(no subject)
"Чудаки". Продолжение
VII
ПИСЬМО
Баронесса Долли Евграфовна фонъ-Саксъ полулежала въ будуарѣ на качалкѣ, обложенная пуховыми подушками, и тихо покачивалась. Маленькій томикъ французскаго романа, небрежно брошенный на колѣни, соскользнулъ на полъ. Марфа Ивановна, стоявшая тутъ же, въ воей обычной позѣ, со сложенными на груди руками, медленно наклонилась и подняла томикъ.
- И это вамъ надоѣло, баронесса, - съ грустной усмѣшкой прооворила она. - Все вамъ надоѣло, и вижу, что вы скучаете.
- Ты права, старуха, - вздохнула Долли Евграфовна. - Жизнь ползетъ и скрипитъ такъ же равномѣрно и монотонно, какъ колесо телѣги. Надо придумать что-нибудь новенькое. Надо встряхнуться. Надо принять мѣры, чтобы петербургская тина меня не засосала.
- За границу бы съѣздили.
- Ты угадываешь мои мысли, старуха. Все чаще и чаще я вспоминаю свою очаровательную виллу въ Монте-Карло. Прелестный лазурный берегъ. Роскошное казино, полное жизни. Да, надо будет съѣздить, старуха.
- Съ Максимомъ Сергѣевичемъ?
- На этотъ разъ ты не угадала. Я вѣдь поѣду не надолго, на двѣ-три недѣльки. Мнѣ нужно встряхнуться. И никого изъ "нихъ" не видѣть, никого. Если-бы Максъ былъ другимъ человѣкомъ, я бы взяла его съ собой. Но въ немъ нѣтъ никакой чуткости, это обрубокъ. Онъ одинаково равнодушенъ и къ божественнымъ красотамъ природы, и къ утонченной цивилизаціи.
Баронесса вдругъ разсмѣялась.
-Знаешь, какая мнѣ пришла мысль, старуха. Я возьму тебя съ собой. Воображаю, какъ ты будешь ахать! Ты вѣдь и понятія не имѣешь о всѣхъ этихъ заграничныхъ чудесахъ. О, мы не будем скучать, и двѣ-три недѣли пролетятъ какъ два-три дня.
- Новое дѣло! - усмѣхнулась Марфа Ивановна.
- А ты недовольна?
- Какъ же мнѣ быть недовольной? Во-первыхъ, я съ вами, во-вторыхъ, увижу разныя диковинки; все-таки передъ смертью будетъ что вспомнить.
Баронесса оживилась.
- Да, да, конечно, въ Монте-Карло! Въ субботу дамъ прощальный обѣдъ своимъ друзьямъ и знакомымъ, а потомъ и помчимся съ тобой. Максимъ Сергѣевичъ, конечно, не посмѣетъ протестовать.
- Да онъ у васъ и пикнуть-то не смѣетъ.
- Досадно! Если-бъ при его физическихъ данныхъ онъ былъ бы другимъ человѣкомъ,я еще могла бы мечтать о счастьѣ. Но нѣтъ, старуха, тысячу разъ нѣтъ.
- Вамъ письмо, баронесса, - раздался за дверью голосъ Нюши.
Марфа Ивановна подошла къ двери, приняла письмо изъ рукъ горничной и снова закрыла дверь.
- По городской почтѣ, - сказала она, подавая письмо баронессѣ.
- Ну, конечно, какое-нибудь извѣщеніе о благотворительномъ засѣданіи. Распечатай, старуха.
Костлявыми, трясущимися пальцами Марфа Ивановна медленно распечатала конвертъ и подала баронессѣ сложенное письмо. Отступивъ на шагъ, въ своей любимой позѣ, со скрещенными на груди руками, она слѣдила за чтеніемъ письма.
- Ахъ, Боже мой, что это? - какимъ-то страннымъ тономъ растерянно проговорила баронесса.
Она перевернула страницу и посмотрѣла на подпись:
"Ваша дочь Марія".
- Это Муся! Понимаешь-ли ты, старуха, это письмо мнѣ пишетъ Муся!
И Марфа Ивановна заволновалась, приблизившись къ баронессѣ, и наклонилась надъ письмомъ. Прерывавшимся слабымъ голосомъ баронесса прочла вслухъ:
"Дорогая мама! Какъ страшно, какъ жутко и въ то же время радостно писать вамъ эти строки. Я васъ не знаю и вы меня, можетъ быть, уже забыли. А, можетъ быть, и нѣтъ, можетъ быть, вы меня любите такъ же, какъ и я васъ люблю. Одинокая, растерянная, я обращаюсь къ вамъ, къ вашему сердцу. Недавно я пережила большое горе. Я похоронила моего отца. Теперь я совсѣмъ одна въ этомъ большомъ городѣ, и къ вамъ, моя мама, я съ мольбой протягиваю руки. Я жду участія и защиты. Я хотѣла къ вамъ придти, но побоялась. Можетъ быть, вы уже не та, какою были прежде. Но я хочу вѣрить, что вы все та же. Съ дѣтскихъ лѣтъ, съ того дня, какъ вы меня оставили, я всегда думала о васъ, вы были моей мечтой, моимъ утѣшеніемъ, моимъ торжествомъ. Боже мой, протяните мнѣ руку, и я со слезами счастья и любовью прижмусь къ вашему сердцу. Я жду вашего отвѣта, дорогая мама. Ваша дочь Марія".
