Нина Луговская. Из дневника школьницы: 1932-1937
Прочитала подростковые дневники Нины Сергеевны Луговской, арестованной и осужденной в 1937 году вместе с матерью и старшими сестрами по делу "участников контрреволюционной эсеровской организации".
В целом, текст довольно занудный, так как эпоха отражена в нем мало, история и быт семьи Луговских тоже (ну, о том, что никакой котрреволюционной деятельности нет, можно и не говорить, наверное), а посвящен дневник почти исключительно переживаниям 14-17-летней девушки: ах, какая я некрасивая, какая я не талантливая, а хочу быть лучше всех, хочу быть знаменитой, ах, как я его люблю, а он на меня не смотрит, ах, как все опостылело, вот бы отравиться и т.д., и все это повторяется на все лады в разных вариациях на 350 страницах.
Но оторваться от этого чтения трудно. Ничего нет интереснее, чем реальная жизнь, уж куда до нее литературе. Греет уже даже одна только мысль, что это писал живой человек из плоти и крови о своей собственной настоящей жизни, вот сидел за столом, как я сейчас, и писал.
Самое сильное впечатление: и тогда люди переживали так же, как мы сейчас, из-за глупых мелочей страдали и мучались. Вот, казалось бы, 30-ые годы, голод (так Нина сама пишет), репрессии, отец Нины сидит в Бутырке, мать надрывается на работе и по хоязйству, пытаясь прокормить трех дочерей и их бабушку. Однако дети вовсе не думают постоянно об отце, вовсе не в трауре или страхе и даже в чем-то более инфантильны, чем сегодняшняя, чуть ли не с пеленок зачинающая зарабатывать и вести самостоятельную жизнь молодежь. Две старшие дочери (им в этот периол 17-22) учатся в институте, устраивают вечеринки, занимаются музыкой, живописью, ходят на каток, танцуют, влюбляются и флиртуют, даже по хозяйству матери не помогают, не то что уж по работе. Нина, младшая (13-18 лет), днем учится в школе, в оставшееся время читает, рисует и пишет дневник, а на просьбы матери почистить картошку, помыть посуду или самой отгладить свою школьную форму отвечает, что она не хочет тратить свою молодость на такие пустяки. В дневнике комментирует этот эпизод в таком духе: маму, конечно, очень-очень жалко, но ведь ее жизнь уже прошла, что же делать, а я сейчас в самом расцвете, не тратить же лучше годы на мытье посуды, надо познавать жизнь, учиться, читать, веселиться; кроме того, это так унизительно - хлопотать у плиты, мужчины же этого не делают, так чем я хуже их. О том, что отца посадили, мы узнаем из дневника далеко не сразу и фактически случайно - две строчки после многостраничного описания поведения какого-то Нининого одноклассника-ловеласа.
Не подумайте, что я осуждаю. (Тем более что это дневник, личный документ, где человек свою душу раскрывал, а его взяли и опубликовали посмертно, без разрешения, бррр.) Я не осуждаю, а удивляюсь, узнавая свой собственный эгоизм, свойственный мне и теперь, наверное, а в возрасте 14-18 лет уж точно. Все-таки до чего же все одинаково у людей внутри, какие бы времена ни были.
Еще бросившиеся мне в глаза и показавшиеся интересными мелочи.
Нина пишет, что голодно, хлеб по карточкам, однако на следующей же странице рассказ о том, как мальчишки бросались в школе хлебом, и было весело.
Употребление некоторых слов. Так, в дневнике никогда не говорится: Еще одна неделя, и каникулы, - а говорится: Еще одна (две, три) пятидневка, и каникулы. Очень употребителен глагол бузить. Вот вы его употребляете? Я вполне, но вряд ли по отношению к себе самой или 14-15-летним одноклассникам. А у Нины через страницу: Мы много бузили, ах, до чего же люблю бузить. И уж совсем вышли сейчас из языка, мне кажется, однокоренные буза и бузотер. А у Нины на каждом шагу: В школе все то же - лень и буза, У нас новенькие - изрядные бузотеры.
