,
нетленного не забудут имени люди,
будешь, Кирн, в Элладе, будешь на островах,
море пересекши, что дает рыбу, а не плоды;
He верхом на конях - понесут те6я светлые
дары фиалками увенчанных Муз.
У всех, кто неравнодушен, ты и в грядущем песней
пребудешь, доколе земля и солнце.
А я и скудного от тебя не вижу привета,
и, как младенца, меня манишь словами.
(255-256)
Правда - всего прекраснее, всего лучше - здоровым быть,
а всего приятнее - добиться, чего жаждал.
(257-260)
Я добрая, я выносливая кобылица, только прескверного
мужа везу, - вот что всего досадней;
и часто сбиралась я, узду порвавши,
сбежать, скверного возницу стряхнув.
(261-266)
Эх, уж не пью вина, когда, при девочке нежной,
другой - хозяин, гораздо меня похуже.
Эх, и не пьяно пьют милые при ней родители.
Как несет она воду, по мне горюя,
я обвил девочки стаи рукой, и шею
ей целую, она же охнула нежно.
(267-270)
Бедность сразу признаешь, хоть она чужачка, -
ни на площадь не ходит, ни в суды;
всюду у нее нехватка, и рычат на нее всюду,
где ни появится, всюду она враг.
(271-278 )
Оно справедливо, что боги уделили смертным
и юность, и старость губительную;
но что всего у людей сквернее, и смерти,
и всех скопом болезней дряннее, -
это когда детей кто вскормил, все дал готовое,
денег вложил, досадного снес много,
а для них отец враг, клянут, чтоб сгинул,
и злобятся так, будто нищий взошел в дом.
(279-282)
Дурной муж дурно и понимает, где правда,
никакого не опасаясь возмездия впредь:
скверные люди на несусветное без заминки
пойдут и мнят, что делают все прекрасно.
(283-288 )
Ни к кому из этих горожан доверчиво навстречу нейди,
по любви ль или клятве верный,
хоть бы Зевса, бессмертных царя, поручителем брал
величайшим, что верность хранит.
В этом проклятом городе все мерзко -
вот и не переводятся в нем несчастливцы.
(289-292)
Нынче что худо для добрых мужей, то отлично
для дурных - так законы их обратны [друг другу];
стыд сгинул, а бесстыдство и дерзость,
правду одолев, всей землей владеют.
(293-294)
Лев - и тот не вceгдa мясом пирует, нет-нет и к нему,
к могучему, безвыходность приступит.
(295-298 )
Пустомеле молчать - величайшая тягость,
невесть с кем усердствует, знай, в речах,
все терпеть его не могут и как неизбежность терпят
приход мужа такого на пир.
(299-300)
Если беда у человека, другом никто быть не жаждет,
даже тот, кто чревом, Кирн, рожден тем же.
(301-304)
Горьким и сладостным, легким и крутым бывай,
с прислугой и с челядью, с соседями рядом.
Трепыхаться не надо при хорошей жизни, сиди смирно,
а худую - тряси, пока не утрясется.
(305-308 )
Ведь не все же дурные дурными из чрева вышли,
- нет, с дурными подружились мужами и
навыкли скверным делам, гнусным речам, дерзости,
чая, будто все то истина, что те говорят.
(309-314)
На пиру будь мужем рассудительным -
такой ничего не видит, словно нет его:
развеселить может, а силу [разве что] за дверью покажет*,
зная нрав, каков он у каждого.
Среди безумцев я самый безумный, а среди
справедливых я всех справедливее**.
*Имеется в виду, что в случае ссоры на пиру должно контролировать себя и действовать по принципу «выйдем поговорим», а не затевать драку прямо среди пирующих.
**То есть - в веселье я веселюсь, а в серьезном деле серьезен. Почти точно воспроизвел эту строку Грибоедов: «Когда в делах - я от веселий прячусь, когда дурачиться - дурачусь, а смешивать два эти ремесла…»
(315-322)
«Да, много дурных богатеет, пока добрые бедствуют,
однако мы не променяем нашу
доблесть на деньги, ибо та всегда неизменна,
а этими то один, то другой владеет».
Кирн, у мужа доброго мысль всегда неизменна,
он и в беде смел, и в удаче,
а подари бог человеку дурному добро да довольство,
так уж этот глупец беды не выдержит.
