МГУ имени... Огарёва / История и личности ушедшей эпохи
Ещё из исторического Поволжья
Лекция о первом
Каким запомнится самый легендарный корпус мордовского университета
Каждое утро движение на перекрестке проспекта Ленина и ул. Б. Хмельницкого перекрывалось. Высыпавшая из троллейбусов и автобусов толпа шла так долго и плотно, что светофор успевал переключаться несколько раз. Водители выходили из машин и демонстративно закуривали. «Студенты!» - вздыхали они, пропуская орду. ©
___Таким первый корпус останется в памяти десятков тысяч выпускников вуза. Символ светлого будущего, он открывал свои двери не только перед самой дерзкой и талантливой молодежью…
Молодежь шла по зебре, по газонам, перепрыгивала бордюры. Поток устремлялся вверх по ул. Б. Хмельницкого, и самая большая его часть исчезала между колоннами первого корпуса Мордовского университета. Античным храмом казался он мне, студенту-первокурснику. «Очередь, как в мавзолей!» - шутили прохожие.Я всегда гордился, что находился в этом шествии. Потом наблюдал со стороны… Первый корпус снесли пять лет назад - в 2010 году, а ведь десяткам студенческих поколений он казался вечным!..
…Эти ступени помнят многие. Раньше здесь была самая большая курилка в городе. Какая толпа тут стояла по утрам! Преподавателей, среди которых немало молодых людей, можно отличить по характерным шляпам и беретам. Они еще не надели официальные маски. Курят сигареты «Дели», угощают студентов. Здесь единственное место, где можно свободно говорить хоть с доцентом, хоть с профессором. Демократия! Но время идет. Урны дымятся как вулканы. Все чего-то ждут. Понятно чего! Студенты не спешат зайти в корпус, потому что в гардероб огромная очередь. Давка! Даже с улицы слышны крики. Если помедлить, то можно проскочить после звонка, пронести пальто под мышкой мимо строгих дежурных. Но вот наступает момент, когда задерживаться на крыльце уже нельзя. Из машины выходит невысокий человек с портфелем и тростью. «Здравствуйте, Григорий Яковлевич!» - как на параде, дружно гаркают студенты. Ректор останавливается и внимательно оглядывает собравшихся. Разные ребята здесь: дети фронтовиков, сироты, выходцы из далеких сел, где нет даже электричества. Это поколение войны… Лицо ректора озаряет улыбка, он замечает студента с румянцем на широких щеках. «Смотрите, какой благополучный человек! - говорит он Виктору Макушкину. - Когда я его вижу, душа спокойна за университет!» Все смеются. Эти слова у прокуренного входа стали очередной легендой первого корпуса. Как давно это было! Но ничего на ступенях не менялось десятилетиями, кроме одежды и марок сигарет. Даже лица казались одинаковыми: сюда приходили учиться дети и внуки тех студентов, которые слышали добрую шутку ректора Меркушкина.
Жемчужина
Многие люди рассказывали мне о годах своей учебы в первом корпусе. Городские снобы называли его «проходным двором с вокзальной атмосферой». Вспоминали стены, выкрашенные по-казенному, длинные мрачные коридоры, просевшие половицы, исписанные столы. Вонь из столовой смешивалась с едким запахом химических лабораторий. Под столами всегда горы шелухи от семечек. Эта болезнь преследовала первый корпус до последних дней существования. Семечки несли с соседнего рынка, а сельские ребята привозили из дома. Как бы то ни было, но первый корпус всегда внушал уважение и светлые надежды. Сначала он казался храмом, а преподаватели - жрецами. Когда его снесли, все с ним связанное стало бесценным для памяти.
Старый мир разрушен «до основанья», но вычеркнуть его из истории Саранска не сможет никто…
Бывший декан математического факультета Валентина Ивановна Сорокина помнит первый корпус с 1945 года. Среди моря деревянных домиков он казался почти дворцом. На четвертом этаже по ул. Б. Хмельницкого размещалось общежитие. Большие комнаты разгораживались на секции простынями. Как и все городские студентки, Валентина забегала туда к подругам перед танцами, чтобы навести марафет. Это значит подкрасить белые тряпичные туфли мелом из аудиторий. Танцы под гармошку проходили в спортивном зале, который был расположен рядом во дворе. Часто там давал концерты оперный бас Илларион Яушев. Вдоль стен стояли студенты и преподаватели. Отношения между ними были товарищеские, но без фамильярности. Кроме аудиторий они часто встречались в магазине на первом этаже, где без талонов продавали необходимые продукты. У Сорокиной навсегда осталась в памяти сцена, как однокурсник Ягудин, инвалид войны, идет по коридору. Держит костыль, булку и шахматную доску. Поздним вечером он шел сыграть партию с преподавателем. Вот самая большая вольность, которую мог позволить себе студент в то время! В послевоенные годы родители студентов не посещали вуз, это было не принято. Даже во дворе не толпились во время вступительных экзаменов.
