(no subject)
"Чудаки". Продолжение
XVIII
ГРОЗА
Послѣдніе гости еще разъѣзжались, а баронесса фонъ-Саксъ уже покинула парадныя залы и нервно разгуливала въ своемъ будуарѣ. И роскошное царственное платье, гордость "создательницы" Дарьи Яковлевны, и тѣсный корсетъ были уже сброшены, и только прическа Александра еще горделиво возвышалась и сверкало на шнѣ брилліантовое ожерелье. Долли Евграфовна широко шагала изъ угла въ уголъ, ломая руки, и полы теплаго небрежно застегнутаго пеньюара развѣвались какъ черныя крылья.
- Что съ Максомъ? Что за странная перемѣна? Вѣдь, кажется, я его знаю цѣлые годы. Неужели до сихъ поръ я его не раскусила? Чепуха! Это просто нелѣпыя шалости, которымъ я быстро положу конец!.. Онъ узнаетъ меня... До сихъ поръ онъ видѣлъ только доброту и великодушіе, но я вижу, что надо показать зубы... я его сотру въ бараній рог!...
Раздался стукъ въ дверь.
- Войдите.
Двери порывисто распахнулись и показалась богатырская фигура Липарскаго.
- Я сдержалъ свое слово! - отрывисто проговорилъ онъ.
- Прекрасно... - усмѣхнулась баронесса. - Мнѣ теперь только остается кланяться и благодарить. Высокая милость мнѣ оказана.
- Вы звали меня только для того, чтобы осыпать насмѣшками?
Вмѣсто отвѣта она быстро заперла дверь на ключъ, и ключъ положила въ карманъ.
- Садись, - приказала она, и Максимъ Сергѣевич невольно повиновался.
Баронесса, волнуясь, продолжала ходить изъ угла въ уголъ. То она останавливалась и открывала ротъ, чтобы что-то сказать, то, нервно махнувъ рукой, снова поворачивалась и все ходила, ходила.
Наконец, какъ бы въ изнеможеніи она опустилась на стулъ, и совсѣмъ близко отъ Липарскаго.
- Что-же ты молчишь? - рѣзко спросила она.
- Вы меня позвали, и я жду, что вы мнѣ скажите?
- А я, напротивъ, жду твоихъ оьъясненій. Если всѣ замѣтили перемѣну, происшедшую въ тебѣ, то врядъ ли ты скроешь ее отъ меня!..
Липарскій вздохнулъ.
- Перемѣна произошла - вы угадали... но это мой внутренній міръ, и врядъ ли онъ васъ интересуетъ.
- Это уже особый вопросъ - насколько меня интересуетъ твой внутренній міръ, - до сихъ поръ онъ былъ очень ничтоженъ... И все-таки я желаю знать о происшедшей въ тебѣ перемѣнѣ... И думаю, что ты мнѣ скажешь все безъ утайки... я, вѣдь, все равно, сумѣю докопаться.
- Я и не думаю скрывать... если я молчалъ эти дни, то только потому, что... считалъ... что это васъ не будетъ интересовать. Неоднократно вы мнѣ подчеркивали, что настоящей любви въ вашемъ сердцѣ ко мнѣ нѣтъ... что я только вашъ любовникъ. Вы указывали, что для любви вамъ слишкомъ мало красоты и молодости, что вамъ нужно что-то другое, утонченное и свѣтлое, чего, конечно, нѣтъ во мнѣ.
- Ты меня упрекаешь, Максъ? - тихо спросила баронесса.
- О, нѣтъ! Мы оба слишкомъ разсудительны, и наши отношенія такъ просты: страсть и привычка. Васъ дразнитъ и дурманитъ прошлое. Въ этомъ прошломъ вы извѣдали блаженство, котораго ужъ не будетъ для васъ никогда... А меня дразнитъ будущее. Вотъ разница.
- Максъ, Максъ, что вы говорите?!
