Люди. Ускользающая жизнь: Лесостепное, Ч.5/6 (начало)
Люди. Ускользающая жизнь
Я мог бы назвать этот проект "Уходящей натурой", ведь намерен рассказать о встречах с людьми и явлениями, которых, вероятно, уже и нет в нашем мире.
Мне часто так и говорят: "Надо же, сколько у тебя запечатлено уходящей натуры!" Но "натура" - это природа, стереотип не работает. Все же я хочу рассказать о жизни, а не о природе. Настоящей, невыдуманной; она хоть и неказиста, эта "сермяжная правда", но ведь порой хочется натурального продукта (эх, без производного от слова "натура" не обошелся...), а не каких-нибудь "чипсов" с усилителями вкуса и консервантами, которые преподносят глянцевые журнали и топ-блогеры.
Путешествия по глубинной России дарили мне сонмы встреч. Эти годы были удивительны, и, вероятно, большего счастья мне уже не испытать. И уже неважно, в каких "эмпиреях" обитают те, к кому мои зачастую запутанные и тернистые пути однажды привели.
Фото и текст © Геннадия Михеева
В оглавлениеПроект «Люди»
Лесостепное (часть пятая)
Лечим, однако!
Сельских больниц у нас осталось совсем немного. Дай Бог, если функционирует фельдшерско-акушерский пункт, а то и таковые за неимением средств начинают искореняться. В этом смысле больнице села Троекурово относительно повезло. Дело в том, что из-за близости города Лебедяни располагается здесь травмотологическое отделение районной больницы. Правда, травма-то как раз основная напасть на селе: работа в поле сейчас сопряжена с различной техникой, а с техникой безопасности у нас всегда обстояло не лучшим образом.
Но и болезни бывают разными. Сейчас в Троекуровской больнице четыре врача: два хирурга, педиатр и терапевт. Но в чем-то такое деление условно, поскольку в сельской глубинке врач, как и во времена Чехова должен уметь абсолютно все. Тот же хирург Иван Федорович Жилин чего только не лечил за четверть века, которые «оттрубил» он здесь после окончания Ростовского мединститута.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
- Ну, например, у больного абсцесс на горле. - Рассказывает Иван Федорович. - По идее я должен направить его к специалисту в Липецк, но это не всегда возможно, тем более если человек задыхается. Поэтому приходиться резать самому. Или, к примеру, ожог. Такой, что надо бы быстрее в ожоговый центр. А пострадавший, между прочим, местный законченный алкаш. Теперь таких в приличные места не очень-то принимают. Значит, мы его здесь, на месте, своими силами выхаживаем. Даже пересадку иногда делаем.
-Кожи?!
-Между прочим, это не такая уж и сложная операция. Правда, бывает обидно, когда столько сил и нервов в него вложишь, а он по пьянке опять керосинку повалит или кровать папироской подожжет. И - снова давай его латать...
9.
10.
11.
12.
13.
14.
15.
Что больше всего поражает у своеобразных Чеховых и Булгаковых нашего времени, так это умение лечить людей при условии отсутствия почти всего. Приходится подолгу пропадать в районе и области, отирая чиновничьи пороги и выпрашивая хотя бы немного бинтов. Ну, да это - болезнь для нашего здравоохранения известная...
И есть в жизни сельского врача, пожалуй, одна незыблемая вещь: безмерное уважение со стороны земляков. А это ли не главное?
Константиныч из Первой Веревки
Липецк - город металлургов. Металл по нынешним временам - дело прибыльное, потому как приносит стабильный валютный доход олигархам, но кое-что перепадает и нам, россиянам. Для чего? Ну, по крайне мере, вот, для чего: в Липецке имеется множество частных мастерских, изготавливающих различные красивые металлические вещи. Попросту говоря, это кузницы, но, в отличие от кузниц в традиционном понимании, - это современные предприятия, хоть и совсем небольшие.
16.
Николай Константинович Рогатнев, или Константиныч (его все так зовут), не жалеет, что работает на одном из них, «Металлик А». Более того, он является «мозгом» этой кузницы, ибо придумывает разные железные украшения. Но жизнь «железного художника» не всегда складывалась гладко...
