Император Вэнь-ди и закон о наказании родственников преступника.
Император Вэнь-ди и закон о наказании родственников преступника.
(1) Еще Лю Бан, основатель династии Хань, восстановил в несколько смягченном виде циньский кодекс законов, и, в частности, восстановил статью о наказании "искоренением рода", кит. цзу (досл. "закланивание" или "укланивание", от цзу - "клан, родственная группа"), оно же наказание "сань цзу" ("в трех кланах/ветвях родства") - это было репрессирование преступника вместе с его неповинными родственниками в трех ступенях или ветвях родства: вместе с преступником карали его отца, мать, жену, братьев, сестер (вероятно, незамужних) и детей. Наказание это причиталось за мятеж, злоречие против императора, заговор и ряд иных преступлений. Самого преступника при этом не просто умерщвляли, а применяли к нему "пять тяжких / калечащих телесных (неизгладимых телесно) наказаний", каковых в Китае было тогда пять: нанесение (надо думать, болезненное) неизгладимой татуировки; отрезание носа; отрубание ног; кастрация; смертная казнь, часто мучительным способом. Преступник, наказуемый искоренением в трех ветвях родства, должен был претерпеть все пять этих наказаний (кастрация, правда, при этом заменялась на посмертное расчленение тела).
Статуты о наказании "сань цзу" гласили: "Тех, кто должен быть наказан искоренением трех ветвей родства, [следует] всех сначала татуировать, потом отрезать носы, потом отрубить левую и правую ноги, потом забить палками до смерти. Их головы отрубить и повесить на столбах [на всеобщее обозрение]. Их мясо и кости изрезать на куски на рыночной площади" ("Вот почему, - говорит древний комментатор, - это называлось «полностью осуществить все пять видов телесных наказаний"). А его "отец, мать, жена и дети, братья и сестры, все без различия между старым и малым, должны быть подвергнуты публичной смертной казни" [посредством отрубания головы]. Это наказание могло усиливаться: согласно статутам, "у тех из них [наказуемых искоренением трех ветвей родства], кто злоречил, осудительно порицал, поносил и проклинал [императора], к тому же еще сначала [следует] отрезать язык». Кроме того, император своей властью мог заменить способ умерщвления преступника, наказуемого по этому статуту, с забивания палками на более болезненный, например, на введенное древле в Цинь сваривание в котле. Лю Бан, основатель династии Хань, будучи человеком не собственно злобным, но грубоватым и не дававшим спуску своим обидчикам или опасным ему людям (или тем, кого таковыми считал), нередко прибегал в таких случаях именно к свариванию в котле.
Мучительность наказания самого преступника никак не удивила бы ни римлян поздней Империи, ни европейцев 16 века, но, скажем, на древнем Ближнем Востоке вызвала бы оторопь в большинстве стран. Распространение же репрессий (тем более в виде смертной казни) на родственников виновного по факту родства - редчайшее явление в мировой истории.
(2) Сыновья Лю Бана не во всем пошли в отца. Наследовал ему Лю Ин (посмертное официальное имя как императора - Сяо-Хуй-ди), его старший сын от императрицы Люй-хоу, но наследование его и сама его судьба (как и судьба императрицы Люй-хоу) до последнего момента оставались под вопросом: Лю Ин "был человеком, великодушным [к другим] и мягким, поэтому [Лю Бан] Гао-цзу, считавший, что он не похож на [него, своего отца], все время хотел лишить его звания наследника престола. [Он хотел] поставить наследником Жу-и, своего сына от наложницы [Ци], считая Жу-и [в указанном отношении] похожим на себя". Однако Лю Бан умер, не успев отдать такого распоряжения, когда Жу-и был еще совсем юн, так что наследовал ему все же Лю Ин; однако он стал у власти номинально, а фактически распоряжалась делами его мать, императрица Люй-хоу. Она первым делом вознамерилась погубить наложницу Ци и ее сына от Лю Бана, Жу-и; а Лю Ин, хотя ради этих двоих его хотели отстранить от наследования (что обещало ему сколь угодно печальную судьбу при царствовании Жу-и), категорически не желал, чтобы эти двое пострадали. Императрица заключила наложницу Ци во внутренних покоях дворца, пока с комфортом; а сына ее Жу-и вызвала к себе из его владения, якобы желая позаботиться о нем, а на деле намереваясь его убить. Тогда "Император Сяо-хуй [Лю Ин], будучи добрым и великодушным и узнав, что вдовствующая императрица яростна [против Жу-и], лично встретил его [когда он подъезжал к столице], вместе с ним прибыл во дворец и все время жил, ел и пил вместе с ним, [охраняя его, так что императрица никак не могла улучить момент, чтобы его убить - в присутствии сына поднимать оружие на Жу-и было бы невозможно, а отравить его не получалось, потому что сам Лю Ин ел и пил вместе с ним]. Вдовствующая императрица хотела убить [Жу-и], но ей никак не представлялся удобный случай". Однако однажды "император Сяо-хуй затемно отправился на охоту. [Жу-и] был еще мал и не сумел встать так рано. Вдовствующая императрица, узнав, что мальчик остался один, послала человека напоить его ядом. Когда рассвело, Сяо-хуй вернулся, но [Жу-и] был уже мертв".
