К вопросу о переводах.
К вопросу о переводах.
К тому же в Советском Союзе с русским языком дело обстояло ужасно. И мы, стремясь писать на хорошем языке, делали заглаженные переводы. Против этого в конце концов взбунтовались молодые переводчики. Году в 69-м, я тогда только вернулась из Литвы, был семинар по нескольким писателям, который вела Мария Федоровна Лурье, где решено было собрать молодых переводчиков. Я туда не пошла - не переношу коллективизм. Но там были многие мои друзья, которых я очень уважаю. И там были два молодых человека, замечательно талантливые. Владимир Сергеевич Муравьев и его друг, Андрей Андреевич Кистяковский. Они подняли бунт против этой школы перевода.
Н. Трауберг.
В связи с бывшими и будущими замечаниями о переводах прозаических художественных текстов я хотел бы оговорить позиции, которыми в этой области руководствуюсь. Они полностью совпадают с принципом, в свое время сформулированным Набоковым в его комментарии к «Евгению Онегину» (цитирую по переводу с англ. под редакцией А.Н. Николюкина, М., 1999. С. 736 сл.; любопытно, что мнение Набокова о переводах само передано в переводе, с немедленно возникающими при этом проблемами; так, ниже слово «буквальный» означает «переданный с максимальной точностью по содержанию / смыслу», а не «дословный»). Полагаю, что опыт и квалификация Набокова именно как переводчика комментариев не требуют. Цитирую (слова Набокова относятся к переводам И поэзии, И прозы; применительно к прозе они, естественно, имеют еще бОльшую силу, чем в поэзии):
«Составляя эти рaзрозненныe заметки, я стpeмился не уделять особого внимания ужасающим вeрсиям «ЕО», переложеиного топорнььми английскими виршами. Однaко кое-где не лишним будет отметить содержащиеся в них пpомaхи и ошибки, чтобы читатели, как и издатели пере¬водов, убедились: использование рифмы, автоматичecки исключающее возможность тoчно передать смысл, попросту помогает тем, кто ею пользуется, скрыть то, что сразy обнаружило бы честное прозаическое перелoжение, a именно неспoсoбность дoстоверно воссоздать сложнос¬ти оригинала… В моем представлении, тeрмин «буквальный перевод» - тaвтология, тaк кaк лишь буквальное воссоздание текста и является, строго говоря, его переводом. Однако эпитет «буквальный» зaключает в себе несколько оттенков, которые, быть может, следует принимать во внимание. Прежде всего «буквальный перевoд» требует верного воссоздaния не только прямого смысла слова или фразы, но и подразумеваемого: речь идeт o семaнтичeски; a не обязательно лексически (т e. игнорирующем контекст словa) или синтаксически (т.е. сохраняющем грамматическую конструкцию) корректном воссоздании оригинала. Иначе гoворя, перевод может быть, a частo и бывает, точным лексически и синтаксически, однaко буквальным он оказывается только при условии, чтo он корректен контекстуально и что в нем верно переданы нюансы текста, отличающая его интонация. Лексически и синтаксически правильным английским переводом «не знаешь ты», конечно, было бы not knowest thou , однaко этo вырaжение не передает идиоматичную простоту русской фрaзы (в котoрой местoимение можeт стоять и перед «не знaешь», и после, не изменяя смысла), a втoрое лицо единственного числа с его в aнглийском употреблении неизбежными архаичностью, окрашенностью обиходом определенной среды и книжностью вовсе не отвечаeт русской форме, предполагающей кaк paз простоту и непринужденность живого рaзговора».