По мѣрѣ того, какъ баронесса читала, голосъ ея становился все слабѣе и все чаще прерывался. "Ваша дочь Марія". Рука, державшая письмо, безсильно опустилась на колѣни, и жгучія слезы брызнули изъ глазъ. И по морщинистымъ желтымъ щекамъ Марфы Ивановны тоже катились крупныя слезы, но она ихъ смахнула и опустилась къ ногамъ баронессы, цѣлуя ея руки.
- Вы плачете, баронесса. Как это хорошо! Значитъ, сердце ваше проснулось, значитъ, вы любите бѣдную дѣвочку. И оно должно было проснуться, сердце матери. Прикажите, я сейчасъ же поѣду за ней и привезу ее. Вы прижмете ее къ сердцу, и долгая разлука забудется, и снова вы будете близки другъ другу, и никто васъ не разлучитъ. А баронъ-то скончался, бѣдняга, царство ему небесное.
И баронесса невольно перекрестилась вслѣдъ за Марфой Ивановной.
- Такъ, прикажете, я привезу Мусеньку?
- И я поѣду съ тобой, старуха. Пошли мнѣ Нюшу, я пріодѣнусь немного и прикажи подать автомобиль.
Баронесса тщательно одѣвалась. Ей хотѣлось предстать передъ дочерью моложавой и элегантной.
Въ эти минуты, когда материнское чувство такъ властно овладѣвало ею, она не думала, что взрослая дочь будетъ ее старить и в глазахъ многочисленнаго общества, и въ глазахъ молодого любовника. Теперь она думала только о Мусѣ. Для Муси она надѣвала этотъ элегантный темно-синій туалетъ, красиво облегавшій ея фигуру и скрадывавшій полноту. Для Муси она особенно тщательно красивыми волнами положила свои каштановые волосы. Для Муси надѣла она соболью шапочку, которая удивитльно ей шла. Завернувшись въ манто, отдѣланное соболями, она вмѣстѣ съ Марфой Ивановной помчалась въ моторѣ по адресу, данному Мусей.
- Какъ ты думаешь... какъ ты представляешь себѣ Мусю?
- Трудно и представить, баронесса. Вѣдь мы ее увидимъ черезъ пять минутъ.
- Или она высокая и стройная, какъ я... или широкоплечая, коренастая, какъ ея отецъ. Волосы у нея были отцовскіе, рыжеватые, и вились кольчиками. А глаза? Я не помню ея глазъ, старуха, я забыла ихъ. Я помню только эти волосы... золотисто-рыжіе въ кольцахъ. Ахъ, Боже мой... а теперь она совсѣмъ уже большая. Вѣдь ей двадцать два года, старуха. Ахъ, Боже мой, Боже мой, какъ бьется седце! Почему я такъ волнуюсь? Скажи мнѣ, почему я такъ волнуюсь?
Но Марфа Ивановна не успѣла отвѣтить, автомобиль остановился у подъѣзда невзрачной гостиницы. Затрепанный швейцаръ открылъ дверцу, и баронесса фонъ-Саксъ скользнула въ подъѣздъ.
- Скажите, пожалуйста, въ двадцать шестомъ номерѣ у васъ тутъ остановилась молодая дѣвушка?
- Да, какъ же, баронесса фонъ-Саксъ! - заявилъ швейцаръ.
- Да, да, баронесса фонъ-Саксъ. Она дома сейчасъ?
- Дома. Онѣ очень рѣдко выходятъ. Прикажете доложить?
- Нѣтъ, нѣтъ, вы только проводите насъ до дверей ея номера, она знаетъ, она ждетъ, - волновалась баронесса.
Золотая монетка опустилась въ руку швейцара, и онъ въ одно мгновеніе сдѣлался удивительно предупредительнымъ. У маленькой двери въ полутемномъ коридорѣ онъ остановился.
- Вотъ это и будетъ двадцать шестой номеръ, ваше сіятельство. Прикажете постучать?
Баронесса схватилась за сердце. Оно замерло въ груди отъ волненія, и дыханіе ей перехватило. Она не могла произнести ни слова и только кивкомъ головы дала свое согласіе. На стукъ изъ двадцать шестого номера послышался нѣжный, музыкальный голосъ:
- Кто тамъ? Войдите.
Швейцаръ растворилъ дверь, и баронесса фонъ-Саксъ вошла въ маленькую комнатку.