- ...Родом я из села Первая Веревка, что в Воронежской области, работал на тракторе, штукатуром, но однажды понял: чтобы реализовать себя, надо в город перебираться. Устроился в Липецке, на металлургическом комбинате, ну, а потом, со второго раза, поступил в «Строгановку», естественно, на специальность «художник по металлу».
Ну, а потом меня распределили в Вологду на должность главного художника города. Считали, что мне, молодому парню, повезло, но для меня это был самый позорный период моей жизни. Должность чиновничья и в неделю три полных дня должно было уходить на всякие планерки и заседания, от которых можно было свихнуться. Вот пример. В город завезли урны - и у мэра совещание, человек тридцать заседают: как покрасить урны - цветочками или рыбками? Причем, совещаются люди, не имеющие к этому никакого отношения. В самую последнюю очередь слово дают мне, то есть, художнику. Я говорю, что безнравственно окурки бросать в цветочки и рыбки, урна просто должна быть красивая по форме и никаких цветочков, но на следующий день два парня с подбитыми глазами ходят по городу и ставят пятна «типа цветочков» на эти урны. Или еще пример. В фирме, где делают гробы, висит лозунг: «Выполним план на 115%!», и серьезные люди обсуждают, снять его или нет...
В общем, бросил я свою должность и стал грузчиком. На ликеро-водочном заводе. Я сам такой небольшой, а там мужики плечистые, но я пришел и сказал: «Я согласен за пол того, что вы получаете, работать, но возьмите меня, я должен отойти от нервного стресса!» Меня взяли, но, так как я работал добросовестно, наравне со всеми, мне и денег давали наравне со всеми. Отработал я лето, поправил здоровье (не подумайте: я не пью и тогда не пил!), нервы успокоил, и потом устроился в детскую художественную школу. Потом преподавал в институте рисунок и живопись.
17.
Здесь началась перестройка, инфляция и прочее. И я решил вернуться на родину, которой считал Липецк. А между тем ребята, которые со мной выпускались из «Строгановки», уже освоили кузнечное дело...
Да, про Вологду забыл рассказать: там на всех этих заседаниях можно было общаться с великими писателями: Василием Беловым и Виктором Астафьевым (их тоже заставляли заседать). И я запомнил слова Виктора Петровича: «России еще лет триста «вариться» надо, не меняя строя: реформы, реформы, - и никаких революций!»
Поскольку наше предприятие частное, «хлебнули» мы по полной программе! Было все: и обман, и бандиты, и все такое. На нынешнем месте работы сначала была грязища и горстка пьяных мужиков. Сколько мы боролись с этим! Напьется работяга - и бьет себя в грудь: «Я ваш кормилец!» Спасло нас то, что основной костяк ребят, а все они просто классные мастера, в нас поверил. Представьте: первые два года зарплата администрации была в три раза ниже, чем у рабочих. Наша задача была: уцелеть, и все заработанные деньги мы вкладывали в производство, станки покупали. Не скажу, что сейчас все гладко, но теперь хотя бы стабильность.
- Но, все-таки, решетки, ворота, могильные ограды... Не надоедает однообразие?
- Да я бы дважды повесился, если бы моя работа мне не приносила удовлетворения!
Липовая правда Михалыча
Когда прошел первый шок, я смог сосредоточится, чтобы вглядеться. Квартира буквально начинена была деревянной скульптурой. Она везде: от пола до потолка. Первый же вопрос, который возникает в голове: как хозяева умудряются среди этого жить?
18.
Анатолия Михайловича Алексеева называют в просторечии Михалычем. В этом году он отмечает юбилей: разменивает седьмой десяток. Он и является автором этого деревянного многообразия. Новое удивление настигает, когда начинаешь вглядываться в детали.
