УПК
Все помнят, что это такое? Нет, вовсе не уголовно-процессуальный кодекс. УПК - это «учебно-производственный комбинат». Теоретически, советская молодежь старшего школьного возраста должна была осваивать в этом благородном заведении азы профессии. Из того, что помню: для девочек секретарское дело, шитьё, младший воспитатель, для мальчишек - автодело, профессия фрезеровщика, электроника.
Классе в седьмом нас сводили на экскурсию в симпатичное зелёное здание, рассказали, какой в следующем году ждёт процесс и предложили летом обдумать свой выбор. Ни один вариант особенно привлекательным не показался, и я решила присоединиться к выбору лучшей подруги, вознамерившейся заняться портняжным делом.
К моменту «раздачи хвостов», то бишь распределения по профессиям, я, как истинная лягушка, не явилась. Это произошло по одной простой причине - заболела. Вообще, есть у меня такое странное свойство - заболевать перед решительными переменами в судьбе, когда перемена, скорее всего, не принесёт мне ничего хорошего. Так было с УПК, так же потом случилось с операцией на глаза, когда, собрав все необходимые бумаги и сдав все анализы, я умудрилась сильно простудиться непосредственно накануне операции.
Итак, пропустив единственный учебный день, я обнаружила, что «хвосты» розданы, все места на условно-нормальных потоках заняты, и мне не остаётся ничего иного, как осваивать профессию воспитателя, никакого стремления к которой в моей душе не наблюдалось. Когда-то, в розовом детстве, я мечтала работать воспитательницей в детском саду, но те мечты канули в Лету вместе с детством, а на смену им пока ничего не пришло.
Побывав на первом занятии, я окончательно уверилась в том, что разыгрывать детские спектакли - не моё. Нужно было искать выход. Оказалось, что таких вот «лягушек» в нашем классе целых три, отчего положение уже не выглядело катастрофическим - всё-таки, три головы лучше, чем одна. И мы начали думать. В процессе мозгового штурма выяснились три вещи: во-первых, ни одна из нас не знает, чем бы хотела заниматься, из того, что предложено, во-вторых освобождения от УПК добиться невозможно, и в-третьих, и самых главных, у Юльки есть любимая тётя, которая работает в районной прокуратуре, а главное - очень сочувствует племяннице. И мы двинулись на штурм бюрократической машины.
Труднее всего оказалось доказать школьному начальству, что мы не имеем намерения уклоняться он процесса обучения, а всего лишь хотим заниматься чем-то, что принесёт пользу в будущем. Убедила директрису справка из прокуратуры, гласящая, что девицы такие-то принимаются на практику в районную прокуратуру в качестве будущих адвокатов.
Наконец, все формальности были улажены, нас отпустили на вольные хлеба, и начались трудовые будни. Первые недели мы ничего особенного не делали, поскольку, не имея практики работы со столь юными кадрами, работники юридической сферы просто не знали, чем же нас занять. Но потом выяснилось, что, как и в любом госучреждении, существует множество рутинных дел, которые кадровым работникам жутко наскучили, а мы с ними вполне справимся. В итоге на нас свалили переписывание краткого содержания заявлений граждан в специальные журналы.
Сначала работы было немного, но со временем народ понял, что не нужно ежедневно заниматься всякой скучищей, поскольку во вторник явятся три школьницы, которым это интересно, и всё сделают. Основная масса дел была, в действительности, жутко скучной, что-то типа того, что «незвестный злоумышленник проник в принадлежащий гражданину М. подвал и украл мешок картошки», но попадались и серьёзные дела, иногда просто жуткие, одно из таких я до сих пор вспоминаю с содроганием. Когда читаешь об этом в газетах, книгах, видишь в телепередачах - это одно, но вот такое, почти личное, соприкосновение оставляет в душе совсем иной, жутковатый, след. Как-то вдруг осознаёшь, что это правда, что за сухими машинописными строками скрываются покалеченные людские судьбы.
В общем, тот год прошел интересно, нас даже в суд однажды отправили - на «практику», и на допрос пустили (Юлькина тётушка допрашивала, поэтому и разрешили по очереди в закутке за шкафом тихонечко посидеть). Да и класс в полном составе нам завидовал чёрной завистью.
А после летних каникул выяснилось, что практику нашу прикрыли: то ли тётушка ушла на вольные адвокатские хлеба, то ли начальство недовольно было - точно и не помню уже. А может и Юлька решила, что восьми классов с неё хватит за глаза, а без Юльки мы тётушке особо и не нужны были.