(323-328 )
Никогда по малому случаю друга дорогого не теряй,
поддаваясь, Кирн, тяжкой клевете.
Если всякий раз на промахи друзей гневаться,
никогда б ни приятельства, ни дружества
не было, потому как промахи, Кирн, по пятам ступают
смертных; это боги не терпят.
(329-330)
И медлительный, коль вдумчив, быстрого нагонит мужа,
когда за ним, Кирн, правда бессмертных.
(331-332)
Спокойно, точно как я, ступай по срединному пути,
и никому, Кирн, чужого не раздавай.
(332a,b-334)
«Нeт изгнаннику милого и верного друга,
и это - изгнания удручительней».
Не лелей, Кирн, надежд, с изгнанником дружась:
домой вернется, будет уже не тот.
(335-336)
Не старайся слишком; среднее - наилучшее. Так, Кирн,
обретешь доблесть, какую добыть трудно.
(337-340)
Да поможет мне Зевс воздать друзьям за дружбу
и стать мощнее врагов моих, Кирн.
Да я же среди людей окажусь богом,
коль смертный час приму отмстивши.
(341-350)
Исполнение дай, 3евс, моей мольбе, о Олимпиец,
и за мои беды дай же мне и благо:
лучше умереть, если от злых забот роздыха
не обрести, попадая из досады в досаду.
Такое, знать, мое счастье, что не вижу отмщенья
мужам, мое достояние силой взявшим,
грабежом; словно пес я вылез из рвины,
в бурном токе вод все утратив;
испить бы их черной крови, и поспело бы достойное
божество то свершить, что мне по мыслям.
(351-354)
Бедность поганая, что медлишь от меня к другому
пойти мужу? не люби меня против моей воли.
Шла бы ты в другой дом, а с нами б
не коротала вечно несчастную эту жизнь.
(355-360)
Смелее в беде, Кирн, радовался же ты удаче,
а решила, видно, судьба тебе уделить и это.
И как удачу сменила беда, так снова,
богам моляся, вынырнуть надо.
Да не подавай виду сверх меры, и то беда, коль заметно:
мало, Кирн, печальников о твоих бедствиях.
(361-362)
Сердце мужа, великую понесшего беду, умаляется,
Кирн, но по отмщении отрастает вновь.
(363-366)
Ласкай врага словами, а попадется -
мсти, и уж предлога-то не ищи.
На уме у тебя свое, а на языке пусть будет всегда медвяно -
это, знаешь, у подлых сердце кипит [так, что заметно].
(367-370)
Не постигаю, что за ум у наших сограждан:
плохо ли делаю, хорошо ли, не нравлюсь им;
да вот осуждать многие, дурные и достойные, горазды,
а подражать лишь искушенный сумеет.
(371-372)
Против воли не впрягай меня тычками в телегу,
не завлекай, Кирн, слишком в любовь.
(373-392)
Зевс, милый, дивлюся тебе: надо всеми ты властен,
почитаем, великую силу имеешь;
точно ведаешь мысли людские и душу каждого,
держава твоя всех выше, о царь.
Но как же, Кронид, дерзает твоя мысль, чтобы лиходей
в той же был доле, что и праведный,
обратился ли к благомыслию разум, или к дерзости
у людей, свернувших на неправые дела?
И ничегo-то божеством не определено для смертного -
ни даже путь, как бессмертным угодить.
И все же те беспечно богаты, а кто сторонится душой
скверных дел, именно им, правды искателям,
бедность, мать безысходности, дана в удел,
та, что мысль мужей уловляет, суровой
нуждой уродуя душу в груди, и вот они
против желания отваживаются позор сносить,
уступая безденежью, что всякому злу научит -
лжи и обманам, разорам губительным;
хоть против желанья, а уж не кажется дурным -
столь тяжкую рождает она безысходность.
(393-400)
В бедности и скверный муж, и тот, кто лучше,
выявится, когда пригнетет нужда;
у того ум мыслит правое, у кого в грудь
вросло навечно сужденье прямое,
а у другого ни злу ум не прилежит, ни добру.
Доброму - дерзать в одном и сносить другое,
с друзьями совеститься, бежать мужегубительных клятв,
ответного стороняся гнева богов.
(401-405)
Ни в чем не стараться слишком, свой час - всего лучше
для деяний человеческих, и часто о доблести
стараясь, ищут наживы, коль скоро божество
надумало завести человека в дебри,
и предстало ему дурное хорошим,
а что полезно - столь же легко - дурным.