Вот скульптура «Рождение наследника». Такой смелости в изображении родов я еще не видел: из чрева женщины появляется младенец. Вообще, надо заметить, про каждую из своих работ у Михалыча имеется байка. Вот что он рассказывает про «Рождение...»:
- Обычно художник, понимаешь ли, создает такой сусальный образ: или женщина стоит у колыбели, или на руках младенца держит. Максимум - грудью кормит. А вот чтобы сам процесс рождения показать - никто не сообразил и не решился. А ведь это самый что ни на есть главный момент в жизни человека; это когда он первый раз белый свет видит. Когда в городе мою выставку организовывали, женщина из отдела культуры - ну, ни в какую - «как бы начальство чего не подумало...» А среди приятелей моих слух прошел про эту вещь. Они мне: «Михалыч, ну выстави!» Настоял я на своем. Кто-то хмурится, когда видит, а кто-то и благодарит. За правду.
19.
20.
21.
22.
23.
Смотрим дальше. Работа: «Потерянный». Пьяный вдрызг мужик валяется в луже, но бутылку «Агдама» из рук не выпустил. Лицо мухи облепили. Михалыч комментирует:
-Эту вещь толкнула меня сделать теперешняя наша жизнь. На выставке смотрю: женщина подошла, развернулась - и уходит. И мужа за рукав тянет: «Смотри, тебя такое же ждет!» А сам я уже восемнадцать лет не пью.
Особая группа деревянных композиций - по стихам Некрасова. Очень выразительная скульптура: лошадка тянет сани с гробом.
-Это по стихотворению «Савраска»:
Ну трогай, Савраска, трогай,
Натягивай крепче гужи,
Служил ты хозяину долго,
Последний разок послужи...
Я же в деревне родился, в Задонском районе. В этой среде воспитывался. Я видел, что значит труд человеческий, а сейчас об этом никто не знает... Вот и «Мужичек с ноготок» - тоже про это работа. Сам-то я в возрасте этого мальчика даже на костылях не ходил. Настиг меня полиомиелит. Так что я на всю жизнь инвалидом остался. А тогда меня дед на плечах таскал. С тех пор у меня десять операций уже было, суставы больные. Сейчас вот только дерево спасает, а то, ничего не делая, давно бы сдох... Вообще-то все деды и прадеды мои столярами да плотниками были. Еще дед Кузьма (а он мебель делал), говорил, что во всем изюминку надо искать. Вот он буфет делает, а меня вырезать что-нибудь на фасаде просит. Сначала я делал только птиц. В больнице ведь лежал, в окошко только их и видел. Зато их повадки изучил - досконально.
24.
И действительно, птиц в квартире Михалыча - несметное количество. Мы продолжаем осматривать скульптуры. Вот работа с длинным названием: «Черт мужика в котел посадил, пошел за трезубцем, вернулся - а мужик парится; так мужик черта обманул!» Эротическая вещь: «Позагораем!» Девушка собаку выгуливала, а солнышко ласковое, разделась она, спряталась за стволом дерева - и загорает. «Промах»: мужик ранил на охоте кабанчика, хочет добить его, а кабанчик сам подставился: «Добей, мол...»
-Не жалко животное? - Спрашиваю.
-Возможно... - Задумался. - Нет. Тут закон: на охоте надо убивать.
Летом Михалыч работает прямо в лесу. С топором и резцами пристроится на пенечке - и не замечает как темнеет. Зимой дома трудится. Материалом для скульптур в основном становится липа. Дерево, соединяющее в себе прочность и долговечность. «Сажусь, взял чурбачок и уже образ проглядывается, как в объемной фотографии. А чурки эти порой в голове уже лежат: все о них думаешь. Хочется все правду показать... Ведь жизнь иногда такое преподносит, что и сам не ожидаешь порой.»
Женился Михалыч поздно. Переехали они с супругой Клавдией Ипполитовной в Елец в восьмидесятом. Михалыч, когда болезнь отступала, плотником работал, Клавдия - швеей на фабрике. Деревянную скульптуру он не оставлял никогда. Но не продавал. А тут с деньгами стало туго и жена уговорила пойти на рынок со своими творениями. И брали - нарасхват! Пришли какие-то люди серьезные: «Ты где учился?» - «А я и сейчас учусь...» Так Алексеев прославился. А недавно и супруга взялась за топор (и за резец, соответственно). Сначала в свободное от домашних дел грибочки вытачивала. Так, для подарка. Но потом втянулась.