"Затем вдовствующая императрица приказала отрубить ноги и руки наложнице Ци, вырвать ей глаза, прижечь уши, дать снадобье, отнимающее речь, поместить ее в яму с нечистотами и называть “человек-свинья”. Придворным она наказывала сходить на это посмотреть, как на аттракцион. "Через несколько дней императрица призвала [и своего сына] Сяо-Хуй-ди посмотреть на “человека-свинью”. Увидев жертву, Сяо-хуй спросил, кто это, и, узнав, что перед ним госпожа Ци, громко зарыдал... Он послал к вдовствующей императрице человека сказать так: “Вы совершили нечеловеческий поступок. Я, как ваш сын, императрица, никогда не смогу более управлять Поднебесной”. С этого времени Сяо-хуй стал бражничать, предаваясь разврату и веселью, совсем не занимался делами управления", а направляла дела императрица.
Бражничал-то он бражничал, но помимо бражничания, прямо высказывался о том, что казнить невинных родственников виновного - никуда не годится, да и карать за любую критику действий верховной власти- тоже: не безгрешна же она. И потому, когда он умер, императрица Люй, окончательно сосредоточившая в своих руках власть (императорский трон занимали избранные ей малолетки, которых она облыжно объявляла сыновьями Хуй-ди), издала указ: "Прежде император Сяо-Хуй говорил, что он желает отменить наказание искоренением в трех ветвях родства, а также статьи, карающие за "чудовищные речи" [непочтительные, осудительные или поносительные отзывы о верховной власти, проклятия в ее адрес], но эти его намерения не были еще исполнены ко времени его кончины. Настоящим мы отменяем это!" Однако при столь широковещательном заявлении то "это", которое отменила императрица, на деле оказалось вовсе не самим наказанием искоренением в трех ветвях рода и не самим наказанием за злоречие в адрес высшей власти, а всего-навсего этими наказаниями _в их имевшемся ранее виде_. Вид действительно изменили в пользу смягчения, сами наказания остались. Теперь преступника, наказуемого искоренением в трех ветвях родства, не терзали пятью телесными наказаниями перед смертью, а казнили попросту: рубили голову или разрубали напополам. Родственникам его отныне не только и не столько рубили головы (если это и продолжали делать, - а похоже на то, - то теперь - лишь в чрезвычайном порядке, в виде исключения), а стали вместо этого обращать их в государственнные рабы, а то и еще легче карать, и именно обращение в государственные рабы было отныне максимально тяжелым _стандартным_ наказанием для родственников по приговору об искоренении "в трех ветвях родства"; это, конечно, было значительным смягчением. Какие-то аналогичные смягчения претерпели статуты о казни за злоречие, в том числе о казни в трех ветвях родства за злоречие. Вот это и именовалось отменой [прежних] наказаний искоренением в трех ветвях рода и наказаний за злоречие во исполнение пожеланий покойного Хуй-ди (который уж наверное не такой усеченной отмены хотел).
При жизни императрицы Люй она активно выдвигала членов своего рода Люй и отстраняла от власти, а то и репрессировала членов императорского дома Лю. Дело шло к тому, чтобы род Люй отстранил род Лю от власти. Однако императрица умерла, не доведя дела до конца; род Люй колебался между мыслями о государственном перевороте и растерянностью. Старые сановники, присягавшие Лю Бану, основателю династии Хань, охранить права дома Лю на власть, сами сговорились друг с другом, напали на род Люй и истребили его до последнего человека. После этого они вызвали из провинции Лю Хэна, одного из двух уцелевших к тому времени сыновей Лю Бана, чтобы возвести его на престол.
Лю Хэн боялся, что они его тоже легко убьют при любом повороте событий, если он им не понравится или если настроения их изменятся, и сначала колебался, но потом решился рискнуть, выехал в столицу к сановникам и принял от них престол (осень 180 г. до н.э.). Было ему 22 года.