Возле первого корпуса некоторое время возвышался памятник Сталину
Помнит Сорокина и опального Михаила Михайловича Бахтина. По Саранску пробежал слух: дескать, из репрессированных, инвалид, отправлен в ссылку. И вот вместе с однокурсниками она впервые сбежала с занятий, чтобы послушать лекцию этого литературоведа и философа… Другая студентка 1940-х, Валентина Борисовна Естефееева, наблюдала Бахтина более близко. Ее воспоминания об этом человеке связаны с первым корпусом. На фоне всеобщей разрухи в аудиториях стояли не поломанные столы и стулья. А в преподавательской на третьем этаже был даже диван! И этот кабинет пользовался самой большой популярностью - на диване сидел Бахтин. Из дверей всегда выходили клубы едкого табачного дыма, студенты ныряли в него и устремлялись к столу, к которому был прислонен костыль. Бахтин читал лекции по истории литературы, рассказывал о запрещенном тогда Фрейде, часто пересыпал речь цитатами на четырех иностранных языках. Еще никто не догадывался, что ученого ждет мировая слава. Коллеги подвергали его нападкам, а студенты любили. Сразу окружали в коридоре. Михаил Михайлович запросто с ними курил! Как заметила Естефеева, с Бахтиным общались только юноши. Девушки жались к стенам и не подходили. Стеснялись его инвалидности! Кстати, отзывчивостью этого великого человека часто злоупотребляли. Причем как преподаватели, так и студенты. Бахтин не раздумывая давал деньги даже совершенно незнакомым людям. Одним из немногих, кто вернул долг, был проректор по хозяйственной части Кузьма Федорович Бурмистров. К занятым финансам он добавил свои собственные и купил списанную университетом машину, на которой часто подвозил Бахтина домой. По словам Антонины Шепелевой, жившей с Михаилом Михайловичем в одном подъезде, за дружбу с опальным мыслителем порицали. Супруг нашей собеседницы, преподаватель университета, получил предупреждение от начальства: «Надо меньше общаться с людьми, которые под подозрением, особенно с Бахтиным. Как бы вас самого это не коснулось». По наблюдениям Шепелевой, ученый не интересовался жизнью Саранска, считая его тюрьмой. Однажды Бахтина разбранили на общем собрании за то, что читает лекции «не по времени». То есть не показывает линию партию. «Извините, никому в ученики я тут не гожусь!» - ответил ученый своей знаменитой фразой. Эти его слова тоже вошли в историю первого корпуса. После занятий Бахтин поджидал на ступенях лошадь с телегой, чтобы ехать на квартиру. От усталости прислонялся к стене, на которой спустя лет сорок появится его мемориальная доска. Перед сносом здания ее снимут и спрячут! Ах, эта доска!.. В 1989 году выпускник юрфака Игорь Геннадьевич Дудко познакомился в МГУ им. Ломоносова с Эрнстом Неизвестным, приехавшим из США. Молодой аспирант поинтересовался у скульптора: правда ли, что он снимал посмертную маску с Бахтина? Разузнав про Саранск, Неизвестный изъявил готовность сделать памятную доску в честь прославленного мыслителя. «Никаких денег с вашего университета не возьму! Память о Бахтине дороже любых денег!» - сказал он. Вскоре Дудко сообщил об этом предложении ректору Александру Сухареву. Тот выслушал и, подумав, отказался. Так и не пришлось Неизвестному осчастливить первый корпус, да и весь Саранск, своей знаменитой на весь мир фамилией. Когда заказ получал местный художник Николай Филатов, один острослов заметил: «Знал бы ты, у кого выиграл конкурс! У самого Неизвестного!»