25.
-Пристрастилась Клава. Иной раз оглянешься - нет ее. Смотришь - она в ванной пристроилась - строгает зверушку какую-то. Даже и про кухню порой забывает...
- Нравятся они мне, нравятся! - Парирует Клавдия. - Хочу я работать со своими зверушками...
У Михалыча есть своя философия творчества. Он считает, что надо быть настроенным на постижение смысла бытия. В искусстве главное вовсе не красота, но - правда. Она не всегда приятна, но через правду человек как бы очищается.
- Но самое главное, - добавляет он, - когда делаешь, не думать, сколько это будет стоить...
Фотографический Ной
Сергей явно путал следы. Мы выходили из одного автобуса и пересаживались на другой, сворачивали с улицы на улицу, проходили темными дворами и скользкими мостками. И в итоге - хоть убей - я так и не понял, куда он меня привел. Владимир Николаевич уже ждал. Глаза его горели особенным огнем, признаюсь, я ощутил на миг, будто попал на секретное собрание каких-нибудь народовольцев и сейчас мне поручат убить царя. Заметно было, с каким пиететом Сергей относится к своему учителю.
26.
Вообще, на мой взгляд, фотографы - люди традиционно странные, и каждый из них в чем-то “крейзи”, то есть на чем-то “задвинут”. Я имею право говорить об этом смело, так как сам являюсь профессиональным фотографом и так же имею свой “конек”. Так, я, например, снимаю кладбища (эх, кто бы написал обо мне, рассказать есть о чем; темы кладбищ по понятным причинам боятся, а зря: нигде, как на кладбищах жизнь так не блещет во всех своих проявлениях!) Есть фотографы, “задвинутые” на обработке материалов, или на пленках, а то и на источниках света. Каждый фотограф, естественно, собирает аппаратуру (в меру), но и в этом находятся свои “крейзи”. Естественно, собирательство фотоаппаратов - удовольствие дорогое и доступно лишь самым богатым. Я знаю одного коллекционера из мира православия: всем известный митрополит Питирим собирает аппаратуру немецкой марки “Лейка” и может про свое увлечение рассказывать часами. А каждая “Лейка” стоит, между прочим, по несколько тысяч долларов.
Теперь вы понимаете, откуда такая конспиративность. В коллекции Миленина есть такие раритеты, которым позавидуют многие (имеются и “Лейки”). О стоимости их лучше даже не говорить (деньги более чем приличные). За сим я чрезвычайно доволен, что был пущен на его Ковчег.
“При чем здесь ковчег?” - спросите.
Объясню. Мы на удивление небрежно относимся к вещам. Особенно, если считаем их ненужными. Нынешняя система “быстрой” фотографии типа “Кодака” или “Фуджи” вытеснила фотолюбительство из нашего бытия, по причине высокой стоимости фото-самодеятельности. Спасибо прогрессу - но, снимая теперь пластмассовыми “мыльницами”, мы выбрасываем прекрасные фотокамеры, изготовленные на века. Или не выбрасываем, а оставляем пылиться на чердаках. Но в любом случае все это обречено на исчезновение.
27.
А Миленин выполняет роль Ноя, собирая аппаратуру. Немножко о цифрах. Сейчас в коллекции 5000 фотоаппаратов. Возможно, вам эта цифра ни о чем не скажет, но для сравнения скажу, что в Московском Политехническом музее их в несколько раз меньше и вообще, из всех мировых музеев фотографии ни один (!) не сможет похвастаться таким количеством. Но это только фотоаппараты. Кроме них, в собрании Владимира Николаевича имеются объективы, видоискатели, экспонометры и прочее, что называется на профессиональном языке “линейкой”. Ведь к каждому аппарату положен набор соответствующей оптики и прочих причиндалов. К тому же у Миленина собраны все модели фотовспышек, глянцевателей и даже резаков. Уникально собрание старых фотографий, литературы о фотографии (несколько тысяч книг) и фотографической периодики. В общем, целый музей. Правда, музея, как такового, нет - и все хранится в нескольких квартирах и даже в сараях, тщательно упакованное.
