Александр, рескрипт, Кутузов (2)
Александр, рескрипт, Кутузов (2)
Про императора Александра известно, что он был великий формалист - часами просиживал над военными формами, только что не с миллиметровой точностью добивался от солдат, чтобы они единообразно шагали именно на такую-то длину шага, а не на какую-либо другую, раздражался и гневался, если на подаваемой ему бумаге поля были неровные и т.д. В делах с Кутузовым этот подход сослужил ему неплохую психологическую службу, поскольку по ощущению императора унижение, претерпеваемое им в связи с Кутузовым, жгло его не так сильно, пока оно не было оформлено соответствующим рескриптом за его же императорской подписью. Без рескрипта это унижение, видимо, казалось императору еще не совсем, не до конца реальным. В предыдущем посте мы видели, что император, упираясь и сопротивляясь, согласие на назначение Кутузова главнокомандующим изъявил 6 августа, самому Кутузову объявил об этом 7-го, а рескрипт об этом выжал из себя только еще на сутки позже, 8-го - видимо, без рескрипта ему было немного легче, а с рескриптом окончательно нехорошо. Апогея же этот подход к делу достиг в декабрьской истории с награждением Кутузова орденом Георгия 1-й степени - высшей военной наградой империи.
Император очень не хотел давать Кутузову этот орден, а надо было. Генерал Роберт Вильсон, находившийся в тот момент в Вильно вместе с Кутузовым и Александром, засвидетельствовал (именуя себя в третьем лице "английским генералом"), до какой степени императору было невмоготу подчинять себя означенному выше "надо":
«Утром [14/]26-го декабря, в свой день рождения, Александр послал за английским генералом и… сказал: „Генерал я призвал вас к себе в кабинет, дабы сделать вам весьма тягостное признание. Впрочем, полагаюсь на вашу честь и благоразумие. Как бы я ни хотел избежать этого, мне было бы непереносимо оказаться несостоятельным в ваших глазах. Но прежде всего почитаю долгом изъявить вам особливое свое удовольствие всеми вашими действиями в бытность вашу при моих армиях. Равномерно благодарю вас за письма, которые приказал я положить в архивы, чего они по всей справедливости и заслуживают. Преданность ваша моим интересам, изъявленная во время переговоров [Кутузова с Лористоном] в Тарутино, принесла великую пользу, а сообщенные вами сведения позволили мне предотвратить многие неустройства. Вы всегда говорили правду, которая не могла достичь меня ни через какое другое посредство. Мне известно, что маршал не исполнил ничего из того, что должен был сделать. Он избегал, насколько сие оказывалось в его силах, любых действий противу неприятеля. Все его успехи были вынуждены внешнею силою. Он разыгрывает свои прежние турецкие фокусы*, но московское дворянство стоит за него и желает, дабы он вел нацию к славному завершению сей войны. Посему я должен (здесь Император умолк на минуту) наградить этого человека орденом Св. Георгия, хотя тем самым нарушу его статут, ибо это есть высочайшая награда в Империи. Однако я не прошу вас присутствовать при сем - сие было бы для меня слишком большим уничижением. Но, к сожалению, выбора нет - надобно подчиниться вынужденной необходимости. Впрочем, теперь я уже не оставлю мою армию и не допущу несообразностей в распоряжениях маршала. Все-таки он старый человек, и я хотел бы видеть с вашей стороны подобающее ему почтение и не отвергать таковое, буде оно воспоследует от него самого. Я желал бы положить конец любым проявлениям недоброжелательства и встать с сего дня на новый путь - благодарности Провидению и милости ко всем”.
В тот же день Александр вручил Георгия Кутузову.
А вот рескрипта об этом так и не дал. И еще 25 марта 1813 Кутузов писал жене: "Думаю, сегодня пошлют рескрипт Федору Петровичу. Впрочем, и я еще на первого Георгия не имею, ей-Богу, недосуг".
Недосуг было императору - вот уж пятый месяц недосуга пошел. Через три недели Кутузов умер, и вопрос о рескрипте отпал вовсе.
Игры императора с самим собой в данном случае делаются уже прямо смешными - в декабре публично возложить на Кутузова Георгия 1-й степени, а потом месяцами цепляться за то, чтобы хоть не подписывать рескрипт об этом. Но по этим играм становится понятно, до какой невероятной степени император от своего фельдмаршала уязвлялся.
---
*Александр разумеет тут контакты Кутузова с вражеским главнокомандующим, великим визирем Ахмед-пашой в 1811-12 гг., когда Кутузов был главнокомандующим на войне с турками (с Ахмед-пашой, выслужившимся из кавказских пиратов, Кутузов успел войти в приятельские отношения, когда был еще послом в Стамбуле в 1790-х). Посреди войны 1811-1812 Кутузов писал Ахмед-паше дружеские послания, справляясь о его здоровье и подтверждая их взаимную личную дружбу («Благороднейший и прославленный друг! …Я осмеливаюсь считать, что несчастные обстоятельства, разделяющие обе наши империи, ни в коей мере не повлияли на нашу старинную дружбу. Она не находится в противоречии с тем усердием и той верностью, которые мы оба должны испытывать к нашим августейшим монархам»; в знак своей дружбы Кутузов и Ахмед-паша обменивались даже мелкими подарками), а также заключал с ним длительные перемирия. Говоря о «турецких фокусах», Александр, таким образом, обвиняет Кутузова в недостаточной враждебности, если не в скрытых личных симпатиях к Наполеону, и в желании заключить с ним перемирие.
