"Пусть едят бриоши" - финал (см. два предыд. поста).
"Пусть едят бриоши" - финал (см. два предыд. поста).
Вопрос о том, произнесла ли сакраментальное про бриоши Мария-Антуанетта решается, в конце концов, самым простым способом - выяснением того, когда об этом начали говорить. Проверку этого предприняли западные историки относительно недавно.
В итоге получилась следующая последовательность фаз.
1. В 1780-х - 1790-х во всем огромном вале памфлетов, карикатур, статей, песенок против Марии-Антуанетты ничего похожего на приписывание ей этой фразы нет. Зато есть другое - писали, что когда ее с семьей возвращали из бегства в 1791 году, она через окно кареты протягивала еду нищим и голодающим, но окружающие кричали этим голодающим, чтоб они не брали подаяния - не иначе как фурия его отравила, чтоб отправить на тот свет хоть кого из народа.
_Наивности_ и оторваннности от жизни Марии-Антуанетте никто в 1780-х - 1790-х не приписывал вообще. Ей приписывали сознательную ненависть к народу, стремление утопить его в крови и удушить голодом. Поэтому реплику про бриоши ей могли бы приписать в это время только при понимании этой реплики как злобной намеренной издевки над голодающими - но и этого никто не делал.
2. При этом в конце 18 - начале 19 вв. (как мы знаем от графини де Буэнь) во Франции действительно ходила история о бурбонской особе королевской крови, высказавшейся в таком духе (только не про бриоши, а про корку от паштета), и история эта рассматривалась как компрометирующая династию - однако в этом качестве называлась одна из дочерей Людовика XV (Виктуар или Софи), а реплика ее подавалась только как знак оторванности от народа и вопищего неведения о его положении.
Точно в том же качестве рассматривались подобные реплики в фольклоре вообще и французском анекдоте (извесном по Руссо) первой половины 18 века о "великой принцессе", посоветовавшей есть именно бриоши. (По-видимому, это национальная переделка истории о Марии-Терезе и ее реплики про корку от паштета, которая в династии Бурбонов удерживалась в своем оригинальном виде, а в национальной массе переделалась в реплику о бриошах, более хлесткую, так как бриоши вообще привычнее и лучше ложатся в пару к простому хлебу, да еще в качестве образца дорогого мучного блюда, чем корка от паштета).
Неудивительно в таком случае, что эта реплика - которая и в фольклоре чистом, и в фольклоре историческом ходила именно как знак изнеженного неведения реальной жизни (при пустоумном, но все-таки доброжелательстве у народу) - не приписывалась Марии-Антуанетте, которую воспринимали как злую фурию, намеренно желающую народу погибели, а вовсе не как наивно-оторванную от жизни королеву, благожелательно сюсюкающую о народной участи.
3. В 1843 г. однако, журналист Карр приписывает реплику про бриоши уже Марии-Антуанетте, причем ссылается на этот эпизод как на нечто достаточно известное людям его времени - и дальше так оно и идет; но внимание! - реплика эта в 19 - 20 веках рассматривается именно как проявление вопиющей оторванности от жизни, а не намеренной издевки - то есть в фольклорном духе; при этом полностью игнорируется тот очевидный факт, что никакая реальная королева старше 18 лет всерьез такое сказать не могла.
В свою очередь, про реплику принцессы Виктуар про корку от паштета все стремительно забывают.