Первый корпус стал официально именоваться университетом в 1957 году, когда был преобразован пединститут. Какой подъем царил тогда в этих стенах! Сменилась и атмосфера. Корпус стал свидетелем первых университетских войн, молва о которых волновала город не меньше, чем события в обкоме партии. У партийных начальников власть над телами, у преподавателей - над умами. Люди заметили, что университетские окна светились допоздна так же, как и обкомовские! Первый корпус стал запасным аэродромом для работников обкома и Совмина. Многие переходили сюда работать - кто по «залету», кто из-за оплачиваемых лекторских часов, кто за научными званиями. Проректор по заочному и вечернему обучению Иван Максимович Кшнякин часто давал понять, что республика только ему обязана наличием университета. Дескать, когда он был заместителем председателя Совета министров, то часто ездил в Москву пробивать этот вопрос. Но на самом деле выполнял лишь техническую часть работы. После подписания главных документов он встретился в московской гостинице с руководителем Мордовского пединститута Романовым. Многим тогда казалось, что именно Кшнякин возглавит новый вуз. Во время застолья он заявил о своей блажи стать ректором: «Университет создан моими усилиями!» Чтобы избежать ссоры, Романов спрятался в своем номере. Тогда Кшнякин пошел шататься по гостинице, сломал фикус, затеял ссору с милиционером, пугал его депутатским значком и своей высокой должностью. На следующее утро Кшнякина в два часа выставили из Москвы. Не удалось ему стать ректором, впрочем, так же как и Романову. Но, когда Ивана Максимовича назначили проректором, он всеми силами выживал его из этих стен. Кшнякин со своими сальными шуточками и склонностью к интрижкам был легендой первого корпуса. Жизнерадостный и общительный мужчина нравился студенткам, особенно заочницам. Еще на партийной работе Иван получил прозвище Веселый. Пристрастием к прекрасному полу он отличался и на предыдущих местах работы, но тут просто разошелся. Не оставлял без комплимента ни одно миловидное личико в коридоре! Ни одной юбке не давал прохода! Профурсетки тех лет много шушукались о Кшнякине на лестничных площадках первого корпуса. В пальчиках сигарета, на голове кудряшки, в зачетке записка преподавателю с объяснением в любви. До самого ухода на заслуженный отдых Кшнякин не уставал повторять, что враги помешали ему занять кабинет ректора. Уже будучи пенсионером, он предлагал сдать комнату в своих апартаментах только самым симпатичным студенткам. Когда я побывал в гостях у Ивана Максимовича, то заметил его жадный взгляд вслед порхающим по квартире девушкам.
Другой легендой университета стал студент Энвер Музаферов, чье имя прогремело в связи с разоблачением культа личности Сталина. В 1956 году в первом корпусе состоялось закрытое собрание, где прочитали доклады делегат XX съезда партии, председатель мордовского совмина Иван Астайкин и секретарь горкома комсомола Анатолий Березин. Затем последовала научно-практическая конференция на эту же тему, на которой от имени первокурсников было поручено выступить Музаферову. Предыдущие ораторы обличали вождя всех народов многословно и сумбурно, а он сказал коротко и емко: «Как не бывать четвертому Риму, так не бывать на знамени марксизма-ленинизма четвертому профилю!» Даже спустя много десятилетий его расспрашивали о том знаменитом выступлении. Вскоре после разоблачительных мероприятий возле первого корпуса демонтировали памятник Сталину. На его фоне было принято фотографироваться, рядом собирались на демонстрации студенты и преподаватели. Потом все со смущением отворачивались от свежего квадрата на асфальте, который остался на месте постамента. Спустя много лет голову Сталина нашли при строительстве второго корпуса. Остальная часть вождя, возможно, до сих пор в земле…
Так строился первый корпус
В углу гардеробной находился ящик с мелом. Сюда за этим «атрибутом знаний» приходили даже из других корпусов, так было заведено вплоть до 1980-х годов. Мел был сырой, неформованный. Куски большие, грязные, иногда мороженные. Больше всего от такого плохого качества страдали преподаватели физического и математического факультетов, ведь для них это был главный инструмент. Писать таким мелом длинные уравнения невозможно. А если еще доска в заплатах… Или вместо нее прибит линолеум! Бедность! Бедность! Первый корпус имел помпезный фасад в духе классицизма, но внутри… А иногда озорники натирали доски воском, чтобы мел скользил. Или царапали непечатные слова… Кстати, о шутках. Проректор по учебной части Петр Васильевич Рамадин, читавший теорию механики, носил большой портфель с двумя замками и, судя по всему, не заглядывал в него месяцами. Проказники положили туда кирпич, который обнаружили выброшенным спустя… полгода. Случай стал настолько знаменитым, что все преподаватели начали тщательно проверять портфели и сумки.