(3) Не прошло и полугода, как император (в январе - феврале 179 года) выдал сановникам рескрипт и сам зачитал его им:
"Законы обеспечивают справедливость в управлении, с их помощью обуздывают смутьянов-насильников и поощряют хороших людей. Но ныне, определив вину нарушившего закон, вместе с ним арестовывают, судят и наказывают его безвинных родителей, жену и других членов рода, вплоть до превращения их в рабов (*). Мы ни в коем случае не желаем применять такое! Обсудите это положение!”
(*) Здесь император не говорит о смертных казнях для родственников виновного, так как они если и практиковались, то лишь в чрезвычайном порядке, в виде исключения. Стандартным же максимумом кары родственникам виновного после эдикта императрицы Люй было порабощение.
Сановники, в том числе оба первых советника Чжоу Бо и Чэнь Пин (игравшие ключевую роль в перевороте против рода Люй и призвавшие Лю Хэна на престол), общим письменным решением ответили, что отменять эти законы не следует, написав в докладе: "Народ не в состоянии сам управлять собой, для его обуздания и создаются законы. Совместная ответственность за преступление и обращение в рабство вызывают в сердцах народа страх, что заставляет людей серьезно относиться к [возможному] нарушению законов. Отдача под суд и арест вместе [с преступником также и его] отца и матери, жены и детей, и братьев имеет целью запугать его сердце и затруднить нарушение закона. Происхождение такого способа репрессии очень древнее. В своих глупых размышлениях рабы считают это исконное установление самым подходящим. Так повелось издавна, и удобнее делать как прежде”.
Император не побоялся настаивать и ответил рескриптом же, который опять сам и зачитал сановникам:
“Мы слышали, что если законы справедливы, то и народ прямочестный; если наказания соответствуют вине в преступлении, то и народ послушный. Кроме того, это именно чиновники должны заботиться о народе и направлять его посредством путей добра. Если же они не в состоянии направлять его таким образом [по-хорошему, соблюдая справедливость], да к тому же пользуются несправедливыми законами для наказания людей, то это, наоборот, наносит вред народу и само оказывается насильничеством. Как же тогда обуздать насильничество? Мы не усматриваем пользы в такой системе. Тщательно обдумайте это!”
Сановники уступили, вставив, однако, в свой ответ вежливую формулу конечного несогласия-при-подчинении (если младший хотел намекнуть - именно намекнуть, не подписываясь под этим прямо и до конца говоря надвое - что подчиняется, в силу субординации, воле старшего, но все равно не согласен с ней, то он мог использовать для этого следующую почтительную форму: сказать, что намерения старшего столь высоки и хороши, что превышают его, младшего, меру разумения и остаются недоступны ему. С одной стороны, тут намерения старшего выхваляются, а с другой, младший дает понять, что как он раньше их не понимал, так и теперь не понимает / не вмещает - конечно-конечно, только в силу своего несовершенства, которое-де и не позволяет ему понять и вместить; но под прикрытием этой риторики он на самом деле "не понимает" намерений старшего в том самом смысле, в котором штабной в "Беге" говорит: "Не понимаю этой сцены, не понимаю командующего фронтом").
И вот "управители и чиновники" во главе с теми же Чэнь Пином и Чжоу Бо ответили: "Вы, Ваше величество, находите радость в том, чтобы оказать Поднебесной великую милость, благодаря коей члены семей преступников не подвергались бы аресту, а несовершившие преступления не осуждались бы вместе с виновными. Это проявление столь высокой вашей добродетели, которая нам, [Вашим] рабам, недоступна! [Ваши] рабы почтительно принимают [Ваш] рескрипт. Просим издать эдикт об отмене закона о превращении в рабов и [ином] наказании родственников виновного вместе с ним”.
Тем самым, согласно официальной истории, "были полностью отменены законы об аресте [членов семей преступников] и о предании их суду вместе с [виновными]". На самом деле в виде крайнего исключения эту меру Вэнь-ди оставил в потенциально возможном применениее для преступлений небывалых по тяжести, сверх-экстраординарных, на порядки превосходящих по злостности и вредоносности любой мятеж и государственную измену - а именно, для сознательного крупномасштабного подрыва ритуального обеспечения всей страны. Только в двух случаях за все свое правление Вэнь-ди собирался прибегнуть к наказанию "цзу" - именно в связи с такими преступлениями; и только в одном из этих двух случаев он привел это намерение в исполнение.
