Мрачный свидетель БАМа
По теме: Мифология БАМа | Зачем БАМу нужен личный стилист | БАМ. Таксимо. Начало... | Главный пограничник БАМа | Женщины БАМа | Цена БАМа / Тында / Проект века / Песни БАМа
БАМовская «розочка»
«Русская планета» - о том, как жили солдаты - строители БАМа
В 2014 году отмечаются сразу три памятные даты, связанные со строительством Байкало-амурской магистрали: 40-летие с начала строительства, 30-летие открытия сквозного движения поездов по БАМу и 25-летие со дня сдачи магистрали в эксплуатацию. ©
~~~~~~~~~~~
«Утро БАМа». Художник Марат Самсонов
Корреспондент «Русской планеты», по совместительству автор этой статьи, попавший на стройку солдатом-железнодорожником, вспоминает, какой он увидел великую советскую стройку.
Тында
На БАМ я попал почти 30 лет назад - поздней осенью 1984 года. В столицу БАМа ― Тынду - меня, младшего сержанта-связиста из подмосковной учебки, доставили вместе с целым эшелоном военных-железнодорожников.
___
Здесь нас встретил собачий холод, в конце ноября там были уже приличные морозы. Сразу же поразил местный вокзал ― таких в те времена больше нигде в СССР не было: крытые виадук и выходы на платформы были похожи на огромные прозрачные коридоры, внутри которых ходили туда-сюда пассажиры. Над всем вокзальным комплексом возвышалась необычная конструкция ― две широкие колонны, высотой с 9-этажный дом каждая, стояли рядом друг с дружкой, а почти на самом верху они соединялись каким-то помещением, имевшим форму правильного многоугольника. Это была вокзальная диспетчерская, которая тогда стала негласным символом Тынды, визитной карточкой молодого города железнодорожников.
Наша часть располагалась на небольшой сопке, то есть надо было идти под гору, и скоро у всех прибывших началась сильная одышка. Как нам объяснили отцы-командиры, одышка началась «с непривычки», так как в Тынде из-за высокого, 500 м выше уровня моря, расположения города недостаток кислорода. Позже от командиров мы узнали, что и естественный радиационный фон в Тынде немного повышен.
Еще среди военнослужащих Тында славилась гарнизонной гауптвахтой, которой командовал знаменитый своей жесткостью майор-грузин. О его крутом нраве по всей трассе ходили такие леденящие душу рассказы, что попасть на эту «губу» боялись не только солдаты срочной службы, но и офицеры. То есть первое впечатление от БАМовской столицы у нас было не очень-то веселым. Хотя место красивое ― город окружен сопками, он как бы находится на дне огромного котлована.
Не знаю как сейчас, но тогда ― 30 лет назад ― назвать Тынду городом можно было с большой натяжкой. В лучшем случае это был поселок городского типа, так как собственно городской была только одна улица ― Красная Пресня. Только там располагались современные многоэтажные дома и магазины. Вся остальная Тында в основном состояла из небольших деревенских домиков и строительных вагончиков с печным отоплением.
Если утром смотреть на Тынду с сопки, то во время холодов (а они здесь длятся около 9 месяцев) город практически не виден. Дома еле-еле различимы, они как в густом тумане. Но это не туман, а дым от печек. Копоть от дыма была везде, поэтому снег в черте города был светло-серым. Когда же днем выпадал новый снежок ― все снова ненадолго становилось белым. Поэтому сугробы в Тынде имели слоисто-полосатую структуру ― слои белого снега чередовались с серой копотью.
___
Суровый климат и вечная мерзлота, на которой возвели Тынду и почти весь восточный участок БАМа, внесли весьма серьезные коррективы в строительство. Многоэтажки строились на сваях, но удивительным было другое ― дома на этих сваях как бы висели, то есть они находились на метровой высоте от земли. В промежутке между землей и домом ничего не было ― там гуляли ветры и коты. Оконные рамы имели три ряда стекол. Все это делалось исключительно ради тепла, которое в этих краях ценится на вес золота.
В те времена столица последней комсомольской стройки неплохо снабжалась продуктами и промтоварами. В местном универмаге спокойно лежали какие-то импортные джинсы, кроссовки Adidas и обувь фирмы Salamander, на полках стояла различная бытовая техника. В книжном магазине можно было купить Дюма и Зощенко, а в продуктовых ― кофе, колбасу, майонез, масло, сгущенку, гречку, сухое молоко и яичный порошок. Все это «на материке» было страшным дефицитом. Мы с друзьями сразу же накинулись на сгущенку, которая продавалась вразвес, и так объелись ею, что потом, даже спустя несколько лет не могли на нее смотреть. Из Тынды я отправил домой несколько посылок с книжками.
