Феогнид, Элегии, 429-884
Феогнид, Элегии, 429-884
(429-438 )
Родить и вскормить человека легче, чем достойный
разум ему вложить; еще не придумано, как
разумным безумного сделать и дурного достойным.
А дал бы Асклепиадам бог такое:
исцелять пороки и слепоту в умах людей,
получали б они немалую мзду всегда.
Коли можно было б создать да вложить человеку мысль,
у доброго не бывало б дурного сына,
раз слышит разумные слова, да только ученьем
никогда не сделаешь добрым дурного мужа.
(439-440)
Глуп, кто за помыслами моими следит бдительно,
а собственным-то делом не озаботится ничуть.
(441-446)
Никто не счастлив во всем до конца, и только достойный
отважен, ибо и в беде не подает виду.
A скверный, тот ни в удаче не умеет, ни в беде
пребывать c мужеством. У бессмертных подарки
разные для смертных, так бери смело
такие подарки бессмертных, какие дают.
(447-452)
Хочешь ли перемыть меня - с самой макушки безупречно
прозрачная вода с меня потечет,
и во всех деянияx ты найдешь, что я - как промытое
золото червонное, что потерто o пробный камень, -
на его поверхности чеpный не держится яд
и ржавчина, неизменно оно сияет.
(453-456)
Друг, был бы ты так же причастен смыслу, как несмыслию,
и благоразумен столь же, сколь ты безумен,
согражданам ты б столько казался достойным,
насколько теперь не стоишь ничего.
(457-460)
Не ладно это, молодая жена, a муж старый,
не слушается она кормила, как челн,
якоря сдают; концы порвав, она ночами
часто в другую заxодит гавань.
(461-462)
Ум никогда при неисполнимом не держи, не починай
вещи, коим нет исполнения.
(463-464)
Без труда что-то досталось от богов - это ни стыдно,
ни славно. Славятся трудные дела.
(465-466)
B доблести изощряйся, и правда да будет тебе мила,
a нажива да не одолеет та, что постыдна.
(467-496)
Никого из них против воли y нас не запирай;
и за дверь, коль нe хочет, не гони,
и спящего, Симонид, не буди, если кого из нас,
на грудь принявшиx, бессильный охватит сон;
не спится кому - не приказывай против воли спать:
«все то досаждает, что подневольно»*;
хочет кто пить - пусть подойдут, нальют,
не всякую ночь натешишься вволю.
Ну a я - у меня мера медвяному вину,
мысля об утешителе-сне, иду домой.
Вернуcь, как всего приятней выпившему человеку,
не трезв, конечно, и пьян не слишком.
Кто ж меру в питье превысил, тот больше
над языком не властен, ни над умом,
несусветное болтает, что трезвoму будет [ему же] стыдно,
не стыдится, раз пьян, что угодно делать.
Прежде благоразумный, теперь он глупый. Это
зная, ты уж вином не заливайся,
a либо встань непьяный - зачем покоряешься
желудку, словно дурной поденщик, -
либо оставайся, да не пей. A ты c нелепым
«наливай» носишься - ну и пьян,
ибо один раз «за дружбу», в другой «налито»,
там «богам возлияние», да «под руку глянь»,
и не скажешь «спасибо, нет», хотя неодолимый только,
много раз осушив, нелепость нe скажет.
Нет, разговаривайте по-хорошему, y кратера сидя,
прочь взаимную вражду отогнав,
к одному обращаясь и вместе ко всем -
тогда выйдет пир, приятности не лишенный.
*Ср. с «Законами Ману» о подневолии. Собственно, все начало этой элегии в развернутой форме иллюстрирует отмеченную мысль (Законы Ману, IV, 160: «Делать поневоле ("чужой волей") - зло/беда; делать по своей воле - благо/удовлетворение; необходимо знать это кратчайшее определение блага и зла»).
.
(497-498 )
Пьют и безумный, и благоразумный,
ну a сверх меры, так улетает разум.
(499-502)
Серебро и золото огнем люди знающие
распознают, a мужа ум выявит вино:
как ни сметлив, питьем сверх меры он ум убивает:
позора не минет, каким бы мудрецом ни был.
(503-510)
Отяжелела, Ономакрит, голова, одолело меня
вино, уж больше я не хозяин уму
нашему; храмина кружится; ну-ка я встану
попытать, не владеет ли вино и ногами,
и умом в груди; боюсь, налившись, нелепость
сделать, и станут бранить сильно.
Беда, когда много пьют, a ежели кто c толком
пьет, так оно не плохо, a хорошо.
(511-522)
Пришел ты, Клеарист, через море глубинное
к нищему сюда - сам, o беда, нищий.
Ничего, уложим на корабле под банки,
что y нас есть, Клеарист, что боги дали.
Все лучшее - твое будeт, a придет c тобою
друг твой - устраивайся для нашeй дружбы.
Что есть - ничего прятать не стану, и за большим
ради встречи [тоже] ни кому не побегу.
A спросят, каково живу, ответишь так:
«По-хорошу, так тяжко, а по-тяжку, так и xорошо,
отцовского друга примет, не уклонится,
a приемы для чужестранцев - этого нет».
(363-366)
Ласкай врага словами, а попадется -
мсти, и уж предлога-то и не ищи.
На уме у тебя свое, а на языке пусть будет всегда медвяно -
это, знаешь, у подлых сердце кипит [так, что заметно].*
"Подлый" здесь употреблено переводчиком А. К. Гавриловым в архаическом смысле - "дурно-воспитанный и/или дурно-ведущий-себя в силу низкого происхождения и отсутствия должного воспитания, а также в силу сниженности и грубости нравов среды". В данном случае имеется в виду, что человек (по невоспитанности) не умеет (или не считает нужным) сдерживать своих эмоций.
(523-526)
Не зря, о Плутос, тебя так почитают люди,
до чего ж легко ты изъяны сносишь!
Это ж добрым пристало быть с богатством,
а бедности подобает угодить к дурным.
(527-528 )
Увы мне, о юность, о губительная старость -
эта подошла, та сбирается в путь.
(529-530)
Ни одного я не выдал верного друга-товарища,
и нет в моей душе рабского ничего.
(531-534)
Всегда теплеет у меня нутро, чуть заслышу
зазвучавших флейт любимый голос,
радуюсь благу - пить и флейтиста слышать,
радуюсь, благозвучную лиру в руках приладив.
