"Волшебная лампа" Юрского. Мой текст для "Театрала"
.jpg)
Можно и так сказать: до Юрского артиста с такой природой не существовало. Спорно и бесспорно одновременно. Любой талант уникален сам по себе, неповторим. Талант Юрского уникален вдвойне, втройне… Он играет - как ставит, ставит - как пишет, пишет - как читает, читает - как играет, играет - как переводит - и в таком круговороте вот уже сколько десятилетий мы наблюдаем цепь открытий работы Юрского. Жаль, что нет Нобелевской премии Театра - она была бы его.
Ленинградец по рождению, петербуржец по происхождению и породе - он так им и остался, и Москва его не упростила, не обеднила. Сбежав, как Чацкий (только из Питера в Москву) от невозможности жить и работать, от болотной питерской духоты, от несправедливости, от ложных подозрений, от партийной чумы (хотя куда от нее убежишь) - он начал свою новую жизнь здесь, в Москве, и точно знал, что его вторая театральная жизнь будет меньше исполнительской - а больше независимой, авторской. Так и получилось. Режиссура, проза, философия - главное.
А там, в юном черно-белом Питере, остались порывистый Чацкий с крамольными мыслями, романтический нездешний Тузенбах, ироничный Адам из популярной в те годы комедии Штока, первые режиссерские опыты, так напугавшие великого Товстоногова, первые аншлаговые чтецкие выступления, когда количество знаемого наизусть превысило нормы памяти и рвалось, рвалось наружу - к притихшему от мощи слова зрительному залу…
Можно и так сказать: Юрскому чужд командный дух, советское чувство локтя, горячее дыхание коллектива. Потому и называют его «человек-театр». Он может держать многотысячный зал часами - на одном себе, на своей интонации, на своей паузе, на своем шепоте. На своем смехе. Один. Как пушкинский Импровизатор из «Египетских ночей» (которого он и сыграл у Швейцера). Его появлению на авансцене всегда предшествует непрерывный, долгий, мучительный, интеллектуальный труд. «Интеллект Юрского» - это устойчивое выражение, как «лампа Чижевского» или «аппарат Илизарова». Он сам уже давно смеется над этим определением, данным ему критиками, - «артист- интеллектуал». Но и эта банальность когда-то была открытием! Потому что Юрский все равно человек театра, а не фундаментальной науки, и мозг его устроен так, что разум то иронизирует над чувством, то по-отечески целует его в лоб, то отпускает на секунду на волю - погулять бешеным ветром, повитийствовать, пообжигать буйным темпераментом окружающий мир и людей в нем. Бывают ли у него депрессии? Испытывает ли он горечь разочарований? Страх провала? Да, тысячу раз «да». И кажется даже, что он не дорожит успехом, что ликующая толпа и всенародное признание ему не сильно интересны. Да, ему не интересна толпа. Он выискивает в ней таких же, как он, одиночек и ведет с ними предельно искренний разговор, доверяет им свои сомнения и призывает вместе совершить открытие, вскрытие человеческой натуры. Выдумать новый жанр, импровизировать в потоке пушкинской мысли, дать ей новую жизнь, свернуть с дороги стереотипов и школярских догм. Подойти максимально близко к природе зла. Или посмеяться над удушьем эпохи, чтобы выдрать человека из ее цепких лап. По капле выдавливать из себя раба - это, конечно, процесс не слишком увлекательный, но когда он происходит публично - то превращается в зрелище. Интеллектуальный поединок с самим собой бесконечен, и победителей в нем не бывает. Ему подходит все, что кончается на «тор» - импровизатор, мистификатор, провокатор, организатор, оратор… Следить за его экспериментами на сцене - всегда труд, и всегда восторг. Поймавший его доверие становится на одну ступень выше и несет с собой в дом это чудо открытия - я понял Юрского!