Одна из советских «школ» перевода - школа «гладкого» перевода «на уровне текста», представленная, в частности, Н. Трауберг, со всеми ее чертами, прослеживавшимися мной на ряде примеров ниже, с ее пропусками, отсебятинами и искажениями, ни в какой степени вышеприведенным критериям не соответствует и соответствовать не собирается. Следует оговорить, что ее ни в какой степени нельзя представить как некий «устаревший, но для своего времени оправданный и терпимый» этап в истории русских методов перевода. В этой школе не было ничего ни этапного, ни закономерного, и применение ее принципов перевода, как бы их ни оценивать, никогда не «устаревает»; терпимости или нетерпимости он заслуживает одной и той же во все времана. Любой желающий может одобрять эти принципы или относиться к ним терпимо, я же без колебаний ставлю эту советскую школу «перевода» в один ряд со многими другими новаторскими советскими школами - мичуринской агробиологией, струвианской школой в истории древнего мира (это про рабовладельческую формацию), теорией бесконфликтности в литературе и пр.
Единственное, что уж точно не выдерживает критики - это попытка оправдать эту «школу» тем обстоятельством, что «любой перевод - это пересказ», так что какие претензии к данному коэффициенту отклонения от оригинала? Этот аргумент - типичная демагогия в духе знаменитой апории о том, что нет разницы между лысым и волосатым. Если приводить в обоснование обсуждаемой школы перевода то, что любой перевод - только пересказ, то "переводом" придется считать и такой пересказ "Ортодоксии" Честертона: "Верить в Бога хорошо, а не верить - худо. Бум-бах-тарарах, всем мое почтение!" Конечно, этот пересказ очень далек от оригинала, но ведь некое общее его содержание «на уровне текста в целом» он передает, а "любой перевод - только пересказ", так о чем же беспокоиться...
В остальном - представим себе такую аналогию. Художники делают копии картин знаменитых мастеров. ЛЮБАЯ КОПИЯ сколько-нибудь да отходит от оригинала - с этим спорить не приходится. На этом фоне возникает школа "копиистов", которая "копирует" так: если очень трудно провести такой же контур или подобрать тот же цвет - контур меняют на другой, цвет меняют на другой. Где-то подрисовывают то, чего в оригинале вовсе нет: цветочек или собачку. На оригинале виден только бортик клумбы, копиист пририсовал над ним алые цветы. На оригинале какая-то фигура скрестила руки на груди - на копии она руками _машет_. На оригинале нарисовано разбитое римское войско - копиист вместо него нарисовал разрушенный Рим. Примерно двадцать процентов деталей, нарисованных на оригинале, копиист не воспроизводит вовсе - по своим художественным соображениям или потому что вообще не разобрал, что именно на оригинале нарисовано: нарисовано мелко, а глядеть при копировании приходится издалека, и нет качественных репродукций, с которыми можно было бы свериться. В частности, на оригинале в одном уголку изображен толстый англиканский епископ, но копиист не очень разглядел вообще, что это там такое, только понял, что это что-то религиозное, и нарисовал вместо него Господа Бога. От себя иногда дорисовывает зубы у птиц, не зная, что зубов у птиц нет, и пр.
Потом Икс приходит и говорит, что это не школа копирования, а школа издевательства над копированием. А Игрек ему возражает: "Да какая разница! Получилась хорошая картина, которая в целом адекватно передает дух и содержание оригинала; скопировать лучше было бы труднее; фигура англиканского епископа нашему зрителю вообще ничего бы не сказала, - а фигура Господа Бога на его месте что-то говорит, и можно надеяться, что в чем-то общие смыслы этих фигур совпадают; наше поколение вообще познакомилось с этим художником только по этой копии, а без нее и вовсе ни в каком виде с ним не было бы знакомо; нам эта копия нравится - так что не замай!"