- О, это еще далеко не все. Я часто выслушивалъ изъ вашихъ устъ всѣ эти рѣчи, но онѣ мало трогали меня. Мы оба чувствовали себя превосходно. Вамъ нуженъ былъ молодой любовникъ, а мнѣ, когда-то голодному, холодному, нищему, - теплый уголъ и комфорт! Каждый изъ насъ давалъ другъ другу необходимое, и мы были квиты. Но для меня это не было жизнью, для меня это былъ сонъ, тяжелый сонъ. Я спалъ какъ сказочный богатырь. Но вотъ волшебные лучи освѣтили мое сердце, и я проснулся.
- Вы проснулись, Максъ?
- Повязка, что покрывала мои глаза годы, упала, - и вдруг я понялъ, что я жалкій сибаритъ, ничтожество, живущее на средства женщины, что я продаю свои ласки. Я продаю свою молодость и свои силы.
- Что ты говоришь, Максъ?
- Постойте. Разъ ужъ я заговорилъ, дайте мнѣ досказать до конца. Тогда, по крайней мѣрѣ, для васъ будетъ понятно состояніе моей души. Я наложилъ на себя позорныя цѣпи, и если я даже когда-нибудь ихъ сброшу, то клеймо останется на всю жизнь. Говорятъ, всякій человѣкъ мечтаетъ о семьѣ, о женѣ, о будущихъ дѣтяхъ. Говорятъ, въ этомъ высшее счастіе, земной рай, но для меня этотъ рай закрытъ. Если-бы я посмѣлъ полюбить порядочную женщину, то развѣ посмѣлъ-б я ей сказать, какъ говорятъ другіе своимъ любимымъ:
"Возьми мою жизнь и мою душу, гордая моей любовью, смѣло опирайся на мою руку."
Нѣтъ, когда проснется чистая любовь въ моемъ сердцѣ, всѣми силами я долженъ буду бороться съ ея властнымъ голосомъ и я долженъ буду бѣжать отъ той, которая зажжетъ во мнѣ божественный огонь.
Въ большихъ голубыхъ глазахъ Липарскаго блеснули слезы.
- Да, я считалъ себя счастливымъ, потому что выбрался изъ нищиты, потому что вы, баронесса, дали мнѣ удобную и теплую квартиру и окружили меня комфортомъ. Голодному нищему, забитому судьбой, это казалось высшимъ земнымъ счастьемъ, но теперь я понялъ, что на свѣтѣ живутъ и иные мужчины, свободные, гордые, зарабатывающіе свой хлѣбъ. Честное сердце бьется спокойно въ груди, пока не явится прекрасная Греза, и она заставляетъ это сердце биться сильно, и сладко, и твердой рукой беретъ она свое счастье. И въ честный домъ вводятъ молодую любимую женщину, наполняя ея жизнь свѣтомъ и радостью. Проходятъ годы, серебрятся сѣдины, но гордое честное счастье возрождается въ дѣтяхъ.
Онъ умолкъ, низко опустивъ голову.
- И это все? - разбитым голосомъ спросила баронесса.
- Да это все... А развѣ этого мало?!..
- Мало... - беззвучно сказала баронесса. - Я себѣ позволю кое-что прибавить къ твоимъ словамъ. Я напомню тебѣ то, что ты говорилъ всего недѣлю тому назадъ. Когда я тебѣ давала безъ счета цѣнные пакеты, ты пытался благодарить меня. Твоя благодарность меня возмущала, именно потому, что я не смотрѣла на эти деньги, какъ на плату за твои... за твою любовь. Мой гневъ тебя оскорблялъ.