Здесь же я впервые увидел советские консервы, предназначенные для заграницы. Как они попали в Тынду - не знаю, но это тогда всех нас сильно впечатлило: обычная «Скумбрия в масле» имела такую красивую глянцевую этикетку с надписями по-английски и по-французски, что вызывала гордость за свою страну. Мол, умеем же, когда хотим.
Проблемы здесь были со скоропортящимися продуктами. На БАМе я ни разу не видел настоящего молока, кефира, сметаны и творога. Найти нормальную ― не мороженную ― картошку тоже было трудно. Многие овощи и фрукты, особенно яблоки и груши, были китайскими. Хотя в те времена отношения между Китаем и СССР были по-настоящему враждебными.
Так жила столица БАМа, а вот на самой трассе бытовые условия и снабжение были, конечно же, гораздо хуже.
Воины БАМа
Самые тяжелые участки Байкало-Амурской магистрали, где гражданские специалисты просто отказывались работать, строили железнодорожные войска (ЖДВ). Условия, в которых служили военные железнодорожники, были зачастую просто нечеловеческими.
___
Железнодорожные батальоны, как во время войны, не назывались напрямую своими воинскими номерами (например, в/ч 30976), а имели таблички с надписью «хозяйство» и дальше шла фамилия командира части. Например, если комбатом был какой-нибудь майор Иванов, то обязательно перед КПП стояла табличка с надписью «Хозяйство Иванова». Объяснялась такая «секретность» близостью китайской границы.
Располагались военные части прямо у того участка магистрали, который строился или достраивался, то есть непосредственно в тайге. А тайга в тех местах хоть и красива, но крайне недружелюбна ― вечная мерзлота, марь ― бездонные замерзшие болота, комары и гнус. Добавьте к этому 35-50-градусные морозы и 9 месяцев зимы. Весна и осень здесь длятся не больше двух недель. Лето тоже очень короткое, как тут говорят «июнь ― еще не лето, июль ― уже не лето».
Мехбат, куда нас отправили из Тынды, как и все подобные части, стоял на так называемой «отсыпке». Это означало, что прямо на маревое болото сверху был насыпан песок общей площадью где-то в 3 км2. Толщина слоя песка составляла около 1 метра. На этой «отсыпке» размещался механизированный батальон со всей своей инфраструктурой.
Получалось, что батальоны фактически круглогодично жили на болотах. Болотные болезнетворные микробы приводили к тому, что любые раны на теле не заживали, а начинали долго и мучительно гнить. Даже незначительный комариный укус, который был расчесан, мог привести к образованию незаживающей воронки, гниющей прямо до самой кости. Среди военных это называлось «БАМовской розочкой». Никакие медицинские средства на «розочки» почему-то не действовали. Поэтому солдаты часто просто прижигали их папиросами или сигаретами. Правда, это тоже не всегда помогало. Следы на теле от «розочек» оставались на всю жизнь и напоминали следы от сильной оспы.
Кормили «воинов БАМа» не очень хорошо. Каши стали чередовать с макаронами. По утрам давали «масло». Оно должно было быть сливочным, но его мешали с какими-то жирами, и от этого у всех была дикая изжога. «Масло» было сильно замороженным и намазать его на хлеб было невозможно, поэтому его ели вприкуску, макая в горячий чай. По праздникам давали вареные яйца, конфеты-карамельки и печенье.
Иногда было «пюре» из мороженной картошки. «Пюре» имело темно-коричневый цвет и отвратительный сладковатый привкус. Саму мороженую картошку чистили исключительно в варежках, так как держать в руках картошку-сосульку долго нельзя ― обморозишь ладони. Из-за такого «пюре» у многих болел живот, а у некоторых была дизентерия.
Пока в части не построили пекарню, нас кормили так называемым «хлебом для геологических партий». Каждая буханка этого «хлеба» была герметично запакована в целлофановый пакет с парами спирта, в результате буханка не черствела 2 месяца. Правда, такой «хлеб» имел устойчивый привкус резины и есть его было противно, но другого не было.
