Как матрёшка Майдан спасает
По теме: Матрёна | Матрёшка в Саранске | Матрёшки Дмитриевых | Русские народные промыслы, а также ещё у Оксаны Юшко
Матрешкин двор
Почему на Майдане даже в брежневское время торжествовала частная собственность
Матрешка для села Полх-Майдан Нижегородской области не просто бизнес, хотя ее точат здесь уже больше ста лет. Матрешка - это образ жизни, это связь с миром, это начальство и даже в каком-то смысле божество. ©
~~~~~~~~~~~
___
Было время, матрешка людей губила: в тридцатые годы за этот промысел расстреливали, в сороковые - сажали. Было время - спасала: в девяностые она весь Вознесенский район прокормила. А еще матрешка строит, женит, «идет в драку» (то есть на ура) или просто «стоит» (плохо продается). Пытаться понять законы матрешечного рынка - все равно что предсказывать погоду, но одно местные жители знают точно: если бы не ОНА, и деревни бы не было. А так - знай себе точат, красят, лачат. И жить можно. И ничего.
На улице пахнет липой. Сладковатый запах вьется, ползет от двора ко двору и - хочешь не хочешь - заползает в нос. Липой пахнет на почте и в сельсовете, в магазине и в церкви, липой пахнут люди, собаки, куры и коровы. От этого запаха не отвязаться: в каждом дворе шалашом стоят длинные стволы - загодя, наперед заготовлено по две-три машины, у кого как карман позволяет. Глянь поверх заборов - только шалаши из лип и увидишь. И в каждом дворе звенит токарный станок, в каждом дворе точат, точат, точат. В каждом доме красят, красят, красят. На печи лачат, лачат, лачат. А потом сушат, сушат, сушат. Здесь матрешка всему голова. Матриархат.
- Наш район - глухомань! Только на ней и держится! - говорит шофер Михаил Ганюков. - Мужики точат, бабы красят, мы в Москву возим.
Из-за матрешки людям и поговорить некогда. Разве что в церкви. Она стоит посреди площади - большая, каменная, с высокой колокольней. На входе объявление - в том
смысле, что разговаривать нельзя, а то бог накажет. Майдан храмом гордится. Хоть и закрывали в 30-е годы, ни склада, ни клуба в нем никогда не было. Церковь главней советской власти была. В каждой избе в красном углу по шесть икон - с кружевными подзорами, в широких окладах. Пусть из простой фольги, но для людей она не хуже серебра.
- У нас в Майдане только религиозные праздники, мы советские никогда не чтили. Вот соседнее село - они там советский народ.
- А вы?
- А мы - нет.
Напротив церкви стоят два дворца - это два друга соревновались, кто богаче. Майданские дома большие, высокие, в каждом две двери: на улицу и во двор. За храмом целая шеренга каменных домов. Это построили в 1991-м, на матрешках. «Матрешка “шла в драку”, а кирпич дешевый был», - говорят в Майдане. Поэтому горбачевские времена здесь любят. Потом кирпич подорожал. Теперь матрешка кормит, но не строит.
___Пока хозяин курит, баба Римма и баба Поля вспоминают молодость: «Вот пила - “Дружба-2”. Так и вкалывали!»
С начала ОНА живет в лесу. Липа еще не знает, что станет матрешкой, и растет себе как придется. Если ствол получился красноватый и рыхлый - это так себе. А вот если гладкий и зеленый - это самая лучшая липа и есть. Майданец Михаил Масягин, он же Казак, восхищенно смотрит вверх:
- Вот эта на 50-местную матрешку пойдет! Лет 50 ей! Крррепкая, хорррошая! - он аж рычит от удовольствия.
Вся жизнь здесь всегда от липы плясала. С конца мая по конец июля липу рубили - в это время она «дерется» хорошо. Всю осень и зиму точили и красили. А к Пасхе ездили торговать. В этих местах для липы все условия: и низина, и множество мелких рек - Полховка, Луктос, Ведяжа, Варнава.
- Это дерево на корню по 300-400 лет стоит. Оно мягкое и вязкое, инструменту хорошо поддается. Липа никогда не лOпат. Береза лOпат. Дуб лOпат. Лопается, в смысле, - говорит
Михаил. - А липа нет. Поэтому в ней мед сто лет хранится.
Раньше ее каждый добывал для себя сам: жили в лесу по две недели, звали братьев, сватьев, друзей. Сегодня они тебе помогают, завтра - ты им. Лето, комарье, пот в глаза…
Теперь заготовка липы - отдельная профессия. Машина - 200 стволов - стоит 20 тысяч рублей. На зиму берут две машины. Дерут теперь тоже не сами, нанимают со стороны. Машину липы ободрать - тысяча рублей. Потом сушат - липе, как вину, выдержка нужна. Точат на третий год.
«Говорит Москва: “Хлеба нет ни куска!” Говорит Горький: “Хлеба нет ни корки!” Говорит Майдан: “Всем хлеба дам!”» - декламирует Иван Грачев, майданский патриот.
- Мне всегда хотелось наше село поднять. Майдан не описан еще, и вообще - в 1961 году Гагарин в космос полетел, а нам только в 1962-м электричество провели, - переживает Грачев. - Да и сейчас без фонарика ночью здесь не пройдешь - в грязи завязнешь. Зато в 90-х мы всему району выжить дали. На свою голову…
Теперь матрешку в районе точат все кому не лень - майданцы терпят убытки. Надо было запатентовать, жалеют они, чтобы нигде больше точить не могли.