Передъ ней стояла молодая дѣвушка - сказочная царевна. Червонное золото волосъ такъ красиво сочеталось съ темнымъ бархатомъ глазъ и съ нѣжнымъ, словно фарфоровымъ, цвѣтомъ лица. И было что-то до боли прекрасное и знакомое въ этой стройной, гибкой фигурѣ, въ тонкихъ бровяхъ, въ маленькихъ пурпуровыхъ губкахъ, въ прямомъ носикѣ с чуть замѣтной горбинкой.
А молодая дѣвушка, прижавъ руки къ сердцу, думала о сходствѣ этой женщины съ божественной красавицей, которою она любовалась на старой фотографіи съ бжественной красавицей - ея матерью.
А Марфа Ивановна стояла въ сторонкѣ и пожирала ее глазами.
- Это Мусенька, Марія Николаевна! Какая красавица, какъ она васъ напоминаетъ въ молодости.
Молодая дѣвушка вдругъ порывисто ... , [про]стирая руки.
- Мама... мамочка!
- Дѣтка моя!
И два чувства, властныя чувства любви материнской и дочерней, бросили ихъ въ объятія другъ другу, и онѣ замерли, беззвучно рыдая.
- Боже, какая ты прекрасная! - шептала баронесса, утирая слезы, когда прошли первыя минуты волненія. - И почему ты прямо не пріѣхала ко мнѣ? Почему ты мнѣ не писала? Или тебя сумѣли настроить противъ меня, увѣрили, что я злая?
- Только не папа! - съ жаромъ протестовала молодая дѣвушка, прижимаясь губами къ рукамъ баронессы.
Долли Евграфовна усмѣхнулась.
- Конечно, не ппа, и я знаю, кто именно. Однако, обо всемъ этомъ мы побесѣдуемъ дома. Марфа Ивановна, помогите Мусѣ собрать ея вещи, и ѣдемте поскорѣе. Здѣсь такъ ужасно въ этой конурѣ.
Молодая дѣвушка быстро обернулась. Она т[олько] что замѣтила безмолвную свидѣтельницу ея свида[ния с] матерью.
- Марфа Ивановна? Кто это? - съ удив[лением] спросила она.
- Ваша старая слуга, Марія Николаевна, - дрогнувшимъ голосомъ отвѣтила старуха. - Я была при васъ, когда вы родились, и ушла изъ вашего дома вмѣстѣ съ вашей маменькой. Вамъ было тогда лѣтъ пять, шесть, [не] больше. Конечно, вы меня не помните, Марія Николаевна.
Муся порывисто протянула руку Марфѣ Ивановнѣ, и старуха прижала эту нѣжную руку къ своимъ губамъ. Молодая дѣвушка вторично завоевала ея преданное сердце.
Проворными руками Марфы Ивановны въ нѣсколько минутъ были собраны Мусины пожитки. Муся надѣла свою провинціальную шляпочку и осеннее пальто.
- Боже мой, ты простудишься въ этомъ пальто!
И баронесса сбросила соболя со своихъ плечъ и окутала ими молодую дѣвушку.
- ... ты красавица! - съ невольнымъ восхище[нием про]говорила она.
Черезъ какихъ-нибудь полчаса баронесса фонъ-Саксъ ... сидѣла въ будуарѣ на кушеткѣ рядомъ съ дочерью, ласково обнимая ее. Золотистая пышная головка Муси счастливо покоилась на материнской груди.
- Ты все, все мнѣ разскажешь, моя дорогая дѣтка.
- Все, мамочка... Нерадостно было мое дѣтство вдали отъ тебя, не согрѣтое твоей лаской. И все-таки ты была моимъ утѣшеніемъ, только ты одна... Я тебя не помнила, конечно, но мечта моя рисовала твой образъ... Когда, обиженная, я горько плакала, ты склонялась надъ моимъ изголовьемъ... Стройная, свѣтлая, вся въ бѣломъ, съ ласковой улыбкой, съ золотыми крыльями за плечами. И я думала, что ты прилетаешь ко мнѣ на этихъ крыльяхъ, прилетаешь, чтобы меня утѣшить и приголубить. И я забывала свое горе, слезы на моемъ лицѣ смѣнялись улыбкой.
- Дорогая дѣтка, - прошептала растроганная баронесса.
Да, въ эти часы, когда ея обиженный ребенокъ съ лю[бовью] простиралъ къ ней руки, она вѣдь и не вспо[минала] о немъ. Можетъ быть, въ это время она наряжа[лась, ч]тобы понравиться любовнику. Можетъ быть, ея [уста] въ то время соединялись съ другими устами въ преступномъ поцѣлуѣ. Она не стоила обожанія своей Муси.
Золотистая головка еще нѣжнѣе прижалась къ груди матери.