Когда же появилась своя пекарня, стали делать хлеб ― белый пшеничный и черный ржаной. Белый получался почти отменно, но его было немного и на всех не хватало, поэтому он доставался в основном офицерам, дембелям и кавказцам. А вот с черным хлебом были большие проблемы. Он почему-то совсем не пропекался: корочка сгорала до углей, а внутри оставалось жидкое тесто. Был он раза в два меньше обыкновенной буханки и вид имел довольно жуткий ― весь черный-черный, как обгоревшая головешка. Солдатам скармливали именно этот «хлеб». Собираясь «на дембель», я припрятал одну такую буханку, чтобы показать дома, чем нас кормили, но замполит, обыскивавший наши чемоданы, отобрал «хлебушек», и со словами «зачем тебе это на гражданке?» куда-то его выбросил.
___
Денег у нас не было, но даже если бы и были, то купить на них было практически нечего. Приезжавшие раз в две недели автолавки полностью скупались либо офицерами, либо кавказцами. Впрочем, там особого ассортимента не наблюдалось: папиросы, печенье, конфеты, сгущенка, томатный сок. Был еще одеколон «Саша», который покупать солдатам категорически воспрещалось, так как многие его употребляли внутрь.
Лечиться можно было только в санчасти. В нашей санчасти работали три человека, которых весьма условно можно было назвать врачами, ибо только старший из них имел неоконченное медицинское образование ― его выгнали с 4 курса мединститута. А двое других исполняли роль медбратьев, имея за душой только аттестат школы. Все болезни они «лечили» с помощью «армейской тройчатки» (анальгин-аспирин-амидопирин), добавляя к этому набору в диких количествах солдатские витамины и обязательную «трудотерапию» ― заготовку дров и уборку помещений. Однажды у меня страшно разболелся зуб, и его вырвали в санчасти без всякого наркоза обыкновенными пассатижами. Челюсть после этой «операции» ныла несколько месяцев.
Офицеры-железнодорожники жили, как правило, в строительных вагончиках. А вот солдаты спали даже в 50-градусный мороз в армейских палатках, где были установлены печки «а ля буржуйка», сделанные из 200-литровых железных бочек. Через всю палатку тянулся «кардан» ― вытяжная труба, которая обогревала вокруг себя территорию в 2 метра. В результате в палатке температурный режим зимой был весьма своеобразным: на нижнем ярусе замерзала вода, а на верхнем - жара +40-45 градусов.
Особо надо отметить туалеты. Если в Тынде штабные сортиры имели электрические подогреватели, то в сортирах на трассе никакого подогрева не было. Понятно, что все человеческие отходы в таких условиях быстро замерзали, образуя гигантские ужасно пахнущие ледяные «сталагмиты». Периодически их надо было убирать, чтобы они не мешали дальнейшему процессу. Уборкой занимались особо провинившиеся солдаты, которые, как шахтеры в забое, долбили застывшие экскременты ломами и топорами.
Вода была привозная, и ее хватало только на готовку пищи и иногда на офицерскую баню. «Водовозка» ― машина, возившая воду, ― часто ломалась, и тогда приходилось растапливать в больших баках снег и лед. Из-за нехватки воды солдаты ходили по несколько месяцев немытыми. От этого у всех были вши, избавится от которых можно было только одним способом: полностью вымыться бензином, соляркой или керосином. Но достать необходимое количество указанных продуктов перегонки нефти мог только старослужащий.
___
Нравы среди по-настоящему озверевших от такой жизни БАМовских солдат и офицеров тоже были дикими. Нас привезли в батальон из Тынды уже за полночь, но местные «деды» нас встретили как положено: били до 6 утра, то есть до подъема. Ни один офицер ночью так и не появился.
Жуткая дедовщина сочеталась с землячеством и межнациональной ненавистью. При этом в нашем мехбате находились ребята практически со всего Союза: казахи, киргизы, литовцы, молдаване, украинцы, армяне, грузины, азербайджанцы, чеченцы, ингуши и русские.
В моем взводе служили армяне и азербайджанцы из Нагорного Карабаха, которые враждовали настолько, что иногда обычные бытовые ссоры заканчивались поножовщиной. Азербайджанцы постоянно и жестоко издевались над молодыми солдатами.
Офицерский состав нашей части формировался на Украине. И уже тогда было видно, что там процветает махровый национализм. С огромным удивлением я узнавал тогда от братьев-славян, что Украина «в гробу видала» нищую Россию, которую украинцы кормят и поят, и что без России Украина будет жить как США, потому что москали не умеют работать.