"Вы гордая и властная, - тихо говорилъ ты мнѣ, - если-бъ вы перенесли столько униженій, безотрадныхъ дней и нищиты, если-бъ вы видѣли столько горя, сколько я съ дѣтскихъ лѣтъ, чуть не съ самой колыбели, - вы бы поняли всю чистоту моей благодарности. Ни одна рука не протянулась ко мнѣ, чтобы подать мнѣ помощь, ни одинъ голосъ не прозвучалъ участіемъ и состраданіемъ. Вы - первая и вы - единственная. Вы мой ангелъ хранитель и вы отталкиваете мою благодарность. Да, благодарность... За нею пришла любовь, а за любовью страсть. Не одинъ часъ и не одинъ день насъ связываютъ, в цѣлыя шесть лѣтъ". Такъ ты говорилъ мнѣ и въ словахъ твоихъ звучала искренность, и я вѣрила тебѣ. Или ты такъ искусно лгалъ, пошло лгать, чтобы выманить у меня нѣсколько кредитокъ? Да вѣдь въ такомъ случаѣ ты достоинъ самаго огромнаго презрѣнія. Говори же, оправдывайся!
Липарскій уныло покачалъ головой.
- Я вижу, что вы все-таки меня не поняли, баронесса. Вѣчныя лишенія и нищита истощили мое сердце, усыпили мою душу. Чья бы рука не бросила собакѣ кусокъ хлѣба или мяса, - она накинулась бы на добычу. И во мнѣ заснуло все человѣческое и громко говорило только голодное животное.
Ядовитая усмѣшка промелькнула по скорбнымъ губамъ баронессы.
- И когда я накормила это животное до пресыщенія, оно меня кусаетъ ядовитыми зубами. Богатырь пробужденъ отъ волшебнаго сна, и теперь заговорило самое лучшее чувство въ его душѣ - неблагодарность. Но во всѣхъ этихъ громкихъ, трескучихъ фразахъ все-таки есть что-то недоговоренное. По крайней мѣрѣ въ сказкахъ дѣло обстояло иначе: отъ волшебнаго сна пробуждалъ поцѣлуй какой-нибудь красавицы.
Нервно смѣясь, баронесса откинулась на спинку стула.
- Назови же мнѣ имя красавицы, которая пробудила тебя, Максъ.
Заревомъ пожара кровь зажгла щеки Максима Сергѣевича.
- Никакой красавицы нѣтъ въ моей жизни. А если-бъ она и явилась, она могла бы только быть горькой мечтой.
Проницательные глаза баронессы впивались въ лицо Липарскаго.
- Ложь, ложь, ложь! - съ бѣшенствомъ прокричала она, вдругъ выпрямляясь во весь свой высокій ростъ. - Я знаю, какая муха тебя укусила.
Краска на его лицѣ смѣнилась смертельной блѣдностью.
- Вы знаете, баронесса? - съ ужасомъ пробормоталъ онъ.
- Еще бы! - злобно хохотала она. - Неужели ты меня считалъ глупой, слѣпой или глухой? Весь вчеръ, какъ лисица на виноградъ, смотрѣлъ ты на красоту моей дочери.
Максимъ Сергѣевичъ закрылъ лицо руками. Его нервы не выдержали страшного напряженія, и богатырскія плечи дрогнули отъ рыданія.
- Перестань! - грубо сказала багонесса. - Даже тебя я не считала способнымъ на такую страшную пошлость. Дурь, которую ты забилъ себѣ въ голову, можетъ только забавлять меня. Больше тебѣ уже нечего сказать. Любопытство мое удовлетворено, и ты можешь уйти.
Онъ медленно поднялся и медленно побрелъ къ двери.
Она остановила его повлительнымъ движеніемъ.
- Ты развѣ забылъ, что дверь закрыта на ключъ? - съ какимъ-то страшнымъ спокойствіемъ заговорила она. - Подожди, я сейчасъ ее открою.
Она вынула ключъ, подошла къ двери и вложила его въ замокъ.
- Можешь идти, - все съ тѣмъ же страшнымъ спокойствіемъ продолжала она. - Дверь широко отрыта. И когда ты одумаешься, - ты здѣсь же на колѣняхъ будешь вымаливать прощеніе.
Онъ проскользнулъ въ дверь и съ силою закрылъ ее за собой.