(406-407)
Ты ошибаешься, будто очень мил мне, я тут ни при чем,
ты сам же напал не на лучшую мысль.
(409-410)
Ты никакого лучшего сокровища не завещаешь детям,
Кирн, чем совесть, что с добрыми неразлучна.
(411-412)
Считай, что никого не хуже, Кирн, такой приятель,
с кем неразлучна рассудительность, неразлучна сила.
(413-414)
Пью, но не столько, чтоб меня вино
толкнуло страшное слово о тебе молвить.
(415-418 )
Иcкaл да не нашел приятеля верного,
вроде себя, чтоб без хитрости всякой,
а надо испытать, как злато, потри меня о свинец
и высокое увидишь достоинство.
(419-420)
Многое примечаю, да пропускаю, ибо молчать
вынужден, сознавая, каковы у нас силы.
(421-424)
У многих язык не прикрыт дверью плотно,
многим обеспокоены, что их не беспокоит.
А ведь обычно лучше, чтобы беда внутри лежала:
краше достойному быть на виду, чем беде.
(425-428 )
«Не родиться - для земнородных всего лучше»
и не увидеть лучей резкого солнца,
а родился, так скорее пройти врата Аида
и лежать под грудой земли потолще.
ст. 1-428
(1-14)
Владыка, Латоны сын, Зевса рождение, тебя никогда
не забуду, начиная ли иль завершая,
напротив, первым тебя, последним и в средине
воспою, ты же внемли и даруй достойное.
Феб владыка! как родила богиня державная Латона,
за пальму тонкими держась руками,
тебя, из бессмертных прекрасного, у Kpуглогo oзepa,
весь Делос беспредельный наполнился тогда
благовонной амврозии; и земля-великанша засмеялась,
и седая повеселела глубь пучины соленой.
Артемида-зверобоица, Зевса дочь, ее же Агамемнон
почтил, в Tpою быстрыми кораблями отплывая,
услышь мое моленье, от злой оборони доли,
тебе это малость, богиня, а мне - великое.
(15-18 )
Музы и Хариты, 3евсовы дочери, на Кадмову свадьбу
когда-то пришедшие, прекрасную песнь вы спели:
«Что красно - то и мило, а что не красно - то не мило» -
таково из бессмертных уст исшедшее слово.
(19-26)
Кирн, я-таки умудрюсь, чтоб стояла печатъ
на этих стихах, и не украдут их тайком,
не заменят худшим, когда есть достойное.
Так скажут люди: «Это Феогнида стихи
Мегарца». Да только у всех людей прослывший,
согражданам своим не умею всем угодить.
И не диво, Полипаид, если и сам 3евс -
дождит ли, нет ли, а всем не угодит.
(27-38 )
Благомысленный, тебе заповедаю, что сам я,
Кирн, от добрых еще в детстве сведал:
рассудителен будь; в делах постыдных, неправедных
ни чести, ни доблести не ищи, ни состояния.
Это вот знай. А еще: с дурными не знайся
мужами, но добрых держись всегда.
С такими ешь и пей, с такими же и
садись и таким будь угоден: велика сила их достоинств*.
достойные и научат достойному, а с дурными
объединясь, утратишь и тот, что имеешь, разум.
Усвой это, с добрыми беседуй, - когда-нибудь скажешь,
что я хорошо советую своим друзьям.
*в оригинале «дюнамис», досл. «сила, мощь, способность сделать что-либо, авторитет, ценность, достоинство=качество, производительная сила» и др. Здесь это обычно переводят простейшим образом: «сила» - получают тем самым, что Феогнид призывает угождать великим мира сего, потому что они - сила, и начинают гадать, как это примирить с тем, что множество текстов Феогнида такому совету антагонистичны. Между тем все проще: дюнамис здесь употреблено в другом своем значении - «качество, авторитет, ценность, способность на достойные и великие дела». На русский это можно перевести только описательно.
(39-52)
Беременна, Кирн, [злом] наша родина - родит, боюсь, человека,
что взыщет за злостную нашу дерзость.
Граждане - те еще здравы умом, зато вожди
готовы уж впасть во всяческое зло.
Никогда, Кирн, добрые мужи города не губили,
но когда дурные обнаглеют, они
народ развратят, неправедным права отдадут
ради своей наживы и произвола.