Да, главное забыл: вся аппаратура в рабочем состоянии. Любой фотоаппарат бери, ставь на него на выбор объектив - и иди снимать! Это - Миленинский принцип.
Ну, подумаете вы, наверное, он какой-то подпольный миллионер, позволивший себе некоторые чудачества.
28.
Нет. Всю свою жизнь Миленин работал простым фотографом. Ремесленником, как он говорит. А все свободное время посвящал собирательству. Может быть, мы и не умеем хранить вещи, но зато - и это для меня прозвучало откровением - где-то достаем такие редкости, что любой коллекционер вам позавидует. Миленин сам удивляется такому свойству Русской земли. Это про нас с вами: может быть, Россия и считается нищей, но фотографической техники в наших домах скопилось на удивление много. Так, в глухой деревушке может, к примеру, найтись фотоаппарат, которому... сто сорок лет! Да, такой раритет есть в Миленинской коллекции. И ведь это при том, что фотографии вообще всего сто шестьдесят лет от роду. Или вот другая камера, принадлежавшая некогда знаменитому нижегородскому фотографу Максиму Дмитриеву. Эта камера была изготовлена сто тридцать лет назад. В свое время, когда Дмитриев заезжал в Елец, он подарил эту камеру клубу местных фотографов. К слову сказать, сто лет назад в Ельце практиковало четырнадцать фотографов - и всем хватало работы. Сейчас - дай бог три или четыре человека...
Вообще, в радиусе пятисот километров нет такой деревни, куда не заехал в поисках редкостей Владимир Николаевич. В какие только переделки он не попадал из-за фотоаппаратов! И замерзал, и тонул, и горел... Но самое тяжелое для собирателя другое: наше русское хвастовство. Иногда какой-нибудь малый нарассказывает тебе про то, какие у него там редкие вещи есть. И тащишься к нему в деревню за триста километров. А он тебе с порога: “Извини уж, я так, не со зла... это мне сосед рассказывал когда-то... я ж не думал, что ты приедешь...”
Но чаще всего приходилось мотаться в Москву. Там, недалеко от Американского посольства, рядом с комиссионным магазином на Садовом по субботам собиралась “фотографическая” толкучка. И в течение многих лет ни одной субботы он не пропускал. А ведь от Ельца до Москвы - добрых полтысячи километров. “Если субботу пропустил - значит, я больной” - так говорит Миленин. Все “барыги” на толкучке его знали и, будучи осведомленными о цели собирателя, старались выполнять его заказы. Миленин никогда не торговался. Многие, если, честно, этим пользовались: цены заламывали. Но и среди “барыг” находились порядочные люди. Для будущего музея предоставляли приличные скидки.
Но, все-таки, самые значительные находки приходили неожиданно. Как, к примеру, комплект аппаратуры, принадлежавший некогда Никите Хрущеву. Хрущев был страстным фотолюбителем и тоже коллекционировал фотоаппараты. Когда он умер, сын Никиты Сергеевича отдал аппаратуру сотрудникам его охраны. Миленин не рассказывает, каким образом раритеты перекочевали в его собрание, но, судя по всему, путь аппаратов был нелегким. В частности, у Хрущева был фотоаппарат “Момент” (послевоенный аналог нынешнего “Поляроида” - умели же!), и два ФЭДа, собранные специально в подарок генсеку, надписью: “Пятьдесят лет НКВД”. А знаете историю ФЭДов? С самого начала их собирали в колонии Макаренко, под Харьковом малолетние преступники. И только потом создали знаменитый завод. Вообще, взлет советской фотографической промышленности связан исключительно с именем Никиты Сергеевича. Ведь до войны у нас вообще не умели варить оптическое стекло и на первых отечественных камерах “Фотокор” ставились германские объективы. Что, естественно, было хорошо: “цейсовская” оптика и сейчас считается лучшей в мире.