На какой почве им договариваться и сверять позиции? Ни на какой. Единственное что - не следовало бы Игреку прибавлять, что поскольку любое копирование в чем-то да отходит от оригинала, то и такая "копия" - тоже "копия"; по такой логике и пустой холст окажется "копией" любой картины. В остальном им друг с другом делать нечего, ращве что Икс может с удовлетворением констатировать, что обсуждаемая «школа» перевода - это специальное советороссийское воздухоплавание подъячего Крякутного, что беря хороший западный перевод прозы с одного западного языка на другой, можно не сомневаться, что переведено будет «по Набокову», а не по «Райт-Ковалевой - Трауберг», что ни одно предложение, которое МОЖНО перевести, не останется непереведенным, и что герой не будет сидеть в переводе там, где в оригинале он вкочил на ноги.
P.S. Мой оппонент в разговоре о копиях сделал то остроумное замечание, что перевод лучше сравнивать не с копированием уже написанной картины, а с рисованием с натуры (натура тут будет соответствовать оригиналу перевода); тогда обсуждаемая школа перевода будет не хуже любой другой. Замечание это красивое, но явно ошибочное. Живопись с натуры характерна именно бесконечным разнообразием возможностей изобразить одну и ту же натуру; на выходе у разных художников могут получиться вообще ничего общего друг с другом не имеющие картины - одна будет отражать натуру в классицистком ключе, другая в стиле кубизма, третья еще как-нибудь. Ясно, что к переводам иноязычного художественного текста аналогии с этим неприменимы.
P.P.S. Независимо от переводов имеют сплошь и рядом большой смысл переложения. К примеру, переложение (фактическое переложение) Толкиена Кистяковским и Муравьевым представляет собой великолепное русскоязычное произведение, которое всегда будет намного более замечательным текстом, чем любой русский перевод Толкиена (и, весьма возможно, чем оригинал : )) ). Отмечу, что авторы таких переложений никогда не боятся ясно и четко объясниться с читателем в предисловии по этому поводу (независимо от того, называют ли они свой текст переложениями или, отдавая дань традиции, переводами); то же самое делают многие собственно переводчики - но только не авторы «школы заглаженного перевода». Да и в самом деле, попробуй они предупредить читателя, что искажают («изменяют») текст так, как они это делают, да еще целые абзацы оставляют без перевода вовсе - какой бы их ждал прием?
К тому же в Советском Союзе с русским языком дело обстояло ужасно. И мы, стремясь писать на хорошем языке, делали заглаженные переводы. Против этого в конце концов взбунтовались молодые переводчики. Году в 69-м, я тогда только вернулась из Литвы, был семинар по нескольким писателям, который вела Мария Федоровна Лурье, где решено было собрать молодых переводчиков. Я туда не пошла - не переношу коллективизм. Но там были многие мои друзья, которых я очень уважаю. И там были два молодых человека, замечательно талантливые. Владимир Сергеевич Муравьев и его друг, Андрей Андреевич Кистяковский. Они подняли бунт против этой школы перевода.
Н. Трауберг.
В связи с бывшими и будущими замечаниями о переводах прозаических художественных текстов я хотел бы оговорить позиции, которыми в этой области руководствуюсь. Они полностью совпадают с принципом, в свое время сформулированным Набоковым в его комментарии к «Евгению Онегину» (цитирую по переводу с англ. под редакцией А.Н. Николюкина, М., 1999. С. 736 сл.; любопытно, что мнение Набокова о переводах само передано в переводе, с немедленно возникающими при этом проблемами; так, ниже слово «буквальный» означает «переданный с максимальной точностью по содержанию / смыслу», а не «дословный»). Полагаю, что опыт и квалификация Набокова именно как переводчика комментариев не требуют. Цитирую (слова Набокова относятся к переводам И поэзии, И прозы; применительно к прозе они, естественно, имеют еще бОльшую силу, чем в поэзии):