- Раньше люди из других деревень только в наемники к нам шли, колесо кружить, - продолжает Иван. - Тогда работали по двое: один токарный станок кружит, другой матрешку точит. «Исполу» точили - пополам то есть: одну матрешку себе, другую ему. Вставали в четыре утра, лучину жгли.
Краеведческие изыскания Грачева довели его аж до Библии:
- Говорят, в ней судьба каждого человека написана, так неужели ни строчки про Полх-Майдан не найдется? Искать пришлось долго, но я нашел. Про реку Холу: «В великом изумлении я находился на реке Хола, - цитирует по памяти Грачев. - Люди имеют уши, но не слышат, очи - не видят, потому что они мятежный люд». Это как раз про нас. Мятежный люд. Мы же ссыльные, с Дона. Когда Стеньку Разина разбили, царь его войско расселял по глухим местам. Тут вокруг лес да овраги были, речка Полховка. Говорят, так назвали, потому что всполошные люди на ней стали жить. Во всех, какие были тут, делах Майдан участником был. Разин, Пугачев. Алену Арзамасскую в Темникове сожгли - это здесь, рядом. В Арзамасе 11 тысяч восставших казнили. А потом сюда приехал приказчик из Москвы, стал местных жителей учить работать по дереву. И научил. Занялись матрешкой - и успокоились. Но не совсем.
- В соседнем селе, Криушине, помещик был, - говорит жена Ивана, Татьяна. - Красивому парню в жены кривую давал, красивой в мужья - калеку. Первая брачная ночь - только его. И все там терпели. А у нас никакого барина и не было никогда. Никто к нам и не совался. Боялись. И правильно делали.
___Глянь поверх заборов - только шалаши из лип и увидишь
До революции майдановские и в Иерусалим, и в Турцию ездили, а при НЭПе разжились, каменные дома построили, лавочки. За что потом и пострадали. И раскулачивали их, и расстреливали, и в тюрьму за матрешку сажали - ничего не помогало. В ту пору все окрестные села, которые в старину под барами лежали, этот промысел бросили: испугались. Один Майдан уперся - и спас матрешку, вытащил на своих плечах. При Брежневе даже говорили: Майдан - маленькая Америка. Где частная собственность? В СССР ее нету. А в Майдане есть. Правдами и неправдами местные жители умудрялись торговать матрешкой по всему Союзу, до самой Чукотки, где и дорог-то нет, одни олени. Тяжко приходилось - каждая уборщица над тобой хозяйка, и всем надо отстегнуть: участковому, директору рынка, ОБХСС, да всем кто захочет - всем давай. А что делать? Раз приехал, должен продать.
- А теперь не так?
- Теперь-то что не жить, что не торговать! Но пару месяцев назад матрешка встала, не идет. Стабильности в мире не хватает: то одна война, то другая, и Россия везде ввязывается. А Майдан очень чувствителен на эти дела: наш товар ведь часто иностранцы покупают, и как только они Россию начинают не любить, это сразу на матрешке сказывается. Потому что национальный символ. Но ничего, выкрутимся.
Обычный майданский дом. Окна высоко-высоко. Сверху выглядывает хозяйка Нюра. Платок скручен в шарф и завязан на голове короной - это называется «по-мордовски».
- Крашу, крашу! - говорит, как песню поет.
- А муж точит?
- О-о-ох! Коматознай! - она обреченно машет рукой куда-то в дом: хозяин принял с вечера больше, чем мог.
Ему неудобно, что гости застали в такой момент. Это с ним случайно, хозяйка сама виновата - уехала в райцентр. Он обувается и идет в столярку. Горка стружек на полу, острый запах липы, в уголке сложены «стулья» - поленья то есть.
- Раньше мы все точили: и кувшины, и чашки, эт теперь только матрешки, - он все не может никуда пристроить руки. - Одно и то же. Надоедает…
Он включает токарный станок, забивает в патрон «стул». Показывает инструмент.
- Эт резец, эт долото, эт трубочка, вот такие пироги… Это? Ну, эт колун - стулья забивать, чтобы не вылетали.
«Стул» кружится, станок жужжит. Мастер берет инструмент и начинает кружить голову матрешке - резец дает длинную белую стружку, она складывается зигзагами и полосками, а иногда летит врассыпную - как брызги шампанского. Щелкает кнопка. Станок выключается.
- Мне щас опасно… - смущенно признается хозяин и показывает руку: - Дрожит.
___Чтоб матрешка гладкая была, чтоб блестела, нужно инструмент отточить. Инструменты - самокал. Как бритва острые. Кузнец в Майдане свой
В доме пахнет краской и лаком. Над низким столиком лампочка, под лампой отряд изделий. Это «тройки» - третьи по счету матрешки из семейства «пятерок».
- Все, пятьдесят платочков нарисовала! - хвастает Нюра и лезет на печку.
Матрешки посушились - надо лаком покрыть. Сидит Нюра на печи, рядом банка с лаком. Запускает обе руки в лак, одним движением лачит матрешку - и на полку, сушить.
- Голыми руками?
- Да!
- А почему перчатки не надеть?
- Прилипа-а-ают!
- А кисточкой?
- До-о-олга! Сейчас еще ничего, а раньше-то красили ацетоновой краской - голова гудит, ничего не сображат! Лачь, лачь, ток не плачь!