В частности, создан был в те времена аппарат, стоимость которого, даже официально, по каталогу, составляет 15000 долларов. Назывался он “ФЭД-В” и предназначен был для советских разведчиков. У Миленина его пока нет, но, как он признался, “некоторые детали уже имеются”.
Интересная находка - комплект аппаратуры личного фотографа Николая Второго. Последний русский царь тоже был страстным фотолюбителем. История аппаратов вкратце такова: императорский фотограф убежал на Восток и затаился где-то в Казахстане, там же и сгинул без следа. Внуки фотографа сохранили раритеты и Миленин смог на них выйти. А еще в собрании есть фотоаппараты, добытые в бункере Гимлера. Добротные германские аппараты украшены свастикой. Миленин выкупил их у вдовы знаменитого Елецкого фотографа Александра Максимовича Боева. Он был военным фотокором и смог захватить в логове врага этот трофей.
Вообще, Миленин преклоняется перед Боевым. Потому что считает, что с ним ушла великолепная русская фотографическая школа. Ведь, если присмотреться, каждая старинная фотография, даже простой портрет - истинное произведение искусства. А все потому, что старые фотографы были прекрасными психологами: придет клиент, а фотограф не спешит его снимать. То замешкается, вставляя кассету, а то начнет свет переставлять. И в итоге - у того же Боева - каждый человек на фотографии получался самим собой. Владимир Николаевич даже специально передо мной раскладывал кучу дореволюционных фотографий (а он их собрал тысячи) и спрашивал:
- Видите?
- Что?
- Ну, присмотритесь, что у людей в глазах написано. Это же обреченность! Ведь по фотографиям уже предчувствовать можно грядущую катастрофу! Это не зависит даже от социального положения и возраста. Только, чтобы почувствовать это, надо много фотографий разложить.
- А что для вас - фотография?
- Это - огромнейшее искусство. Фотография - это наша жизнь. Она везде, всюду - просто, мы ее не всегда замечаем...
- А какой фотоаппарат у вас самый дорогой?
- “Любитель”. Самой первой модели. Я не знаю, как это все ко мне пришло, но я с шести лет просил у родителей себе фотоаппарат. И вот, когда мне стукнуло девять, я пошел металлолом сдавать. Приходил на станцию и чугунные болванки выпрашивал - относил их во вторчермет. По семь копеек за кило их тогда принимали, как сейчас помню. Ну, таскал я их, таскал - и накопил девять рублей. Купил “Любитель”. До того у меня по всему “отлично” было, а тут трояки пошли. Мама и разбила его. Я его смолой склеил - и вот это был первый экспонат моей коллекции. Пусть разбитый - но свой... Так что для меня это главный раритет.
Много аппаратуры у Миленина, но сам он, несмотря ни на что, снимает самым обыкновенным “Зенитом ЕТ”. Как-то роднее, привычнее, что ли. И надежно, опять же. Пусть будут посрамлены любители фирменной аппаратуры! Человек, у которого пять тысяч фотоаппаратов, из которых множество элитных, сам снимает простой советской камерой.
29.
К Владимиру Николаевичу два года назад присоединился напарник, Сергей Морозов (он меня и проводил на “конспиративную квартиру”). Сергей еще недавно был кадровым офицером, но встретив старшего друга, загорелся таким же собирательским огнем. Да так, что оставил службу. Недавно вот до собирателей донесся слух, что один москвич уезжает на ПМЖ в Финляндию и “сдает” оптом прекрасный коллекционный комплект. Когда приехали, тот, будто чувствуя, “заломил” цену по сравнению с заранее обговоренной, что, конечно, великая подлость в среде коллекционеров. И Сергей сам предложил: “Давай, Николаич, “шестерку” мою сдадим!” И продал свои “Жигули”.