(535-538 )
Рабская голова никогда пряма не бывает,
вечно склонена, пригнута выя -
из лука морского ни роза не вырастет, ни гиацинт,
у рабыни свободное не родится дитя.
(539-540)
Муж этот, милый Кирн, себе же кует оковы,
если мой разум не повредили боги.
(541-542)
Страшусь, Полипаид, как бы город не погубила дерзость,
та самая, что кентавров-сыроядцев.
(543-546)
По отвесу и по угольнику надо выправить, Кирн,
эту тяжбу, сторонам обеим воздав свое,
по пророкам и знаменьям, по возженным жертвам,
чтоб не укорили в ошибках постыдно.
(547-548 )
Силой [несправедливо] зла никому не чини, для справедливого
завоевательней нет, чем благодеяние.
(549-554)
Безголосый вестник многослезную подъемлет войну,
Кирн, с вершины просияв дальной.
А ну, взнуздай-ка прытконогих коней -
супостату навстречу им выйти время.
Теперь недалёко, пространство они [успеют] одолеть,
если мой разум не повредили боги.
(555-556)
Дерзать надо мужу, в тяжкую скорбь угодившему,
да у бессмертных перемены просить.
(557-560)
Размысли; решение тут на лезвии ножа:
либо много получишь, либо совсем мало;
оттого-то, слишком домогаясь преизбытка,
не вгони себя, [смотри,] в великую нужду.
(561-562)
Мне б самому иметь [разве что] кое-что, а все богатство врагов
передать друзьям во владенье.
(563-566)
Званым быть в гости надо и сидеть с мужем достойным,
что всю превзошел мудрость,
ему внимать, когда мудрое говорит, чтоб научаться,
и вернуться домой, так поживившись.
(567-570)
Резвлюсь, юностью наслаждаясь: под землей долго,
жизнь утратив, камнем буду лежать
безгласным; свет солнца любезный оставлю и,
как ни достоин, не увижу боле.
(571-572)
Мнение - великая беда людей, наилучшее - опыт,
многие слывут добрыми, не будучи испытаны.
(573-574)
Сделано добро и получено - зачем ты вестника зовешь?
Весть о благодеянии - простое дело.
(575-576)
Бросают меня друзья, оттого что с врагом считаюсь,
как кормчий с каменьем подводным.
(577-578 )
«Доброго легче сделать дурным, чем достойным дурного»;
меня этому не учи - уже я в возрасте.
(580-583: диалог супругов)
- Ненавижу мужа дурного, голову себе покрыла,
ум легок, как у маленькой птички.
- Ненавижу женщину-попрыгунью и мужчину-дуралея,
кому не лень чужую пахать пашню!
(584-590)
Ну, что было, то упразднить нельзя;
что будет, о том пекись.
Опасно деяние - никто, начиная дело,
не знает, где оно кончится.
Кто за славой пустился бездумно, в великом
пребывает и тяжком ослепленье,
а чьи поступки прекрасны, того бог окружает
добрым счастием, от безумства ограждая.
(591-594)
Ровно следует принимать, что дают смертным боги,
и легко любую сносить долю,
ни бедами не отравляясь слишком, ни радостью вдруг
не упиваясь, пока не виден предел последний.
(595-598 )
Давай-ка, милый, издали приятели будем -
кроме богатства, все пресыщает.
А что до нашей дружбы, так дружись с другими
мужами, кто лучше твой ум постигли.
(599-602)
3априметил я тебя на избитой тропе, где ты
и прежде рыскал, изменяя дружбе.
Прочь иди, людям неверный, богам противный,
со змеей за пазухой в отливах холодных.
(603-604)
Вот такие и магнесийцев погубили продерзкие дела,
какие теперь сим священным завладели градом...
(605-606)
Пресыщение много больше, чем глад, сгубило уже
людей, желавших большего, чем следовало бы.
(607-610)
Есть сперва малая радость в обмане, но под конец
барыш постыдный пополам с бедой бывает;
хорошего ничего мужу не будет,
раз изошла ложь из виновных уст.
(611-614)
Ближнего обругать без труда, а то и выхвалить -
подлых мужей заботы эти;
молчать они не желают - дурные, дурное мелющие,
вот добрые - те меру всему знают.
(615-616)
Ни одного, как есть, доброго и меру знающего мужа
среди тех, что нынче, не видит солнце.
(617-618 )
Нe так все свершается, чтобы людям совсем по нраву,
потому как смертных бессмертные крепче.
(619-622)
От безысходности ворочаюсь, сердцем терзаясь,
нет, не миновал бедности я мету.
Все уважат богатого, а не уважат бедняка,
у всех людей на уме одинаковое.
(623-624)
Всяческие пороки у людей бывают, всяческие
и доблести, и приемы жизни.
(625-626)
Худо разумному средь безумцев рассуждать,
а молчать вечно - и вовсе нельзя.
(627-628 )
Да, скверно пьяну быть среди трезвых мужей,
скверно и трезвому оставаться средь пьяных.
(629-632)
Юность и младость ветреной делают мысль мужа,
и души многих попадаются в сети;
чья мысль не сильней страсти, тот вечно ослеплен,
Кирн, а там и совсем сетями опутан.
(633-634)
Дважды и трижды, что взошло на ум, обдумай, -
в слепоте неистовый живет муж.
(635-636)
За мужами добрыми суждение ступает и скромность -
теперь и средь множества таких мало.
(637-638 )
Опасение и надежда у людей похожи -
оба тягостные божества.
(639-640)
Бывает, удаются нежданно-негаданно дела
людей, а раздумья окончатся ничем.
(641-644)
Не узнаешь ты ни друга преданного, ни врага,
пока не напал на важное дело -
за чашей множество милых бывает приятелей,
а в важном деле их поменьше.
(645-646)
Маловато найдешь верных, заботливых приятелей,
очутившись душой в безысходности крайней.
(647-654)
Стыд нынче сгинул среди людей,
бесстыдство по земле гуляет.
Подлая бедность, что [ж ты], усевшись на захребетье,
и тело мое растлеваешь*, и мысли?
Ты против воли пакости любой насильно научишь,-
а ведь я-то знаю, что красно и достойно!