В 1973 году случился пожар на экономическом факультете. Об этой «диверсии» даже западные «радиоголоса» тогда активно трубили. К расследованию подключался КГБ. Сначала вину возложили на вечерников и заочников, потом козлом отпущения сделали заместителя декана факультета, который был ответственным за противопожарную безопасность первого корпуса. Часто студенты из хулиганства звонили ему домой: «Горим!» На этот раз раздосадованный мужчина огрызнулся: «Пусть все горит!» Пожар быстро охватил два этажа крыла по ул. Б. Хмельницкого. Последствия устраняли года два. Заместителя декана, конечно, сняли с работы.
1-й корпус МГУ им. Огарева в 90-х...
...и в 00-х
Ректор Сухарев многим запомнился тем, что повел борьбу с ношением головных уборов в стенах университета. Подходил к студенту и просил снять шапку. В основном это касалось сельских ребят. В то время такая воспитательная работа была оправданна. Первый корпус стал символом высшего образования в республике и требовал соответствующей культуры поведения. Кстати, в буфете на первом этаже студенты могли купить… красного вина. Возможно, его перестали продавать после того, как у министра высшего образования СССР Ягодина украли дорогую зимнюю шапку прямо из приемной ректора университета. Скандал! Сухарев предложил свой головной убор, но он оказался мал. Подошла шапка проректора, которому пришлось идти домой по морозу в шляпе, висевшей в кабинете еще с лета. Восприятие первого корпуса как проходного двора с вокзальной атмосферой, пожалуй, было все же справедливым. Только на студентов исторического факультета подозрение в краже пасть не могло. Среди всех учащихся вуза они выделялись, как мраморная порода в глиноземе. Исторический факультет считался самым престижным, его откровенно называли блатным. Выпускники шли в партийные и советские органы, в КГБ, в милицию. Там учились почти все партийные бонзы республики. Историческое отделение считалось идеологическим, примелькаться там было крайне важно для любого карьериста. Принимали всего по 15 человек. Конкурс на факультет составлял не меньше 5 человек на место! Почти все студенты были городскими, из определенных семей… Они одевались лучше других. Носили в те годы пиджаки с галстуками. Экономический факультет тогда еще не набрал силу, а юридический только создавался. Но именно их выпускникам предстояло вытеснить историков с иерархических вузовских ступеней. Эта революция тоже закладывалась в стенах первого корпуса.
Как ни парадоксально, необычайный дух свободомыслия царил на кафедре истории КПСС, которой заведовал Лев Герасимович Филатов. Там не рассказывали скабрезных анекдотов о генсеках, как в других местах, а серьезно обсуждали вопросы истории и философии. Все преподаватели первого корпуса приходили на эту кафедру «поговорить по душам». Филатов являлся первым историком в Мордовии, кого стали публиковать московские журналы. Второй точкой притяжения был книжный магазин с обилием научной литературы. Правда, студенты забегали туда купить лишь письменные принадлежности или поздравительные открытки… Раз в год в первом корпусе проводилась аттестация всех преподавателей университета. Эти стены ассоциировались с партийной инквизицией, ведь большинство вопросов касались идеологической подкованности. На его колоннах по-прежнему лежала тень снесенного сталинского монумента! Все вступительные экзамены тоже проводились в первом корпусе, а это никому забыть невозможно…
Современный, перестроенный вид корпуса
Досье «С»
- Первый корпус МГУ им. Огарева площадью 8,6 тысячи квадратных метров начал строиться в 1932 году на углу улицы Большевистской и Рабочего переулка (ныне ул. Б. Хмельницкого) как здание для Агропединститута. Оно представляло собой четырехэтажное Т-образное сооружение с гладкими фасадами без декора. Вторая очередь корпуса по ул. Большевистской была закончена в 1940 году. В 1950-м архитектор Сергей Левков украсил главный вход портиком 10-колонного большого ордера. Фасад приобрел формы классицизма. Перед входом возвышался монумент Сталина - уменьшенная копия скульптуры С. Д. Меркурова, которая стояла на канале Москва - Волга. Останки снесенного первого корпуса решено вывезти на строительство объездной дороги вокруг Саранска.