В каждом доме свое производство. Мужья - токари, жены - красилки. В Майдане без семьи делать нечего. Швах в личной жизни - провал в бизнесе.
Мария Фарафошкина - исключение. С мужем развелась, сына матрешками вскормила. «Белье» - некрашеную матрешку-пятерку - она покупает по 100 рублей. Крашеную продает по 150. Мария машет кисточкой быстро-быстро. Раз-два-три - следующая! Сначала глаза прорезываются - матрешка глазами хлоп-хлоп! Стоят подружки-сестрички, похожие как две капли воды, но какие же разные эти капли! Каждая по-своему смотрит, поглядывает, кому какой цветок нарисуют, у кого платок богаче получится. Красилка, ясное дело, не замечает. Ей не до того. Ей надо быстро - раз-два-три - следующая!
- Сперва два раза надо покрахмалить - крахмал 20 рублей килограмм, - считает Мария, не отрываясь от работы. - Потом тушью навести, а потом краской. И лаком два раза. Крахмал, краску, лак отними - остается 20 рублей за матрешку.
У ее крестной, Риммы Васильевны, как муж умер - бизнес нарушился. Тогда и она стала скупать матрешки у односельчан и в Москву возить, на Измайловский вернисаж. Баба Римма ночью вернулась - утром к ней тянутся поставщики, за деньгами. Но денег она не дает, и никто особо не жалуется, все понимают: матрешка стоит, подождать надо.
- Раньше жили мы как короли - один Майдан торговал! - говорит Римма Васильевна. - А теперь… Веришь - пятьдесят тысяч в год одних сопроводительных расходов! Две с половиной тыщи в месяц - дорога, семь - лицензия. То за телефон заплатить, то за свет отдать. А какая прибыль? Да никакая.
Баба Римма говорит так убедительно, будто общается с незримой налоговой инспекцией.
- И не тяжело вам?
- Дочь ругает: мам, я все твои матрешки пожгу! Пожгешь, а как я с людьми буду расплачиваться? То я по пятьдесят продавала зараз, а сейчас вон всего три штуки продала. Раньше к нам в Измайлово оптовики и с Пятигорска ехали, и из Питера, и из Польши.
- А теперь куда пропали?
- Есть у меня один знакомый, Олег. Он говорит: баб Рим, поляков в ближайшее время не жди. У них очередное обострение. Польша-то теперь на нас прет, она не за Россию - а на Россию. Политика!
___У Зинаиды Котовой товар - на экспорт, оттого и цены - на английском
Михаил Казак по майданским меркам человек зажиточный. Мало что сам точит, так еще другим заказы дает. У него коммерция, связи - отправляет матрешку машиной в Петербург, а оттуда по всему миру. За это его недолюбливают. «У него работники в подвалах батрачат!» - шушукаются на улице.
В Майдане у всех по две фамилии. По-уличному он Казак, по паспорту - Масягин. Казак-Масягин улыбается мальчишеской улыбкой, смеется мальчишеским смехом.
- Про меня вам уже наговорили? Я этого не боюсь, мне до лампочки… - грустно так говорит. - Я знаю, что я не такой! Вон машина стоит. Я готов всем помочь - кого в район, кого в больницу отвезти. Никому еще не отказывал, и ночь, и в полночь. За спиной шушукаются, а случись что - к кому идут? К Казаку! Но это хорошо, что не любят…
- Почему?
- Хвалят глупеньких да больных! А по-божески оно вот как: делай добро, а спасиба не жди.
У крыльца переминаются два мужика в рабочей одежде - пришли за деньгами. Казак с женой подсчитывают: 150 матрешек по 15 рублей.
- Так дешево?
- У них липы нет вообще, из моей точат.
В доме у Казака чисто, прибрано. На столе деревянной посуды нет («и так надоела!»). В мастерской порядок как в армии. В гараже - склад. В коробках матрешки, солонки, сахарницы, шкатулки, пасхальные яйца, волчки, свистки, пивные кружки, самовары с чайничками и чашками, банки кока-колы - одна в другой, пять штук. Все из дерева. Деревянный король.
- Это мы для «Икеи» точили, - Казак вертит в руках матрешку-негритенка. - Хороший заказ был: три года на них работали, по три с половиной тысячи штук в неделю сдавали, мне даже точить некогда было - только собирал да проверял, чтоб по размеру подходили. Они брали по пятьдесят пять, ну и я пять рублей с матрешки брал за посредничество. Тридцать дворов на «Икею» работали.
- А почем матрешки?
- Пятерка некрашеная - пятьдесят рублей, а троечка покрашенная - тридцать пять. А сколько краски, лаку, дерева… Вот пасхальное яйцо стоит тоже тридцать пять - сорок рублей, но делать его гораздо проще, а значит, выгоднее. Яйцами у нас в Майдане занимаются человек тридцать, а матрешками - и того больше. Но даже при такой конкуренции закупать товар надо осторожно. Некоторые делают не матрешки, а дрова.
- А что нужно, чтобы не дрова получались?
- Пойдемте покажу! Во-первых, инструмент как следует отточить, чтоб матрешка гладкая была, чтоб блестела. И чтобы не из магазина инструмент, а самокал - у нас в Майдане кузнец свой, он это дело хорошо знает.
Казак заходит в столярку, берет в руки резец и включает станок. Точными, заученными движениями он промеряет матрешке голову, точит - она и вправду начинает блестеть. Стружки улетают снопом, висят до локтя, как спагетти. Дальше идет утолщение - это талия, затем снова изгиб. Выступ в самом низу называется «ножкой» - все, матрешка готова. Ровная, гладкая, блестящая.