Офицеры постоянно жестоко избивали солдат. Как-то я был свидетелем кровавой стычки между двумя старшими лейтенантами: один другого чуть было не убил стальной вилкой в сердце. Инцидент сразу же замяли работники военной прокуратуры, которая и создана, видимо, для того, чтобы «не выносить сор из избы». Кстати, солдатам вилки не давали, опасаясь массовости подобных происшествий.
Никакого оружия в железнодорожных частях на трассе не было. Иметь оружие в таких условиях было опасно: народ мог просто друг друга перестрелять.
Трасса-84
У любого, кто проезжал 30 лет назад по открытым для движения участкам БАМа, невольно возникало ощущение недавно прошедших боевых действий. Везде вдоль дороги валялись различные искореженные и полуразобранные трактора, самосвалы, экскаваторы, грузовики, железнодорожные платформы и даже поезда.
Послевоенное ощущение усиливалось, когда летом вдоль всей трассы начинали гореть осушенные торфяники. Тогда огонь и дым растягивались на сотни километров, так как их никто не тушил: это было бесполезно.
Как ни странно, но в те социалистические времена на БАМе было много строительной техники из «капиталистических стран». Японские краны «Като» и экскаваторы «Комацу», американские бульдозеры «Катерпиллар» и самосвалы «Магирус» из ФРГ. Впрочем, имелись и самосвалы «Татра» из социалистической Чехословакии.
Удивительными были также некоторые методы эксплуатации самой железной дороги.
Например, очень странно в некоторых местах выглядели наземные опоры мостов ― быки. Они напоминали каких-то гигантских ежиков, так как все были в огромных «иголках». На самом же деле эти «иголки» были большими полыми трубами, которые являлись необычными холодильниками! Они замораживали и закрепляли почву вокруг себя. Принцип действия таких холодильников оригинален и прост: в трубы заливался керосин, который зимой, охлаждаясь, опускался на дно. Даже в летний период такие холодильники замораживали почву в радиусе 1,5-2 метров.
Дин Рид на съёмках клипа
Так как многие участки БАМа и мосты возводились военными, то качество этих объектов было ужасным. Поэтому на трассе очень часто случались крушения поездов. По этой причине гражданские железнодорожники в те времена на магистрали двигались с очень большой осторожностью.
Чтобы переправить товарный состав через опасный мост, железнодорожники действовали хитро. Перед ненадежным мостом машинист останавливал поезд, выходил из кабины и шел пешком на другой конец моста. Помощник машиниста врубал самый тихий ход и тут же спрыгивал на землю перед мостом. Состав медленно шел по мосту без людей. На противоположном конце моста в него запрыгивал машинист, который останавливал состав и ждал, когда подбежит помощник. И только после этой процедуры они снова двигались в путь.
Народ приезжал «на трассу» самый разный. Среди БАМовских рабочих попадались и абсолютно асоциальные личности: бродяги, бывшие зеки, уголовники, хронические алкоголики, люди без документов, скрывающиеся от правоохранительных органов и просто опустившиеся. На трассе их называли «бичами», а места, где они обитали, назывались «бичарни». Власти и военные «бичей» побаивались, ибо никто не знал, чего от них ожидать. Жили «бичи» небольшими обособленными колониями, организуя такие же обособленные бригады, которые очень жестко конкурировали между собой из-за денег.
Настоящих комсомольцев, которых «в дорогу позвал комсомольский билет», и романтиков, которые ехали «за туманом и за запахом тайги», мне не довелось видеть. Большинство строителей БАМа в 1980-е годы все-таки просто хотели заработать, так как платили здесь поначалу очень хорошо. Поэтому песню «про туман» местные работяги переделали так: «А я еду, а я еду за деньгами, за туманом едут только дураки».
Многие рассчитывали накопить приличную сумму, чтобы потом уехать и купить «на материке» жилье или машину. То есть работу на БАМе люди воспринимали как временную, чтобы подзаработать и уехать домой. Но так получалось не у всех и не всегда. Быт засасывал. К тому же в 80-е платить стали хуже и откладывать нужные суммы было уже труднее. Ехать, как правило, было уже не на что и некуда.