Не мни, будто долго такой город устоит,
хотя бы теперь пребывал в тишине глубокой,
коль дурным мужам мила она стала -
нажива, остальным 6еду несущая,
а там и раздор, и мужей единоплеменных гибель,
а единовластие - этого да не пожелает город!
(53-68 )
Кирн, город наш все тот же, а народ уж другой -
тот, кто, бывало, ни суда не знал, ни законов,
и козьими шкурами укрывал себе бока,
и за городом обитал, словно стадо ланей,
нынче эти - в добрых ходят, Полипаид, а когда-то достойные -
нынче в худых. Кто стерпит, на это глядя?
Друг друга обманывают, друг над другом насмехаясь,
не различая мнений ни дурных, ни добрых.
Ни одного из таких сограждан, Полипаид, другом не делай
задушевным, какая бы ни была надобность.
Ты будь на словах другом для всех,
а дела не поверяй никому сколько-нибудь
важного - не то изведаешь душу жалких людей,
как в делах у них верности никакой нет,
зато хитрость, обман да козни они любят -
как люди, которых уже не спасти.
(69-72)
Никогда, Кирн, доверчиво с дурным не советуйся,
коль хочешь важное дело свершить,
а пошел к достойному, так уж не жалей труда,
чтоб и дальний путь, Кирн, пешим совершить.
(73-76)
И друзьям не всем сообщай, что делаешь, -
из многих немногие имеют верный ум*.
Поменьше людям доверяя, великие предпринимай дела,
не то неисцелимую, Кирн, узнаешь печаль.
*«Ум» здесь и ниже обозначает скорее то, что мы бы назвали «сердцем». «Верный ум» - это «сознательная добрая воля и сила быть верными».
(77-78 )
Верный друг золота и серебра
дороже в тяжком, о Кирн, гражданском раздоре.
(79-82)
Не многих найдешь мyжей, Полипаид, чтоб друзьями
верными в тяжких оказались делах -
теми, кто единомысленным отважится духом
и беду, и удачу равно делить.
(83-86)
Хоть среди всех людей ищи - не наберешь столько,
чтоб не забрал их всех один корабль,
таких, чтоб у них в глазах, как и на языке, была
совестливость и на скверное не влекла нажива.
(87-92)
Ты меня не лелей словами, [истинные] мысли и намерение про себя оставляя,
если меня любишь и верен умом.
Или люби меня чистым умом, или [уж] отрекись
и враждуй, явную затеяв ссору.
А у кого язык один, а ум - иной, такой приятель
лучше в грозных врагах, Кирн, чем в друзьях.
(93-100)
Если кто хвалит тебя, пока на глазах,
а удалится - и уж иная ведется речь,
приятель этот не такой уж милый и достойный друг,
раз речи его благостны, а мысли - нет.
Нет, пусть таков будет мой друг, чтобы приятеля
приметив чувства, и тягостного сносил,
словно брата. Ты это, друг, в душу себе вложи
и когда-нибудь еще меня помянешь.
(101-104)
Никто, Кирн, да не убедит тебя полюбить дурного мужа,
что за толк от дурного мужа в дружбе?
Ни от тяжких трудов не оградит тебя, ни от ошибки,
а чем-нибудь стоящим поделиться не захочет.
(105-112)
Худых благодетельствовать - из благодеяний нелепейшее,
все равно что влагу седой засевать пучины, -
воды ли засеваешь - злаков не пожнешь высоких,
благодетельствуешь ли дурных - добра не получишь.
Ненасытен ум у дурных - ошибись однажды,
и дружелюбие их уж иссякло.
Не так у добрых: получив, почитают за великое,
о добре помнят и впредь благодарны.
(113-114)
Никогда мужа дурного другом-приятелем не делать,
всегда бежать его, как дурной пристани.
(115-116)
Много за едой да питьем приятелей бывает,
а в важном деле их поменьше.
(117-118 )
Мужа поддельного распознать - ничего нет труднее,
и ничто вящей, Кирн, не требует осторожности.
(119-128 )
В золоте и серебре поддельном ошибиться еще можно,
и доискаться, Кирн, мудрому нетрудно,
а вот не скрывается ли у друга в груди
ложь, и не хитрое ли у него нутро -
это волею бога подделать легко смертным,
а распознать хлопотнее всего,
ибо не распознаешь ты ума ни мужа, ни женщины,
пока не испытаешь, каковы в упряжке;
а ведь не угадаешь, хотя бы пришел в пору -
так часто мысль видимым обманута.