- Чуть полновата, должна быть девяносто, - Масягин ставит диагноз штангенциркулем. - А так ничего. Заготовка хорошая потому что. Если дерево сыровато, матрешка никогда блестеть не будет. Теперь надо аккуратно дёнышко срезать. Это очень важно. Дёнышки должны быть гладкие, это признак качества.
- Дёнышки! - хохочет жена, заглядывая в столярку.
- А как? - улыбается Михаил.
- Дны!
___Римма Васильевна с подружкой Нюрой в майданских народных костюмах - китайках
В воздухе мастерской тонкая липовая взвесь. Пыль забивает легкие, губит мастеров. В Майдане долго не живут, старятся рано.
- Здесь отдыха нет, работа и вино вместо отдыха. Даже старые люди говорят: «Выходи из душегубки!» - он кивает на матрешку. - Душу она губит. В смысле жизнь. И прадеда моего сгубила - расстреляли бедного. Он на зиму ездил в Маньчжурию торговать, а оттуда присылал рыбу на поезде - бабушка ее на рынке продавала. Жил мужичок, никого не трогал, ну разве что выпьет иной раз и говорит: «Мы этих коммунистов вешать будем».
- Но вашему размаху он бы позавидовал?
- Да какой там! Мне до прадеда своего еще расти и расти. Он мог целую улицу каменными домами застроить. А наш бизнес очень непрочный и чувствительный.
Но пока другие горюют, Казак развивается назло всем политикам мира. Вот, замыслил сделать ручной станок, как у прадеда. С двухметровым колесом. Для туристов. Чтобы продавать не только само изделие, но и процесс его изготовления.
- Люди приехали, заказали бочонок или яйцо - выточим прямо при них. И мне хорошо, и им интересно!
Раз в неделю майданская матрешка уезжает в большое путешествие: каждую - в мешочек, чтобы рисунок не пострадал, потом - по коробкам, а потом - в багажник. Стоят матрешки, как селедки в бочке. На ухабах подпрыгивают, охают. С ухабов спрыгивают, ахают. Пестрые, расписные, розаны наведены черной тушью, землянички украшены белой крапинкой.
Едут матрешки, толкаются. Едет Римма Васильевна, старинные песни поет, даже шофер заслушался.
- Ой, заблестела шашка во правой руке-е-е! Ой! Слетела голо-о-овка с неверной жане!
Машина монотонно качается, глаза у бабы Риммы закрываются, и слышится ей, как матрешки затягивают частушки:
- Я у Коли в колидоре калбуками топыла! Я Колюшу не любила, а конфетки лопала!
- Как старик свою старуху подмолаживать тащил, он намазал ее сажей, чтобы не было сморщин!
- А ну, тише, раскудахтались! - командует большая матрешка. - Да не таращь глаза-то, Римма Васильевна, выпадут!
Теперь уже вся коробка матрешек подпрыгивает, дребезжит от хохота. Так, хохоча, затемно въезжает в Москву.
В Измайлово рассвет, а на вернисаже работа уже кипит. Коробки разгружают, товар - на прилавки. Матрешки притихли, стоят шеренгами. Здесь у них большая конкуренция: хохлома, гжель, палех, дымка, жостово.
Зинаида Котова расставляет своих: только вчера купила в Майдане сорок штук - подновить товар.
- Это такое село - ой-ой-ой! - качает головой Зинаида. - Я к ним приезжаю - дверью лишний раз не хлопну, порог не переступлю, каждое слово десять раз обдумаю! Их же Петр Первый сослал за непослушание. Такими и остались!
Зинаида улыбается и подмигивает матрешкам.
- Стою на краю, всех дешевле отдаю! Старым задаром, молодым за так! - запевает та, что с краю.
Зинаиде грустно: не помогают частушки, не идет товар. Мимо идут иностранцы - англичане, немцы, китайцы.
- Подходите ближе, согинайтесь ниже! - подмигивает другая матрешка.
- Мать Матрена, дочь Алена, сынок Ерема! - хором кричат остальные.
Иностранец, замотанный в шарф до самого носа, недоуменно оглядывается.
- Годок погодит, сынка Ванюшку родит! - пищит самая маленькая.
- Sorry? - спрашивает он у Зинаиды Ивановны.
Зинаида Ивановна кутается в пуховый платок.
- Did you say anything?
- No, no, - улыбается ему Зинаида и показывает пальцем на товар. - Это матрешка.
- Matryoshka? - недоверчиво улыбается иностранец. Он думает, это какая-то русская шутка.
Он берет матрешку, вертит ее в руках, разбирает и собирает. Его друзья остановились вдалеке и машут руками.
- How much? - улыбается он, решив что-то для себя.
- Ван хандред фифти, - говорит Зинаида Ивановна.
___Майданскому купцу Михаилу Масягину одной торговли мало: думает о туристах
Он достает сто пятьдесят рублей. Заталкивает матрешку в рюкзак и бежит догонять друзей.
- Вася мой, Вася мой, а я Васина! - пищит матрешка из его рюкзака.
- Вася яйцы точил, а я красила! - хохочут ей вслед подружки.
Иностранец мотает головой («crazy russian») и что-то бормочет про себя. Он хочет разобрать матрешку, чтобы найти динамик и батарейку.