Вот, наверное, думаете, эти люди видят дальше нас и хотят потом хорошо “погреть на этом руки”. Нет! Коллекционеры хотят все отдать родному городу Ельцу. Хоть сейчас. Бесплатно. Но - никто не берет. Если сделать стенд в краеведческом музее - это смешно: экспонатов у Миленина на несколько таких краеведческих музеев, к тому же многое из собрания нуждается в необходимых уходе и охране. Собиратели мечтают о Музее Фотографии. И уверены, что такой музей провинциальному городу необходим. Но вот - нужна ли городу, стране эдакая титаническая коллекция?
Маленький начальник большой Чукотки
В первый раз Александр Всеволодович увидел море в 49-м году. Этого мимолетного детского взгляда хватило на всю жизнь и с каждым последующим свиданием (а в течение долгих лет море было его работой и «виделись» они ежедневно) любовь к морю только «усугублялась». Но за свою любовь Яньшину еще предстояло побороться:
30.
- Отец у меня был военный врач, полковник медицинской службы, медиками были и мама, и бабушка, - и, естественно, отцу хотелось, чтобы я по его стезе пошел. Я тайком поехал поступать в Одессу, в морской институт. Естественно, я мечтал стать штурманом, и так получилось, что отец узнал о моем решении... в общем, несмотря на все противодействие с его стороны, а был ан авторитетным человеком, поступил я все же. Но не на штурмана, а не инженера-гидротехника...
И никогда после Александр Всеволодович не пожалел, что судьба определила ему профессию, которая связана со строительством портов и морских путей. Впереди его ждал Север. Сначала он несколько лет трудился в изыскательской партии в Белом море, ну, а потом - Чукотка. На долгих (которые на самом деле пролетели так стремительно!) 19 лет. Кстати, и жена Яньшина, Татьяна Станиславовна, - тоже инженер-гидротехник.
На карте Чукотка кажется небольшим полуостровом, но это только оттого, что примыкает она к необъятной Сибири и получается оптический обман. На самом деле этот «кусочек» суши будет побольше Украины. Яньшин был на Чукотке начальником. Не всего, конечно полуострова, а его гидротехнических сооружений. Заканчивал он свою северную службу совсем уже в экзотической должности: начальника отдела по изучению лагун и устьев рек Чукотки. Чукчи так и понимали его миссию: «начальник берега, однако». Смысл своей работы Яньшин объясняет так:
- ...Исследовали мы вот, для чего: сейчас сохраняется технология завозки грузов такая, какой она была в тридцатых годах: большими транспортами. Идиотская система! А ведь речь идет о северном завозе, о жизни людей. В лоции оценивается глубина всей лагуны, а все чукотские села расположены по побережью, в лагунах, а значит, лагуну надо знать детально и надо менять технологию доставки грузов. И мы добились того, что разработаны новые типы судов, могущие заходить в лагуны. Но для этого весь берег надо было обследовать.
- Значит, вы весь берег Чукотки прошли?
- Ну, я так бы не сказал. Мы иногда на вертолетах, иногда на вездеходах, иногда арендовали небольшие суда. Бывало, что и пешком. Но в девяносто четвертом я оставил Чукотку. Жалко было, но в пятьдесят семь лет я почувствовал, что не угонюсь за молодыми. Не соответствую «стандартам», а в экспедиции отставать нельзя...
И так получилось, что исследователь Чукотки однажды вернулся к отчему порогу. К дому, в котором родился. Родителей к тому времени уже не было в живых, 8 лет старинный домик пустовал, и перво-наперво «начальник Чукотки» принялся за его восстановление. Укрепил стены, поднял фундамент, и теперь мирно живет-поживает в нем, да былые дни вспоминает. Внуков, которых разбросало по бескрайним просторам отечества, в гости принимает. А, завершив реставрацию отчего дома, старый полярник принялся за восстановление... Храма Николая Угодника, что на окраине города Белева. Не один, конечно, а в купе с такими же неравнодушными людьми. Сейчас Александр Всеволодович собрался резать из дерева алтарную часть...