Песни Дина Рида о БАМе
Дин Рид на БАМе, традиционная
Дин Рид - БАМ (1980)
Я желаю вам счастья. Дин Рид на стройках БАМа (1979)
___
Дмитрий Тихонов
«Русская планета», Смоленск, 24 июля 2014
БАМовская «розочка»
«Русская планета» - о том, как жили солдаты - строители БАМа
В 2014 году отмечаются сразу три памятные даты, связанные со строительством Байкало-амурской магистрали: 40-летие с начала строительства, 30-летие открытия сквозного движения поездов по БАМу и 25-летие со дня сдачи магистрали в эксплуатацию. ©
~~~~~~~~~~~
«Утро БАМа». Художник Марат Самсонов
Корреспондент «Русской планеты», по совместительству автор этой статьи, попавший на стройку солдатом-железнодорожником, вспоминает, какой он увидел великую советскую стройку.
Тында
На БАМ я попал почти 30 лет назад - поздней осенью 1984 года. В столицу БАМа ― Тынду - меня, младшего сержанта-связиста из подмосковной учебки, доставили вместе с целым эшелоном военных-железнодорожников.
___
Здесь нас встретил собачий холод, в конце ноября там были уже приличные морозы. Сразу же поразил местный вокзал ― таких в те времена больше нигде в СССР не было: крытые виадук и выходы на платформы были похожи на огромные прозрачные коридоры, внутри которых ходили туда-сюда пассажиры. Над всем вокзальным комплексом возвышалась необычная конструкция ― две широкие колонны, высотой с 9-этажный дом каждая, стояли рядом друг с дружкой, а почти на самом верху они соединялись каким-то помещением, имевшим форму правильного многоугольника. Это была вокзальная диспетчерская, которая тогда стала негласным символом Тынды, визитной карточкой молодого города железнодорожников.
Наша часть располагалась на небольшой сопке, то есть надо было идти под гору, и скоро у всех прибывших началась сильная одышка. Как нам объяснили отцы-командиры, одышка началась «с непривычки», так как в Тынде из-за высокого, 500 м выше уровня моря, расположения города недостаток кислорода. Позже от командиров мы узнали, что и естественный радиационный фон в Тынде немного повышен.
Еще среди военнослужащих Тында славилась гарнизонной гауптвахтой, которой командовал знаменитый своей жесткостью майор-грузин. О его крутом нраве по всей трассе ходили такие леденящие душу рассказы, что попасть на эту «губу» боялись не только солдаты срочной службы, но и офицеры. То есть первое впечатление от БАМовской столицы у нас было не очень-то веселым. Хотя место красивое ― город окружен сопками, он как бы находится на дне огромного котлована.
Не знаю как сейчас, но тогда ― 30 лет назад ― назвать Тынду городом можно было с большой натяжкой. В лучшем случае это был поселок городского типа, так как собственно городской была только одна улица ― Красная Пресня. Только там располагались современные многоэтажные дома и магазины. Вся остальная Тында в основном состояла из небольших деревенских домиков и строительных вагончиков с печным отоплением.
Если утром смотреть на Тынду с сопки, то во время холодов (а они здесь длятся около 9 месяцев) город практически не виден. Дома еле-еле различимы, они как в густом тумане. Но это не туман, а дым от печек. Копоть от дыма была везде, поэтому снег в черте города был светло-серым. Когда же днем выпадал новый снежок ― все снова ненадолго становилось белым. Поэтому сугробы в Тынде имели слоисто-полосатую структуру ― слои белого снега чередовались с серой копотью.
___
Суровый климат и вечная мерзлота, на которой возвели Тынду и почти весь восточный участок БАМа, внесли весьма серьезные коррективы в строительство. Многоэтажки строились на сваях, но удивительным было другое ― дома на этих сваях как бы висели, то есть они находились на метровой высоте от земли. В промежутке между землей и домом ничего не было ― там гуляли ветры и коты. Оконные рамы имели три ряда стекол. Все это делалось исключительно ради тепла, которое в этих краях ценится на вес золота.
В те времена столица последней комсомольской стройки неплохо снабжалась продуктами и промтоварами. В местном универмаге спокойно лежали какие-то импортные джинсы, кроссовки Adidas и обувь фирмы Salamander, на полках стояла различная бытовая техника. В книжном магазине можно было купить Дюма и Зощенко, а в продуктовых ― кофе, колбасу, майонез, масло, сгущенку, гречку, сухое молоко и яичный порошок. Все это «на материке» было страшным дефицитом. Мы с друзьями сразу же накинулись на сгущенку, которая продавалась вразвес, и так объелись ею, что потом, даже спустя несколько лет не могли на нее смотреть. Из Тынды я отправил домой несколько посылок с книжками.