Фотографии: Оксана Юшко для «РР»
Ольга Тимофеева
«Русский репортёр», №1-2 (80-81), 21 января 2009
Матрешкин двор
Почему на Майдане даже в брежневское время торжествовала частная собственность
Матрешка для села Полх-Майдан Нижегородской области не просто бизнес, хотя ее точат здесь уже больше ста лет. Матрешка - это образ жизни, это связь с миром, это начальство и даже в каком-то смысле божество. ©
~~~~~~~~~~~
___
Было время, матрешка людей губила: в тридцатые годы за этот промысел расстреливали, в сороковые - сажали. Было время - спасала: в девяностые она весь Вознесенский район прокормила. А еще матрешка строит, женит, «идет в драку» (то есть на ура) или просто «стоит» (плохо продается). Пытаться понять законы матрешечного рынка - все равно что предсказывать погоду, но одно местные жители знают точно: если бы не ОНА, и деревни бы не было. А так - знай себе точат, красят, лачат. И жить можно. И ничего.
На улице пахнет липой. Сладковатый запах вьется, ползет от двора ко двору и - хочешь не хочешь - заползает в нос. Липой пахнет на почте и в сельсовете, в магазине и в церкви, липой пахнут люди, собаки, куры и коровы. От этого запаха не отвязаться: в каждом дворе шалашом стоят длинные стволы - загодя, наперед заготовлено по две-три машины, у кого как карман позволяет. Глянь поверх заборов - только шалаши из лип и увидишь. И в каждом дворе звенит токарный станок, в каждом дворе точат, точат, точат. В каждом доме красят, красят, красят. На печи лачат, лачат, лачат. А потом сушат, сушат, сушат. Здесь матрешка всему голова. Матриархат.
- Наш район - глухомань! Только на ней и держится! - говорит шофер Михаил Ганюков. - Мужики точат, бабы красят, мы в Москву возим.
Из-за матрешки людям и поговорить некогда. Разве что в церкви. Она стоит посреди площади - большая, каменная, с высокой колокольней. На входе объявление - в том
смысле, что разговаривать нельзя, а то бог накажет. Майдан храмом гордится. Хоть и закрывали в 30-е годы, ни склада, ни клуба в нем никогда не было. Церковь главней советской власти была. В каждой избе в красном углу по шесть икон - с кружевными подзорами, в широких окладах. Пусть из простой фольги, но для людей она не хуже серебра.
- У нас в Майдане только религиозные праздники, мы советские никогда не чтили. Вот соседнее село - они там советский народ.
- А вы?
- А мы - нет.
Напротив церкви стоят два дворца - это два друга соревновались, кто богаче. Майданские дома большие, высокие, в каждом две двери: на улицу и во двор. За храмом целая шеренга каменных домов. Это построили в 1991-м, на матрешках. «Матрешка “шла в драку”, а кирпич дешевый был», - говорят в Майдане. Поэтому горбачевские времена здесь любят. Потом кирпич подорожал. Теперь матрешка кормит, но не строит.
___Пока хозяин курит, баба Римма и баба Поля вспоминают молодость: «Вот пила - “Дружба-2”. Так и вкалывали!»
С начала ОНА живет в лесу. Липа еще не знает, что станет матрешкой, и растет себе как придется. Если ствол получился красноватый и рыхлый - это так себе. А вот если гладкий и зеленый - это самая лучшая липа и есть. Майданец Михаил Масягин, он же Казак, восхищенно смотрит вверх:
- Вот эта на 50-местную матрешку пойдет! Лет 50 ей! Крррепкая, хорррошая! - он аж рычит от удовольствия.
Вся жизнь здесь всегда от липы плясала. С конца мая по конец июля липу рубили - в это время она «дерется» хорошо. Всю осень и зиму точили и красили. А к Пасхе ездили торговать. В этих местах для липы все условия: и низина, и множество мелких рек - Полховка, Луктос, Ведяжа, Варнава.
- Это дерево на корню по 300-400 лет стоит. Оно мягкое и вязкое, инструменту хорошо поддается. Липа никогда не лOпат. Береза лOпат. Дуб лOпат. Лопается, в смысле, - говорит
Михаил. - А липа нет. Поэтому в ней мед сто лет хранится.
Раньше ее каждый добывал для себя сам: жили в лесу по две недели, звали братьев, сватьев, друзей. Сегодня они тебе помогают, завтра - ты им. Лето, комарье, пот в глаза…
Теперь заготовка липы - отдельная профессия. Машина - 200 стволов - стоит 20 тысяч рублей. На зиму берут две машины. Дерут теперь тоже не сами, нанимают со стороны. Машину липы ободрать - тысяча рублей. Потом сушат - липе, как вину, выдержка нужна. Точат на третий год.
«Говорит Москва: “Хлеба нет ни куска!” Говорит Горький: “Хлеба нет ни корки!” Говорит Майдан: “Всем хлеба дам!”» - декламирует Иван Грачев, майданский патриот.
- Мне всегда хотелось наше село поднять. Майдан не описан еще, и вообще - в 1961 году Гагарин в космос полетел, а нам только в 1962-м электричество провели, - переживает Грачев. - Да и сейчас без фонарика ночью здесь не пройдешь - в грязи завязнешь. Зато в 90-х мы всему району выжить дали. На свою голову…
Теперь матрешку в районе точат все кому не лень - майданцы терпят убытки. Надо было запатентовать, жалеют они, чтобы нигде больше точить не могли.