(4) Первый случай был таков: "Некий человек украл яшмовое кольцо из переднего [храмового] помещения усыпальницы императора Гао-цзу" (Лю Бана), основателя династии Хань, чем осквернил храм предка династии - что было великим ущербом ритуальному обеспечению династии и страны и великим оскорблением династии - даже большим, чем мятеж. Человека этого схватили. Надо иметь в виду, что по ханьским обычаям император имел право выносить по своей воле чрезвычайные приговоры сверх законов сходу (хотя правом этим ему следовало пользоваться только при большой необходимости, в редких случаях), если же он не пользовался этим правом и передавал преступника судебному ведомству, то его судили в регулярном порядке по законам. "Вэнь-ди был в гневе и передал преступника главе судебного ведомства Ши-чжи, чтобы расследовать [преступление]. Ши-чжи нашел, что согласно действующим законам необходимо казнить преступника на рыночной площади, поскольку украдена драгоценность из храма предков, о чем и доложил государю. Император в сильном негодовании сказал: «Этот человек лишен нравственных устоев, он выкрал драгоценность из храма нашего предка - императора. Я передал его дело вам, глава судебного ведомства, полагая, что наказание, [которое вы предложите наложить в этом случае], распространится на весь его род. А вы, ссылаясь на закон, докладываете государю что-то совсем не отвечающее моим представлениям о почтительном отношении к храмам предков!» Ши-чжи, сняв головной убор, склонил голову и смиренным тоном сказал: «По закону этого наказания достаточно. Кроме того, наказание определяется шкалой преступлений. Если в чрезвычайном порядке, в виде исключения [из законов] за кражу вещей из храма предков наказать "искоренением рода", то какое наказание вы, Ваше величество, предложите, если какой-нибудь дурак в будущем выкопает горстку земли [непосредственно] из [cамого] могильного кургана [того же Гао-цзу] в Чанлине?» Прошло значительное время, и Вэнь-ди, обсудив это дело с императрицей [своей женой], согласился с решением главы судебного ведомства".
В этом случае император отступился от намерения покарать в чрезвычайном порядке, сверх законов (в которых со 179 г. не было наказания родственников виновного) преступника вместе с родственниками.
(5) Однако когда некий Синьюань Пин ради продвижения на высокие должности обманно представил знамения (в реальности отсутствовавшие), согласно которым надо было внести существенные изменения в ритуальное обеспечение всей страны, и это было сделано, а потом его обман раскрылся, и обнаружилось тем самым, что означенные изменения не привели страну в необходимое ей ритуальное соответствие переменам земли и неба, а, наоборот, нарушили это соответствие (отчего должен был возрасти ущерб во всех сферах жизни - это примерно как если бы фильтры Петрика ставили повсеместно вместо нормальных, и люди стали бы пить порченую воду, только ущерб от этого подрыва ритуального обеспечения должен был быть существенно больше, чем от любой порченой воды), что было экстраординарным (и едва ли предусмотренным какими бы то ни было законами) преступлением -
то в чрезвычайном порядке Синьюань Пина покарали вместе с родственниками "искоренением в трех ветвях родства" (163 г. до н.э.). Сам он был казнен смертью; что касается его родственников, то участь их неизвестна, но, учитывая положение дел к началу правления Вэнь-ди и направление его самого, то, вероятно, их не умертвили, а превратили в государственных рабов.
Это и был единственный случай применения наказания родственников виновного вместе с ним при Вэнь-ди (после отмены закона о таких наказаниях в 179 году).
(6) Немедленно после смерти Вэнь-ди его сын Цзин-ди восстановил наказание "искоренением рода" в его почти исходном варианте: отныне и впредь казнили смертью по этому наказанию и самого преступника, и его родных. Иными словами, отменены были и смягчения Вэнь-ди, и предшествующие смягчения императрицы Люй. Однако непременные мучительные телесные наказания самого виновного восстановлены в рамках обсуждаемого наказания не были. В означенном виде наказание "искоренением рода" и применялось дальше на протяжении веков, однако получало при У-ди и позднее иной раз и расширение: казнили вдобавок к помянутым родственникам виновного еще и его замужних сестер, а также его дедов-бабок и его внуков-внучек, а иногда вдобавок еще каких-то родственников из клана матери и жены виновного.
Источники и литература: ШЦ 9-10, ШЦ 102, ХШ 2-3, ХШ 23; Hulsewe A.F.P. Remnants of Han Law: Volume I, Introductory studies and an annotated translation of chapters 22 and 23 of the history of the former Han dynasty. Leiden, 1955.
