Замечания о южнорусской "белой" идеологии. Окончание
V
Все изложенное порождало существенные проблемы автовербализации для самого белого движения - за трудности в этой области кто только его не упрекал! В самом деле, лексика эпохи попросту не располагала словами для терминологически краткой политической самоидентификации белого Юга - она не подходила под пресловутый набор "измов". Драгомиров, Шульгин, Деникин и др. в качестве знака этой идентификации употребляли слова «национализм», «национальная Россия». Что, однако, это такое? Не только анализ их реальной политики (его результаты упоминались выше), но и анализ контекстов, в которых они сами употребляли эти слова, приводит к однозначному выводу: под «национальной» властью подразумевалась та, что хранит и защищает интересы и здоровые основы человеческого общежития в каждой данной стране, а под «ненациональной» - та, что всем этим пренебрегает и против всего этого преступает. «Национальная Россия», таким образом - это Россия, управляемая режимом, охраняющим интересы и человеческие устои жизни российского населения (стоит отметить, что первенствующая государственная роль русского «племени» и его культуры получались бы при этом автоматически).
Так, Деникин писал («Очерки русской смуты». Т.3. Гл.1): «Основной порочный недуг советской власти заключался в том, что эта власть была не национальной». Что же это значит? В следующем же абзаце выясняем, что значит это следующее: «Никогда еще к жизненным интересам государства… не относились с таким грубым невежеством или презрением…» Аналогичным образом у Драгомирова (см. ниже) «национализм» - это забота о процветании нации и ее пребывании в поле «нравственного закона» и охрана "всего современного уклада жизни, многими тысячелетиями вырабатывавшегoся всем культурным человечеством..." и основ "на которых спокон веков держалась жизнь всех культурных народов». "Национальная Россия" тут однозначно получается _устроением общечеловеческой справедливости и общечеловеческого порядка и благоденствия, субъектом коих является социум (та самая "нация"), и расшифровывали эту "национальную Россию" и "белое дело" столь разные люди, как Туркул, Дроздовский и тот же Драгомиров следующим весьма сходным образом:
- Туркул: воюем за «человеческую правду»; «если не противопоставить человеческой честной силы бесчеловечным и бесчестным насильникам, все равно они разгромят жизнь… Или Россия и человеческая жизнь в России будут взяты нами с боя, или Россия и вся жизнь в ней будут замучены большевиками»; «мы бьемся за человеческую Россию против всей бесчеловечной тьмы»; за «Россию, свободного человека в России и человеческое русское будущее»; «между прежней "старорежимной" Россией, павшей в смуте, и большевистской тьмой, сместившей в России все божеское и человеческое, прошла видением необычайного света, в огне и в крови, Белая Россия…» (Туркул в обработке Лукаша, «Дроздовцы в огне»).
- Дроздовский: воюем за «правовой порядок» против «большевистских совершенно неприемлемых форм жизни» (Дроздовский, «Россия или Комиссария», где специально подчеркивается, что даже самая единая и неделимая большевистская империя, как она ни называйся, есть не «Россия», а ее враг и антагонист, и «Россия» может возродиться только через уничтожение большевизма).
- А.М. Драгомиров: стояла Добрармия за «основные идеалы, освещавшие путь [Русского] государства в течение всей его минувшей истории», «религиозно-нравственные идеалы, которые еще с первых веков его истории были положены в основу жизни» русского народа - но тут же выясняется, что «идеалы» эти не имеют отношения к «косным формам отжившего прошлого» и к «каким бы то ни было узким, преходящим, партийным политическим программам, а тем более - к «низкой демагогии для привлечения народных масс» (а это уже касается и крайних левых, и крайних правых - кстати, именно в рамках белого движения для их описания были приняты термины "большевики слева" и "большевики справа", применявшиеся также рядом высших офицеров и на Юге, и на Востоке), а тождественны они, оказывается, «великим, вековечным, общечеловеческим идеалам, которыми живет все культурное человечество», «современному укладу жизни, многими тысячелетиями вырабатывавшемуся всем культурным человечеством», «тому Божественному нравственному закону, который глубоко лежит в сердце каждого человека и который важнее всех писанных формальных законов», и «основам религии, национализма и того Божественного нравственного закона, на которых спокон веков держалась жизнь всех культурных народов, каких только знает историческая наука»! (Беседа с ген. А. М. Драгомировым // Часовой. 36 (1930). С. 4-5; А. М. Драгомиров. Белое движение и Р. О.-В. Союз // Часовой. 59 (1931). С. 17-20; Бог и религия здесь всюду являются вовсе не знаками той или иной веры, а знаками основных интегральных начал общечеловеческой этики всех времен и народов).