- Раньше люди из других деревень только в наемники к нам шли, колесо кружить, - продолжает Иван. - Тогда работали по двое: один токарный станок кружит, другой матрешку точит. «Исполу» точили - пополам то есть: одну матрешку себе, другую ему. Вставали в четыре утра, лучину жгли.
Краеведческие изыскания Грачева довели его аж до Библии:
- Говорят, в ней судьба каждого человека написана, так неужели ни строчки про Полх-Майдан не найдется? Искать пришлось долго, но я нашел. Про реку Холу: «В великом изумлении я находился на реке Хола, - цитирует по памяти Грачев. - Люди имеют уши, но не слышат, очи - не видят, потому что они мятежный люд». Это как раз про нас. Мятежный люд. Мы же ссыльные, с Дона. Когда Стеньку Разина разбили, царь его войско расселял по глухим местам. Тут вокруг лес да овраги были, речка Полховка. Говорят, так назвали, потому что всполошные люди на ней стали жить. Во всех, какие были тут, делах Майдан участником был. Разин, Пугачев. Алену Арзамасскую в Темникове сожгли - это здесь, рядом. В Арзамасе 11 тысяч восставших казнили. А потом сюда приехал приказчик из Москвы, стал местных жителей учить работать по дереву. И научил. Занялись матрешкой - и успокоились. Но не совсем.
- В соседнем селе, Криушине, помещик был, - говорит жена Ивана, Татьяна. - Красивому парню в жены кривую давал, красивой в мужья - калеку. Первая брачная ночь - только его. И все там терпели. А у нас никакого барина и не было никогда. Никто к нам и не совался. Боялись. И правильно делали.
___Глянь поверх заборов - только шалаши из лип и увидишь
До революции майдановские и в Иерусалим, и в Турцию ездили, а при НЭПе разжились, каменные дома построили, лавочки. За что потом и пострадали. И раскулачивали их, и расстреливали, и в тюрьму за матрешку сажали - ничего не помогало. В ту пору все окрестные села, которые в старину под барами лежали, этот промысел бросили: испугались. Один Майдан уперся - и спас матрешку, вытащил на своих плечах. При Брежневе даже говорили: Майдан - маленькая Америка. Где частная собственность? В СССР ее нету. А в Майдане есть. Правдами и неправдами местные жители умудрялись торговать матрешкой по всему Союзу, до самой Чукотки, где и дорог-то нет, одни олени. Тяжко приходилось - каждая уборщица над тобой хозяйка, и всем надо отстегнуть: участковому, директору рынка, ОБХСС, да всем кто захочет - всем давай. А что делать? Раз приехал, должен продать.
- А теперь не так?
- Теперь-то что не жить, что не торговать! Но пару месяцев назад матрешка встала, не идет. Стабильности в мире не хватает: то одна война, то другая, и Россия везде ввязывается. А Майдан очень чувствителен на эти дела: наш товар ведь часто иностранцы покупают, и как только они Россию начинают не любить, это сразу на матрешке сказывается. Потому что национальный символ. Но ничего, выкрутимся.
Обычный майданский дом. Окна высоко-высоко. Сверху выглядывает хозяйка Нюра. Платок скручен в шарф и завязан на голове короной - это называется «по-мордовски».
- Крашу, крашу! - говорит, как песню поет.
- А муж точит?
- О-о-ох! Коматознай! - она обреченно машет рукой куда-то в дом: хозяин принял с вечера больше, чем мог.
Ему неудобно, что гости застали в такой момент. Это с ним случайно, хозяйка сама виновата - уехала в райцентр. Он обувается и идет в столярку. Горка стружек на полу, острый запах липы, в уголке сложены «стулья» - поленья то есть.
- Раньше мы все точили: и кувшины, и чашки, эт теперь только матрешки, - он все не может никуда пристроить руки. - Одно и то же. Надоедает…
Он включает токарный станок, забивает в патрон «стул». Показывает инструмент.
- Эт резец, эт долото, эт трубочка, вот такие пироги… Это? Ну, эт колун - стулья забивать, чтобы не вылетали.
«Стул» кружится, станок жужжит. Мастер берет инструмент и начинает кружить голову матрешке - резец дает длинную белую стружку, она складывается зигзагами и полосками, а иногда летит врассыпную - как брызги шампанского. Щелкает кнопка. Станок выключается.
- Мне щас опасно… - смущенно признается хозяин и показывает руку: - Дрожит.
___Чтоб матрешка гладкая была, чтоб блестела, нужно инструмент отточить. Инструменты - самокал. Как бритва острые. Кузнец в Майдане свой
В доме пахнет краской и лаком. Над низким столиком лампочка, под лампой отряд изделий. Это «тройки» - третьи по счету матрешки из семейства «пятерок».
- Все, пятьдесят платочков нарисовала! - хвастает Нюра и лезет на печку.
Матрешки посушились - надо лаком покрыть. Сидит Нюра на печи, рядом банка с лаком. Запускает обе руки в лак, одним движением лачит матрешку - и на полку, сушить.
- Голыми руками?
- Да!
- А почему перчатки не надеть?
- Прилипа-а-ают!
- А кисточкой?
- До-о-олга! Сейчас еще ничего, а раньше-то красили ацетоновой краской - голова гудит, ничего не сображат! Лачь, лачь, ток не плачь!
В каждом доме свое производство. Мужья - токари, жены - красилки. В Майдане без семьи делать нечего. Швах в личной жизни - провал в бизнесе.