Такой ход событий означает, что
а) ничего Мария-Антуанетта про бриоши не говорила;
б) реплики этого рода в исторических анекдотах воспринимались общественным сознанием в фольклорном духе, как проявление оторванности от жизни, а не издевки;
в) во второй половине 18 - началде 19 века героиней соответствующей истории была принцесса Виктуар (или Софи), дочь Людовика XV, а Марии-Антуанетте никто и не подумал бы такое приписывать, потому что она отнюдь не воспринималась как пустоцветно-благожелательная к народу избалованная барынька; в 1780-1800 ее считали злобной фурией, сознательной ненавистницей народа;
г) однако между 1815 и 1840 г. в поколении внуков революции утвердилось совершенно иное отношение к царствующей паре 1774-1792/1793 гг. Из врагов нации, какими их считали в 1793 (а королеву и задолго до того) они задним числом были обращены в слабых, оторванных от реальности, легкомысленных и безответственных правителей: король-де только охотился и был равнодушен к общественным делам, в которых ничего и не смыслил (на все лады склоняется знаменитая запись "rien - ничего" - 14 июля 1789, в день падения Бастилии, в его дневнике), королева развлекалась - и они заплатили жизнью раздраженному народу за притеснения и ужасное наследство предыдущих царствований, в котором они не хотели даже отдать себе отчет. Именно под воздействием этого нового клише в России начинают писать, что
нежестокие и благонамеренные, но слабовольные и не понимающие положения дел Людовики Шестнадцатые платятся за своих предшественников.
Новому образу королевской четы - и, в частности, королевы - как оторванной от реальности, пустоголовой-бездумной (в части королевы) и ленивоголовой/тугодумной (в части короля), но незлой пары - как раз вполне отвечала реплика про бриоши, взятая в ее традиционном для Франции смысле - как знак оторванности от действительных проблем народа. И в тот же самый период, между 1815 и 1840 гг., группа рассказов о таких репликах бурбонских царственных женщин (жены Людовика XIV и дочери Людовика XV) была контаминирована, циклизована и перенесена на Марию-Антуанетту - как последнюю, и тем самым символически самую яркую бурбонскую королеву старого режима. К середине XIX века эту реплику полностью "переприписали" ей, причем именно в обшенародной (известной по Руссо) редакции, где фигурируют бриоши, а не в династической бурбонской редакции (где фигурирует корка от паштета) - и так оно с тех пор и ехало.
Кстати, именно правление Орлеанского дома (1830-1848, Луи-Филипп) было временем, особо благоприятным этой контаминации. Орлеанский дом еще в 1780-х ненавидел Марию-Антуанетту, и при этом именно после 1830 был очень востребован миф о том, что Орлеанские понимали ситуацию верно и хотели служить народу, а старшая линия Бурбонов была паразитарна, бездумна и за то поделом слетела и в 1792, и в 1830.
Вопрос о том, произнесла ли сакраментальное про бриоши Мария-Антуанетта решается, в конце концов, самым простым способом - выяснением того, когда об этом начали говорить. Проверку этого предприняли западные историки относительно недавно.
В итоге получилась следующая последовательность фаз.
1. В 1780-х - 1790-х во всем огромном вале памфлетов, карикатур, статей, песенок против Марии-Антуанетты ничего похожего на приписывание ей этой фразы нет. Зато есть другое - писали, что когда ее с семьей возвращали из бегства в 1791 году, она через окно кареты протягивала еду нищим и голодающим, но окружающие кричали этим голодающим, чтоб они не брали подаяния - не иначе как фурия его отравила, чтоб отправить на тот свет хоть кого из народа.
_Наивности_ и оторваннности от жизни Марии-Антуанетте никто в 1780-х - 1790-х не приписывал вообще. Ей приписывали сознательную ненависть к народу, стремление утопить его в крови и удушить голодом. Поэтому реплику про бриоши ей могли бы приписать в это время только при понимании этой реплики как злобной намеренной издевки над голодающими - но и этого никто не делал.
2. При этом в конце 18 - начале 19 вв. (как мы знаем от графини де Буэнь) во Франции действительно ходила история о бурбонской особе королевской крови, высказавшейся в таком духе (только не про бриоши, а про корку от паштета), и история эта рассматривалась как компрометирующая династию - однако в этом качестве называлась одна из дочерей Людовика XV (Виктуар или Софи), а реплика ее подавалась только как знак оторванности от народа и вопищего неведения о его положении.
Точно в том же качестве рассматривались подобные реплики в фольклоре вообще и французском анекдоте (извесном по Руссо) первой половины 18 века о "великой принцессе", посоветовавшей есть именно бриоши. (По-видимому, это национальная переделка истории о Марии-Терезе и ее реплики про корку от паштета, которая в династии Бурбонов удерживалась в своем оригинальном виде, а в национальной массе переделалась в реплику о бриошах, более хлесткую, так как бриоши вообще привычнее и лучше ложатся в пару к простому хлебу, да еще в качестве образца дорогого мучного блюда, чем корка от паштета).