(129-130)
Ни в доблести не мечтай, Полипаид, выделиться,
ни имением; удача - вот в чем нужда мужам.
(131-132)
Ничего у людей, Кирн, лучше отца и матери
нет, когда дорожат правдой.
(133-142)
Не от людей, Кирн, ошибки или пожива, -
это боги податели и того, и другого;
и ни один из людей, делая, не знает твердо,
добрый ли выйдет конец иль беда.
Часто, затевая, опасался плохого, а вышло хорошо,
а ждешь хорошего, так выйдет плохо.
И никому из людей не бывает все, чего хочется,
ибо держат пределы безысходности тяжкой*.
люди, мы только мним и ничего-то точно не знаем**,
а боги, те все вершат, зная наверное.
*Первая известная мне точная формулировка понятия об экзистенциальной рамочной несвободе.
**Еще одна архаическая формулировка принципа относительной истинности любого суждения. Приведем другие: греческую, точную: «Я [совершенно достоверно] знаю только то, что ничего [совершенно достоверно] не знаю» - и западносемитскую, оформленную как пословица: «С течением достаточно большого времени любое пророчество потеряет силу»; эта пословица закономерно вызывала резкое неприятие носителей иудаизма - религии абсолютной истины (Иезек. 12: 21-23: И было ко мне слово Господне: Сын человеческий! что за поговорка у вас, в земле Израилевой: "много дней пройдет, и всякое пророческое видение исчезнет"? Посему скажи им: так говорит Господь Бог: уничтожу эту поговорку, и не будут уже употреблять такой поговорки у Израиля; но скажи им: близки дни и исполнение всякого видения пророческого).
(143-144)
Ни один смертный, чужестранца, Полипаид, обманув
иль умоляющего, бессмертных не убежал*.
*Имеется в виду не божественная кара, а следующее: можно легко справиться силой с тем, кто тебя слабее (одиноким чужестранцем или умоляющим тебя), но точно так же и насильнику не справиться с богами, которые сильнее его.
(145-150)
Лучше благочестиво с малыми живи деньгами,
чем богатеть неправдой, деньгами утучняясь.
Справедливость, Кирн, - это все доблести купно,
всякий - муж доблий, когда справедлив.
Деньги, Кирн, и прескверному дает божество,
а доблестный удел - у немногих.
(151-152)
Гордыню, Кирн, бог посылает человеку дурному,
кому суждено, чтоб не найти себе места.
(153-154)
Пресыщение рождает гордыню, когда у дурного человека
довольство, а ум его небезупречен.
(155-158 )
Никогда не кори бедностью, снедающей душу,
и гибельной нуждой, хотя б и злил человек.
Это же Зевс пo-разному чаши весов склоняет -
одному богатеть, а другому не иметь ничего.
(159-160)
Никогда, Кирн, высоко заносящихся слов не изрекать: никто не знает
из людей, что будет назавтра.
(161-164)
У многих разумение и худое, да божество хорошее,
и где мнилось дурное, стало благо,
а есть и такие, что от решений добрых, а божества худого
маются, и нету конца их заботам.
(165-168 )
Никто из людей не процветает, ни бедствует [вполне]
и без воли на то божества ни хорошо ему, ни дурно.
Своя беда у каждого, и решительно никто не счастлив
из людей, сколько их видит солнце.
(169-172)
Кого чтут боги, тому и в хуле хвала,
а человеков усердие мало что значит.
Богам молись, в богах сила, богов помимо
ни добра не бывает, ни худа людям.
(173-183)
Мужа доброго, Кирн, пуще всего одолевает бедность -
пуще старости седой и лихоманки злой.
Ее убегая, Кирн, он и в рыбообильное море
метнуться готов, да с крутых берегов.
Ибо бедностью одоленному мужу ни сказать,
ни сделать ничего, и связан язык его.
Оттого следует на суше и на широком хребте моря
искать, Кирн, свободы от тяжкой беды.
Кирн, милый, да лучше умереть бедствующему,
чем жить-терзаться бедностью тяжкой.
(184-192)
Подыскиваем баранов да ослов, Кирн, и коней
породистых, и всякий хочет, чтоб от добрых было
потоптано, а жениться на подлой и от подлого - полдела
достойному мужу, коль за ней денег много.