Евгений Резепов
«Столица С», Мордовия, 17 августа 2015
Лекция о первом
Каким запомнится самый легендарный корпус мордовского университета
Каждое утро движение на перекрестке проспекта Ленина и ул. Б. Хмельницкого перекрывалось. Высыпавшая из троллейбусов и автобусов толпа шла так долго и плотно, что светофор успевал переключаться несколько раз. Водители выходили из машин и демонстративно закуривали. «Студенты!» - вздыхали они, пропуская орду. ©
___Таким первый корпус останется в памяти десятков тысяч выпускников вуза. Символ светлого будущего, он открывал свои двери не только перед самой дерзкой и талантливой молодежью…
Молодежь шла по зебре, по газонам, перепрыгивала бордюры. Поток устремлялся вверх по ул. Б. Хмельницкого, и самая большая его часть исчезала между колоннами первого корпуса Мордовского университета. Античным храмом казался он мне, студенту-первокурснику. «Очередь, как в мавзолей!» - шутили прохожие.Я всегда гордился, что находился в этом шествии. Потом наблюдал со стороны… Первый корпус снесли пять лет назад - в 2010 году, а ведь десяткам студенческих поколений он казался вечным!..
…Эти ступени помнят многие. Раньше здесь была самая большая курилка в городе. Какая толпа тут стояла по утрам! Преподавателей, среди которых немало молодых людей, можно отличить по характерным шляпам и беретам. Они еще не надели официальные маски. Курят сигареты «Дели», угощают студентов. Здесь единственное место, где можно свободно говорить хоть с доцентом, хоть с профессором. Демократия! Но время идет. Урны дымятся как вулканы. Все чего-то ждут. Понятно чего! Студенты не спешат зайти в корпус, потому что в гардероб огромная очередь. Давка! Даже с улицы слышны крики. Если помедлить, то можно проскочить после звонка, пронести пальто под мышкой мимо строгих дежурных. Но вот наступает момент, когда задерживаться на крыльце уже нельзя. Из машины выходит невысокий человек с портфелем и тростью. «Здравствуйте, Григорий Яковлевич!» - как на параде, дружно гаркают студенты. Ректор останавливается и внимательно оглядывает собравшихся. Разные ребята здесь: дети фронтовиков, сироты, выходцы из далеких сел, где нет даже электричества. Это поколение войны… Лицо ректора озаряет улыбка, он замечает студента с румянцем на широких щеках. «Смотрите, какой благополучный человек! - говорит он Виктору Макушкину. - Когда я его вижу, душа спокойна за университет!» Все смеются. Эти слова у прокуренного входа стали очередной легендой первого корпуса. Как давно это было! Но ничего на ступенях не менялось десятилетиями, кроме одежды и марок сигарет. Даже лица казались одинаковыми: сюда приходили учиться дети и внуки тех студентов, которые слышали добрую шутку ректора Меркушкина.
Жемчужина
Многие люди рассказывали мне о годах своей учебы в первом корпусе. Городские снобы называли его «проходным двором с вокзальной атмосферой». Вспоминали стены, выкрашенные по-казенному, длинные мрачные коридоры, просевшие половицы, исписанные столы. Вонь из столовой смешивалась с едким запахом химических лабораторий. Под столами всегда горы шелухи от семечек. Эта болезнь преследовала первый корпус до последних дней существования. Семечки несли с соседнего рынка, а сельские ребята привозили из дома. Как бы то ни было, но первый корпус всегда внушал уважение и светлые надежды. Сначала он казался храмом, а преподаватели - жрецами. Когда его снесли, все с ним связанное стало бесценным для памяти.
Старый мир разрушен «до основанья», но вычеркнуть его из истории Саранска не сможет никто…
Бывший декан математического факультета Валентина Ивановна Сорокина помнит первый корпус с 1945 года. Среди моря деревянных домиков он казался почти дворцом. На четвертом этаже по ул. Б. Хмельницкого размещалось общежитие. Большие комнаты разгораживались на секции простынями. Как и все городские студентки, Валентина забегала туда к подругам перед танцами, чтобы навести марафет. Это значит подкрасить белые тряпичные туфли мелом из аудиторий. Танцы под гармошку проходили в спортивном зале, который был расположен рядом во дворе. Часто там давал концерты оперный бас Илларион Яушев. Вдоль стен стояли студенты и преподаватели. Отношения между ними были товарищеские, но без фамильярности. Кроме аудиторий они часто встречались в магазине на первом этаже, где без талонов продавали необходимые продукты. У Сорокиной навсегда осталась в памяти сцена, как однокурсник Ягудин, инвалид войны, идет по коридору. Держит костыль, булку и шахматную доску. Поздним вечером он шел сыграть партию с преподавателем. Вот самая большая вольность, которую мог позволить себе студент в то время! В послевоенные годы родители студентов не посещали вуз, это было не принято. Даже во дворе не толпились во время вступительных экзаменов.
