* * *
.
Я не умею облекать в слова своё отношение к садику, проныриванию, раннему развитию и прочим воспитательно-принудительным методикам.
Я чувствую состояние ребёнка кожей, всем телом, я читаю правду в его глазах, в его движениях. Но этим знанием я не могу поделиться, потому что оно живёт во мне на уровне интуиции, в моём внутреннем ребёнке, которого я всегда храню в себе.
Я слышу: "ребёнок сам рвётся в садик", "ребёнок улыбается во время проныривания", "ребёнок очень любит своего тренера", "ребёнок сам хочет, чтобы мама ушла".
Внешнее поведение ребёнка ничего не значит для меня, но мне достаточно одного взгляда, чтобы понять, хорошо ли ему.
Желание быть "хорошим" в угоду взрослым я отличу от естественного поведения ребёнка, я смогу распознать улыбку, прикрывающую подавленность и безысходность, от искреннего смеха.
И в глазах и в словах родителей я уловлю приятие ребёнка и безусловную любовь или желание продемонстрировать чудеса дрессировки.
Но я не знаю, как описать это словами. Я иду к Саше и спрашиваю у него: "Как объяснить словами, когда ребёнку действительно хорошо, а когда это только так выглядит со стороны?"
Саша что-то готовит у плиты и одновременно общается с детьми. Он отводит меня в сторону и говорит: "Когда женщину насилуют и она получает удовольствие от этого, как решить, было ли это насилие? ... Просто мать должна быть матерью, а если у неё отбиты материнские чувства, то не надо на этом месте строить теории."
Вот так, коротко и ясно.
.
Я не умею облекать в слова своё отношение к садику, проныриванию, раннему развитию и прочим воспитательно-принудительным методикам.
Я чувствую состояние ребёнка кожей, всем телом, я читаю правду в его глазах, в его движениях. Но этим знанием я не могу поделиться, потому что оно живёт во мне на уровне интуиции, в моём внутреннем ребёнке, которого я всегда храню в себе.
Я слышу: "ребёнок сам рвётся в садик", "ребёнок улыбается во время проныривания", "ребёнок очень любит своего тренера", "ребёнок сам хочет, чтобы мама ушла".
Внешнее поведение ребёнка ничего не значит для меня, но мне достаточно одного взгляда, чтобы понять, хорошо ли ему.
Желание быть "хорошим" в угоду взрослым я отличу от естественного поведения ребёнка, я смогу распознать улыбку, прикрывающую подавленность и безысходность, от искреннего смеха.
И в глазах и в словах родителей я уловлю приятие ребёнка и безусловную любовь или желание продемонстрировать чудеса дрессировки.
Но я не знаю, как описать это словами. Я иду к Саше и спрашиваю у него: "Как объяснить словами, когда ребёнку действительно хорошо, а когда это только так выглядит со стороны?"
Саша что-то готовит у плиты и одновременно общается с детьми. Он отводит меня в сторону и говорит: "Когда женщину насилуют и она получает удовольствие от этого, как решить, было ли это насилие? ... Просто мать должна быть матерью, а если у неё отбиты материнские чувства, то не надо на этом месте строить теории."
Вот так, коротко и ясно.
.