Здесь же я впервые увидел советские консервы, предназначенные для заграницы. Как они попали в Тынду - не знаю, но это тогда всех нас сильно впечатлило: обычная «Скумбрия в масле» имела такую красивую глянцевую этикетку с надписями по-английски и по-французски, что вызывала гордость за свою страну. Мол, умеем же, когда хотим.
Проблемы здесь были со скоропортящимися продуктами. На БАМе я ни разу не видел настоящего молока, кефира, сметаны и творога. Найти нормальную ― не мороженную ― картошку тоже было трудно. Многие овощи и фрукты, особенно яблоки и груши, были китайскими. Хотя в те времена отношения между Китаем и СССР были по-настоящему враждебными.
Так жила столица БАМа, а вот на самой трассе бытовые условия и снабжение были, конечно же, гораздо хуже.
Воины БАМа
Самые тяжелые участки Байкало-Амурской магистрали, где гражданские специалисты просто отказывались работать, строили железнодорожные войска (ЖДВ). Условия, в которых служили военные железнодорожники, были зачастую просто нечеловеческими.
___
Железнодорожные батальоны, как во время войны, не назывались напрямую своими воинскими номерами (например, в/ч 30976), а имели таблички с надписью «хозяйство» и дальше шла фамилия командира части. Например, если комбатом был какой-нибудь майор Иванов, то обязательно перед КПП стояла табличка с надписью «Хозяйство Иванова». Объяснялась такая «секретность» близостью китайской границы.
Располагались военные части прямо у того участка магистрали, который строился или достраивался, то есть непосредственно в тайге. А тайга в тех местах хоть и красива, но крайне недружелюбна ― вечная мерзлота, марь ― бездонные замерзшие болота, комары и гнус. Добавьте к этому 35-50-градусные морозы и 9 месяцев зимы. Весна и осень здесь длятся не больше двух недель. Лето тоже очень короткое, как тут говорят «июнь ― еще не лето, июль ― уже не лето».
Мехбат, куда нас отправили из Тынды, как и все подобные части, стоял на так называемой «отсыпке». Это означало, что прямо на маревое болото сверху был насыпан песок общей площадью где-то в 3 км2. Толщина слоя песка составляла около 1 метра. На этой «отсыпке» размещался механизированный батальон со всей своей инфраструктурой.
Получалось, что батальоны фактически круглогодично жили на болотах. Болотные болезнетворные микробы приводили к тому, что любые раны на теле не заживали, а начинали долго и мучительно гнить. Даже незначительный комариный укус, который был расчесан, мог привести к образованию незаживающей воронки, гниющей прямо до самой кости. Среди военных это называлось «БАМовской розочкой». Никакие медицинские средства на «розочки» почему-то не действовали. Поэтому солдаты часто просто прижигали их папиросами или сигаретами. Правда, это тоже не всегда помогало. Следы на теле от «розочек» оставались на всю жизнь и напоминали следы от сильной оспы.
Кормили «воинов БАМа» не очень хорошо. Каши стали чередовать с макаронами. По утрам давали «масло». Оно должно было быть сливочным, но его мешали с какими-то жирами, и от этого у всех была дикая изжога. «Масло» было сильно замороженным и намазать его на хлеб было невозможно, поэтому его ели вприкуску, макая в горячий чай. По праздникам давали вареные яйца, конфеты-карамельки и печенье.
Иногда было «пюре» из мороженной картошки. «Пюре» имело темно-коричневый цвет и отвратительный сладковатый привкус. Саму мороженую картошку чистили исключительно в варежках, так как держать в руках картошку-сосульку долго нельзя ― обморозишь ладони. Из-за такого «пюре» у многих болел живот, а у некоторых была дизентерия.
Пока в части не построили пекарню, нас кормили так называемым «хлебом для геологических партий». Каждая буханка этого «хлеба» была герметично запакована в целлофановый пакет с парами спирта, в результате буханка не черствела 2 месяца. Правда, такой «хлеб» имел устойчивый привкус резины и есть его было противно, но другого не было.