И опять передо мной встала проблема УПК. Вкусив воли, под крылышко родного комбината возвращаться не хотела: во-первых, профессия воспитателя меня по-прежнему не привлекала, а во-вторых никто бы меня туда и не принял, с годичным-то отставанием. И передо мной возник извечный вопрос «А что же теперь делать прикажете?»
Выход не сразу, но нашелся, недаром же я была записана как минимум в три библиотеки, не считая школьной, и библиотекари всех четырёх были моими друзьями. Я просто-напросто отправилась в районную детскую библиотеку и пожаловалась её работницам на свою нелёгкую судьбину. И попросилась к ним под крылышко. Куда и была принята! Благо, опыт борьбы с бюрократией уже был, мне написали - под мою же диктовку - справку о том, что я прохожу обучение профессии «младшего библиотекаря», и дело было в шляпе.
Весь следующий год я занималась всё той же рутиной, но уже библиотечной. И всем было хорошо: я наслаждалась своей любимой библиотечной атмосферой, помогала организовывать библиотечные уроки и праздники, заполняла каталожные карточки, чинила развалившиеся переплёты, да и, как находящейся на особом положении, мне было позволено брать на дом книги из читального зала, а библиотекари были избавлены от части уже давно приевшихся однообразных дел.
Эта же, библиотечная, часть моей жизни подарила мне ещё одну подругу. Познакомились мы на одном из библиотечных уроков на почве любви к Владиславу Крапивину: обе одновременно потянулись к его новой книге - это были "Дети синего фламинго", даже рисунок на обложке запомнился. Разговорились. Оказалось, что домой нам идти в одну сторону, так всю дорогу и проговорили. Кроме Крапивина у нас оказалось ещё очень много общего, у неё даже одну из двух младших сестер звали Надеждой, а всего в их семье было четверо детей, что мне тогда показалось чуть ли не чудом. И учиться мы впоследствии, независимо друг от друга, поступили на один и тот же факультет нашего пединститута. Точнее, закончив школу и собравшись поступать на исторический, я пошла к Женьке посоветоваться и с удивлением узнала, что она уже год, как успешно учится именно на этом факультете. Женя, как старшая дочь в большой семье, отличница, спортсменка и вообще активистка, была постоянно занята, во время редких встреч мы болтали, в основном, о книгах, поэтому не так удивительно, что я не знала, где она учится.
Вот, пожалуй, и вся история моего трудового воспитания. Ни юристом, ни библиотекарем я не стала, шить так и не научилась, воспитываю единственного (надеюсь, пока единственного) ребёнка дошкольного возраста. А два года, в течении которых мне удавалось водить за нос советскую систему образования, вспоминаю с неизменной улыбкой.
Классе в седьмом нас сводили на экскурсию в симпатичное зелёное здание, рассказали, какой в следующем году ждёт процесс и предложили летом обдумать свой выбор. Ни один вариант особенно привлекательным не показался, и я решила присоединиться к выбору лучшей подруги, вознамерившейся заняться портняжным делом.
К моменту «раздачи хвостов», то бишь распределения по профессиям, я, как истинная лягушка, не явилась. Это произошло по одной простой причине - заболела. Вообще, есть у меня такое странное свойство - заболевать перед решительными переменами в судьбе, когда перемена, скорее всего, не принесёт мне ничего хорошего. Так было с УПК, так же потом случилось с операцией на глаза, когда, собрав все необходимые бумаги и сдав все анализы, я умудрилась сильно простудиться непосредственно накануне операции.
Итак, пропустив единственный учебный день, я обнаружила, что «хвосты» розданы, все места на условно-нормальных потоках заняты, и мне не остаётся ничего иного, как осваивать профессию воспитателя, никакого стремления к которой в моей душе не наблюдалось. Когда-то, в розовом детстве, я мечтала работать воспитательницей в детском саду, но те мечты канули в Лету вместе с детством, а на смену им пока ничего не пришло.
Побывав на первом занятии, я окончательно уверилась в том, что разыгрывать детские спектакли - не моё. Нужно было искать выход. Оказалось, что таких вот «лягушек» в нашем классе целых три, отчего положение уже не выглядело катастрофическим - всё-таки, три головы лучше, чем одна. И мы начали думать. В процессе мозгового штурма выяснились три вещи: во-первых, ни одна из нас не знает, чем бы хотела заниматься, из того, что предложено, во-вторых освобождения от УПК добиться невозможно, и в-третьих, и самых главных, у Юльки есть любимая тётя, которая работает в районной прокуратуре, а главное - очень сочувствует племяннице. И мы двинулись на штурм бюрократической машины.
Труднее всего оказалось доказать школьному начальству, что мы не имеем намерения уклоняться он процесса обучения, а всего лишь хотим заниматься чем-то, что принесёт пользу в будущем. Убедила директрису справка из прокуратуры, гласящая, что девицы такие-то принимаются на практику в районную прокуратуру в качестве будущих адвокатов.