«Составляя эти рaзрозненныe заметки, я стpeмился не уделять особого внимания ужасающим вeрсиям «ЕО», переложеиного топорнььми английскими виршами. Однaко кое-где не лишним будет отметить содержащиеся в них пpомaхи и ошибки, чтобы читатели, как и издатели пере¬водов, убедились: использование рифмы, автоматичecки исключающее возможность тoчно передать смысл, попросту помогает тем, кто ею пользуется, скрыть то, что сразy обнаружило бы честное прозаическое перелoжение, a именно неспoсoбность дoстоверно воссоздать сложнос¬ти оригинала… В моем представлении, тeрмин «буквальный перевод» - тaвтология, тaк кaк лишь буквальное воссоздание текста и является, строго говоря, его переводом. Однако эпитет «буквальный» зaключает в себе несколько оттенков, которые, быть может, следует принимать во внимание. Прежде всего «буквальный перевoд» требует верного воссоздaния не только прямого смысла слова или фразы, но и подразумеваемого: речь идeт o семaнтичeски; a не обязательно лексически (т e. игнорирующем контекст словa) или синтаксически (т.е. сохраняющем грамматическую конструкцию) корректном воссоздании оригинала. Иначе гoворя, перевод может быть, a частo и бывает, точным лексически и синтаксически, однaко буквальным он оказывается только при условии, чтo он корректен контекстуально и что в нем верно переданы нюансы текста, отличающая его интонация. Лексически и синтаксически правильным английским переводом «не знаешь ты», конечно, было бы not knowest thou , однaко этo вырaжение не передает идиоматичную простоту русской фрaзы (в котoрой местoимение можeт стоять и перед «не знaешь», и после, не изменяя смысла), a втoрое лицо единственного числа с его в aнглийском употреблении неизбежными архаичностью, окрашенностью обиходом определенной среды и книжностью вовсе не отвечаeт русской форме, предполагающей кaк paз простоту и непринужденность живого рaзговора».
Одна из советских «школ» перевода - школа «гладкого» перевода «на уровне текста», представленная, в частности, Н. Трауберг, со всеми ее чертами, прослеживавшимися мной на ряде примеров ниже, с ее пропусками, отсебятинами и искажениями, ни в какой степени вышеприведенным критериям не соответствует и соответствовать не собирается. Следует оговорить, что ее ни в какой степени нельзя представить как некий «устаревший, но для своего времени оправданный и терпимый» этап в истории русских методов перевода. В этой школе не было ничего ни этапного, ни закономерного, и применение ее принципов перевода, как бы их ни оценивать, никогда не «устаревает»; терпимости или нетерпимости он заслуживает одной и той же во все времана. Любой желающий может одобрять эти принципы или относиться к ним терпимо, я же без колебаний ставлю эту советскую школу «перевода» в один ряд со многими другими новаторскими советскими школами - мичуринской агробиологией, струвианской школой в истории древнего мира (это про рабовладельческую формацию), теорией бесконфликтности в литературе и пр.
Единственное, что уж точно не выдерживает критики - это попытка оправдать эту «школу» тем обстоятельством, что «любой перевод - это пересказ», так что какие претензии к данному коэффициенту отклонения от оригинала? Этот аргумент - типичная демагогия в духе знаменитой апории о том, что нет разницы между лысым и волосатым. Если приводить в обоснование обсуждаемой школы перевода то, что любой перевод - только пересказ, то "переводом" придется считать и такой пересказ "Ортодоксии" Честертона: "Верить в Бога хорошо, а не верить - худо. Бум-бах-тарарах, всем мое почтение!" Конечно, этот пересказ очень далек от оригинала, но ведь некое общее его содержание «на уровне текста в целом» он передает, а "любой перевод - только пересказ", так о чем же беспокоиться...