Было бы благо да дружба богов бессмертных,
иной, Кирн, доблести я [уже и] не жажду…
*досл. «позоришь». Смысл стихотворения - самообличительный. Феогнид ловит себя на том, что бедность доводит его до того, что он, - хотя и знает, что прекрасно и достойно, - уже стремится не к доблести, а к благам и удаче, посылаемой богами. Это Феогнид и называет «позором», в который его мысли погружает бедность, подталкивающая его таким образом к «пакостям».
(655-656)
Кому тяжело, Кирн, с тем томительно всякому;
только на день чужое горе*.
*= «на сочувствие чужому горю отрываются не долее дня; немного душевной силы люди готовы отделять на сочувствие»
(657-658 )
Слишком не растравляй душу бедой и удаче
не [слишком] радуйся - муж добрый, кто сносит все.
(659-666)
Нельзя так клясться! Что это: «тому не бывать!»?
прогневятся же [на такую клятву] боги, от коих свершение!
Ну, сделал - так что? из неудачного выходит удачное
и неудача из хорошего. Вон тот бедняк
вдруг богат, а кто был добром тучен,
нежданно все в одну ночь потерял;
и благоразумный ошибается, и безумец иной раз славу
сыщет, и честь приходит к дурному.
(667-682)
Были бы деньги, Симонид, я бы так
не уязвлялся с добрыми рядом,
а теперь, хоть знакомы, они идут мимо, а я
безгласен от нищеты, и хорошо же она меня знает!
Паруса белые спущены, и вот нас уносит
с Мелийского моря сквозь непроглядную ночь;
вычерпывать не желают, накидывается море
чрез оба борта. Вряд ли кто
и спасется, а те налегают, уж честного отставили
кормчего, что умело стоял на страже.
Деньги грабят силой, пропал порядок,
и дележ стал неравный,
грузчики правят, дурные выше добрых,
волна, боюсь, поглотит корабль.
Это у меня загадано притчей для добрых -
кто мудр, тот и плохое предвидит.
(683-686)
Многие, ничего не смысля, богаты, другие благ
ищут, терзаемы бедностью тяжкой,
вот и нет ни тем, ни другим пути к делу,
раз одним деньги мешают, а ум - другим.
(687-688 )
Нельзя смертным с бессмертными бороться [успешно]
или там тягаться, будто в суде - никому нельзя!*
*формы глаголов этого текста - аористы - и сравнение с другими текстами Феогнида доказывают, что речь идет не об этическом осуждении некоей противобожеской линии поведения, а о прагматической оценке отдельных актов - попыток бороться и тягаться с богами - как заведомо безуспешных.
(689-690)
He нужно портить, чему не надо портиться,
как и вершить, чему нехорошо свершиться,
(691-692)
Да свершишь радостно путь чрез великое море,
и вернет тебя Посейдон друзьям на радость.
(693-694)
Многих мужей сгубило в безумствах пресыщение -
трудно меру постичь, когда к хорошему доступ вволю.
(695-696)
Устроить не могу, чтоб все тебе, дух мой, было ладно;
крепись: не один ты жаждешь благ.
(697-698 )
Все у меня хорошо - друзей много, а стрясись страшное -.
и уж меньше тех, кто мне в душе верен.
(699-718 )
Большинству людей одна «доблесть» известна -
богатеть, а от остального нет им проку,
хотя бы ты строг был к себе Радаманфа не меньше
иль знал бы больше Сизифа Эолида,
что из Аида самого многоумно вышел,
Персефону вкрадчивой речью уговорив,
ту, что умопомрачительное на человеков забвенье наводит
(а ведь такого никто не придумал,
кого уж покрыла смерти черная туча,
и пришел в сень отцветших,
темные миновав ворота, что запираются за
умерших душами, хоть они и несогласны, -
так ведь и оттуда ушел Сизиф герой
на свет солнца, многоразумный), -
или сочинял бы ты выдумки, схожие с правдой,
и был у тебя богоравного Нестора язык,
хотя б ногами ты был скорых быстрее Гарпий,
Борея детей, чьи ноги - шасть и нет.
Что ж! примем тогда одно суждение все:
для большинства в богатстве - вся сила.
(719-728 )
Для богатого, у кого серебра много,
золото есть и поля хлебоносные,
кони, мулы, прилично иметь, что положено,
а еще «чтобы желудку и бедру и ногам было славно
от женщин и мальчиков». А случись это
в самую пору и с юностью в лад -
так это уж роскошь для смертных, ибо излишнего
никто не забирает с собой в Аид,
и даже с выкупом не убежишь смерти, тяжких
болезней и злой наступающей старости.
(729-730)
Пестрые крылышки достались людским заботам,
все верещат, как быть им, как жить.
(731-752)
Отче 3евс, да будет то желанно богам, чтоб, если гнусные
с дерзостью слюбились и желанны были их
духу пакостные дела, и если кто их искусно
чинит, на богов ничуть не глядя,
так пусть же он бедой и заплатит, а уж потом
бедою детей не станут отца бесчинства!
Дети неправедного отца, если мыслят и поступают
правильно, Кронид, опасаясь твоей ярости,
[или] рано возлюбив правду, наравне с согражданами,-
чтоб такие за преступление отцов не платили.
Это желанно да будет блаженным; а нынче кто содеял,
не наказан, а другой беду терпит после.
И вот еще, царь бессмертных: справедливо разве,
чтобы тот, кто далек от дел неправедных
и преступленья, и гнусной клятвы не ведает,
справедливый, терпел несправедливо?
И какой же смертный, на такого глядя, бессмертных
будет уважать, и какое состояние будет,
когда муж неправый, не останавливающийся ни перед чем, ни людского
гнева, ни божественного не опасаясь,
богатством пресытившись, наглеет, меж тем как правый муж
сохнет, тяжкой бедностью терзаясь?
(753-756)
Богато, друг, и праведно деньги делай,
храня подале от необузданности скромную душу,
всегда памятуя об этих речах - когда-нибудь
добром помянешь, что внял благоразумному слову.
(757-768 )
Да воздвигнет Зевс, в эфире живущий, над этим градом
десницу на вечную его непобедимость,
а с ним и другие блаженные боги, и пусть Аполлон
направит язык наш, как и разум.
Звени ж, форминга, и ты, флейта, святой напев,
а мы возлиянья богам в угоду
сотворим, друг с другом беседуя приятно,
пред войной пред мидийской мало робея.