Про императора Александра известно, что он был великий формалист - часами просиживал над военными формами, только что не с миллиметровой точностью добивался от солдат, чтобы они единообразно шагали именно на такую-то длину шага, а не на какую-либо другую, раздражался и гневался, если на подаваемой ему бумаге поля были неровные и т.д. В делах с Кутузовым этот подход сослужил ему неплохую психологическую службу, поскольку по ощущению императора унижение, претерпеваемое им в связи с Кутузовым, жгло его не так сильно, пока оно не было оформлено соответствующим рескриптом за его же императорской подписью. Без рескрипта это унижение, видимо, казалось императору еще не совсем, не до конца реальным. В предыдущем посте мы видели, что император, упираясь и сопротивляясь, согласие на назначение Кутузова главнокомандующим изъявил 6 августа, самому Кутузову объявил об этом 7-го, а рескрипт об этом выжал из себя только еще на сутки позже, 8-го - видимо, без рескрипта ему было немного легче, а с рескриптом окончательно нехорошо. Апогея же этот подход к делу достиг в декабрьской истории с награждением Кутузова орденом Георгия 1-й степени - высшей военной наградой империи.
Император очень не хотел давать Кутузову этот орден, а надо было. Генерал Роберт Вильсон, находившийся в тот момент в Вильно вместе с Кутузовым и Александром, засвидетельствовал (именуя себя в третьем лице "английским генералом"), до какой степени императору было невмоготу подчинять себя означенному выше "надо":
«Утром [14/]26-го декабря, в свой день рождения, Александр послал за английским генералом и… сказал: „Генерал я призвал вас к себе в кабинет, дабы сделать вам весьма тягостное признание. Впрочем, полагаюсь на вашу честь и благоразумие. Как бы я ни хотел избежать этого, мне было бы непереносимо оказаться несостоятельным в ваших глазах. Но прежде всего почитаю долгом изъявить вам особливое свое удовольствие всеми вашими действиями в бытность вашу при моих армиях. Равномерно благодарю вас за письма, которые приказал я положить в архивы, чего они по всей справедливости и заслуживают. Преданность ваша моим интересам, изъявленная во время переговоров [Кутузова с Лористоном] в Тарутино, принесла великую пользу, а сообщенные вами сведения позволили мне предотвратить многие неустройства. Вы всегда говорили правду, которая не могла достичь меня ни через какое другое посредство. Мне известно, что маршал не исполнил ничего из того, что должен был сделать. Он избегал, насколько сие оказывалось в его силах, любых действий противу неприятеля. Все его успехи были вынуждены внешнею силою. Он разыгрывает свои прежние турецкие фокусы*, но московское дворянство стоит за него и желает, дабы он вел нацию к славному завершению сей войны. Посему я должен (здесь Император умолк на минуту) наградить этого человека орденом Св. Георгия, хотя тем самым нарушу его статут, ибо это есть высочайшая награда в Империи. Однако я не прошу вас присутствовать при сем - сие было бы для меня слишком большим уничижением. Но, к сожалению, выбора нет - надобно подчиниться вынужденной необходимости. Впрочем, теперь я уже не оставлю мою армию и не допущу несообразностей в распоряжениях маршала. Все-таки он старый человек, и я хотел бы видеть с вашей стороны подобающее ему почтение и не отвергать таковое, буде оно воспоследует от него самого. Я желал бы положить конец любым проявлениям недоброжелательства и встать с сего дня на новый путь - благодарности Провидению и милости ко всем”.
В тот же день Александр вручил Георгия Кутузову.
А вот рескрипта об этом так и не дал. И еще 25 марта 1813 Кутузов писал жене: "Думаю, сегодня пошлют рескрипт Федору Петровичу. Впрочем, и я еще на первого Георгия не имею, ей-Богу, недосуг".
Недосуг было императору - вот уж пятый месяц недосуга пошел. Через три недели Кутузов умер, и вопрос о рескрипте отпал вовсе.
Игры императора с самим собой в данном случае делаются уже прямо смешными - в декабре публично возложить на Кутузова Георгия 1-й степени, а потом месяцами цепляться за то, чтобы хоть не подписывать рескрипт об этом. Но по этим играм становится понятно, до какой невероятной степени император от своего фельдмаршала уязвлялся.
---
*Александр разумеет тут контакты Кутузова с вражеским главнокомандующим, великим визирем Ахмед-пашой в 1811-12 гг., когда Кутузов был главнокомандующим на войне с турками (с Ахмед-пашой, выслужившимся из кавказских пиратов, Кутузов успел войти в приятельские отношения, когда был еще послом в Стамбуле в 1790-х). Посреди войны 1811-1812 Кутузов писал Ахмед-паше дружеские послания, справляясь о его здоровье и подтверждая их взаимную личную дружбу («Благороднейший и прославленный друг! …Я осмеливаюсь считать, что несчастные обстоятельства, разделяющие обе наши империи, ни в коей мере не повлияли на нашу старинную дружбу. Она не находится в противоречии с тем усердием и той верностью, которые мы оба должны испытывать к нашим августейшим монархам»; в знак своей дружбы Кутузов и Ахмед-паша обменивались даже мелкими подарками), а также заключал с ним длительные перемирия. Говоря о «турецких фокусах», Александр, таким образом, обвиняет Кутузова в недостаточной враждебности, если не в скрытых личных симпатиях к Наполеону, и в желании заключить с ним перемирие.