(1) Еще Лю Бан, основатель династии Хань, восстановил в несколько смягченном виде циньский кодекс законов, и, в частности, восстановил статью о наказании "искоренением рода", кит. цзу (досл. "закланивание" или "укланивание", от цзу - "клан, родственная группа"), оно же наказание "сань цзу" ("в трех кланах/ветвях родства") - это было репрессирование преступника вместе с его неповинными родственниками в трех ступенях или ветвях родства: вместе с преступником карали его отца, мать, жену, братьев, сестер (вероятно, незамужних) и детей. Наказание это причиталось за мятеж, злоречие против императора, заговор и ряд иных преступлений. Самого преступника при этом не просто умерщвляли, а применяли к нему "пять тяжких / калечащих телесных (неизгладимых телесно) наказаний", каковых в Китае было тогда пять: нанесение (надо думать, болезненное) неизгладимой татуировки; отрезание носа; отрубание ног; кастрация; смертная казнь, часто мучительным способом. Преступник, наказуемый искоренением в трех ветвях родства, должен был претерпеть все пять этих наказаний (кастрация, правда, при этом заменялась на посмертное расчленение тела).
Статуты о наказании "сань цзу" гласили: "Тех, кто должен быть наказан искоренением трех ветвей родства, [следует] всех сначала татуировать, потом отрезать носы, потом отрубить левую и правую ноги, потом забить палками до смерти. Их головы отрубить и повесить на столбах [на всеобщее обозрение]. Их мясо и кости изрезать на куски на рыночной площади" ("Вот почему, - говорит древний комментатор, - это называлось «полностью осуществить все пять видов телесных наказаний"). А его "отец, мать, жена и дети, братья и сестры, все без различия между старым и малым, должны быть подвергнуты публичной смертной казни" [посредством отрубания головы]. Это наказание могло усиливаться: согласно статутам, "у тех из них [наказуемых искоренением трех ветвей родства], кто злоречил, осудительно порицал, поносил и проклинал [императора], к тому же еще сначала [следует] отрезать язык». Кроме того, император своей властью мог заменить способ умерщвления преступника, наказуемого по этому статуту, с забивания палками на более болезненный, например, на введенное древле в Цинь сваривание в котле. Лю Бан, основатель династии Хань, будучи человеком не собственно злобным, но грубоватым и не дававшим спуску своим обидчикам или опасным ему людям (или тем, кого таковыми считал), нередко прибегал в таких случаях именно к свариванию в котле.
Мучительность наказания самого преступника никак не удивила бы ни римлян поздней Империи, ни европейцев 16 века, но, скажем, на древнем Ближнем Востоке вызвала бы оторопь в большинстве стран. Распространение же репрессий (тем более в виде смертной казни) на родственников виновного по факту родства - редчайшее явление в мировой истории.
(2) Сыновья Лю Бана не во всем пошли в отца. Наследовал ему Лю Ин (посмертное официальное имя как императора - Сяо-Хуй-ди), его старший сын от императрицы Люй-хоу, но наследование его и сама его судьба (как и судьба императрицы Люй-хоу) до последнего момента оставались под вопросом: Лю Ин "был человеком, великодушным [к другим] и мягким, поэтому [Лю Бан] Гао-цзу, считавший, что он не похож на [него, своего отца], все время хотел лишить его звания наследника престола. [Он хотел] поставить наследником Жу-и, своего сына от наложницы [Ци], считая Жу-и [в указанном отношении] похожим на себя". Однако Лю Бан умер, не успев отдать такого распоряжения, когда Жу-и был еще совсем юн, так что наследовал ему все же Лю Ин; однако он стал у власти номинально, а фактически распоряжалась делами его мать, императрица Люй-хоу. Она первым делом вознамерилась погубить наложницу Ци и ее сына от Лю Бана, Жу-и; а Лю Ин, хотя ради этих двоих его хотели отстранить от наследования (что обещало ему сколь угодно печальную судьбу при царствовании Жу-и), категорически не желал, чтобы эти двое пострадали. Императрица заключила наложницу Ци во внутренних покоях дворца, пока с комфортом; а сына ее Жу-и вызвала к себе из его владения, якобы желая позаботиться о нем, а на деле намереваясь его убить. Тогда "Император Сяо-хуй [Лю Ин], будучи добрым и великодушным и узнав, что вдовствующая императрица яростна [против Жу-и], лично встретил его [когда он подъезжал к столице], вместе с ним прибыл во дворец и все время жил, ел и пил вместе с ним, [охраняя его, так что императрица никак не могла улучить момент, чтобы его убить - в присутствии сына поднимать оружие на Жу-и было бы невозможно, а отравить его не получалось, потому что сам Лю Ин ел и пил вместе с ним]. Вдовствующая императрица хотела убить [Жу-и], но ей никак не представлялся удобный случай". Однако однажды "император Сяо-хуй затемно отправился на охоту. [Жу-и] был еще мал и не сумел встать так рано. Вдовствующая императрица, узнав, что мальчик остался один, послала человека напоить его ядом. Когда рассвело, Сяо-хуй вернулся, но [Жу-и] был уже мертв".
