БЕРЕЗИНО
Обещал я прогулку по Тригорскому. Но по дороге завернули мы в село Березино (выведенное в «Заповеднике» под псевдонимом Сосново), осмотреть дом, где жил Довлатов
Разбавим же Клико Агдамом Пушкинские места Довлатовскими!
- Я договорилась насчет комнаты.
- Вот спасибо.
- В деревне Сосново. Пять минут от турбазы. Отдельный вход.
- Это главное.
- Хозяин, правда, выпивает.
- Еще один козырь.
- Запомните фамилию - Сорокин. Михаил Иваныч… Пойдете через турбазу вдоль оврага. С горы уже деревню видно. Четвертый дом… А может, пятый. Да вы найдете. Там свалка рядом…
Я направился в Сосново. Дорога тянулась к вершине холма, огибая унылое поле. По краям его бесформенными грудами темнели валуны. Слева зиял поросший кустами овраг. Спускаясь под гору, я увидел несколько изб, окруженных березами. В стороне бродили одноцветные коровы, плоские, как театральные декорации. Грязные овцы с декадентскими физиономиями вяло щипали траву. Над крышами летали галки.
Я шел по деревне, надеясь кого‑то встретить. Некрашеные серые дома выглядели убого. Колья покосившихся изгородей были увенчаны глиняными сосудами. В накрытых полиэтиленом загонах суетились цыплята. Нервной мультипликационной походкой выступали куры. Звонко тявкали лохматые приземистые собаки.
Сфотографировать деревенские пейзажи я не догадался. Так что придется почтеннейшей публике самой додумывать.
А пока вы всю эту пастораль рисуете в своем воображении, ищем заветный дом…
Я пересек деревню, вернулся. Помедлил возле одного из домов. Хлопнула дверь, и на крыльце появился мужчина в застиранной железнодорожной гимнастерке.
Я поинтересовался, как найти Сорокина.
- Толик меня зовут, - сказал он.
Я представился и еще раз объяснил, что мне нужен Сорокин.
- А где он живет? - спросил Толик.
- В деревне Сосново.
- Так это Сосново и есть.
- Я знаю. Как же мне его найти?
- Тимоху, что ли, Сорокина?
- Его зовут Михал Иваныч.
- Тимоха помер год назад. Замерз поддавши…
- Мне бы Сорокина разыскать.
- Видно, мало поддал. А то бы выжил…
- Мне бы Сорокина…
- Не Мишку случайно?
- Его зовут Михал Иваныч.
- Так это Мишка и есть. Долихи зять. Знаете Долиху, криво повязанную?
- Я приезжий.
- Не с Опочки?
- Из Ленинграда.
- А, знаю, слышал…
- Так как бы Михал Иваныча разыскать?
- Мишку‑то?
- Вот именно.
Толик откровенно и деловито помочился с крыльца, Затем приоткрыл дверь и скомандовал:
- Але! Раздолбай Иваныч! К тебе пришли.
Честно говоря, у нас все было не совсем так. Искомую избу нам указал пейзанин абсолютно трезвого вида с крыльца кирпичного, весьма зажиточного по виду, соседнего дома. Не исключено, что это был потомок Никитиных, у которых писатель брал молоко.
Те жили солидно. Телевизор, «Незнакомка» Крамского… С пяти утра хозяин занимался делами. Чинил забор, копался в огороде. Как‑то вижу - телка за ноги подвешена, Хозяин шкуру снимает. А нож белый‑белый, в крови…
но вот мы стоим перед священной реликивией: единственным на все Пушкинские горы сохранившимся в неизменном виде домом, в котором жил выдающийся писатель
Дом Михал Иваныча производил страшное впечатление. На фоне облаков чернела покосившаяся антенна. Крыша местами провалилась, оголив неровные темные балки. Стены были небрежно обиты фанерой. Треснувшие стекла - заклеены газетной бумагой. Из бесчисленных щелей торчала грязная пакля.
В комнате хозяина стоял запах прокисшей еды. Над столом я увидел цветной портрет Мао из «Огонька». Рядом широко улыбался Гагарин. В раковине с черными кругами отбитой эмали плавали макароны. Ходики стояли. Утюг, заменявший гирю, касался пола.
…
Соседняя комната выглядела еще безобразнее. Середина потолка угрожающе нависала. Две металлические кровати были завалены тряпьем и смердящими овчинами. Повсюду белели окурки и яичная скорлупа.
Откровенно говоря, я немного растерялся. Сказать бы честно: «Мне это не подходит…» Но, очевидно, я все‑таки интеллигент. И я произнес нечто лирическое:
- Окна выходят на юг?
какие-то из этих окон несомненно выходят на юг
- Крыша дырявая.
- В хорошую погоду это незаметно. А дождей, вроде бы, не предвидится.
- И щели в полу.
- Сейчас еще ничего. А раньше через эти щели ко мне заходили бездомные собаки.
- Щели так и не заделаны.
- Зато я приручил собак…
Если бы Иван Михалыч (хозяин, прототип Михал Иваныча) не перекрыл в свое время крышу шифером, мы могли бы застать разве что кучу бревен.
А через этот лаз видимо и проникали собаки перед тем, как зайти к Довлатову в гости
- Главное, - сказал я, - вход отдельный.
- Ход отдельный, - согласился Михал Иваныч, - только заколоченный.
- А, - говорю, - жаль.
- Эйн момент, - сказал хозяин, разбежался и вышиб дверь ногой.
Сейчас дверь снова заколочена. Вышибать ногой мы ее конечно не стали, тем более что сейчас дом - частная собственность. Несколько лет назад его приобрела некая гражданка из Москвы, надеясь вроде как открыть в нем что-то мемориальное. Но пока он стоит необитаемый.
Как уверила нас проходившая мимо деревенская бабушка, внутри дом выглядит так же, как снаружи. Еще просила не печатать фотографию дома в газетах - «срам такой!»
Я убедил, что в газету снимки не попадут.
Она, кстати, помнила Довлатова. Но призналась, что видела его редко. Разве что утром и вечером. А так - «Сережа весь день на турбазе, Ваня в лесу». (Напомню, что хозяин дома работал «дружбистом»: - Бензопила у меня… «Дружба»… Хуяк - и червонец в кармане. )
Причем пьяным Довлатова пожилая соседка, по ее словам, не видала. Хотя оговорилась, что в дом почти не заходила.
Я заглянул к Михал Иванычу. Его не было. Над грязной постелью мерцало ружье. Увесистая тульская двустволка с красноватым ложем. Снял ружье и думаю - не пора ли мне застрелиться?..
ну вот. А через тридцать с лишним лет сытые благополучные москвичи, у которых все в жизни хорошо, подъехали к дому, обфотографировали его со всех сторон, сделали на скамейке по глотку коньяка «за великого писателя», сели в свой форд-«Фокус», и поехали дальше осматривать пушкинские места.