Когда же появилась своя пекарня, стали делать хлеб ― белый пшеничный и черный ржаной. Белый получался почти отменно, но его было немного и на всех не хватало, поэтому он доставался в основном офицерам, дембелям и кавказцам. А вот с черным хлебом были большие проблемы. Он почему-то совсем не пропекался: корочка сгорала до углей, а внутри оставалось жидкое тесто. Был он раза в два меньше обыкновенной буханки и вид имел довольно жуткий ― весь черный-черный, как обгоревшая головешка. Солдатам скармливали именно этот «хлеб». Собираясь «на дембель», я припрятал одну такую буханку, чтобы показать дома, чем нас кормили, но замполит, обыскивавший наши чемоданы, отобрал «хлебушек», и со словами «зачем тебе это на гражданке?» куда-то его выбросил.
___
Денег у нас не было, но даже если бы и были, то купить на них было практически нечего. Приезжавшие раз в две недели автолавки полностью скупались либо офицерами, либо кавказцами. Впрочем, там особого ассортимента не наблюдалось: папиросы, печенье, конфеты, сгущенка, томатный сок. Был еще одеколон «Саша», который покупать солдатам категорически воспрещалось, так как многие его употребляли внутрь.
Лечиться можно было только в санчасти. В нашей санчасти работали три человека, которых весьма условно можно было назвать врачами, ибо только старший из них имел неоконченное медицинское образование ― его выгнали с 4 курса мединститута. А двое других исполняли роль медбратьев, имея за душой только аттестат школы. Все болезни они «лечили» с помощью «армейской тройчатки» (анальгин-аспирин-амидопирин), добавляя к этому набору в диких количествах солдатские витамины и обязательную «трудотерапию» ― заготовку дров и уборку помещений. Однажды у меня страшно разболелся зуб, и его вырвали в санчасти без всякого наркоза обыкновенными пассатижами. Челюсть после этой «операции» ныла несколько месяцев.
Офицеры-железнодорожники жили, как правило, в строительных вагончиках. А вот солдаты спали даже в 50-градусный мороз в армейских палатках, где были установлены печки «а ля буржуйка», сделанные из 200-литровых железных бочек. Через всю палатку тянулся «кардан» ― вытяжная труба, которая обогревала вокруг себя территорию в 2 метра. В результате в палатке температурный режим зимой был весьма своеобразным: на нижнем ярусе замерзала вода, а на верхнем - жара +40-45 градусов.
Особо надо отметить туалеты. Если в Тынде штабные сортиры имели электрические подогреватели, то в сортирах на трассе никакого подогрева не было. Понятно, что все человеческие отходы в таких условиях быстро замерзали, образуя гигантские ужасно пахнущие ледяные «сталагмиты». Периодически их надо было убирать, чтобы они не мешали дальнейшему процессу. Уборкой занимались особо провинившиеся солдаты, которые, как шахтеры в забое, долбили застывшие экскременты ломами и топорами.
Вода была привозная, и ее хватало только на готовку пищи и иногда на офицерскую баню. «Водовозка» ― машина, возившая воду, ― часто ломалась, и тогда приходилось растапливать в больших баках снег и лед. Из-за нехватки воды солдаты ходили по несколько месяцев немытыми. От этого у всех были вши, избавится от которых можно было только одним способом: полностью вымыться бензином, соляркой или керосином. Но достать необходимое количество указанных продуктов перегонки нефти мог только старослужащий.
___
Нравы среди по-настоящему озверевших от такой жизни БАМовских солдат и офицеров тоже были дикими. Нас привезли в батальон из Тынды уже за полночь, но местные «деды» нас встретили как положено: били до 6 утра, то есть до подъема. Ни один офицер ночью так и не появился.
Жуткая дедовщина сочеталась с землячеством и межнациональной ненавистью. При этом в нашем мехбате находились ребята практически со всего Союза: казахи, киргизы, литовцы, молдаване, украинцы, армяне, грузины, азербайджанцы, чеченцы, ингуши и русские.
В моем взводе служили армяне и азербайджанцы из Нагорного Карабаха, которые враждовали настолько, что иногда обычные бытовые ссоры заканчивались поножовщиной. Азербайджанцы постоянно и жестоко издевались над молодыми солдатами.
Офицерский состав нашей части формировался на Украине. И уже тогда было видно, что там процветает махровый национализм. С огромным удивлением я узнавал тогда от братьев-славян, что Украина «в гробу видала» нищую Россию, которую украинцы кормят и поят, и что без России Украина будет жить как США, потому что москали не умеют работать.