"Затем вдовствующая императрица приказала отрубить ноги и руки наложнице Ци, вырвать ей глаза, прижечь уши, дать снадобье, отнимающее речь, поместить ее в яму с нечистотами и называть “человек-свинья”. Придворным она наказывала сходить на это посмотреть, как на аттракцион. "Через несколько дней императрица призвала [и своего сына] Сяо-Хуй-ди посмотреть на “человека-свинью”. Увидев жертву, Сяо-хуй спросил, кто это, и, узнав, что перед ним госпожа Ци, громко зарыдал... Он послал к вдовствующей императрице человека сказать так: “Вы совершили нечеловеческий поступок. Я, как ваш сын, императрица, никогда не смогу более управлять Поднебесной”. С этого времени Сяо-хуй стал бражничать, предаваясь разврату и веселью, совсем не занимался делами управления", а направляла дела императрица.
Бражничал-то он бражничал, но помимо бражничания, прямо высказывался о том, что казнить невинных родственников виновного - никуда не годится, да и карать за любую критику действий верховной власти- тоже: не безгрешна же она. И потому, когда он умер, императрица Люй, окончательно сосредоточившая в своих руках власть (императорский трон занимали избранные ей малолетки, которых она облыжно объявляла сыновьями Хуй-ди), издала указ: "Прежде император Сяо-Хуй говорил, что он желает отменить наказание искоренением в трех ветвях родства, а также статьи, карающие за "чудовищные речи" [непочтительные, осудительные или поносительные отзывы о верховной власти, проклятия в ее адрес], но эти его намерения не были еще исполнены ко времени его кончины. Настоящим мы отменяем это!" Однако при столь широковещательном заявлении то "это", которое отменила императрица, на деле оказалось вовсе не самим наказанием искоренением в трех ветвях рода и не самим наказанием за злоречие в адрес высшей власти, а всего-навсего этими наказаниями _в их имевшемся ранее виде_. Вид действительно изменили в пользу смягчения, сами наказания остались. Теперь преступника, наказуемого искоренением в трех ветвях родства, не терзали пятью телесными наказаниями перед смертью, а казнили попросту: рубили голову или разрубали напополам. Родственникам его отныне не только и не столько рубили головы (если это и продолжали делать, - а похоже на то, - то теперь - лишь в чрезвычайном порядке, в виде исключения), а стали вместо этого обращать их в государственнные рабы, а то и еще легче карать, и именно обращение в государственные рабы было отныне максимально тяжелым _стандартным_ наказанием для родственников по приговору об искоренении "в трех ветвях родства"; это, конечно, было значительным смягчением. Какие-то аналогичные смягчения претерпели статуты о казни за злоречие, в том числе о казни в трех ветвях родства за злоречие. Вот это и именовалось отменой [прежних] наказаний искоренением в трех ветвях рода и наказаний за злоречие во исполнение пожеланий покойного Хуй-ди (который уж наверное не такой усеченной отмены хотел).
При жизни императрицы Люй она активно выдвигала членов своего рода Люй и отстраняла от власти, а то и репрессировала членов императорского дома Лю. Дело шло к тому, чтобы род Люй отстранил род Лю от власти. Однако императрица умерла, не доведя дела до конца; род Люй колебался между мыслями о государственном перевороте и растерянностью. Старые сановники, присягавшие Лю Бану, основателю династии Хань, охранить права дома Лю на власть, сами сговорились друг с другом, напали на род Люй и истребили его до последнего человека. После этого они вызвали из провинции Лю Хэна, одного из двух уцелевших к тому времени сыновей Лю Бана, чтобы возвести его на престол.
Лю Хэн боялся, что они его тоже легко убьют при любом повороте событий, если он им не понравится или если настроения их изменятся, и сначала колебался, но потом решился рискнуть, выехал в столицу к сановникам и принял от них престол (осень 180 г. до н.э.). Было ему 22 года.