- А папа... бѣдный, дорогой папа... какъ онъ тебя любилъ! Какъ жаль, что я слишкомъ поздно узнала тайну его сердца... Уже тогда, когда онъ лежалъ въ могилѣ! Можетъ быть, мнѣ удалось бы васъ сблизить, помирить... и, можетъ быть, мы были бы теперь вмѣстѣ всѣ трое...
- Мое мѣсто уже было занято другой женщиной, - покачала головой баронесса.
- О, мама, если-бы ты знала, что это за женщина - вспыхнула молодая дѣвушка. - Злая, грязная, неряшливая, неразвитая и противная... Она исковеркала всю жизнь бѣднаго папы и загнала его въ могилу.
- Тамъ даже, кажется, дѣти?
- Да, двѣ дѣвочки и обѣ... въ свою мать, двѣ копіи съ плохого оригинала... Ты можеш понять, какъ [меня] ненавидѣла эта женщина, и какъ она отравила мое дѣтство.
- Но развѣ отецъ не заступался за тебя?
- Бѣдный папа, онъ такъ страдалъ... Я старалась его не тревожить слезами и жалобами. Пожалуй, ему доставалось больше, чѣмъ мнѣ... и онъ всегда отмалчивался... только глаза у него были такіе грустные, грустные... и улыбка... такая жалкая. Бѣдный папа... онъ покорился своей участи... а душа его всегда была с тобой.
- Почему ты такъ въ этомъ увѣрена?
Муся раскрыла радикюльчикъ и подала матери прощальное письмо отца. Долли Евграфовна пробѣжала эти строки, полныя глубокаго чувства, смертельной тоски и христіанскаго смиренія. И она глубоко задумалась, поникнувъ головой. Можетъ быть, оттолкнувъ это преданное сердце, она потеряла истинное счастье. Она смахнула навернувшіяся слезинки.
- Поздно сожалѣть, дорогая дѣтка... Теперь ужъ то, что утрачено, - невозвратимо... Дорогой усопшій пусть спитъ спокойно въ своей могилѣ... Мы можемъ только молиться о немъ, а душа его теперь счастлива, потому что "дитя его любви" теперь въ моихъ объятіяхъ и подъ м[оей] защитой...
Муся молча, горячо прижалась губами къ материнской рукѣ, какъ будто этимъ поцѣлуемъ она отдавала себя, [бес]помощную, дорогой покровительницѣ. Долли Евграфовна приподняла головку дочери и покрыла нѣжными поцѣлуями ея лицо.
- Теперь, крошка, надо тебя устраивать. Квартира у меня громадная, и у тебя будетъ отличная комната. [По]томъ мы уже подумаемъ, какъ устроить и чѣмъ наполнить твою жизнь.
На звонокъ баронессы прибѣжали сразу и Марфа Ивановна, и горничная Нюша.
- Гдѣ мы помѣстимъ Мусеньку, старуха?
- Я уже почти все устроила, баронесса. Въ [розо]вой гостиной будетъ спальня Маріи Николаевны, а рядомъ въ сиреневой гостиной ея будуаръ. Тамъ очень удобно - [в]дали отъ васъ и... и близко к ванной комнатѣ.
- Отлично. Провидите барышню въ ея комнаты, помогите ей устроиться, и по телефону вызовите мою портниху Марью Яковлевну. Пусть она захватитъ съ собой нѣсколько моделей. Можетъ быть, сразу что-нибудь подберемъ для Мусеньки.
Когда Муся ушла, баронесса повернулась къ Марфѣ Ивановнѣ.
- Что ты скажешь, старуха?
- Слава Богу, что Муся съ вами. Вотъ вамъ новая цѣль жизни. Ваша тоска разсѣется и безъ Монте-Карло.
- Она прелестна, не правда ли?
- Красавица.
Баронесса медленно прошлась по комнатѣ и остановилась передъ зеркаломъ.
- Рядомъ съ нею я, пожалуй, буду казаться старухой? - задумчиво спросила она.
- О, нѣтъ, баронесса! - поспѣшно отвѣтила Марфа Ивановна. - Мусенька еще ребенокъ, а вы... вы - королева.
- Ахъ, мнѣ все равно, Напрасно ты такъ испугалась, старуха! И безъ Мусеньки черезъ нѣсколько лѣтъ, все равно, придется проститься со званіемъ "интересной женщины". Дѣло не во мнѣ. Мусю надо прилично одѣть, дополнить ея образованіе, развить въ ней "свѣтскую жилку". Несмотря на всю ея прелесть, отъ нея пахнетъ провинціей. Хотя мой салонъ и не блещетъ "кристальной чистотой", но такая дѣвушка, какъ Муся, сумѣетъ въ ... выудить мужа.
- А какъ вы думаете насчетъ Максима Сергѣевича? ... скажете ей правду?
Баронесса вспыхнула.
- Нѣтъ, ни за что на свѣтѣ... И ты, смотри, старуха, чтобы этой правды не узнала моя дочь... Пусть видитъ ... въ Максимѣ Сергѣевичѣ обычнаго знакомаго.