Офицеры постоянно жестоко избивали солдат. Как-то я был свидетелем кровавой стычки между двумя старшими лейтенантами: один другого чуть было не убил стальной вилкой в сердце. Инцидент сразу же замяли работники военной прокуратуры, которая и создана, видимо, для того, чтобы «не выносить сор из избы». Кстати, солдатам вилки не давали, опасаясь массовости подобных происшествий.
Никакого оружия в железнодорожных частях на трассе не было. Иметь оружие в таких условиях было опасно: народ мог просто друг друга перестрелять.
Трасса-84
У любого, кто проезжал 30 лет назад по открытым для движения участкам БАМа, невольно возникало ощущение недавно прошедших боевых действий. Везде вдоль дороги валялись различные искореженные и полуразобранные трактора, самосвалы, экскаваторы, грузовики, железнодорожные платформы и даже поезда.
Послевоенное ощущение усиливалось, когда летом вдоль всей трассы начинали гореть осушенные торфяники. Тогда огонь и дым растягивались на сотни километров, так как их никто не тушил: это было бесполезно.
Как ни странно, но в те социалистические времена на БАМе было много строительной техники из «капиталистических стран». Японские краны «Като» и экскаваторы «Комацу», американские бульдозеры «Катерпиллар» и самосвалы «Магирус» из ФРГ. Впрочем, имелись и самосвалы «Татра» из социалистической Чехословакии.
Удивительными были также некоторые методы эксплуатации самой железной дороги.
Например, очень странно в некоторых местах выглядели наземные опоры мостов ― быки. Они напоминали каких-то гигантских ежиков, так как все были в огромных «иголках». На самом же деле эти «иголки» были большими полыми трубами, которые являлись необычными холодильниками! Они замораживали и закрепляли почву вокруг себя. Принцип действия таких холодильников оригинален и прост: в трубы заливался керосин, который зимой, охлаждаясь, опускался на дно. Даже в летний период такие холодильники замораживали почву в радиусе 1,5-2 метров.
Дин Рид на съёмках клипа
Так как многие участки БАМа и мосты возводились военными, то качество этих объектов было ужасным. Поэтому на трассе очень часто случались крушения поездов. По этой причине гражданские железнодорожники в те времена на магистрали двигались с очень большой осторожностью.
Чтобы переправить товарный состав через опасный мост, железнодорожники действовали хитро. Перед ненадежным мостом машинист останавливал поезд, выходил из кабины и шел пешком на другой конец моста. Помощник машиниста врубал самый тихий ход и тут же спрыгивал на землю перед мостом. Состав медленно шел по мосту без людей. На противоположном конце моста в него запрыгивал машинист, который останавливал состав и ждал, когда подбежит помощник. И только после этой процедуры они снова двигались в путь.
Народ приезжал «на трассу» самый разный. Среди БАМовских рабочих попадались и абсолютно асоциальные личности: бродяги, бывшие зеки, уголовники, хронические алкоголики, люди без документов, скрывающиеся от правоохранительных органов и просто опустившиеся. На трассе их называли «бичами», а места, где они обитали, назывались «бичарни». Власти и военные «бичей» побаивались, ибо никто не знал, чего от них ожидать. Жили «бичи» небольшими обособленными колониями, организуя такие же обособленные бригады, которые очень жестко конкурировали между собой из-за денег.
Настоящих комсомольцев, которых «в дорогу позвал комсомольский билет», и романтиков, которые ехали «за туманом и за запахом тайги», мне не довелось видеть. Большинство строителей БАМа в 1980-е годы все-таки просто хотели заработать, так как платили здесь поначалу очень хорошо. Поэтому песню «про туман» местные работяги переделали так: «А я еду, а я еду за деньгами, за туманом едут только дураки».
Многие рассчитывали накопить приличную сумму, чтобы потом уехать и купить «на материке» жилье или машину. То есть работу на БАМе люди воспринимали как временную, чтобы подзаработать и уехать домой. Но так получалось не у всех и не всегда. Быт засасывал. К тому же в 80-е платить стали хуже и откладывать нужные суммы было уже труднее. Ехать, как правило, было уже не на что и некуда.
Песни Дина Рида о БАМе
Дин Рид на БАМе, традиционная
Click to viewДин Рид - БАМ (1980)
Я желаю вам счастья. Дин Рид на стройках БАМа (1979)
___
Дмитрий Тихонов
«Русская планета», Смоленск, 24 июля 2014