Возле первого корпуса некоторое время возвышался памятник Сталину
Помнит Сорокина и опального Михаила Михайловича Бахтина. По Саранску пробежал слух: дескать, из репрессированных, инвалид, отправлен в ссылку. И вот вместе с однокурсниками она впервые сбежала с занятий, чтобы послушать лекцию этого литературоведа и философа… Другая студентка 1940-х, Валентина Борисовна Естефееева, наблюдала Бахтина более близко. Ее воспоминания об этом человеке связаны с первым корпусом. На фоне всеобщей разрухи в аудиториях стояли не поломанные столы и стулья. А в преподавательской на третьем этаже был даже диван! И этот кабинет пользовался самой большой популярностью - на диване сидел Бахтин. Из дверей всегда выходили клубы едкого табачного дыма, студенты ныряли в него и устремлялись к столу, к которому был прислонен костыль. Бахтин читал лекции по истории литературы, рассказывал о запрещенном тогда Фрейде, часто пересыпал речь цитатами на четырех иностранных языках. Еще никто не догадывался, что ученого ждет мировая слава. Коллеги подвергали его нападкам, а студенты любили. Сразу окружали в коридоре. Михаил Михайлович запросто с ними курил! Как заметила Естефеева, с Бахтиным общались только юноши. Девушки жались к стенам и не подходили. Стеснялись его инвалидности! Кстати, отзывчивостью этого великого человека часто злоупотребляли. Причем как преподаватели, так и студенты. Бахтин не раздумывая давал деньги даже совершенно незнакомым людям. Одним из немногих, кто вернул долг, был проректор по хозяйственной части Кузьма Федорович Бурмистров. К занятым финансам он добавил свои собственные и купил списанную университетом машину, на которой часто подвозил Бахтина домой. По словам Антонины Шепелевой, жившей с Михаилом Михайловичем в одном подъезде, за дружбу с опальным мыслителем порицали. Супруг нашей собеседницы, преподаватель университета, получил предупреждение от начальства: «Надо меньше общаться с людьми, которые под подозрением, особенно с Бахтиным. Как бы вас самого это не коснулось». По наблюдениям Шепелевой, ученый не интересовался жизнью Саранска, считая его тюрьмой. Однажды Бахтина разбранили на общем собрании за то, что читает лекции «не по времени». То есть не показывает линию партию. «Извините, никому в ученики я тут не гожусь!» - ответил ученый своей знаменитой фразой. Эти его слова тоже вошли в историю первого корпуса. После занятий Бахтин поджидал на ступенях лошадь с телегой, чтобы ехать на квартиру. От усталости прислонялся к стене, на которой спустя лет сорок появится его мемориальная доска. Перед сносом здания ее снимут и спрячут! Ах, эта доска!.. В 1989 году выпускник юрфака Игорь Геннадьевич Дудко познакомился в МГУ им. Ломоносова с Эрнстом Неизвестным, приехавшим из США. Молодой аспирант поинтересовался у скульптора: правда ли, что он снимал посмертную маску с Бахтина? Разузнав про Саранск, Неизвестный изъявил готовность сделать памятную доску в честь прославленного мыслителя. «Никаких денег с вашего университета не возьму! Память о Бахтине дороже любых денег!» - сказал он. Вскоре Дудко сообщил об этом предложении ректору Александру Сухареву. Тот выслушал и, подумав, отказался. Так и не пришлось Неизвестному осчастливить первый корпус, да и весь Саранск, своей знаменитой на весь мир фамилией. Когда заказ получал местный художник Николай Филатов, один острослов заметил: «Знал бы ты, у кого выиграл конкурс! У самого Неизвестного!»