© О.Бебутова, 1930 г.
VII
ПИСЬМО
Баронесса Долли Евграфовна фонъ-Саксъ полулежала въ будуарѣ на качалкѣ, обложенная пуховыми подушками, и тихо покачивалась. Маленькій томикъ французскаго романа, небрежно брошенный на колѣни, соскользнулъ на полъ. Марфа Ивановна, стоявшая тутъ же, въ воей обычной позѣ, со сложенными на груди руками, медленно наклонилась и подняла томикъ.
- И это вамъ надоѣло, баронесса, - съ грустной усмѣшкой прооворила она. - Все вамъ надоѣло, и вижу, что вы скучаете.
- Ты права, старуха, - вздохнула Долли Евграфовна. - Жизнь ползетъ и скрипитъ такъ же равномѣрно и монотонно, какъ колесо телѣги. Надо придумать что-нибудь новенькое. Надо встряхнуться. Надо принять мѣры, чтобы петербургская тина меня не засосала.
- За границу бы съѣздили.
- Ты угадываешь мои мысли, старуха. Все чаще и чаще я вспоминаю свою очаровательную виллу въ Монте-Карло. Прелестный лазурный берегъ. Роскошное казино, полное жизни. Да, надо будет съѣздить, старуха.
- Съ Максимомъ Сергѣевичемъ?
- На этотъ разъ ты не угадала. Я вѣдь поѣду не надолго, на двѣ-три недѣльки. Мнѣ нужно встряхнуться. И никого изъ "нихъ" не видѣть, никого. Если-бы Максъ былъ другимъ человѣкомъ, я бы взяла его съ собой. Но въ немъ нѣтъ никакой чуткости, это обрубокъ. Онъ одинаково равнодушенъ и къ божественнымъ красотамъ природы, и къ утонченной цивилизаціи.
Баронесса вдругъ разсмѣялась.
-Знаешь, какая мнѣ пришла мысль, старуха. Я возьму тебя съ собой. Воображаю, какъ ты будешь ахать! Ты вѣдь и понятія не имѣешь о всѣхъ этихъ заграничныхъ чудесахъ. О, мы не будем скучать, и двѣ-три недѣли пролетятъ какъ два-три дня.
- Новое дѣло! - усмѣхнулась Марфа Ивановна.
- А ты недовольна?
- Какъ же мнѣ быть недовольной? Во-первыхъ, я съ вами, во-вторыхъ, увижу разныя диковинки; все-таки передъ смертью будетъ что вспомнить.
Баронесса оживилась.
- Да, да, конечно, въ Монте-Карло! Въ субботу дамъ прощальный обѣдъ своимъ друзьямъ и знакомымъ, а потомъ и помчимся съ тобой. Максимъ Сергѣевичъ, конечно, не посмѣетъ протестовать.
- Да онъ у васъ и пикнуть-то не смѣетъ.
- Досадно! Если-бъ при его физическихъ данныхъ онъ былъ бы другимъ человѣкомъ,я еще могла бы мечтать о счастьѣ. Но нѣтъ, старуха, тысячу разъ нѣтъ.
- Вамъ письмо, баронесса, - раздался за дверью голосъ Нюши.
Марфа Ивановна подошла къ двери, приняла письмо изъ рукъ горничной и снова закрыла дверь.
- По городской почтѣ, - сказала она, подавая письмо баронессѣ.
- Ну, конечно, какое-нибудь извѣщеніе о благотворительномъ засѣданіи. Распечатай, старуха.
Костлявыми, трясущимися пальцами Марфа Ивановна медленно распечатала конвертъ и подала баронессѣ сложенное письмо. Отступивъ на шагъ, въ своей любимой позѣ, со скрещенными на груди руками, она слѣдила за чтеніемъ письма.
- Ахъ, Боже мой, что это? - какимъ-то страннымъ тономъ растерянно проговорила баронесса.
Она перевернула страницу и посмотрѣла на подпись:
"Ваша дочь Марія".
- Это Муся! Понимаешь-ли ты, старуха, это письмо мнѣ пишетъ Муся!
И Марфа Ивановна заволновалась, приблизившись къ баронессѣ, и наклонилась надъ письмомъ. Прерывавшимся слабымъ голосомъ баронесса прочла вслухъ:
"Дорогая мама! Какъ страшно, какъ жутко и въ то же время радостно писать вамъ эти строки. Я васъ не знаю и вы меня, можетъ быть, уже забыли. А, можетъ быть, и нѣтъ, можетъ быть, вы меня любите такъ же, какъ и я васъ люблю. Одинокая, растерянная, я обращаюсь къ вамъ, къ вашему сердцу. Недавно я пережила большое горе. Я похоронила моего отца. Теперь я совсѣмъ одна въ этомъ большомъ городѣ, и къ вамъ, моя мама, я съ мольбой протягиваю руки. Я жду участія и защиты. Я хотѣла къ вамъ придти, но побоялась. Можетъ быть, вы уже не та, какою были прежде. Но я хочу вѣрить, что вы все та же. Съ дѣтскихъ лѣтъ, съ того дня, какъ вы меня оставили, я всегда думала о васъ, вы были моей мечтой, моимъ утѣшеніемъ, моимъ торжествомъ. Боже мой, протяните мнѣ руку, и я со слезами счастья и любовью прижмусь къ вашему сердцу. Я жду вашего отвѣта, дорогая мама. Ваша дочь Марія".