© О.Бебутова, 1930 г.
XVIII
ГРОЗА
Послѣдніе гости еще разъѣзжались, а баронесса фонъ-Саксъ уже покинула парадныя залы и нервно разгуливала въ своемъ будуарѣ. И роскошное царственное платье, гордость "создательницы" Дарьи Яковлевны, и тѣсный корсетъ были уже сброшены, и только прическа Александра еще горделиво возвышалась и сверкало на шнѣ брилліантовое ожерелье. Долли Евграфовна широко шагала изъ угла въ уголъ, ломая руки, и полы теплаго небрежно застегнутаго пеньюара развѣвались какъ черныя крылья.
- Что съ Максомъ? Что за странная перемѣна? Вѣдь, кажется, я его знаю цѣлые годы. Неужели до сихъ поръ я его не раскусила? Чепуха! Это просто нелѣпыя шалости, которымъ я быстро положу конец!.. Онъ узнаетъ меня... До сихъ поръ онъ видѣлъ только доброту и великодушіе, но я вижу, что надо показать зубы... я его сотру въ бараній рог!...
Раздался стукъ въ дверь.
- Войдите.
Двери порывисто распахнулись и показалась богатырская фигура Липарскаго.
- Я сдержалъ свое слово! - отрывисто проговорилъ онъ.
- Прекрасно... - усмѣхнулась баронесса. - Мнѣ теперь только остается кланяться и благодарить. Высокая милость мнѣ оказана.
- Вы звали меня только для того, чтобы осыпать насмѣшками?
Вмѣсто отвѣта она быстро заперла дверь на ключъ, и ключъ положила въ карманъ.
- Садись, - приказала она, и Максимъ Сергѣевич невольно повиновался.
Баронесса, волнуясь, продолжала ходить изъ угла въ уголъ. То она останавливалась и открывала ротъ, чтобы что-то сказать, то, нервно махнувъ рукой, снова поворачивалась и все ходила, ходила.
Наконец, какъ бы въ изнеможеніи она опустилась на стулъ, и совсѣмъ близко отъ Липарскаго.
- Что-же ты молчишь? - рѣзко спросила она.
- Вы меня позвали, и я жду, что вы мнѣ скажите?
- А я, напротивъ, жду твоихъ оьъясненій. Если всѣ замѣтили перемѣну, происшедшую въ тебѣ, то врядъ ли ты скроешь ее отъ меня!..
Липарскій вздохнулъ.
- Перемѣна произошла - вы угадали... но это мой внутренній міръ, и врядъ ли онъ васъ интересуетъ.
- Это уже особый вопросъ - насколько меня интересуетъ твой внутренній міръ, - до сихъ поръ онъ былъ очень ничтоженъ... И все-таки я желаю знать о происшедшей въ тебѣ перемѣнѣ... И думаю, что ты мнѣ скажешь все безъ утайки... я, вѣдь, все равно, сумѣю докопаться.
- Я и не думаю скрывать... если я молчалъ эти дни, то только потому, что... считалъ... что это васъ не будетъ интересовать. Неоднократно вы мнѣ подчеркивали, что настоящей любви въ вашемъ сердцѣ ко мнѣ нѣтъ... что я только вашъ любовникъ. Вы указывали, что для любви вамъ слишкомъ мало красоты и молодости, что вамъ нужно что-то другое, утонченное и свѣтлое, чего, конечно, нѣтъ во мнѣ.
- Ты меня упрекаешь, Максъ? - тихо спросила баронесса.
- О, нѣтъ! Мы оба слишкомъ разсудительны, и наши отношенія такъ просты: страсть и привычка. Васъ дразнитъ и дурманитъ прошлое. Въ этомъ прошломъ вы извѣдали блаженство, котораго ужъ не будетъ для васъ никогда... А меня дразнитъ будущее. Вотъ разница.
- Максъ, Максъ, что вы говорите?!