(3) Не прошло и полугода, как император (в январе - феврале 179 года) выдал сановникам рескрипт и сам зачитал его им:
"Законы обеспечивают справедливость в управлении, с их помощью обуздывают смутьянов-насильников и поощряют хороших людей. Но ныне, определив вину нарушившего закон, вместе с ним арестовывают, судят и наказывают его безвинных родителей, жену и других членов рода, вплоть до превращения их в рабов (*). Мы ни в коем случае не желаем применять такое! Обсудите это положение!”
(*) Здесь император не говорит о смертных казнях для родственников виновного, так как они если и практиковались, то лишь в чрезвычайном порядке, в виде исключения. Стандартным же максимумом кары родственникам виновного после эдикта императрицы Люй было порабощение.
Сановники, в том числе оба первых советника Чжоу Бо и Чэнь Пин (игравшие ключевую роль в перевороте против рода Люй и призвавшие Лю Хэна на престол), общим письменным решением ответили, что отменять эти законы не следует, написав в докладе: "Народ не в состоянии сам управлять собой, для его обуздания и создаются законы. Совместная ответственность за преступление и обращение в рабство вызывают в сердцах народа страх, что заставляет людей серьезно относиться к [возможному] нарушению законов. Отдача под суд и арест вместе [с преступником также и его] отца и матери, жены и детей, и братьев имеет целью запугать его сердце и затруднить нарушение закона. Происхождение такого способа репрессии очень древнее. В своих глупых размышлениях рабы считают это исконное установление самым подходящим. Так повелось издавна, и удобнее делать как прежде”.
Император не побоялся настаивать и ответил рескриптом же, который опять сам и зачитал сановникам:
“Мы слышали, что если законы справедливы, то и народ прямочестный; если наказания соответствуют вине в преступлении, то и народ послушный. Кроме того, это именно чиновники должны заботиться о народе и направлять его посредством путей добра. Если же они не в состоянии направлять его таким образом [по-хорошему, соблюдая справедливость], да к тому же пользуются несправедливыми законами для наказания людей, то это, наоборот, наносит вред народу и само оказывается насильничеством. Как же тогда обуздать насильничество? Мы не усматриваем пользы в такой системе. Тщательно обдумайте это!”
Сановники уступили, вставив, однако, в свой ответ вежливую формулу конечного несогласия-при-подчинении (если младший хотел намекнуть - именно намекнуть, не подписываясь под этим прямо и до конца говоря надвое - что подчиняется, в силу субординации, воле старшего, но все равно не согласен с ней, то он мог использовать для этого следующую почтительную форму: сказать, что намерения старшего столь высоки и хороши, что превышают его, младшего, меру разумения и остаются недоступны ему. С одной стороны, тут намерения старшего выхваляются, а с другой, младший дает понять, что как он раньше их не понимал, так и теперь не понимает / не вмещает - конечно-конечно, только в силу своего несовершенства, которое-де и не позволяет ему понять и вместить; но под прикрытием этой риторики он на самом деле "не понимает" намерений старшего в том самом смысле, в котором штабной в "Беге" говорит: "Не понимаю этой сцены, не понимаю командующего фронтом").
И вот "управители и чиновники" во главе с теми же Чэнь Пином и Чжоу Бо ответили: "Вы, Ваше величество, находите радость в том, чтобы оказать Поднебесной великую милость, благодаря коей члены семей преступников не подвергались бы аресту, а несовершившие преступления не осуждались бы вместе с виновными. Это проявление столь высокой вашей добродетели, которая нам, [Вашим] рабам, недоступна! [Ваши] рабы почтительно принимают [Ваш] рескрипт. Просим издать эдикт об отмене закона о превращении в рабов и [ином] наказании родственников виновного вместе с ним”.
Тем самым, согласно официальной истории, "были полностью отменены законы об аресте [членов семей преступников] и о предании их суду вместе с [виновными]". На самом деле в виде крайнего исключения эту меру Вэнь-ди оставил в потенциально возможном применениее для преступлений небывалых по тяжести, сверх-экстраординарных, на порядки превосходящих по злостности и вредоносности любой мятеж и государственную измену - а именно, для сознательного крупномасштабного подрыва ритуального обеспечения всей страны. Только в двух случаях за все свое правление Вэнь-ди собирался прибегнуть к наказанию "цзу" - именно в связи с такими преступлениями; и только в одном из этих двух случаев он привел это намерение в исполнение.