Так да будет! оно и лучше с веселым духом
от забот в стороне в веселии жить,
себя услаждая и прочь злой отгоняя рок,
срок гибельный и предел смертный.
(769-772)
Должно служителю Myз и вестнику, когда что изрядное
знает, жадным на мудрость не быть;
нет, одно замышлять, являть другое, отделывать третье,
какой им прок, что он про себя ведает?
(773-782)
Феб владыка, ты, кто воздвиг верхнего града твердыню,
Алкафою, поросли Пелоповой, на утеху,
ты и отринь наглое мидийцев войско
от града его, дабы народ, веселясь, тебе
с наступленьем весны славные творил гекатомбы,
наслаждаясь кифарой и пляской прелестной,
пеанными хорами и кликами подле твоего алтаря.
Видя несмыслие эллинов, я страшусь
гибельного для народов раздора, но ты, Феб,
милостиво этот наш град храни.
(783-788 )
Побывал я как-то и в сицилийской земле,
побывал и в лозной долине эвбейской,
и в Спарте славной у Эврота, заросшего тростником,
всем от души полюбился мой приход,
но не было у меня той услады душевной, -
видно, нет ничего отчизны милее.
(789-792)
Пусть не явится у меня никакого нового устремления,
кроме доблести и мудрости, но оставаясь при том же,
буду наслаждаться формингой, и пляской, и пеньем,
имея достойный ум добрых мужей.
(793-796)
Ни чужестранца не завлекай в мерзкие деяния,
ни своих, но, любя справедливость,
собственную услаждай душу*; а уж свирепые сограждане
о тебе скажут - кто дурно, а кто и получше.
*То есть: услаждай собственную душу, ограничивая себя в этом границами справедливости из любви в ней самой.
(797-798 )
Добрых один бранит очень, другой хвалит,
а о дурных памяти нет вовсе.
(799-804)
Средь людей на земле нет нехулимого,
[помнили б это люди, злоречие] не заботило б многих.
Не народился такой человек и не будет такого,
кто всем полюбившись в Аид сокрылся;
ведь и тот, кто смертными и бессмертными правит, -
Зевс-Кронид - смертным всем понравиться не умеет.
(805-810)
Резца и отвеса, и угольника верность
паломнику, Кирн, должно сберечь,
когда пифийская пророчица бога
глас явит из мощной святыни храма,
ибо прибавь что-либо - и уж нет исцеления, убавь -
опять не избежишь божественной западни.
(811-814)
Вещь мне приключилась, хоть гадкой смерти не хуже,
зато и всего прочего, Кирн, удручительней:
бросили меня друзья, и я, сблизясь с врагами,
сведаю, каково и у них нутро.
(815-816)
Бык, мощной ногой ступив, придавил язык мне,
не дает высказать. А я-то знаю.
(817-818 )
И все ж, о Кирн, суждено изведать, так не увильнешь,
и что суждено изведать, изведать не страшусь.
(819-820)
В треклятую беду мы попали, и теперь всего бы лучше,
Кирн, чтоб взяла обоих смертная доля.
(821-822)
Кто непочтителен к родителям престарелым,
тот, Кирн, не найдет себе места.
(823-824)
Не пособляй тирану, соблазну наживы уступив,
и не убивай его, клятвы богам принесши.
(825-830)
Как это хватило у вас духу под флейту петь,
когда с площади [уже] видна граница
земли, что на пирах кормит плодами вас, носящих
на русых волосах пурпуровые венки.
Ты лучше, Скиф, волосы обрезай да кончай гульбу,
оплакивай благовонный край, что гибнет.
(831-832)
Верностью сгубил имущество, вероломством спас,
мысль получается, как ни кинь, тяжкая.
(833-836)
Все пошло прахом и пропадом, и никто тому, Кирн,
не причина из бессмертных богов блаженных;
это подлых насилие, нажива и наглость
из многих благ в беду нас ввергли.
(837-840)
Двe относительно питья погибели у скверных людей -
воздержность изнурительная или тягостное похмелье.
Так я уж посредине удержусь, меня не уговоришь
чтобы вовсе не пить или пьянеть слишком.
(841-844)
Вино вообще мне любезно, а то нелюбезно,
когда, налившись, к врагу бросаюсь [как к другу];
нет, лишь покажется низ верхом,
тут же, попойку прекратив, идти домой.
(845-846)
Мужу процветающему помешать - дело пустое,
а помочь обездоленному - тяжкое.
(847-850)
[Только] наступи пятой на безмысленный народ, бодцом бей
острым, тесное наложи ярмо -
[и] истовее к господину не сыщется народа
средь людей, сколько есть под солнцем.
(851-854)
3евс да погубит Олимпиец, если кто приятеля своего,
лопоча нежно, обманывать хочет:
«И прежде чудесно было, мол, а теперь того лучше!», -
потому - какая дружба с подлыми?!
(855-856)
Часто этот город из-за начальников негодных,
словно корабль сбившийся, на берег кидало.
(857-860)
Только завидят друзья, что дела у меня скверные,
отвернутся, смотреть не желая;
а если откуда достойное выпало, что изредка бывает, -
сколько приветствий и какая любовь.
(861-864)
Бросают меня друзья, ничего не хотят за мною дать,
хотя явились мужчины. Так я сама же
с вечера выйду, а обратно вернусь под утро,
под пение просыпающихся петухов.
(865-868 )
Бог многим мужам негодным дарует счастье
отменное, кто ни себе не на пользу,
ни друзьям. А великая слава доблести пребудет вечно,
ведь муж-воитель землю и град спасает.
(869-872)
Да упадет на меня сверху громада широкого неба
медного, земных людей ужас,
если я тем в помощь не буду, кому любезен,
а врагам на горе и досаду великую.
(873-876)
Вино, частью хвалю тебя, частью порицаю, а в целом
ни врагом тебе быть, ни другом не могу.
Ты отлично, ты и дурно; кто из тех, в ком мудрости мера,
тебя хулит или тебя хвалит?
(877-878 )
Бодрись, дух мой, - скоро уж другие мужи
будут, а я умру и буду черная земля.
(879-884)
Пей вино, что мне с вершины Тайгета
принесли лозы, а насадил их старец
в лощинах горных, Феотим, богам любезный,
из Платанистунта воду студеную подведя.
Такого выпьешь, и тяжкие рассеются стремления,
примешь и станешь куда резвее.