Первый корпус стал официально именоваться университетом в 1957 году, когда был преобразован пединститут. Какой подъем царил тогда в этих стенах! Сменилась и атмосфера. Корпус стал свидетелем первых университетских войн, молва о которых волновала город не меньше, чем события в обкоме партии. У партийных начальников власть над телами, у преподавателей - над умами. Люди заметили, что университетские окна светились допоздна так же, как и обкомовские! Первый корпус стал запасным аэродромом для работников обкома и Совмина. Многие переходили сюда работать - кто по «залету», кто из-за оплачиваемых лекторских часов, кто за научными званиями. Проректор по заочному и вечернему обучению Иван Максимович Кшнякин часто давал понять, что республика только ему обязана наличием университета. Дескать, когда он был заместителем председателя Совета министров, то часто ездил в Москву пробивать этот вопрос. Но на самом деле выполнял лишь техническую часть работы. После подписания главных документов он встретился в московской гостинице с руководителем Мордовского пединститута Романовым. Многим тогда казалось, что именно Кшнякин возглавит новый вуз. Во время застолья он заявил о своей блажи стать ректором: «Университет создан моими усилиями!» Чтобы избежать ссоры, Романов спрятался в своем номере. Тогда Кшнякин пошел шататься по гостинице, сломал фикус, затеял ссору с милиционером, пугал его депутатским значком и своей высокой должностью. На следующее утро Кшнякина в два часа выставили из Москвы. Не удалось ему стать ректором, впрочем, так же как и Романову. Но, когда Ивана Максимовича назначили проректором, он всеми силами выживал его из этих стен. Кшнякин со своими сальными шуточками и склонностью к интрижкам был легендой первого корпуса. Жизнерадостный и общительный мужчина нравился студенткам, особенно заочницам. Еще на партийной работе Иван получил прозвище Веселый. Пристрастием к прекрасному полу он отличался и на предыдущих местах работы, но тут просто разошелся. Не оставлял без комплимента ни одно миловидное личико в коридоре! Ни одной юбке не давал прохода! Профурсетки тех лет много шушукались о Кшнякине на лестничных площадках первого корпуса. В пальчиках сигарета, на голове кудряшки, в зачетке записка преподавателю с объяснением в любви. До самого ухода на заслуженный отдых Кшнякин не уставал повторять, что враги помешали ему занять кабинет ректора. Уже будучи пенсионером, он предлагал сдать комнату в своих апартаментах только самым симпатичным студенткам. Когда я побывал в гостях у Ивана Максимовича, то заметил его жадный взгляд вслед порхающим по квартире девушкам.
Другой легендой университета стал студент Энвер Музаферов, чье имя прогремело в связи с разоблачением культа личности Сталина. В 1956 году в первом корпусе состоялось закрытое собрание, где прочитали доклады делегат XX съезда партии, председатель мордовского совмина Иван Астайкин и секретарь горкома комсомола Анатолий Березин. Затем последовала научно-практическая конференция на эту же тему, на которой от имени первокурсников было поручено выступить Музаферову. Предыдущие ораторы обличали вождя всех народов многословно и сумбурно, а он сказал коротко и емко: «Как не бывать четвертому Риму, так не бывать на знамени марксизма-ленинизма четвертому профилю!» Даже спустя много десятилетий его расспрашивали о том знаменитом выступлении. Вскоре после разоблачительных мероприятий возле первого корпуса демонтировали памятник Сталину. На его фоне было принято фотографироваться, рядом собирались на демонстрации студенты и преподаватели. Потом все со смущением отворачивались от свежего квадрата на асфальте, который остался на месте постамента. Спустя много лет голову Сталина нашли при строительстве второго корпуса. Остальная часть вождя, возможно, до сих пор в земле…
Так строился первый корпус
В углу гардеробной находился ящик с мелом. Сюда за этим «атрибутом знаний» приходили даже из других корпусов, так было заведено вплоть до 1980-х годов. Мел был сырой, неформованный. Куски большие, грязные, иногда мороженные. Больше всего от такого плохого качества страдали преподаватели физического и математического факультетов, ведь для них это был главный инструмент. Писать таким мелом длинные уравнения невозможно. А если еще доска в заплатах… Или вместо нее прибит линолеум! Бедность! Бедность! Первый корпус имел помпезный фасад в духе классицизма, но внутри… А иногда озорники натирали доски воском, чтобы мел скользил. Или царапали непечатные слова… Кстати, о шутках. Проректор по учебной части Петр Васильевич Рамадин, читавший теорию механики, носил большой портфель с двумя замками и, судя по всему, не заглядывал в него месяцами. Проказники положили туда кирпич, который обнаружили выброшенным спустя… полгода. Случай стал настолько знаменитым, что все преподаватели начали тщательно проверять портфели и сумки.