Так и женщина не откажется с дурным ложе разделить,
был бы богат - достаточный лучше доброго.
Деньги чтут: на дочке дурного женат достойный,
а дурной у доброго взял; богатство смешало породу.
Так не дивись, Полипаид, что сограждан порода'
блекнет - это достойное смешалось с дурным.
(193-196)
Ведь сам же, зная, что от дурного она отца,
в дом вводит, деньгами прельстившись,
славный - бесславную, оттого что могучая неизбежность
повелевает, научая терпению ум мужа.
(197-208 )
Имение, что от Зевса и правдою кому досталось
и чисто - оно вечно при нем живет;
а неправо и в недобрый час приобрел алчного духа
муж иль клятвой получил не по праву,
сперва и выгадал будто, ан под конец
оборотится худо, а победителем - ум богов.
Тем людской ум обманут, что не сразу
мстят блаженные за коварное дело!
Один сам уплатит мерзкий свой долг, и над детьми
Не нависнет более его наваждение,
а другого не сцапала Правда, ибо бесстыжая смерть
поспешила загодя угасить его очи.
(209-210)
Не будет у изгнанника милого и верного друга -
и это изгнания удручительней.
(211-212)
Много вина пить - беда, но если умеючи
пьешь, то оно не плохо и даже хорошо.
(213-218 )
Поворотлива, многолика будь пред друзьями, душа,
тот уклад принимая, каков у каждого;
полипа многоизвивного имей уклад: к какой скале
прижился, таков он и сам видом.
Нынче сюда подавайся, там другую прими окраску -
выше неподвижности искушенность.
(219-220)
Ты не сетуй слишком, что мятется гражданство,
иди, Кирн, путем срединным, точно как я.
(221-226)
Кто мнит, будто ничего не примечает ближний,
а он один хитрых затей полон,
тот словно безумец, достойного лишенный ума,
ибо все мы, наверное, хитрить умельцы,
но один не погонится за дурной наживой,
а другому вероломные ковы по душе.
(227-232)
Не явлен людям предел богатства,
и у кого ныне больше всех достаток,
хлопочем удвоить. Где же тут всех насытить?
Да, от денег - безумство смертных,
а от него является наваждение - пошлет его 3евс
на беду, а оно и гуляет по свету.
(233-234)
Твердыня и оплот бессмысленного народа он если, муж
достойный, Кирн, много чести себе не добудет.
(235-236)
Мы неприглядны, как люди, которые сами спаслись,
между тем как город их, Кирн, обречен.
(237-254)
Я дал тебе крылья - на них над бескрайним морем
ты полетишь, над всею землей поднявшись,
легкий; ты на пирах и в застолье будешь
у всех и у каждого на устах;
на флейтах коротких, звонких юные мужи тебя
пристойно и мило, красно и звонко
воспоют, а уйдешь во мрачную земли пропасть,
во многовлажные Аида чертоги,
так и по смерти никогда не утратишь славы,
нетленного не забудут имени люди,
будешь, Кирн, в Элладе, будешь на островах,
море пересекши, что дает рыбу, а не плоды;
He верхом на конях - понесут те6я светлые
дары фиалками увенчанных Муз.
У всех, кто неравнодушен, ты и в грядущем песней
пребудешь, доколе земля и солнце.
А я и скудного от тебя не вижу привета,
и, как младенца, меня манишь словами.
(255-256)
Правда - всего прекраснее, всего лучше - здоровым быть,
а всего приятнее - добиться, чего жаждал.
(257-260)
Я добрая, я выносливая кобылица, только прескверного
мужа везу, - вот что всего досадней;
и часто сбиралась я, узду порвавши,
сбежать, скверного возницу стряхнув.
(261-266)
Эх, уж не пью вина, когда, при девочке нежной,
другой - хозяин, гораздо меня похуже.
Эх, и не пьяно пьют милые при ней родители.
Как несет она воду, по мне горюя,
я обвил девочки стаи рукой, и шею
ей целую, она же охнула нежно.
(267-270)
Бедность сразу признаешь, хоть она чужачка, -
ни на площадь не ходит, ни в суды;
всюду у нее нехватка, и рычат на нее всюду,
где ни появится, всюду она враг.