(429-438 )
Родить и вскормить человека легче, чем достойный
разум ему вложить; еще не придумано, как
разумным безумного сделать и дурного достойным.
А дал бы Асклепиадам бог такое:
исцелять пороки и слепоту в умах людей,
получали б они немалую мзду всегда.
Коли можно было б создать да вложить человеку мысль,
у доброго не бывало б дурного сына,
раз слышит разумные слова, да только ученьем
никогда не сделаешь добрым дурного мужа.
(439-440)
Глуп, кто за помыслами моими следит бдительно,
а собственным-то делом не озаботится ничуть.
(441-446)
Никто не счастлив во всем до конца, и только достойный
отважен, ибо и в беде не подает виду.
A скверный, тот ни в удаче не умеет, ни в беде
пребывать c мужеством. У бессмертных подарки
разные для смертных, так бери смело
такие подарки бессмертных, какие дают.
(447-452)
Хочешь ли перемыть меня - с самой макушки безупречно
прозрачная вода с меня потечет,
и во всех деянияx ты найдешь, что я - как промытое
золото червонное, что потерто o пробный камень, -
на его поверхности чеpный не держится яд
и ржавчина, неизменно оно сияет.
(453-456)
Друг, был бы ты так же причастен смыслу, как несмыслию,
и благоразумен столь же, сколь ты безумен,
согражданам ты б столько казался достойным,
насколько теперь не стоишь ничего.
(457-460)
Не ладно это, молодая жена, a муж старый,
не слушается она кормила, как челн,
якоря сдают; концы порвав, она ночами
часто в другую заxодит гавань.
(461-462)
Ум никогда при неисполнимом не держи, не починай
вещи, коим нет исполнения.
(463-464)
Без труда что-то досталось от богов - это ни стыдно,
ни славно. Славятся трудные дела.
(465-466)
B доблести изощряйся, и правда да будет тебе мила,
a нажива да не одолеет та, что постыдна.
(467-496)
Никого из них против воли y нас не запирай;
и за дверь, коль нe хочет, не гони,
и спящего, Симонид, не буди, если кого из нас,
на грудь принявшиx, бессильный охватит сон;
не спится кому - не приказывай против воли спать:
«все то досаждает, что подневольно»*;
хочет кто пить - пусть подойдут, нальют,
не всякую ночь натешишься вволю.
Ну a я - у меня мера медвяному вину,
мысля об утешителе-сне, иду домой.
Вернуcь, как всего приятней выпившему человеку,
не трезв, конечно, и пьян не слишком.
Кто ж меру в питье превысил, тот больше
над языком не властен, ни над умом,
несусветное болтает, что трезвoму будет [ему же] стыдно,
не стыдится, раз пьян, что угодно делать.
Прежде благоразумный, теперь он глупый. Это
зная, ты уж вином не заливайся,
a либо встань непьяный - зачем покоряешься
желудку, словно дурной поденщик, -
либо оставайся, да не пей. A ты c нелепым
«наливай» носишься - ну и пьян,
ибо один раз «за дружбу», в другой «налито»,
там «богам возлияние», да «под руку глянь»,
и не скажешь «спасибо, нет», хотя неодолимый только,
много раз осушив, нелепость нe скажет.
Нет, разговаривайте по-хорошему, y кратера сидя,
прочь взаимную вражду отогнав,
к одному обращаясь и вместе ко всем -
тогда выйдет пир, приятности не лишенный.
*Ср. с «Законами Ману» о подневолии. Собственно, все начало этой элегии в развернутой форме иллюстрирует отмеченную мысль (Законы Ману, IV, 160: «Делать поневоле ("чужой волей") - зло/беда; делать по своей воле - благо/удовлетворение; необходимо знать это кратчайшее определение блага и зла»).
.
(497-498 )
Пьют и безумный, и благоразумный,
ну a сверх меры, так улетает разум.
(499-502)
Серебро и золото огнем люди знающие
распознают, a мужа ум выявит вино:
как ни сметлив, питьем сверх меры он ум убивает:
позора не минет, каким бы мудрецом ни был.
(503-510)
Отяжелела, Ономакрит, голова, одолело меня
вино, уж больше я не хозяин уму
нашему; храмина кружится; ну-ка я встану
попытать, не владеет ли вино и ногами,
и умом в груди; боюсь, налившись, нелепость
сделать, и станут бранить сильно.
Беда, когда много пьют, a ежели кто c толком
пьет, так оно не плохо, a хорошо.
(511-522)
Пришел ты, Клеарист, через море глубинное
к нищему сюда - сам, o беда, нищий.
Ничего, уложим на корабле под банки,
что y нас есть, Клеарист, что боги дали.
Все лучшее - твое будeт, a придет c тобою
друг твой - устраивайся для нашeй дружбы.
Что есть - ничего прятать не стану, и за большим
ради встречи [тоже] ни кому не побегу.
A спросят, каково живу, ответишь так:
«По-хорошу, так тяжко, а по-тяжку, так и xорошо,
отцовского друга примет, не уклонится,
a приемы для чужестранцев - этого нет».
(363-366)
Ласкай врага словами, а попадется -
мсти, и уж предлога-то и не ищи.
На уме у тебя свое, а на языке пусть будет всегда медвяно -
это, знаешь, у подлых сердце кипит [так, что заметно].*
"Подлый" здесь употреблено переводчиком А. К. Гавриловым в архаическом смысле - "дурно-воспитанный и/или дурно-ведущий-себя в силу низкого происхождения и отсутствия должного воспитания, а также в силу сниженности и грубости нравов среды". В данном случае имеется в виду, что человек (по невоспитанности) не умеет (или не считает нужным) сдерживать своих эмоций.
(523-526)
Не зря, о Плутос, тебя так почитают люди,
до чего ж легко ты изъяны сносишь!
Это ж добрым пристало быть с богатством,
а бедности подобает угодить к дурным.
(527-528 )
Увы мне, о юность, о губительная старость -
эта подошла, та сбирается в путь.
(529-530)
Ни одного я не выдал верного друга-товарища,
и нет в моей душе рабского ничего.
(531-534)
Всегда теплеет у меня нутро, чуть заслышу
зазвучавших флейт любимый голос,
радуюсь благу - пить и флейтиста слышать,
радуюсь, благозвучную лиру в руках приладив.