По мѣрѣ того, какъ баронесса читала, голосъ ея становился все слабѣе и все чаще прерывался. "Ваша дочь Марія". Рука, державшая письмо, безсильно опустилась на колѣни, и жгучія слезы брызнули изъ глазъ. И по морщинистымъ желтымъ щекамъ Марфы Ивановны тоже катились крупныя слезы, но она ихъ смахнула и опустилась къ ногамъ баронессы, цѣлуя ея руки.
- Вы плачете, баронесса. Как это хорошо! Значитъ, сердце ваше проснулось, значитъ, вы любите бѣдную дѣвочку. И оно должно было проснуться, сердце матери. Прикажите, я сейчасъ же поѣду за ней и привезу ее. Вы прижмете ее къ сердцу, и долгая разлука забудется, и снова вы будете близки другъ другу, и никто васъ не разлучитъ. А баронъ-то скончался, бѣдняга, царство ему небесное.
И баронесса невольно перекрестилась вслѣдъ за Марфой Ивановной.
- Такъ, прикажете, я привезу Мусеньку?
- И я поѣду съ тобой, старуха. Пошли мнѣ Нюшу, я пріодѣнусь немного и прикажи подать автомобиль.
Баронесса тщательно одѣвалась. Ей хотѣлось предстать передъ дочерью моложавой и элегантной.
Въ эти минуты, когда материнское чувство такъ властно овладѣвало ею, она не думала, что взрослая дочь будетъ ее старить и в глазахъ многочисленнаго общества, и въ глазахъ молодого любовника. Теперь она думала только о Мусѣ. Для Муси она надѣвала этотъ элегантный темно-синій туалетъ, красиво облегавшій ея фигуру и скрадывавшій полноту. Для Муси она особенно тщательно красивыми волнами положила свои каштановые волосы. Для Муси надѣла она соболью шапочку, которая удивитльно ей шла. Завернувшись въ манто, отдѣланное соболями, она вмѣстѣ съ Марфой Ивановной помчалась въ моторѣ по адресу, данному Мусей.
- Какъ ты думаешь... какъ ты представляешь себѣ Мусю?
- Трудно и представить, баронесса. Вѣдь мы ее увидимъ черезъ пять минутъ.
- Или она высокая и стройная, какъ я... или широкоплечая, коренастая, какъ ея отецъ. Волосы у нея были отцовскіе, рыжеватые, и вились кольчиками. А глаза? Я не помню ея глазъ, старуха, я забыла ихъ. Я помню только эти волосы... золотисто-рыжіе въ кольцахъ. Ахъ, Боже мой... а теперь она совсѣмъ уже большая. Вѣдь ей двадцать два года, старуха. Ахъ, Боже мой, Боже мой, какъ бьется седце! Почему я такъ волнуюсь? Скажи мнѣ, почему я такъ волнуюсь?
Но Марфа Ивановна не успѣла отвѣтить, автомобиль остановился у подъѣзда невзрачной гостиницы. Затрепанный швейцаръ открылъ дверцу, и баронесса фонъ-Саксъ скользнула въ подъѣздъ.
- Скажите, пожалуйста, въ двадцать шестомъ номерѣ у васъ тутъ остановилась молодая дѣвушка?
- Да, какъ же, баронесса фонъ-Саксъ! - заявилъ швейцаръ.
- Да, да, баронесса фонъ-Саксъ. Она дома сейчасъ?
- Дома. Онѣ очень рѣдко выходятъ. Прикажете доложить?
- Нѣтъ, нѣтъ, вы только проводите насъ до дверей ея номера, она знаетъ, она ждетъ, - волновалась баронесса.
Золотая монетка опустилась въ руку швейцара, и онъ въ одно мгновеніе сдѣлался удивительно предупредительнымъ. У маленькой двери въ полутемномъ коридорѣ онъ остановился.
- Вотъ это и будетъ двадцать шестой номеръ, ваше сіятельство. Прикажете постучать?
Баронесса схватилась за сердце. Оно замерло въ груди отъ волненія, и дыханіе ей перехватило. Она не могла произнести ни слова и только кивкомъ головы дала свое согласіе. На стукъ изъ двадцать шестого номера послышался нѣжный, музыкальный голосъ:
- Кто тамъ? Войдите.
Швейцаръ растворилъ дверь, и баронесса фонъ-Саксъ вошла въ маленькую комнатку.