- О, это еще далеко не все. Я часто выслушивалъ изъ вашихъ устъ всѣ эти рѣчи, но онѣ мало трогали меня. Мы оба чувствовали себя превосходно. Вамъ нуженъ былъ молодой любовникъ, а мнѣ, когда-то голодному, холодному, нищему, - теплый уголъ и комфорт! Каждый изъ насъ давалъ другъ другу необходимое, и мы были квиты. Но для меня это не было жизнью, для меня это былъ сонъ, тяжелый сонъ. Я спалъ какъ сказочный богатырь. Но вотъ волшебные лучи освѣтили мое сердце, и я проснулся.
- Вы проснулись, Максъ?
- Повязка, что покрывала мои глаза годы, упала, - и вдруг я понялъ, что я жалкій сибаритъ, ничтожество, живущее на средства женщины, что я продаю свои ласки. Я продаю свою молодость и свои силы.
- Что ты говоришь, Максъ?
- Постойте. Разъ ужъ я заговорилъ, дайте мнѣ досказать до конца. Тогда, по крайней мѣрѣ, для васъ будетъ понятно состояніе моей души. Я наложилъ на себя позорныя цѣпи, и если я даже когда-нибудь ихъ сброшу, то клеймо останется на всю жизнь. Говорятъ, всякій человѣкъ мечтаетъ о семьѣ, о женѣ, о будущихъ дѣтяхъ. Говорятъ, въ этомъ высшее счастіе, земной рай, но для меня этотъ рай закрытъ. Если-бы я посмѣлъ полюбить порядочную женщину, то развѣ посмѣлъ-б я ей сказать, какъ говорятъ другіе своимъ любимымъ:
"Возьми мою жизнь и мою душу, гордая моей любовью, смѣло опирайся на мою руку."
Нѣтъ, когда проснется чистая любовь въ моемъ сердцѣ, всѣми силами я долженъ буду бороться съ ея властнымъ голосомъ и я долженъ буду бѣжать отъ той, которая зажжетъ во мнѣ божественный огонь.
Въ большихъ голубыхъ глазахъ Липарскаго блеснули слезы.
- Да, я считалъ себя счастливымъ, потому что выбрался изъ нищиты, потому что вы, баронесса, дали мнѣ удобную и теплую квартиру и окружили меня комфортомъ. Голодному нищему, забитому судьбой, это казалось высшимъ земнымъ счастьемъ, но теперь я понялъ, что на свѣтѣ живутъ и иные мужчины, свободные, гордые, зарабатывающіе свой хлѣбъ. Честное сердце бьется спокойно въ груди, пока не явится прекрасная Греза, и она заставляетъ это сердце биться сильно, и сладко, и твердой рукой беретъ она свое счастье. И въ честный домъ вводятъ молодую любимую женщину, наполняя ея жизнь свѣтомъ и радостью. Проходятъ годы, серебрятся сѣдины, но гордое честное счастье возрождается въ дѣтяхъ.
Онъ умолкъ, низко опустивъ голову.
- И это все? - разбитым голосомъ спросила баронесса.
- Да это все... А развѣ этого мало?!..
- Мало... - беззвучно сказала баронесса. - Я себѣ позволю кое-что прибавить къ твоимъ словамъ. Я напомню тебѣ то, что ты говорилъ всего недѣлю тому назадъ. Когда я тебѣ давала безъ счета цѣнные пакеты, ты пытался благодарить меня. Твоя благодарность меня возмущала, именно потому, что я не смотрѣла на эти деньги, какъ на плату за твои... за твою любовь. Мой гневъ тебя оскорблялъ.