Мария Фарафошкина - исключение. С мужем развелась, сына матрешками вскормила. «Белье» - некрашеную матрешку-пятерку - она покупает по 100 рублей. Крашеную продает по 150. Мария машет кисточкой быстро-быстро. Раз-два-три - следующая! Сначала глаза прорезываются - матрешка глазами хлоп-хлоп! Стоят подружки-сестрички, похожие как две капли воды, но какие же разные эти капли! Каждая по-своему смотрит, поглядывает, кому какой цветок нарисуют, у кого платок богаче получится. Красилка, ясное дело, не замечает. Ей не до того. Ей надо быстро - раз-два-три - следующая!
- Сперва два раза надо покрахмалить - крахмал 20 рублей килограмм, - считает Мария, не отрываясь от работы. - Потом тушью навести, а потом краской. И лаком два раза. Крахмал, краску, лак отними - остается 20 рублей за матрешку.
У ее крестной, Риммы Васильевны, как муж умер - бизнес нарушился. Тогда и она стала скупать матрешки у односельчан и в Москву возить, на Измайловский вернисаж. Баба Римма ночью вернулась - утром к ней тянутся поставщики, за деньгами. Но денег она не дает, и никто особо не жалуется, все понимают: матрешка стоит, подождать надо.
- Раньше жили мы как короли - один Майдан торговал! - говорит Римма Васильевна. - А теперь… Веришь - пятьдесят тысяч в год одних сопроводительных расходов! Две с половиной тыщи в месяц - дорога, семь - лицензия. То за телефон заплатить, то за свет отдать. А какая прибыль? Да никакая.
Баба Римма говорит так убедительно, будто общается с незримой налоговой инспекцией.
- И не тяжело вам?
- Дочь ругает: мам, я все твои матрешки пожгу! Пожгешь, а как я с людьми буду расплачиваться? То я по пятьдесят продавала зараз, а сейчас вон всего три штуки продала. Раньше к нам в Измайлово оптовики и с Пятигорска ехали, и из Питера, и из Польши.
- А теперь куда пропали?
- Есть у меня один знакомый, Олег. Он говорит: баб Рим, поляков в ближайшее время не жди. У них очередное обострение. Польша-то теперь на нас прет, она не за Россию - а на Россию. Политика!
___У Зинаиды Котовой товар - на экспорт, оттого и цены - на английском
Михаил Казак по майданским меркам человек зажиточный. Мало что сам точит, так еще другим заказы дает. У него коммерция, связи - отправляет матрешку машиной в Петербург, а оттуда по всему миру. За это его недолюбливают. «У него работники в подвалах батрачат!» - шушукаются на улице.
В Майдане у всех по две фамилии. По-уличному он Казак, по паспорту - Масягин. Казак-Масягин улыбается мальчишеской улыбкой, смеется мальчишеским смехом.
- Про меня вам уже наговорили? Я этого не боюсь, мне до лампочки… - грустно так говорит. - Я знаю, что я не такой! Вон машина стоит. Я готов всем помочь - кого в район, кого в больницу отвезти. Никому еще не отказывал, и ночь, и в полночь. За спиной шушукаются, а случись что - к кому идут? К Казаку! Но это хорошо, что не любят…
- Почему?
- Хвалят глупеньких да больных! А по-божески оно вот как: делай добро, а спасиба не жди.
У крыльца переминаются два мужика в рабочей одежде - пришли за деньгами. Казак с женой подсчитывают: 150 матрешек по 15 рублей.
- Так дешево?
- У них липы нет вообще, из моей точат.
В доме у Казака чисто, прибрано. На столе деревянной посуды нет («и так надоела!»). В мастерской порядок как в армии. В гараже - склад. В коробках матрешки, солонки, сахарницы, шкатулки, пасхальные яйца, волчки, свистки, пивные кружки, самовары с чайничками и чашками, банки кока-колы - одна в другой, пять штук. Все из дерева. Деревянный король.
- Это мы для «Икеи» точили, - Казак вертит в руках матрешку-негритенка. - Хороший заказ был: три года на них работали, по три с половиной тысячи штук в неделю сдавали, мне даже точить некогда было - только собирал да проверял, чтоб по размеру подходили. Они брали по пятьдесят пять, ну и я пять рублей с матрешки брал за посредничество. Тридцать дворов на «Икею» работали.
- А почем матрешки?
- Пятерка некрашеная - пятьдесят рублей, а троечка покрашенная - тридцать пять. А сколько краски, лаку, дерева… Вот пасхальное яйцо стоит тоже тридцать пять - сорок рублей, но делать его гораздо проще, а значит, выгоднее. Яйцами у нас в Майдане занимаются человек тридцать, а матрешками - и того больше. Но даже при такой конкуренции закупать товар надо осторожно. Некоторые делают не матрешки, а дрова.
- А что нужно, чтобы не дрова получались?
- Пойдемте покажу! Во-первых, инструмент как следует отточить, чтоб матрешка гладкая была, чтоб блестела. И чтобы не из магазина инструмент, а самокал - у нас в Майдане кузнец свой, он это дело хорошо знает.
Казак заходит в столярку, берет в руки резец и включает станок. Точными, заученными движениями он промеряет матрешке голову, точит - она и вправду начинает блестеть. Стружки улетают снопом, висят до локтя, как спагетти. Дальше идет утолщение - это талия, затем снова изгиб. Выступ в самом низу называется «ножкой» - все, матрешка готова. Ровная, гладкая, блестящая.