Передъ ней стояла молодая дѣвушка - сказочная царевна. Червонное золото волосъ такъ красиво сочеталось съ темнымъ бархатомъ глазъ и съ нѣжнымъ, словно фарфоровымъ, цвѣтомъ лица. И было что-то до боли прекрасное и знакомое въ этой стройной, гибкой фигурѣ, въ тонкихъ бровяхъ, въ маленькихъ пурпуровыхъ губкахъ, въ прямомъ носикѣ с чуть замѣтной горбинкой.
А молодая дѣвушка, прижавъ руки къ сердцу, думала о сходствѣ этой женщины съ божественной красавицей, которою она любовалась на старой фотографіи съ бжественной красавицей - ея матерью.
А Марфа Ивановна стояла въ сторонкѣ и пожирала ее глазами.
- Это Мусенька, Марія Николаевна! Какая красавица, какъ она васъ напоминаетъ въ молодости.
Молодая дѣвушка вдругъ порывисто ... , [про]стирая руки.
- Мама... мамочка!
- Дѣтка моя!
И два чувства, властныя чувства любви материнской и дочерней, бросили ихъ въ объятія другъ другу, и онѣ замерли, беззвучно рыдая.
- Боже, какая ты прекрасная! - шептала баронесса, утирая слезы, когда прошли первыя минуты волненія. - И почему ты прямо не пріѣхала ко мнѣ? Почему ты мнѣ не писала? Или тебя сумѣли настроить противъ меня, увѣрили, что я злая?
- Только не папа! - съ жаромъ протестовала молодая дѣвушка, прижимаясь губами къ рукамъ баронессы.
Долли Евграфовна усмѣхнулась.
- Конечно, не ппа, и я знаю, кто именно. Однако, обо всемъ этомъ мы побесѣдуемъ дома. Марфа Ивановна, помогите Мусѣ собрать ея вещи, и ѣдемте поскорѣе. Здѣсь такъ ужасно въ этой конурѣ.
Молодая дѣвушка быстро обернулась. Она т[олько] что замѣтила безмолвную свидѣтельницу ея свида[ния с] матерью.
- Марфа Ивановна? Кто это? - съ удив[лением] спросила она.
- Ваша старая слуга, Марія Николаевна, - дрогнувшимъ голосомъ отвѣтила старуха. - Я была при васъ, когда вы родились, и ушла изъ вашего дома вмѣстѣ съ вашей маменькой. Вамъ было тогда лѣтъ пять, шесть, [не] больше. Конечно, вы меня не помните, Марія Николаевна.
Муся порывисто протянула руку Марфѣ Ивановнѣ, и старуха прижала эту нѣжную руку къ своимъ губамъ. Молодая дѣвушка вторично завоевала ея преданное сердце.
Проворными руками Марфы Ивановны въ нѣсколько минутъ были собраны Мусины пожитки. Муся надѣла свою провинціальную шляпочку и осеннее пальто.
- Боже мой, ты простудишься въ этомъ пальто!
И баронесса сбросила соболя со своихъ плечъ и окутала ими молодую дѣвушку.
- ... ты красавица! - съ невольнымъ восхище[нием про]говорила она.
Черезъ какихъ-нибудь полчаса баронесса фонъ-Саксъ ... сидѣла въ будуарѣ на кушеткѣ рядомъ съ дочерью, ласково обнимая ее. Золотистая пышная головка Муси счастливо покоилась на материнской груди.
- Ты все, все мнѣ разскажешь, моя дорогая дѣтка.
- Все, мамочка... Нерадостно было мое дѣтство вдали отъ тебя, не согрѣтое твоей лаской. И все-таки ты была моимъ утѣшеніемъ, только ты одна... Я тебя не помнила, конечно, но мечта моя рисовала твой образъ... Когда, обиженная, я горько плакала, ты склонялась надъ моимъ изголовьемъ... Стройная, свѣтлая, вся въ бѣломъ, съ ласковой улыбкой, съ золотыми крыльями за плечами. И я думала, что ты прилетаешь ко мнѣ на этихъ крыльяхъ, прилетаешь, чтобы меня утѣшить и приголубить. И я забывала свое горе, слезы на моемъ лицѣ смѣнялись улыбкой.
- Дорогая дѣтка, - прошептала растроганная баронесса.
Да, въ эти часы, когда ея обиженный ребенокъ съ лю[бовью] простиралъ къ ней руки, она вѣдь и не вспо[минала] о немъ. Можетъ быть, въ это время она наряжа[лась, ч]тобы понравиться любовнику. Можетъ быть, ея [уста] въ то время соединялись съ другими устами въ преступномъ поцѣлуѣ. Она не стоила обожанія своей Муси.
Золотистая головка еще нѣжнѣе прижалась къ груди матери.
- А папа... бѣдный, дорогой папа... какъ онъ тебя любилъ! Какъ жаль, что я слишкомъ поздно узнала тайну его сердца... Уже тогда, когда онъ лежалъ въ могилѣ! Можетъ быть, мнѣ удалось бы васъ сблизить, помирить... и, можетъ быть, мы были бы теперь вмѣстѣ всѣ трое...