"Вы гордая и властная, - тихо говорилъ ты мнѣ, - если-бъ вы перенесли столько униженій, безотрадныхъ дней и нищиты, если-бъ вы видѣли столько горя, сколько я съ дѣтскихъ лѣтъ, чуть не съ самой колыбели, - вы бы поняли всю чистоту моей благодарности. Ни одна рука не протянулась ко мнѣ, чтобы подать мнѣ помощь, ни одинъ голосъ не прозвучалъ участіемъ и состраданіемъ. Вы - первая и вы - единственная. Вы мой ангелъ хранитель и вы отталкиваете мою благодарность. Да, благодарность... За нею пришла любовь, а за любовью страсть. Не одинъ часъ и не одинъ день насъ связываютъ, в цѣлыя шесть лѣтъ". Такъ ты говорилъ мнѣ и въ словахъ твоихъ звучала искренность, и я вѣрила тебѣ. Или ты такъ искусно лгалъ, пошло лгать, чтобы выманить у меня нѣсколько кредитокъ? Да вѣдь въ такомъ случаѣ ты достоинъ самаго огромнаго презрѣнія. Говори же, оправдывайся!
Липарскій уныло покачалъ головой.
- Я вижу, что вы все-таки меня не поняли, баронесса. Вѣчныя лишенія и нищита истощили мое сердце, усыпили мою душу. Чья бы рука не бросила собакѣ кусокъ хлѣба или мяса, - она накинулась бы на добычу. И во мнѣ заснуло все человѣческое и громко говорило только голодное животное.
Ядовитая усмѣшка промелькнула по скорбнымъ губамъ баронессы.
- И когда я накормила это животное до пресыщенія, оно меня кусаетъ ядовитыми зубами. Богатырь пробужденъ отъ волшебнаго сна, и теперь заговорило самое лучшее чувство въ его душѣ - неблагодарность. Но во всѣхъ этихъ громкихъ, трескучихъ фразахъ все-таки есть что-то недоговоренное. По крайней мѣрѣ въ сказкахъ дѣло обстояло иначе: отъ волшебнаго сна пробуждалъ поцѣлуй какой-нибудь красавицы.
Нервно смѣясь, баронесса откинулась на спинку стула.
- Назови же мнѣ имя красавицы, которая пробудила тебя, Максъ.
Заревомъ пожара кровь зажгла щеки Максима Сергѣевича.
- Никакой красавицы нѣтъ въ моей жизни. А если-бъ она и явилась, она могла бы только быть горькой мечтой.
Проницательные глаза баронессы впивались въ лицо Липарскаго.
- Ложь, ложь, ложь! - съ бѣшенствомъ прокричала она, вдругъ выпрямляясь во весь свой высокій ростъ. - Я знаю, какая муха тебя укусила.
Краска на его лицѣ смѣнилась смертельной блѣдностью.
- Вы знаете, баронесса? - съ ужасомъ пробормоталъ онъ.
- Еще бы! - злобно хохотала она. - Неужели ты меня считалъ глупой, слѣпой или глухой? Весь вчеръ, какъ лисица на виноградъ, смотрѣлъ ты на красоту моей дочери.
Максимъ Сергѣевичъ закрылъ лицо руками. Его нервы не выдержали страшного напряженія, и богатырскія плечи дрогнули отъ рыданія.
- Перестань! - грубо сказала багонесса. - Даже тебя я не считала способнымъ на такую страшную пошлость. Дурь, которую ты забилъ себѣ въ голову, можетъ только забавлять меня. Больше тебѣ уже нечего сказать. Любопытство мое удовлетворено, и ты можешь уйти.
Онъ медленно поднялся и медленно побрелъ къ двери.
Она остановила его повлительнымъ движеніемъ.
- Ты развѣ забылъ, что дверь закрыта на ключъ? - съ какимъ-то страшнымъ спокойствіемъ заговорила она. - Подожди, я сейчасъ ее открою.
Она вынула ключъ, подошла къ двери и вложила его въ замокъ.
- Можешь идти, - все съ тѣмъ же страшнымъ спокойствіемъ продолжала она. - Дверь широко отрыта. И когда ты одумаешься, - ты здѣсь же на колѣняхъ будешь вымаливать прощеніе.
Онъ проскользнулъ въ дверь и съ силою закрылъ ее за собой.
© О.Бебутова, 1930 г.