Неудивительно в таком случае, что эта реплика - которая и в фольклоре чистом, и в фольклоре историческом ходила именно как знак изнеженного неведения реальной жизни (при пустоумном, но все-таки доброжелательстве у народу) - не приписывалась Марии-Антуанетте, которую воспринимали как злую фурию, намеренно желающую народу погибели, а вовсе не как наивно-оторванную от жизни королеву, благожелательно сюсюкающую о народной участи.
3. В 1843 г. однако, журналист Карр приписывает реплику про бриоши уже Марии-Антуанетте, причем ссылается на этот эпизод как на нечто достаточно известное людям его времени - и дальше так оно и идет; но внимание! - реплика эта в 19 - 20 веках рассматривается именно как проявление вопиющей оторванности от жизни, а не намеренной издевки - то есть в фольклорном духе; при этом полностью игнорируется тот очевидный факт, что никакая реальная королева старше 18 лет всерьез такое сказать не могла.
В свою очередь, про реплику принцессы Виктуар про корку от паштета все стремительно забывают.
Такой ход событий означает, что
а) ничего Мария-Антуанетта про бриоши не говорила;
б) реплики этого рода в исторических анекдотах воспринимались общественным сознанием в фольклорном духе, как проявление оторванности от жизни, а не издевки;
в) во второй половине 18 - началде 19 века героиней соответствующей истории была принцесса Виктуар (или Софи), дочь Людовика XV, а Марии-Антуанетте никто и не подумал бы такое приписывать, потому что она отнюдь не воспринималась как пустоцветно-благожелательная к народу избалованная барынька; в 1780-1800 ее считали злобной фурией, сознательной ненавистницей народа;
г) однако между 1815 и 1840 г. в поколении внуков революции утвердилось совершенно иное отношение к царствующей паре 1774-1792/1793 гг. Из врагов нации, какими их считали в 1793 (а королеву и задолго до того) они задним числом были обращены в слабых, оторванных от реальности, легкомысленных и безответственных правителей: король-де только охотился и был равнодушен к общественным делам, в которых ничего и не смыслил (на все лады склоняется знаменитая запись "rien - ничего" - 14 июля 1789, в день падения Бастилии, в его дневнике), королева развлекалась - и они заплатили жизнью раздраженному народу за притеснения и ужасное наследство предыдущих царствований, в котором они не хотели даже отдать себе отчет. Именно под воздействием этого нового клише в России начинают писать, что
нежестокие и благонамеренные, но слабовольные и не понимающие положения дел Людовики Шестнадцатые платятся за своих предшественников.
Новому образу королевской четы - и, в частности, королевы - как оторванной от реальности, пустоголовой-бездумной (в части королевы) и ленивоголовой/тугодумной (в части короля), но незлой пары - как раз вполне отвечала реплика про бриоши, взятая в ее традиционном для Франции смысле - как знак оторванности от действительных проблем народа. И в тот же самый период, между 1815 и 1840 гг., группа рассказов о таких репликах бурбонских царственных женщин (жены Людовика XIV и дочери Людовика XV) была контаминирована, циклизована и перенесена на Марию-Антуанетту - как последнюю, и тем самым символически самую яркую бурбонскую королеву старого режима. К середине XIX века эту реплику полностью "переприписали" ей, причем именно в обшенародной (известной по Руссо) редакции, где фигурируют бриоши, а не в династической бурбонской редакции (где фигурирует корка от паштета) - и так оно с тех пор и ехало.
Кстати, именно правление Орлеанского дома (1830-1848, Луи-Филипп) было временем, особо благоприятным этой контаминации. Орлеанский дом еще в 1780-х ненавидел Марию-Антуанетту, и при этом именно после 1830 был очень востребован миф о том, что Орлеанские понимали ситуацию верно и хотели служить народу, а старшая линия Бурбонов была паразитарна, бездумна и за то поделом слетела и в 1792, и в 1830.