Кстати: работа Яньшина по исследованию Чукотки имела еще одно материальное воплощение. Он создал 4-томное издание «Гидрометрический очерк Чукотского автономного округа», который друзья-ученые помогли издать. Для моряков и исследователей этого далекого края книга Яньшина - настоящая Библия.
Мария и ее внуки
...Поначалу жизнь Марии Павловны складывалась, как обычно. Работала в совхозе сначала «рядовой», потом бухгалтером, родила трех дочерей и одного сына, которые в положенное время оставили отчий дом и уехали покорять мир (что делать в деревне-то!).
31.
Сын женился на казачке со станции Лихая, что в Ростовской области, дочери тоже устроились: во граде Москве, В Кривом Роге и в Самаре. Приезжали они редко (а две дочери - так вообще не навестили ни разу) и доживали Мария Павловна с мужем свой век в одиночестве.
Но однажды в их дверь постучали. На пороге стоял их сын с двумя своими сыновьями-двойняшками (2-летними малышами). Случилось горе: их мама, казачка со станции Лихая (вот уж зловещий знак!) умерла. Ее больное сердце так и не оправилось после родов. И мальчики, Вовка и Лешка, зажили со стариками, в то время как их отец устроился на местную железнодорожную станцию.
И случилось новое «однажды». Сын уехал в гости к одной из сестер, а через короткое время в Подгорное привезли... гроб. Как объяснили, выпил он китайского спирта «Рояль», тогда, в 93-м году, весьма популярный, оказавшийся смертельной отравой. Между тем, возраст Марии Павловны приблизился к 70-ти.
- ...И дедушка стал настаивать сдать детей в детдом. Я - ни в какую! Жалко...
- А как же ваши дочери?
- Вы знаете... сейчас такое время, когда никому ничего не нужно. Та, которой в Москве - она обещала забрать, если... что случится. А другие дочери - молчок. В общем, настояла я, чтобы мальчики остались у нас, оформила опекунство. Немного времени прошло - и дедушку схоронила. Рядом с сыном. Да, и как сказать, жили мы, если честно, неладно, сам дед плохой был, всю жизнь издевался. Может, Бог за это и воздал? Поплакала я тогда, поплакала - и стали мы с мальчиками жить. Совхоз нам помогает: выписывает мясо. Только мы мясо не берем, нам для кур корм надо, воз, за год вместо мяса берем тонну зерна и мешок сахара. А соседи...
- Чем помогают соседи?
- Ой, да ладно... Поверите: прошлый год болела я, и вот хоть бы кто помог! Под последний Новый год, в ночь, пришли красть антенну (я знаю кто - но нет доказательств). Полтора года мы телевизор не смотрели, и вот купила я за 250 рублей антенну, а ночью чувствую: шорох на дворе. Выхожу: Господи, что такое - провод отрывают! Они-то убежали, но ведь разве люди они? Я одна провожу мальчиков моих в школу и смотрю, жду, выхожу на дорогу... Я не могу без них. Так, я иногда ругаюсь с ними, если не слушаются. Вы знаете, что они делают во время каникул? До трех часов телевизор смотрят! А если не ругаться - они что угодно: даже курить будут... Мне в РОНО говорят: «Осталось тебе только душу свою в них вложить!»
- Два мальчика ведь: тяжело! Не было никогда у вас мысли их отдать куда-нибудь?
- Никогда... Никогда. Пока я живая, они будут у меня жить и учиться. Я иногда думаю: за что мне это все? И пришла к выводу, что плохо я за мамой своей «ходила», когда она больная была. Мой муж ее ненавидел, и мне за скотиной надо было ходить. Я маме тогда говорила: «Посадила ты меня в мешок...» Да... думаю, это только за маму.
- Но, говорят в Библии...
- Да, я слышала. Сосед-дачник говорил: «А Бог кого любит - того и наказует». Но сына-то за что? И сноху...
...Все, кто их знает, удивляются, как эта скромная и небогатая женщина умудряется своих внуков содержать в чистоте и опрятности. Учатся Володя и Леша только на «4» и «5», хотят стать водителями. Но жить, когда повзрослеют, все равно хотят в городе.
Окончание