В остальном - представим себе такую аналогию. Художники делают копии картин знаменитых мастеров. ЛЮБАЯ КОПИЯ сколько-нибудь да отходит от оригинала - с этим спорить не приходится. На этом фоне возникает школа "копиистов", которая "копирует" так: если очень трудно провести такой же контур или подобрать тот же цвет - контур меняют на другой, цвет меняют на другой. Где-то подрисовывают то, чего в оригинале вовсе нет: цветочек или собачку. На оригинале виден только бортик клумбы, копиист пририсовал над ним алые цветы. На оригинале какая-то фигура скрестила руки на груди - на копии она руками _машет_. На оригинале нарисовано разбитое римское войско - копиист вместо него нарисовал разрушенный Рим. Примерно двадцать процентов деталей, нарисованных на оригинале, копиист не воспроизводит вовсе - по своим художественным соображениям или потому что вообще не разобрал, что именно на оригинале нарисовано: нарисовано мелко, а глядеть при копировании приходится издалека, и нет качественных репродукций, с которыми можно было бы свериться. В частности, на оригинале в одном уголку изображен толстый англиканский епископ, но копиист не очень разглядел вообще, что это там такое, только понял, что это что-то религиозное, и нарисовал вместо него Господа Бога. От себя иногда дорисовывает зубы у птиц, не зная, что зубов у птиц нет, и пр.
Потом Икс приходит и говорит, что это не школа копирования, а школа издевательства над копированием. А Игрек ему возражает: "Да какая разница! Получилась хорошая картина, которая в целом адекватно передает дух и содержание оригинала; скопировать лучше было бы труднее; фигура англиканского епископа нашему зрителю вообще ничего бы не сказала, - а фигура Господа Бога на его месте что-то говорит, и можно надеяться, что в чем-то общие смыслы этих фигур совпадают; наше поколение вообще познакомилось с этим художником только по этой копии, а без нее и вовсе ни в каком виде с ним не было бы знакомо; нам эта копия нравится - так что не замай!"
На какой почве им договариваться и сверять позиции? Ни на какой. Единственное что - не следовало бы Игреку прибавлять, что поскольку любое копирование в чем-то да отходит от оригинала, то и такая "копия" - тоже "копия"; по такой логике и пустой холст окажется "копией" любой картины. В остальном им друг с другом делать нечего, ращве что Икс может с удовлетворением констатировать, что обсуждаемая «школа» перевода - это специальное советороссийское воздухоплавание подъячего Крякутного, что беря хороший западный перевод прозы с одного западного языка на другой, можно не сомневаться, что переведено будет «по Набокову», а не по «Райт-Ковалевой - Трауберг», что ни одно предложение, которое МОЖНО перевести, не останется непереведенным, и что герой не будет сидеть в переводе там, где в оригинале он вкочил на ноги.
P.S. Мой оппонент в разговоре о копиях сделал то остроумное замечание, что перевод лучше сравнивать не с копированием уже написанной картины, а с рисованием с натуры (натура тут будет соответствовать оригиналу перевода); тогда обсуждаемая школа перевода будет не хуже любой другой. Замечание это красивое, но явно ошибочное. Живопись с натуры характерна именно бесконечным разнообразием возможностей изобразить одну и ту же натуру; на выходе у разных художников могут получиться вообще ничего общего друг с другом не имеющие картины - одна будет отражать натуру в классицистком ключе, другая в стиле кубизма, третья еще как-нибудь. Ясно, что к переводам иноязычного художественного текста аналогии с этим неприменимы.
P.P.S. Независимо от переводов имеют сплошь и рядом большой смысл переложения. К примеру, переложение (фактическое переложение) Толкиена Кистяковским и Муравьевым представляет собой великолепное русскоязычное произведение, которое всегда будет намного более замечательным текстом, чем любой русский перевод Толкиена (и, весьма возможно, чем оригинал : )) ). Отмечу, что авторы таких переложений никогда не боятся ясно и четко объясниться с читателем в предисловии по этому поводу (независимо от того, называют ли они свой текст переложениями или, отдавая дань традиции, переводами); то же самое делают многие собственно переводчики - но только не авторы «школы заглаженного перевода». Да и в самом деле, попробуй они предупредить читателя, что искажают («изменяют») текст так, как они это делают, да еще целые абзацы оставляют без перевода вовсе - какой бы их ждал прием?