В своё время я задала здесь вопрос: почему в 1990-х так и не прижилась ностальгия по белогвардейской стилистике, а вот Старые Песни о Главном, напротив, сделались основой нашей общей идентичности - тоска по утраченному СССР - это много больше, чем воспоминание о пионерском лете.
...Итак, начало 1990-х. Из распахнутого окна неслось: «Ээээх, конфетки-бараночки, словно лебеди саночки...!» про гимназисток румяных да про «Царь-Пушку державную», которая теперь обретала какой-то иной, параллельный смысл, никак не связанный с нашим вариантом реальности. Певица залихватски повизгивала: «Всё прошло, всё умчалося в невозвратную даль!» Ностальгия по царскому прошлому навязывалась всеми возможными способами - интеллигенции предлагалось возопить да покаяться; простонародью - поплясать под «Бараночки» на пьяной свадьбе. Журналы пестрели душераздирающими текстами о том, как дурно обошлась Советская Власть с тонкокостными поручиками и лилейными девами, а также со всей Расеей-матушкой - благолепной, возвышенной, кружевной, чеховской, печальной. При шляпках, эполетах и стихотворных грёзах.
Что же произошло? Элиту выбили, не туда пошли, а теперь - блуждаем на обломках цивилизации. Тогда, на излёте эпохи, народ ещё верил в написанное: раз газета публикует, значит - всё правильно. Сталин - гад, Ленин - немецкий шпион, Берия - насильник, Жданов - жаба, etc. И вообще - надо бы сжечь комсомольский билет, а то вдруг Оболенским вернут имение, Прохоровым - Трёхгорку, а я - комсомолец?! Началось брожение умов. Поиски дворянских корней и выдумывание себе пышных родословных сделалось частью мейнстрима наравне с культом американских жвачек и проведением конкурсов «Мисс Полусвет». Интеллектуалы зачитывались аксёновским «Островом Крым», опубликованным в журнале «Юность» 1990-го года. Фантастический сюжет подразумевал существование иной России под боком у Совдепа - по образцу ФРГ и ГДР.
На острове Крым всё по-людски: идеально проложенные автострады, фирменная упакованность бытия, длинноногие фемины в эротичных купальниках, пряные коктейли, фешенебельные пляжи, моложавость, свобода. И, разумеется, та - правильная - история - с белогвардейской этикой и дворянской честью. С умением щёлкнуть каблучками и выпить шампанского из туфельки прекрасной дамы. И, как водится, у гедониста Василия Аксёнова - с рысаками да поместьями. Зачарованные читатели, отстояв пятикилометровую очередь за простынями в цветочек (Ускорение экономического развития шло усиленным темпом!), пускали слезу и подпевали магнитофону: «Эта земля была нашей, пока мы не увязли в борьбе. Она умрёт, если будет ничьей. Пора вернуть эту землю себе». Но шли годы - под гиканье толстосумов и недо-топ_моделей расстреляли Дом Советов - последний оплот советской власти.
По обшарпанным улицам разъезжали заграничные авто, взрывались банкиры, распродавалась Родина, также неплохо шли цветмет и совесть. Что примечательно, слезливо-попсовая nostalgie по белым кителям с золотыми эполетцами куда-то постепенно схлынула, тогда как скорбь по утраченной Совдепии разгоралась с невиданным размахом. Больше того - никто даже и не ожидал такого странного поворота дел. Переломным моментом стала, по сути, Новогодняя Ночь 1995 года, когда бессменные кумиры представили «Старые песни о главном». На фоне обнищания страны и утраты моральных ценностей это выглядело не пародией, а именно - гимном. Уже тогда стало ясно - новых шедевров не будет, а белогвардейская эстетность в поп-стиле попросту не прижилась. Возникает вопрос: почему? Не потому что мы - потомки фрезеровщиков и колхозниц.
Приятие той, белогвардейской стороны, существовало в советской культуре, начиная уже с 1930-х годов - известно, что товарищ Сталин любил пьесу «Дни Турбиных» и неоднократно посещал эту постановку. Со временем в искусстве сложился устойчивый образ «приличного белогвардейца» - он несчастен и враждебен лишь потому, что не понял смысла Революции. Романс «Белая акация», символизировавший белоэмигрантские настроения, исполнялся на всех концертах, а песню «Поле... русское поле» в кадре пел типичный контрреволюционер. Никита Михалков успешно и, главное - тонко разрабатывал тему ностальгии по старорежимной бытности ещё задолго до Перестройки. Это и «Раба любви», и «Неоконченная пьеса для механического пианино». За критикой безвольно-декадентской интеллигенции в «Неоконченной пьесе…» виделось совершенно противоположное - любовь ко всем этим старинным дачам, узорчатым шалям, цветистым романсам и - России, которую мы... А потеряли?
Всё это стало частью советской, повторю - сугубо советской парадигмы и в михалковских картинах прослеживалось лучше всего: СССР унаследовал именно дворянскую культуру побеждённого класса, сделав её основой воспитания, образования, творчества. И вальсы Шуберта, и балы ...в доме культуры - с колоннами да лепниной, и даже военные с привычной выправкой. В культовой саге «Офицеры» бывший царский военачальник передаёт эстафету красному командиру. Учащиеся пролетарских ФЗУ писали сочинения на тему духовных исканий князя Андрея - подразумевалось, что персонаж графа Толстого понятен будущему слесарю. Постулаты: служба, верность, нестяжательство, презрение к буржуазным, то есть - не дворянским (sic!), наворотам. У советских - особенная гордость. Мы воспринимались наследниками той, старой России, которую мы не теряли.
Большевистский СССР оказался единственным социумом XX века (за исключением Англии, наверное), где хранились и пестовались аристократические вкусы. Но есть нюанс - в советской системе эти привычки прививались всему народу, а не только высшей элите. Перестроечная же модель «старой России» оказалась пошленькой и кафешантанной, с дрыгающимися шансонетками и напомаженными князьками. Ничего героического и великого - сплошные подонки из прозы Михаила Арцыбашева или бунинские барчуки, устраивавшие себе необременительный роман с юной горничной. Нам подсунули фальшивку - красивую, сочную, миленькую, как открыточки Серебряного века с пухлыми дамами demi-mond-а. Мы в это поигрались, как в любую новую игру. И - бросили. Теперь - ностальгируем по СССР, где было дворянское воспитание, ...которое мы потеряли. И духовность, что характерно, была.