- Мое мѣсто уже было занято другой женщиной, - покачала головой баронесса.
- О, мама, если-бы ты знала, что это за женщина - вспыхнула молодая дѣвушка. - Злая, грязная, неряшливая, неразвитая и противная... Она исковеркала всю жизнь бѣднаго папы и загнала его въ могилу.
- Тамъ даже, кажется, дѣти?
- Да, двѣ дѣвочки и обѣ... въ свою мать, двѣ копіи съ плохого оригинала... Ты можеш понять, какъ [меня] ненавидѣла эта женщина, и какъ она отравила мое дѣтство.
- Но развѣ отецъ не заступался за тебя?
- Бѣдный папа, онъ такъ страдалъ... Я старалась его не тревожить слезами и жалобами. Пожалуй, ему доставалось больше, чѣмъ мнѣ... и онъ всегда отмалчивался... только глаза у него были такіе грустные, грустные... и улыбка... такая жалкая. Бѣдный папа... онъ покорился своей участи... а душа его всегда была с тобой.
- Почему ты такъ въ этомъ увѣрена?
Муся раскрыла радикюльчикъ и подала матери прощальное письмо отца. Долли Евграфовна пробѣжала эти строки, полныя глубокаго чувства, смертельной тоски и христіанскаго смиренія. И она глубоко задумалась, поникнувъ головой. Можетъ быть, оттолкнувъ это преданное сердце, она потеряла истинное счастье. Она смахнула навернувшіяся слезинки.
- Поздно сожалѣть, дорогая дѣтка... Теперь ужъ то, что утрачено, - невозвратимо... Дорогой усопшій пусть спитъ спокойно въ своей могилѣ... Мы можемъ только молиться о немъ, а душа его теперь счастлива, потому что "дитя его любви" теперь въ моихъ объятіяхъ и подъ м[оей] защитой...
Муся молча, горячо прижалась губами къ материнской рукѣ, какъ будто этимъ поцѣлуемъ она отдавала себя, [бес]помощную, дорогой покровительницѣ. Долли Евграфовна приподняла головку дочери и покрыла нѣжными поцѣлуями ея лицо.
- Теперь, крошка, надо тебя устраивать. Квартира у меня громадная, и у тебя будетъ отличная комната. [По]томъ мы уже подумаемъ, какъ устроить и чѣмъ наполнить твою жизнь.
На звонокъ баронессы прибѣжали сразу и Марфа Ивановна, и горничная Нюша.
- Гдѣ мы помѣстимъ Мусеньку, старуха?
- Я уже почти все устроила, баронесса. Въ [розо]вой гостиной будетъ спальня Маріи Николаевны, а рядомъ въ сиреневой гостиной ея будуаръ. Тамъ очень удобно - [в]дали отъ васъ и... и близко к ванной комнатѣ.
- Отлично. Провидите барышню въ ея комнаты, помогите ей устроиться, и по телефону вызовите мою портниху Марью Яковлевну. Пусть она захватитъ съ собой нѣсколько моделей. Можетъ быть, сразу что-нибудь подберемъ для Мусеньки.
Когда Муся ушла, баронесса повернулась къ Марфѣ Ивановнѣ.
- Что ты скажешь, старуха?
- Слава Богу, что Муся съ вами. Вотъ вамъ новая цѣль жизни. Ваша тоска разсѣется и безъ Монте-Карло.
- Она прелестна, не правда ли?
- Красавица.
Баронесса медленно прошлась по комнатѣ и остановилась передъ зеркаломъ.
- Рядомъ съ нею я, пожалуй, буду казаться старухой? - задумчиво спросила она.
- О, нѣтъ, баронесса! - поспѣшно отвѣтила Марфа Ивановна. - Мусенька еще ребенокъ, а вы... вы - королева.
- Ахъ, мнѣ все равно, Напрасно ты такъ испугалась, старуха! И безъ Мусеньки черезъ нѣсколько лѣтъ, все равно, придется проститься со званіемъ "интересной женщины". Дѣло не во мнѣ. Мусю надо прилично одѣть, дополнить ея образованіе, развить въ ней "свѣтскую жилку". Несмотря на всю ея прелесть, отъ нея пахнетъ провинціей. Хотя мой салонъ и не блещетъ "кристальной чистотой", но такая дѣвушка, какъ Муся, сумѣетъ въ ... выудить мужа.
- А какъ вы думаете насчетъ Максима Сергѣевича? ... скажете ей правду?
Баронесса вспыхнула.
- Нѣтъ, ни за что на свѣтѣ... И ты, смотри, старуха, чтобы этой правды не узнала моя дочь... Пусть видитъ ... въ Максимѣ Сергѣевичѣ обычнаго знакомаго.
© О.Бебутова, 1930 г.