(4) Первый случай был таков: "Некий человек украл яшмовое кольцо из переднего [храмового] помещения усыпальницы императора Гао-цзу" (Лю Бана), основателя династии Хань, чем осквернил храм предка династии - что было великим ущербом ритуальному обеспечению династии и страны и великим оскорблением династии - даже большим, чем мятеж. Человека этого схватили. Надо иметь в виду, что по ханьским обычаям император имел право выносить по своей воле чрезвычайные приговоры сверх законов сходу (хотя правом этим ему следовало пользоваться только при большой необходимости, в редких случаях), если же он не пользовался этим правом и передавал преступника судебному ведомству, то его судили в регулярном порядке по законам. "Вэнь-ди был в гневе и передал преступника главе судебного ведомства Ши-чжи, чтобы расследовать [преступление]. Ши-чжи нашел, что согласно действующим законам необходимо казнить преступника на рыночной площади, поскольку украдена драгоценность из храма предков, о чем и доложил государю. Император в сильном негодовании сказал: «Этот человек лишен нравственных устоев, он выкрал драгоценность из храма нашего предка - императора. Я передал его дело вам, глава судебного ведомства, полагая, что наказание, [которое вы предложите наложить в этом случае], распространится на весь его род. А вы, ссылаясь на закон, докладываете государю что-то совсем не отвечающее моим представлениям о почтительном отношении к храмам предков!» Ши-чжи, сняв головной убор, склонил голову и смиренным тоном сказал: «По закону этого наказания достаточно. Кроме того, наказание определяется шкалой преступлений. Если в чрезвычайном порядке, в виде исключения [из законов] за кражу вещей из храма предков наказать "искоренением рода", то какое наказание вы, Ваше величество, предложите, если какой-нибудь дурак в будущем выкопает горстку земли [непосредственно] из [cамого] могильного кургана [того же Гао-цзу] в Чанлине?» Прошло значительное время, и Вэнь-ди, обсудив это дело с императрицей [своей женой], согласился с решением главы судебного ведомства".
В этом случае император отступился от намерения покарать в чрезвычайном порядке, сверх законов (в которых со 179 г. не было наказания родственников виновного) преступника вместе с родственниками.
(5) Однако когда некий Синьюань Пин ради продвижения на высокие должности обманно представил знамения (в реальности отсутствовавшие), согласно которым надо было внести существенные изменения в ритуальное обеспечение всей страны, и это было сделано, а потом его обман раскрылся, и обнаружилось тем самым, что означенные изменения не привели страну в необходимое ей ритуальное соответствие переменам земли и неба, а, наоборот, нарушили это соответствие (отчего должен был возрасти ущерб во всех сферах жизни - это примерно как если бы фильтры Петрика ставили повсеместно вместо нормальных, и люди стали бы пить порченую воду, только ущерб от этого подрыва ритуального обеспечения должен был быть существенно больше, чем от любой порченой воды), что было экстраординарным (и едва ли предусмотренным какими бы то ни было законами) преступлением -
то в чрезвычайном порядке Синьюань Пина покарали вместе с родственниками "искоренением в трех ветвях родства" (163 г. до н.э.). Сам он был казнен смертью; что касается его родственников, то участь их неизвестна, но, учитывая положение дел к началу правления Вэнь-ди и направление его самого, то, вероятно, их не умертвили, а превратили в государственных рабов.
Это и был единственный случай применения наказания родственников виновного вместе с ним при Вэнь-ди (после отмены закона о таких наказаниях в 179 году).
(6) Немедленно после смерти Вэнь-ди его сын Цзин-ди восстановил наказание "искоренением рода" в его почти исходном варианте: отныне и впредь казнили смертью по этому наказанию и самого преступника, и его родных. Иными словами, отменены были и смягчения Вэнь-ди, и предшествующие смягчения императрицы Люй. Однако непременные мучительные телесные наказания самого виновного восстановлены в рамках обсуждаемого наказания не были. В означенном виде наказание "искоренением рода" и применялось дальше на протяжении веков, однако получало при У-ди и позднее иной раз и расширение: казнили вдобавок к помянутым родственникам виновного еще и его замужних сестер, а также его дедов-бабок и его внуков-внучек, а иногда вдобавок еще каких-то родственников из клана матери и жены виновного.
Источники и литература: ШЦ 9-10, ШЦ 102, ХШ 2-3, ХШ 23; Hulsewe A.F.P. Remnants of Han Law: Volume I, Introductory studies and an annotated translation of chapters 22 and 23 of the history of the former Han dynasty. Leiden, 1955.