(271-278 )
Оно справедливо, что боги уделили смертным
и юность, и старость губительную;
но что всего у людей сквернее, и смерти,
и всех скопом болезней дряннее, -
это когда детей кто вскормил, все дал готовое,
денег вложил, досадного снес много,
а для них отец враг, клянут, чтоб сгинул,
и злобятся так, будто нищий взошел в дом.
(279-282)
Дурной муж дурно и понимает, где правда,
никакого не опасаясь возмездия впредь:
скверные люди на несусветное без заминки
пойдут и мнят, что делают все прекрасно.
(283-288 )
Ни к кому из этих горожан доверчиво навстречу нейди,
по любви ль или клятве верный,
хоть бы Зевса, бессмертных царя, поручителем брал
величайшим, что верность хранит.
В этом проклятом городе все мерзко -
вот и не переводятся в нем несчастливцы.
(289-292)
Нынче что худо для добрых мужей, то отлично
для дурных - так законы их обратны [друг другу];
стыд сгинул, а бесстыдство и дерзость,
правду одолев, всей землей владеют.
(293-294)
Лев - и тот не вceгдa мясом пирует, нет-нет и к нему,
к могучему, безвыходность приступит.
(295-298 )
Пустомеле молчать - величайшая тягость,
невесть с кем усердствует, знай, в речах,
все терпеть его не могут и как неизбежность терпят
приход мужа такого на пир.
(299-300)
Если беда у человека, другом никто быть не жаждет,
даже тот, кто чревом, Кирн, рожден тем же.
(301-304)
Горьким и сладостным, легким и крутым бывай,
с прислугой и с челядью, с соседями рядом.
Трепыхаться не надо при хорошей жизни, сиди смирно,
а худую - тряси, пока не утрясется.
(305-308 )
Ведь не все же дурные дурными из чрева вышли,
- нет, с дурными подружились мужами и
навыкли скверным делам, гнусным речам, дерзости,
чая, будто все то истина, что те говорят.
(309-314)
На пиру будь мужем рассудительным -
такой ничего не видит, словно нет его:
развеселить может, а силу [разве что] за дверью покажет*,
зная нрав, каков он у каждого.
Среди безумцев я самый безумный, а среди
справедливых я всех справедливее**.
*Имеется в виду, что в случае ссоры на пиру должно контролировать себя и действовать по принципу «выйдем поговорим», а не затевать драку прямо среди пирующих.
**То есть - в веселье я веселюсь, а в серьезном деле серьезен. Почти точно воспроизвел эту строку Грибоедов: «Когда в делах - я от веселий прячусь, когда дурачиться - дурачусь, а смешивать два эти ремесла…»
(315-322)
«Да, много дурных богатеет, пока добрые бедствуют,
однако мы не променяем нашу
доблесть на деньги, ибо та всегда неизменна,
а этими то один, то другой владеет».
Кирн, у мужа доброго мысль всегда неизменна,
он и в беде смел, и в удаче,
а подари бог человеку дурному добро да довольство,
так уж этот глупец беды не выдержит.
(323-328 )
Никогда по малому случаю друга дорогого не теряй,
поддаваясь, Кирн, тяжкой клевете.
Если всякий раз на промахи друзей гневаться,
никогда б ни приятельства, ни дружества
не было, потому как промахи, Кирн, по пятам ступают
смертных; это боги не терпят.
(329-330)
И медлительный, коль вдумчив, быстрого нагонит мужа,
когда за ним, Кирн, правда бессмертных.
(331-332)
Спокойно, точно как я, ступай по срединному пути,
и никому, Кирн, чужого не раздавай.
(332a,b-334)
«Нeт изгнаннику милого и верного друга,
и это - изгнания удручительней».
Не лелей, Кирн, надежд, с изгнанником дружась:
домой вернется, будет уже не тот.
(335-336)
Не старайся слишком; среднее - наилучшее. Так, Кирн,
обретешь доблесть, какую добыть трудно.
(337-340)
Да поможет мне Зевс воздать друзьям за дружбу
и стать мощнее врагов моих, Кирн.
Да я же среди людей окажусь богом,
коль смертный час приму отмстивши.
(341-350)
Исполнение дай, 3евс, моей мольбе, о Олимпиец,
и за мои беды дай же мне и благо:
лучше умереть, если от злых забот роздыха
не обрести, попадая из досады в досаду.