(535-538 )
Рабская голова никогда пряма не бывает,
вечно склонена, пригнута выя -
из лука морского ни роза не вырастет, ни гиацинт,
у рабыни свободное не родится дитя.
(539-540)
Муж этот, милый Кирн, себе же кует оковы,
если мой разум не повредили боги.
(541-542)
Страшусь, Полипаид, как бы город не погубила дерзость,
та самая, что кентавров-сыроядцев.
(543-546)
По отвесу и по угольнику надо выправить, Кирн,
эту тяжбу, сторонам обеим воздав свое,
по пророкам и знаменьям, по возженным жертвам,
чтоб не укорили в ошибках постыдно.
(547-548 )
Силой [несправедливо] зла никому не чини, для справедливого
завоевательней нет, чем благодеяние.
(549-554)
Безголосый вестник многослезную подъемлет войну,
Кирн, с вершины просияв дальной.
А ну, взнуздай-ка прытконогих коней -
супостату навстречу им выйти время.
Теперь недалёко, пространство они [успеют] одолеть,
если мой разум не повредили боги.
(555-556)
Дерзать надо мужу, в тяжкую скорбь угодившему,
да у бессмертных перемены просить.
(557-560)
Размысли; решение тут на лезвии ножа:
либо много получишь, либо совсем мало;
оттого-то, слишком домогаясь преизбытка,
не вгони себя, [смотри,] в великую нужду.
(561-562)
Мне б самому иметь [разве что] кое-что, а все богатство врагов
передать друзьям во владенье.
(563-566)
Званым быть в гости надо и сидеть с мужем достойным,
что всю превзошел мудрость,
ему внимать, когда мудрое говорит, чтоб научаться,
и вернуться домой, так поживившись.
(567-570)
Резвлюсь, юностью наслаждаясь: под землей долго,
жизнь утратив, камнем буду лежать
безгласным; свет солнца любезный оставлю и,
как ни достоин, не увижу боле.
(571-572)
Мнение - великая беда людей, наилучшее - опыт,
многие слывут добрыми, не будучи испытаны.
(573-574)
Сделано добро и получено - зачем ты вестника зовешь?
Весть о благодеянии - простое дело.
(575-576)
Бросают меня друзья, оттого что с врагом считаюсь,
как кормчий с каменьем подводным.
(577-578 )
«Доброго легче сделать дурным, чем достойным дурного»;
меня этому не учи - уже я в возрасте.
(580-583: диалог супругов)
- Ненавижу мужа дурного, голову себе покрыла,
ум легок, как у маленькой птички.
- Ненавижу женщину-попрыгунью и мужчину-дуралея,
кому не лень чужую пахать пашню!
(584-590)
Ну, что было, то упразднить нельзя;
что будет, о том пекись.
Опасно деяние - никто, начиная дело,
не знает, где оно кончится.
Кто за славой пустился бездумно, в великом
пребывает и тяжком ослепленье,
а чьи поступки прекрасны, того бог окружает
добрым счастием, от безумства ограждая.
(591-594)
Ровно следует принимать, что дают смертным боги,
и легко любую сносить долю,
ни бедами не отравляясь слишком, ни радостью вдруг
не упиваясь, пока не виден предел последний.
(595-598 )
Давай-ка, милый, издали приятели будем -
кроме богатства, все пресыщает.
А что до нашей дружбы, так дружись с другими
мужами, кто лучше твой ум постигли.
(599-602)
3априметил я тебя на избитой тропе, где ты
и прежде рыскал, изменяя дружбе.
Прочь иди, людям неверный, богам противный,
со змеей за пазухой в отливах холодных.
(603-604)
Вот такие и магнесийцев погубили продерзкие дела,
какие теперь сим священным завладели градом...
(605-606)
Пресыщение много больше, чем глад, сгубило уже
людей, желавших большего, чем следовало бы.
(607-610)
Есть сперва малая радость в обмане, но под конец
барыш постыдный пополам с бедой бывает;
хорошего ничего мужу не будет,
раз изошла ложь из виновных уст.
(611-614)
Ближнего обругать без труда, а то и выхвалить -
подлых мужей заботы эти;
молчать они не желают - дурные, дурное мелющие,
вот добрые - те меру всему знают.
(615-616)
Ни одного, как есть, доброго и меру знающего мужа
среди тех, что нынче, не видит солнце.
(617-618 )
Нe так все свершается, чтобы людям совсем по нраву,
потому как смертных бессмертные крепче.
(619-622)
От безысходности ворочаюсь, сердцем терзаясь,
нет, не миновал бедности я мету.
Все уважат богатого, а не уважат бедняка,
у всех людей на уме одинаковое.
(623-624)
Всяческие пороки у людей бывают, всяческие
и доблести, и приемы жизни.
(625-626)
Худо разумному средь безумцев рассуждать,
а молчать вечно - и вовсе нельзя.
(627-628 )
Да, скверно пьяну быть среди трезвых мужей,
скверно и трезвому оставаться средь пьяных.
(629-632)
Юность и младость ветреной делают мысль мужа,
и души многих попадаются в сети;
чья мысль не сильней страсти, тот вечно ослеплен,
Кирн, а там и совсем сетями опутан.
(633-634)
Дважды и трижды, что взошло на ум, обдумай, -
в слепоте неистовый живет муж.
(635-636)
За мужами добрыми суждение ступает и скромность -
теперь и средь множества таких мало.
(637-638 )
Опасение и надежда у людей похожи -
оба тягостные божества.
(639-640)
Бывает, удаются нежданно-негаданно дела
людей, а раздумья окончатся ничем.
(641-644)
Не узнаешь ты ни друга преданного, ни врага,
пока не напал на важное дело -
за чашей множество милых бывает приятелей,
а в важном деле их поменьше.
(645-646)
Маловато найдешь верных, заботливых приятелей,
очутившись душой в безысходности крайней.
(647-654)
Стыд нынче сгинул среди людей,
бесстыдство по земле гуляет.
Подлая бедность, что [ж ты], усевшись на захребетье,
и тело мое растлеваешь*, и мысли?
Ты против воли пакости любой насильно научишь,-
а ведь я-то знаю, что красно и достойно!