- Чуть полновата, должна быть девяносто, - Масягин ставит диагноз штангенциркулем. - А так ничего. Заготовка хорошая потому что. Если дерево сыровато, матрешка никогда блестеть не будет. Теперь надо аккуратно дёнышко срезать. Это очень важно. Дёнышки должны быть гладкие, это признак качества.
- Дёнышки! - хохочет жена, заглядывая в столярку.
- А как? - улыбается Михаил.
- Дны!
___Римма Васильевна с подружкой Нюрой в майданских народных костюмах - китайках
В воздухе мастерской тонкая липовая взвесь. Пыль забивает легкие, губит мастеров. В Майдане долго не живут, старятся рано.
- Здесь отдыха нет, работа и вино вместо отдыха. Даже старые люди говорят: «Выходи из душегубки!» - он кивает на матрешку. - Душу она губит. В смысле жизнь. И прадеда моего сгубила - расстреляли бедного. Он на зиму ездил в Маньчжурию торговать, а оттуда присылал рыбу на поезде - бабушка ее на рынке продавала. Жил мужичок, никого не трогал, ну разве что выпьет иной раз и говорит: «Мы этих коммунистов вешать будем».
- Но вашему размаху он бы позавидовал?
- Да какой там! Мне до прадеда своего еще расти и расти. Он мог целую улицу каменными домами застроить. А наш бизнес очень непрочный и чувствительный.
Но пока другие горюют, Казак развивается назло всем политикам мира. Вот, замыслил сделать ручной станок, как у прадеда. С двухметровым колесом. Для туристов. Чтобы продавать не только само изделие, но и процесс его изготовления.
- Люди приехали, заказали бочонок или яйцо - выточим прямо при них. И мне хорошо, и им интересно!
Раз в неделю майданская матрешка уезжает в большое путешествие: каждую - в мешочек, чтобы рисунок не пострадал, потом - по коробкам, а потом - в багажник. Стоят матрешки, как селедки в бочке. На ухабах подпрыгивают, охают. С ухабов спрыгивают, ахают. Пестрые, расписные, розаны наведены черной тушью, землянички украшены белой крапинкой.
Едут матрешки, толкаются. Едет Римма Васильевна, старинные песни поет, даже шофер заслушался.
- Ой, заблестела шашка во правой руке-е-е! Ой! Слетела голо-о-овка с неверной жане!
Машина монотонно качается, глаза у бабы Риммы закрываются, и слышится ей, как матрешки затягивают частушки:
- Я у Коли в колидоре калбуками топыла! Я Колюшу не любила, а конфетки лопала!
- Как старик свою старуху подмолаживать тащил, он намазал ее сажей, чтобы не было сморщин!
- А ну, тише, раскудахтались! - командует большая матрешка. - Да не таращь глаза-то, Римма Васильевна, выпадут!
Теперь уже вся коробка матрешек подпрыгивает, дребезжит от хохота. Так, хохоча, затемно въезжает в Москву.
В Измайлово рассвет, а на вернисаже работа уже кипит. Коробки разгружают, товар - на прилавки. Матрешки притихли, стоят шеренгами. Здесь у них большая конкуренция: хохлома, гжель, палех, дымка, жостово.
Зинаида Котова расставляет своих: только вчера купила в Майдане сорок штук - подновить товар.
- Это такое село - ой-ой-ой! - качает головой Зинаида. - Я к ним приезжаю - дверью лишний раз не хлопну, порог не переступлю, каждое слово десять раз обдумаю! Их же Петр Первый сослал за непослушание. Такими и остались!
Зинаида улыбается и подмигивает матрешкам.
- Стою на краю, всех дешевле отдаю! Старым задаром, молодым за так! - запевает та, что с краю.
Зинаиде грустно: не помогают частушки, не идет товар. Мимо идут иностранцы - англичане, немцы, китайцы.
- Подходите ближе, согинайтесь ниже! - подмигивает другая матрешка.
- Мать Матрена, дочь Алена, сынок Ерема! - хором кричат остальные.
Иностранец, замотанный в шарф до самого носа, недоуменно оглядывается.
- Годок погодит, сынка Ванюшку родит! - пищит самая маленькая.
- Sorry? - спрашивает он у Зинаиды Ивановны.
Зинаида Ивановна кутается в пуховый платок.
- Did you say anything?
- No, no, - улыбается ему Зинаида и показывает пальцем на товар. - Это матрешка.
- Matryoshka? - недоверчиво улыбается иностранец. Он думает, это какая-то русская шутка.
Он берет матрешку, вертит ее в руках, разбирает и собирает. Его друзья остановились вдалеке и машут руками.
- How much? - улыбается он, решив что-то для себя.
- Ван хандред фифти, - говорит Зинаида Ивановна.
___Майданскому купцу Михаилу Масягину одной торговли мало: думает о туристах
Он достает сто пятьдесят рублей. Заталкивает матрешку в рюкзак и бежит догонять друзей.
- Вася мой, Вася мой, а я Васина! - пищит матрешка из его рюкзака.
- Вася яйцы точил, а я красила! - хохочут ей вслед подружки.
Иностранец мотает головой («crazy russian») и что-то бормочет про себя. Он хочет разобрать матрешку, чтобы найти динамик и батарейку.
Фотографии: Оксана Юшко для «РР»
Ольга Тимофеева
«Русский репортёр», №1-2 (80-81), 21 января 2009