В 1973 году случился пожар на экономическом факультете. Об этой «диверсии» даже западные «радиоголоса» тогда активно трубили. К расследованию подключался КГБ. Сначала вину возложили на вечерников и заочников, потом козлом отпущения сделали заместителя декана факультета, который был ответственным за противопожарную безопасность первого корпуса. Часто студенты из хулиганства звонили ему домой: «Горим!» На этот раз раздосадованный мужчина огрызнулся: «Пусть все горит!» Пожар быстро охватил два этажа крыла по ул. Б. Хмельницкого. Последствия устраняли года два. Заместителя декана, конечно, сняли с работы.
1-й корпус МГУ им. Огарева в 90-х...
...и в 00-х
Ректор Сухарев многим запомнился тем, что повел борьбу с ношением головных уборов в стенах университета. Подходил к студенту и просил снять шапку. В основном это касалось сельских ребят. В то время такая воспитательная работа была оправданна. Первый корпус стал символом высшего образования в республике и требовал соответствующей культуры поведения. Кстати, в буфете на первом этаже студенты могли купить… красного вина. Возможно, его перестали продавать после того, как у министра высшего образования СССР Ягодина украли дорогую зимнюю шапку прямо из приемной ректора университета. Скандал! Сухарев предложил свой головной убор, но он оказался мал. Подошла шапка проректора, которому пришлось идти домой по морозу в шляпе, висевшей в кабинете еще с лета. Восприятие первого корпуса как проходного двора с вокзальной атмосферой, пожалуй, было все же справедливым. Только на студентов исторического факультета подозрение в краже пасть не могло. Среди всех учащихся вуза они выделялись, как мраморная порода в глиноземе. Исторический факультет считался самым престижным, его откровенно называли блатным. Выпускники шли в партийные и советские органы, в КГБ, в милицию. Там учились почти все партийные бонзы республики. Историческое отделение считалось идеологическим, примелькаться там было крайне важно для любого карьериста. Принимали всего по 15 человек. Конкурс на факультет составлял не меньше 5 человек на место! Почти все студенты были городскими, из определенных семей… Они одевались лучше других. Носили в те годы пиджаки с галстуками. Экономический факультет тогда еще не набрал силу, а юридический только создавался. Но именно их выпускникам предстояло вытеснить историков с иерархических вузовских ступеней. Эта революция тоже закладывалась в стенах первого корпуса.
Как ни парадоксально, необычайный дух свободомыслия царил на кафедре истории КПСС, которой заведовал Лев Герасимович Филатов. Там не рассказывали скабрезных анекдотов о генсеках, как в других местах, а серьезно обсуждали вопросы истории и философии. Все преподаватели первого корпуса приходили на эту кафедру «поговорить по душам». Филатов являлся первым историком в Мордовии, кого стали публиковать московские журналы. Второй точкой притяжения был книжный магазин с обилием научной литературы. Правда, студенты забегали туда купить лишь письменные принадлежности или поздравительные открытки… Раз в год в первом корпусе проводилась аттестация всех преподавателей университета. Эти стены ассоциировались с партийной инквизицией, ведь большинство вопросов касались идеологической подкованности. На его колоннах по-прежнему лежала тень снесенного сталинского монумента! Все вступительные экзамены тоже проводились в первом корпусе, а это никому забыть невозможно…
Современный, перестроенный вид корпуса
Досье «С»
- Первый корпус МГУ им. Огарева площадью 8,6 тысячи квадратных метров начал строиться в 1932 году на углу улицы Большевистской и Рабочего переулка (ныне ул. Б. Хмельницкого) как здание для Агропединститута. Оно представляло собой четырехэтажное Т-образное сооружение с гладкими фасадами без декора. Вторая очередь корпуса по ул. Большевистской была закончена в 1940 году. В 1950-м архитектор Сергей Левков украсил главный вход портиком 10-колонного большого ордера. Фасад приобрел формы классицизма. Перед входом возвышался монумент Сталина - уменьшенная копия скульптуры С. Д. Меркурова, которая стояла на канале Москва - Волга. Останки снесенного первого корпуса решено вывезти на строительство объездной дороги вокруг Саранска.
Евгений Резепов
«Столица С», Мордовия, 17 августа 2015