Было бы благо да дружба богов бессмертных,
иной, Кирн, доблести я [уже и] не жажду…
*досл. «позоришь». Смысл стихотворения - самообличительный. Феогнид ловит себя на том, что бедность доводит его до того, что он, - хотя и знает, что прекрасно и достойно, - уже стремится не к доблести, а к благам и удаче, посылаемой богами. Это Феогнид и называет «позором», в который его мысли погружает бедность, подталкивающая его таким образом к «пакостям».
(655-656)
Кому тяжело, Кирн, с тем томительно всякому;
только на день чужое горе*.
*= «на сочувствие чужому горю отрываются не долее дня; немного душевной силы люди готовы отделять на сочувствие»
(657-658 )
Слишком не растравляй душу бедой и удаче
не [слишком] радуйся - муж добрый, кто сносит все.
(659-666)
Нельзя так клясться! Что это: «тому не бывать!»?
прогневятся же [на такую клятву] боги, от коих свершение!
Ну, сделал - так что? из неудачного выходит удачное
и неудача из хорошего. Вон тот бедняк
вдруг богат, а кто был добром тучен,
нежданно все в одну ночь потерял;
и благоразумный ошибается, и безумец иной раз славу
сыщет, и честь приходит к дурному.
(667-682)
Были бы деньги, Симонид, я бы так
не уязвлялся с добрыми рядом,
а теперь, хоть знакомы, они идут мимо, а я
безгласен от нищеты, и хорошо же она меня знает!
Паруса белые спущены, и вот нас уносит
с Мелийского моря сквозь непроглядную ночь;
вычерпывать не желают, накидывается море
чрез оба борта. Вряд ли кто
и спасется, а те налегают, уж честного отставили
кормчего, что умело стоял на страже.
Деньги грабят силой, пропал порядок,
и дележ стал неравный,
грузчики правят, дурные выше добрых,
волна, боюсь, поглотит корабль.
Это у меня загадано притчей для добрых -
кто мудр, тот и плохое предвидит.
(683-686)
Многие, ничего не смысля, богаты, другие благ
ищут, терзаемы бедностью тяжкой,
вот и нет ни тем, ни другим пути к делу,
раз одним деньги мешают, а ум - другим.
(687-688 )
Нельзя смертным с бессмертными бороться [успешно]
или там тягаться, будто в суде - никому нельзя!*
*формы глаголов этого текста - аористы - и сравнение с другими текстами Феогнида доказывают, что речь идет не об этическом осуждении некоей противобожеской линии поведения, а о прагматической оценке отдельных актов - попыток бороться и тягаться с богами - как заведомо безуспешных.
(689-690)
He нужно портить, чему не надо портиться,
как и вершить, чему нехорошо свершиться,
(691-692)
Да свершишь радостно путь чрез великое море,
и вернет тебя Посейдон друзьям на радость.
(693-694)
Многих мужей сгубило в безумствах пресыщение -
трудно меру постичь, когда к хорошему доступ вволю.
(695-696)
Устроить не могу, чтоб все тебе, дух мой, было ладно;
крепись: не один ты жаждешь благ.
(697-698 )
Все у меня хорошо - друзей много, а стрясись страшное -.
и уж меньше тех, кто мне в душе верен.
(699-718 )
Большинству людей одна «доблесть» известна -
богатеть, а от остального нет им проку,
хотя бы ты строг был к себе Радаманфа не меньше
иль знал бы больше Сизифа Эолида,
что из Аида самого многоумно вышел,
Персефону вкрадчивой речью уговорив,
ту, что умопомрачительное на человеков забвенье наводит
(а ведь такого никто не придумал,
кого уж покрыла смерти черная туча,
и пришел в сень отцветших,
темные миновав ворота, что запираются за
умерших душами, хоть они и несогласны, -
так ведь и оттуда ушел Сизиф герой
на свет солнца, многоразумный), -
или сочинял бы ты выдумки, схожие с правдой,
и был у тебя богоравного Нестора язык,
хотя б ногами ты был скорых быстрее Гарпий,
Борея детей, чьи ноги - шасть и нет.
Что ж! примем тогда одно суждение все:
для большинства в богатстве - вся сила.
(719-728 )
Для богатого, у кого серебра много,
золото есть и поля хлебоносные,
кони, мулы, прилично иметь, что положено,
а еще «чтобы желудку и бедру и ногам было славно
от женщин и мальчиков». А случись это
в самую пору и с юностью в лад -
так это уж роскошь для смертных, ибо излишнего
никто не забирает с собой в Аид,
и даже с выкупом не убежишь смерти, тяжких
болезней и злой наступающей старости.
(729-730)
Пестрые крылышки достались людским заботам,
все верещат, как быть им, как жить.
(731-752)
Отче 3евс, да будет то желанно богам, чтоб, если гнусные
с дерзостью слюбились и желанны были их
духу пакостные дела, и если кто их искусно
чинит, на богов ничуть не глядя,
так пусть же он бедой и заплатит, а уж потом
бедою детей не станут отца бесчинства!
Дети неправедного отца, если мыслят и поступают
правильно, Кронид, опасаясь твоей ярости,
[или] рано возлюбив правду, наравне с согражданами,-
чтоб такие за преступление отцов не платили.
Это желанно да будет блаженным; а нынче кто содеял,
не наказан, а другой беду терпит после.
И вот еще, царь бессмертных: справедливо разве,
чтобы тот, кто далек от дел неправедных
и преступленья, и гнусной клятвы не ведает,
справедливый, терпел несправедливо?
И какой же смертный, на такого глядя, бессмертных
будет уважать, и какое состояние будет,
когда муж неправый, не останавливающийся ни перед чем, ни людского
гнева, ни божественного не опасаясь,
богатством пресытившись, наглеет, меж тем как правый муж
сохнет, тяжкой бедностью терзаясь?
(753-756)
Богато, друг, и праведно деньги делай,
храня подале от необузданности скромную душу,
всегда памятуя об этих речах - когда-нибудь
добром помянешь, что внял благоразумному слову.
(757-768 )
Да воздвигнет Зевс, в эфире живущий, над этим градом
десницу на вечную его непобедимость,
а с ним и другие блаженные боги, и пусть Аполлон
направит язык наш, как и разум.
Звени ж, форминга, и ты, флейта, святой напев,
а мы возлиянья богам в угоду
сотворим, друг с другом беседуя приятно,
пред войной пред мидийской мало робея.