Наконец, все формальности были улажены, нас отпустили на вольные хлеба, и начались трудовые будни. Первые недели мы ничего особенного не делали, поскольку, не имея практики работы со столь юными кадрами, работники юридической сферы просто не знали, чем же нас занять. Но потом выяснилось, что, как и в любом госучреждении, существует множество рутинных дел, которые кадровым работникам жутко наскучили, а мы с ними вполне справимся. В итоге на нас свалили переписывание краткого содержания заявлений граждан в специальные журналы.
Сначала работы было немного, но со временем народ понял, что не нужно ежедневно заниматься всякой скучищей, поскольку во вторник явятся три школьницы, которым это интересно, и всё сделают. Основная масса дел была, в действительности, жутко скучной, что-то типа того, что «незвестный злоумышленник проник в принадлежащий гражданину М. подвал и украл мешок картошки», но попадались и серьёзные дела, иногда просто жуткие, одно из таких я до сих пор вспоминаю с содроганием. Когда читаешь об этом в газетах, книгах, видишь в телепередачах - это одно, но вот такое, почти личное, соприкосновение оставляет в душе совсем иной, жутковатый, след. Как-то вдруг осознаёшь, что это правда, что за сухими машинописными строками скрываются покалеченные людские судьбы.
В общем, тот год прошел интересно, нас даже в суд однажды отправили - на «практику», и на допрос пустили (Юлькина тётушка допрашивала, поэтому и разрешили по очереди в закутке за шкафом тихонечко посидеть). Да и класс в полном составе нам завидовал чёрной завистью.
А после летних каникул выяснилось, что практику нашу прикрыли: то ли тётушка ушла на вольные адвокатские хлеба, то ли начальство недовольно было - точно и не помню уже. А может и Юлька решила, что восьми классов с неё хватит за глаза, а без Юльки мы тётушке особо и не нужны были.
И опять передо мной встала проблема УПК. Вкусив воли, под крылышко родного комбината возвращаться не хотела: во-первых, профессия воспитателя меня по-прежнему не привлекала, а во-вторых никто бы меня туда и не принял, с годичным-то отставанием. И передо мной возник извечный вопрос «А что же теперь делать прикажете?»
Выход не сразу, но нашелся, недаром же я была записана как минимум в три библиотеки, не считая школьной, и библиотекари всех четырёх были моими друзьями. Я просто-напросто отправилась в районную детскую библиотеку и пожаловалась её работницам на свою нелёгкую судьбину. И попросилась к ним под крылышко. Куда и была принята! Благо, опыт борьбы с бюрократией уже был, мне написали - под мою же диктовку - справку о том, что я прохожу обучение профессии «младшего библиотекаря», и дело было в шляпе.
Весь следующий год я занималась всё той же рутиной, но уже библиотечной. И всем было хорошо: я наслаждалась своей любимой библиотечной атмосферой, помогала организовывать библиотечные уроки и праздники, заполняла каталожные карточки, чинила развалившиеся переплёты, да и, как находящейся на особом положении, мне было позволено брать на дом книги из читального зала, а библиотекари были избавлены от части уже давно приевшихся однообразных дел.
Эта же, библиотечная, часть моей жизни подарила мне ещё одну подругу. Познакомились мы на одном из библиотечных уроков на почве любви к Владиславу Крапивину: обе одновременно потянулись к его новой книге - это были "Дети синего фламинго", даже рисунок на обложке запомнился. Разговорились. Оказалось, что домой нам идти в одну сторону, так всю дорогу и проговорили. Кроме Крапивина у нас оказалось ещё очень много общего, у неё даже одну из двух младших сестер звали Надеждой, а всего в их семье было четверо детей, что мне тогда показалось чуть ли не чудом. И учиться мы впоследствии, независимо друг от друга, поступили на один и тот же факультет нашего пединститута. Точнее, закончив школу и собравшись поступать на исторический, я пошла к Женьке посоветоваться и с удивлением узнала, что она уже год, как успешно учится именно на этом факультете. Женя, как старшая дочь в большой семье, отличница, спортсменка и вообще активистка, была постоянно занята, во время редких встреч мы болтали, в основном, о книгах, поэтому не так удивительно, что я не знала, где она учится.
Вот, пожалуй, и вся история моего трудового воспитания. Ни юристом, ни библиотекарем я не стала, шить так и не научилась, воспитываю единственного (надеюсь, пока единственного) ребёнка дошкольного возраста. А два года, в течении которых мне удавалось водить за нос советскую систему образования, вспоминаю с неизменной улыбкой.