Показалась занятной популярность некоторых имен. Наряду с обычными во все времена Ирой, Димой, Женей, Левой, есть Антипка, Демьянка, Тимошка, Акулинка - ну прямо вот что сейчас вошли в моду. Смотрится странновато, особенно с суффиксом -ка, как Нина о них пишет. В то же время, от некоторых имен веет Тургеневым и Чеховым: Ляля о Елене и Ольге, Муся о Марии (и то, и другое часто, а не просто единичный пример), та же Нина.
Библиографические данные:
Нина Луговская. Хочу жить... Из дневника школьницы: 1932-1937. По материалам следственного дела семьи Луговских. М., Глас, 2004.
В целом, текст довольно занудный, так как эпоха отражена в нем мало, история и быт семьи Луговских тоже (ну, о том, что никакой котрреволюционной деятельности нет, можно и не говорить, наверное), а посвящен дневник почти исключительно переживаниям 14-17-летней девушки: ах, какая я некрасивая, какая я не талантливая, а хочу быть лучше всех, хочу быть знаменитой, ах, как я его люблю, а он на меня не смотрит, ах, как все опостылело, вот бы отравиться и т.д., и все это повторяется на все лады в разных вариациях на 350 страницах.
Но оторваться от этого чтения трудно. Ничего нет интереснее, чем реальная жизнь, уж куда до нее литературе. Греет уже даже одна только мысль, что это писал живой человек из плоти и крови о своей собственной настоящей жизни, вот сидел за столом, как я сейчас, и писал.
Самое сильное впечатление: и тогда люди переживали так же, как мы сейчас, из-за глупых мелочей страдали и мучались. Вот, казалось бы, 30-ые годы, голод (так Нина сама пишет), репрессии, отец Нины сидит в Бутырке, мать надрывается на работе и по хоязйству, пытаясь прокормить трех дочерей и их бабушку. Однако дети вовсе не думают постоянно об отце, вовсе не в трауре или страхе и даже в чем-то более инфантильны, чем сегодняшняя, чуть ли не с пеленок зачинающая зарабатывать и вести самостоятельную жизнь молодежь. Две старшие дочери (им в этот периол 17-22) учатся в институте, устраивают вечеринки, занимаются музыкой, живописью, ходят на каток, танцуют, влюбляются и флиртуют, даже по хозяйству матери не помогают, не то что уж по работе. Нина, младшая (13-18 лет), днем учится в школе, в оставшееся время читает, рисует и пишет дневник, а на просьбы матери почистить картошку, помыть посуду или самой отгладить свою школьную форму отвечает, что она не хочет тратить свою молодость на такие пустяки. В дневнике комментирует этот эпизод в таком духе: маму, конечно, очень-очень жалко, но ведь ее жизнь уже прошла, что же делать, а я сейчас в самом расцвете, не тратить же лучше годы на мытье посуды, надо познавать жизнь, учиться, читать, веселиться; кроме того, это так унизительно - хлопотать у плиты, мужчины же этого не делают, так чем я хуже их. О том, что отца посадили, мы узнаем из дневника далеко не сразу и фактически случайно - две строчки после многостраничного описания поведения какого-то Нининого одноклассника-ловеласа.
Не подумайте, что я осуждаю. (Тем более что это дневник, личный документ, где человек свою душу раскрывал, а его взяли и опубликовали посмертно, без разрешения, бррр.) Я не осуждаю, а удивляюсь, узнавая свой собственный эгоизм, свойственный мне и теперь, наверное, а в возрасте 14-18 лет уж точно. Все-таки до чего же все одинаково у людей внутри, какие бы времена ни были.
Еще бросившиеся мне в глаза и показавшиеся интересными мелочи.
Библиографические данные:
Нина Луговская. Хочу жить... Из дневника школьницы: 1932-1937. По материалам следственного дела семьи Луговских. М., Глас, 2004.