Так да будет! оно и лучше с веселым духом
от забот в стороне в веселии жить,
себя услаждая и прочь злой отгоняя рок,
срок гибельный и предел смертный.
(769-772)
Должно служителю Myз и вестнику, когда что изрядное
знает, жадным на мудрость не быть;
нет, одно замышлять, являть другое, отделывать третье,
какой им прок, что он про себя ведает?
(773-782)
Феб владыка, ты, кто воздвиг верхнего града твердыню,
Алкафою, поросли Пелоповой, на утеху,
ты и отринь наглое мидийцев войско
от града его, дабы народ, веселясь, тебе
с наступленьем весны славные творил гекатомбы,
наслаждаясь кифарой и пляской прелестной,
пеанными хорами и кликами подле твоего алтаря.
Видя несмыслие эллинов, я страшусь
гибельного для народов раздора, но ты, Феб,
милостиво этот наш град храни.
(783-788 )
Побывал я как-то и в сицилийской земле,
побывал и в лозной долине эвбейской,
и в Спарте славной у Эврота, заросшего тростником,
всем от души полюбился мой приход,
но не было у меня той услады душевной, -
видно, нет ничего отчизны милее.
(789-792)
Пусть не явится у меня никакого нового устремления,
кроме доблести и мудрости, но оставаясь при том же,
буду наслаждаться формингой, и пляской, и пеньем,
имея достойный ум добрых мужей.
(793-796)
Ни чужестранца не завлекай в мерзкие деяния,
ни своих, но, любя справедливость,
собственную услаждай душу*; а уж свирепые сограждане
о тебе скажут - кто дурно, а кто и получше.
*То есть: услаждай собственную душу, ограничивая себя в этом границами справедливости из любви в ней самой.
(797-798 )
Добрых один бранит очень, другой хвалит,
а о дурных памяти нет вовсе.
(799-804)
Средь людей на земле нет нехулимого,
[помнили б это люди, злоречие] не заботило б многих.
Не народился такой человек и не будет такого,
кто всем полюбившись в Аид сокрылся;
ведь и тот, кто смертными и бессмертными правит, -
Зевс-Кронид - смертным всем понравиться не умеет.
(805-810)
Резца и отвеса, и угольника верность
паломнику, Кирн, должно сберечь,
когда пифийская пророчица бога
глас явит из мощной святыни храма,
ибо прибавь что-либо - и уж нет исцеления, убавь -
опять не избежишь божественной западни.
(811-814)
Вещь мне приключилась, хоть гадкой смерти не хуже,
зато и всего прочего, Кирн, удручительней:
бросили меня друзья, и я, сблизясь с врагами,
сведаю, каково и у них нутро.
(815-816)
Бык, мощной ногой ступив, придавил язык мне,
не дает высказать. А я-то знаю.
(817-818 )
И все ж, о Кирн, суждено изведать, так не увильнешь,
и что суждено изведать, изведать не страшусь.
(819-820)
В треклятую беду мы попали, и теперь всего бы лучше,
Кирн, чтоб взяла обоих смертная доля.
(821-822)
Кто непочтителен к родителям престарелым,
тот, Кирн, не найдет себе места.
(823-824)
Не пособляй тирану, соблазну наживы уступив,
и не убивай его, клятвы богам принесши.
(825-830)
Как это хватило у вас духу под флейту петь,
когда с площади [уже] видна граница
земли, что на пирах кормит плодами вас, носящих
на русых волосах пурпуровые венки.
Ты лучше, Скиф, волосы обрезай да кончай гульбу,
оплакивай благовонный край, что гибнет.
(831-832)
Верностью сгубил имущество, вероломством спас,
мысль получается, как ни кинь, тяжкая.
(833-836)
Все пошло прахом и пропадом, и никто тому, Кирн,
не причина из бессмертных богов блаженных;
это подлых насилие, нажива и наглость
из многих благ в беду нас ввергли.
(837-840)
Двe относительно питья погибели у скверных людей -
воздержность изнурительная или тягостное похмелье.
Так я уж посредине удержусь, меня не уговоришь
чтобы вовсе не пить или пьянеть слишком.
(841-844)
Вино вообще мне любезно, а то нелюбезно,
когда, налившись, к врагу бросаюсь [как к другу];
нет, лишь покажется низ верхом,
тут же, попойку прекратив, идти домой.
(845-846)
Мужу процветающему помешать - дело пустое,
а помочь обездоленному - тяжкое.
(847-850)
[Только] наступи пятой на безмысленный народ, бодцом бей
острым, тесное наложи ярмо -
[и] истовее к господину не сыщется народа
средь людей, сколько есть под солнцем.
(851-854)
3евс да погубит Олимпиец, если кто приятеля своего,
лопоча нежно, обманывать хочет:
«И прежде чудесно было, мол, а теперь того лучше!», -
потому - какая дружба с подлыми?!
(855-856)
Часто этот город из-за начальников негодных,
словно корабль сбившийся, на берег кидало.
(857-860)
Только завидят друзья, что дела у меня скверные,
отвернутся, смотреть не желая;
а если откуда достойное выпало, что изредка бывает, -
сколько приветствий и какая любовь.
(861-864)
Бросают меня друзья, ничего не хотят за мною дать,
хотя явились мужчины. Так я сама же
с вечера выйду, а обратно вернусь под утро,
под пение просыпающихся петухов.
(865-868 )
Бог многим мужам негодным дарует счастье
отменное, кто ни себе не на пользу,
ни друзьям. А великая слава доблести пребудет вечно,
ведь муж-воитель землю и град спасает.
(869-872)
Да упадет на меня сверху громада широкого неба
медного, земных людей ужас,
если я тем в помощь не буду, кому любезен,
а врагам на горе и досаду великую.
(873-876)
Вино, частью хвалю тебя, частью порицаю, а в целом
ни врагом тебе быть, ни другом не могу.
Ты отлично, ты и дурно; кто из тех, в ком мудрости мера,
тебя хулит или тебя хвалит?
(877-878 )
Бодрись, дух мой, - скоро уж другие мужи
будут, а я умру и буду черная земля.
(879-884)
Пей вино, что мне с вершины Тайгета
принесли лозы, а насадил их старец
в лощинах горных, Феотим, богам любезный,
из Платанистунта воду студеную подведя.
Такого выпьешь, и тяжкие рассеются стремления,
примешь и станешь куда резвее.