Наполеон при обсуждении декретов в пору консулата о каждом задавал два вопроса: «Полезно ли это будет? Справедливо ли это будет?» «Национальная Россия» военачальников Белого Юга исчерпывалась этим подходом.
VI
Это, в свою очередь, порождало большие проблемы для пропагандистской терминологии - однако проблемы эти были показателем тяжелой порчи отнюдь не южных военачальников, а среды, в которой им приходилось действовать и которая царила в России безраздельно до относительно недавнего времени. Испокон времен левые, правые и либеральные интеллектуалы и политики поносили белых вождей юга за, как выразился недавно один автор, «отсутствие артикулированной идеологии», непредрешенчество, отсутствие «-изма». В самом деле, каким «-измом» покрывается изложенная выше идеология? Какой «-изм» освящает истины просто вроде тех, что нельзя запрещать людям продавать свою продукцию и нанимать себе работников, что у людей нельзя отбирать одежду или комнаты просто для того, чтобы поделиться им с малоимущими, что без вины расстреливать нельзя, что нельзя отменять законы и провозглашать суд по «ревправосознанию», наделяя произвольным правом жизни и смерти каждого мелкого функционера, что нельзя развязывать и вести внутренние войны против целых классов населения, и что те, кто все это пресуществляет захватом власти, силой и террором, должны лежать в земле? Какой «-изм» посвящен только и именно утверждению основ человеческого общежития и отвержению посягательств на то, чтобы, насилуя их и население, громоздить какие-то великие стройки? Какое учение сводится к тому, что whatsoever, for any cause seeketh to take or give power beyond or above the Laws - suffer it not to live?! Киплинг, которому принадлежит эта фраза, действительно выражал всю жизнь именно ту самую идеологию, о которой идет речь (и очень характерно, что - при неизменном его отношении к России как конкурирующей империи - он не порадовался тому, что вот-де коеурент рухнул и можно теперь прибрать к рукам его былые южные владения - а сочувствовал Белой России и требовал, чтобы Англия помогала ей протиыв большевиков, см. его текст «Россия - пацифистам») - ну так европейская мысль и не прибрала термина для обозначения идеологим Киплинга. Такого «-изма» и до сих пор в мире не придумали, и это даже не в особенный позор придумывателям: на белом свете существует много литературных стилей, но нет ни одного, который сосредоточил бы свои требования просто на том, чтобы письменная речь была членораздельна, а не перемежалась в программном порядке музыкально-фонетическими траснскрипциями звериного воя, и чтоб она соблюдала основные правила грамматики, а не путала склонения со спряжениями. Все это подразумевается бай-дефолт.
Что придумывателям европейских «-измов» действительно в позор - это то, что они с полным радушием относились к тем представителям своих (и даже чужих) политических идеологий, которые во имя лозунгов и целей этих идеологий были всегда готовы - и даже пафосно призывали - не церемониться с вышеозначенным «бай-дефолтом». Бернард ли Шоу, восхищающийся Лениным, или он же, извиняющий в середине 40-х Гитлера, или Роллан, поддерживающий большевистскую власть, или французские прогрессивные интеллектуалы, по сей день прославляющие якобинцев 93 года, или какой-нибудь Селин и т.д. - все это не исключения, а правила. В Европе дело сильно изменилось только после Второй Мировой войны, когда культуртрегеров и властителей дум безвозвратно выкинули куда-то в середину между помойкой, музеем и архивом, а умы переключились на сугубо обывательские вопросы, разрешаемые в сугубо обывательских границах. После этого стало можно жить. В Европе 1850-1950 гг. сотни тысяч людей - не каких-нибудь андерграундных интеллектуалов из котельных или экзотических арт-галерейщиков, а офицеров, адвокатов, банковских служащих - всерьез окормлялись учениями Ницше или Толстого; в нынешний упрощенный и мещанский век это просто немыслимо. В Советской России министром просвещения был натуральный богоискатель, в нацистской Германии министр пропаганды с юности бредил великой русской и германской классикой, а рейхсфюрер СС был мистиком и с живым интересом интересовался «Артхашастрой» Каутильи. В нынешнем мире духовный горизонт их должностных аналогов обычно не поднимается выше распределения субсидий. Повара-оккультиста Юрайду в европейском и мировом масштабе сменил другой герой другого чешского классика - «чешский крестьянин, кормилец наш», прикончивший поиски Абсолюта. После чего всё то, что было осознанным принципиальным убеждением для военачальников белого Юга, ни в какую новую европейскую "измо-оформленную" идеологию в артикулированном виде так и не перешло, но по крайней мере стало суб-идеологическим общим местом, которое признается совершенной необходимостью даже без всяких убеждений, на социально-инстинктивном уровне. России это уже помочь не успело.