Такое, знать, мое счастье, что не вижу отмщенья
мужам, мое достояние силой взявшим,
грабежом; словно пес я вылез из рвины,
в бурном токе вод все утратив;
испить бы их черной крови, и поспело бы достойное
божество то свершить, что мне по мыслям.
(351-354)
Бедность поганая, что медлишь от меня к другому
пойти мужу? не люби меня против моей воли.
Шла бы ты в другой дом, а с нами б
не коротала вечно несчастную эту жизнь.
(355-360)
Смелее в беде, Кирн, радовался же ты удаче,
а решила, видно, судьба тебе уделить и это.
И как удачу сменила беда, так снова,
богам моляся, вынырнуть надо.
Да не подавай виду сверх меры, и то беда, коль заметно:
мало, Кирн, печальников о твоих бедствиях.
(361-362)
Сердце мужа, великую понесшего беду, умаляется,
Кирн, но по отмщении отрастает вновь.
(363-366)
Ласкай врага словами, а попадется -
мсти, и уж предлога-то не ищи.
На уме у тебя свое, а на языке пусть будет всегда медвяно -
это, знаешь, у подлых сердце кипит [так, что заметно].
(367-370)
Не постигаю, что за ум у наших сограждан:
плохо ли делаю, хорошо ли, не нравлюсь им;
да вот осуждать многие, дурные и достойные, горазды,
а подражать лишь искушенный сумеет.
(371-372)
Против воли не впрягай меня тычками в телегу,
не завлекай, Кирн, слишком в любовь.
(373-392)
Зевс, милый, дивлюся тебе: надо всеми ты властен,
почитаем, великую силу имеешь;
точно ведаешь мысли людские и душу каждого,
держава твоя всех выше, о царь.
Но как же, Кронид, дерзает твоя мысль, чтобы лиходей
в той же был доле, что и праведный,
обратился ли к благомыслию разум, или к дерзости
у людей, свернувших на неправые дела?
И ничегo-то божеством не определено для смертного -
ни даже путь, как бессмертным угодить.
И все же те беспечно богаты, а кто сторонится душой
скверных дел, именно им, правды искателям,
бедность, мать безысходности, дана в удел,
та, что мысль мужей уловляет, суровой
нуждой уродуя душу в груди, и вот они
против желания отваживаются позор сносить,
уступая безденежью, что всякому злу научит -
лжи и обманам, разорам губительным;
хоть против желанья, а уж не кажется дурным -
столь тяжкую рождает она безысходность.
(393-400)
В бедности и скверный муж, и тот, кто лучше,
выявится, когда пригнетет нужда;
у того ум мыслит правое, у кого в грудь
вросло навечно сужденье прямое,
а у другого ни злу ум не прилежит, ни добру.
Доброму - дерзать в одном и сносить другое,
с друзьями совеститься, бежать мужегубительных клятв,
ответного стороняся гнева богов.
(401-405)
Ни в чем не стараться слишком, свой час - всего лучше
для деяний человеческих, и часто о доблести
стараясь, ищут наживы, коль скоро божество
надумало завести человека в дебри,
и предстало ему дурное хорошим,
а что полезно - столь же легко - дурным.
(406-407)
Ты ошибаешься, будто очень мил мне, я тут ни при чем,
ты сам же напал не на лучшую мысль.
(409-410)
Ты никакого лучшего сокровища не завещаешь детям,
Кирн, чем совесть, что с добрыми неразлучна.
(411-412)
Считай, что никого не хуже, Кирн, такой приятель,
с кем неразлучна рассудительность, неразлучна сила.
(413-414)
Пью, но не столько, чтоб меня вино
толкнуло страшное слово о тебе молвить.
(415-418 )
Иcкaл да не нашел приятеля верного,
вроде себя, чтоб без хитрости всякой,
а надо испытать, как злато, потри меня о свинец
и высокое увидишь достоинство.
(419-420)
Многое примечаю, да пропускаю, ибо молчать
вынужден, сознавая, каковы у нас силы.
(421-424)
У многих язык не прикрыт дверью плотно,
многим обеспокоены, что их не беспокоит.
А ведь обычно лучше, чтобы беда внутри лежала:
краше достойному быть на виду, чем беде.
(425-428 )
«Не родиться - для земнородных всего лучше»
и не увидеть лучей резкого солнца,
а родился, так скорее пройти врата Аида
и лежать под грудой земли потолще.