Запись 13, в которой Рамадан заканчивается традиционной каникулярной оргией
Рамадан крепчал.
Прожить Рамадан в мусульманской стране - это опыт, который останется со мной навсегда. Я провожу в Алжире уже второй священный месяц, и в этот раз было еще тоскливее, чем в прошлый приезд, так как практически все время Рамадана мы сидели в гостинице.
Рамадан начался с самого утра. Я открыла дверь номера и на меня обрушилась мертвая тишина. Несмотря на разгар туристического сезона и лета, гостиница была абсолютно безлюдной, даже фоновая музыка не играла из динамиков на потолке. Весь дееспособный персонал ушел в отпуск, а те кто остались, сидели по углам с отсутствующим взглядом в полусне, и ждали захода солнца, чтобы наконец поесть.
Кроме русских постояльцев больше никого не было. Я дернула за ручку, но кафе, где обычно происходит шведский стол, было закрыто. Через несколько минут упорного стука в дверь, выполз замученный официант Али и сказал, что в течении всего месяца он просит приходить на пару часов раньше, так как другие русские завтракают в 7 утра и уезжают на работу, а меня приходится ждать черти сколько. Мы с сыном виновато просеменили за стол и получили несколько черствых кексов и яйцо - никакого шведского стола не было в помине. В микроволновке стояла чашка подогретого кофе с молоком.
После полудня даже те немногие, кто должен был поддерживать жизнь гостиницы, разбежались готовиться к Ифтару - долгожданному часу после захода солнца, когда можно будет усесться всей семьей за стол и поесть хриру (традиционный суп с лимоном и специями), салат, медовые пирожные со слоеным тестом, «бурэки» - тонкие жареные блинчики с мясом, овощами и жидким яйцом внутри, оливки всех видов, размеров и цветов, мятный чай в маленьких рюмках. Обычно, праздновать продолжают до раннего утра и затем ложатся спать. Примерно до следующего вечера… И так весь месяц.
Во время Рамадана алжирцы стараются спать весь день, чтобы не думать о еде и жажде. Ждать, что кто-то сменит простыни или принесет новые полотенца - бессмысленно. Бессмысленно идти в магазин или куда-то ехать прогуляться, бессмысленно вообще жить - все погружается в томное забвение - солнце, жара, море. Наш Аин-Эль-Тюрк напоминает в это время сирийские города из частых телевизионных репортажей. То же уныние, пыль, пустота, двухэтажные затаившиеся дома. Разве что супер-героев с Калашниковыми наперевес нет.
В Рамадане есть своя прелесть - это единственное время, когда люди исчезают и как бы дают шанс «отдохнуть от себя» всему окружающему. Никто не топчет землю, не баламутит морскую воду, и будто даже не дышит - не нагревает и до того жаркий воздух. Раньше нас очень возмущало, что арабы и вне поста ведут «более ночной» образ жизни. С первым вечерним ветерком, с первой прохладой и жалким подобием сушеных облаков на небе, начинают открываться продуктовые лавки, сердце города - рынок, ставни каменных лачуг. Днем приходится следовать биоритмам самой природы и в полудреме ожидать, пока спадет изнуряющая сорокаградусная поволока, которая не дает нормально работать, нормально думать. Даже мой полуторагодовалый ребенок вырубается на несколько часов, чтобы около пяти очнуться и продолжить свое бурное познание мира. Словно время само решает когда нам есть, спать, ходить на прогулку - единственная возможность как-то притормозить его - это созидание, творчество, в моем случае - это заметки и детские воспоминания, которые появляются сами собой.
Мертвая школа.
В детстве я была жутким мистификатором и любителем потустороннего. Тогда, как и сейчас, я уделяю большое внимание своим снам и всегда стараюсь их понять и интерпретировать. Однажды мне приснилось, что за книжным шкафом, набитым мамиными словарями по английскому языку с химическим уклоном (в смысле не шкаф с уклоном, а словари))), возле которого стояла моя кровать, находится длинный туннель и я иду по нему вперед. В этом туннеле я встретила высокого кудрявого мужчину и оказалось, что сны посылал мне именно он. После этой встречи я всегда оставляла створки шкафа открытыми, чтобы ночная «трансляция» была лучше. В одной из таких «трансляций» мою школу захватила неведомая инопланетная сила, все здание оказалось под куполом странного света, и никто больше не решался туда идти. Кроме, конечно же, одной девочки.
Утром на удивление родителей, я проснулась на час раньше, быстро поела и отправилась в «мертвую школу». Мне было важно реализовать сценарий из сна, прожить это наяву. В школе еще никого не было, кроме сторожа внизу и пары уборщиц. В коридорах темно. Я тихо ходила из рекреации в рекреацию, разговаривала сама с собой, наталкивалась на странных существ, которых расспрашивала, что они тут делают. Мне важен был сам этот медитативный, загадочный процесс шатания по темному лабиринту, ни к чему не приводящий, безысходность и экзистенциальные беседы с кем-то в темноте, и все это называлось «мертвая школа».
Позднее подобную атмосферу я почувствовала, посмотрев «Солярис» Тарковского. Медленный, зловещий, неоднозначный. И вот теперь Рамадан, пустота, темная и тихая гостиница.
Афта-Рамадан-пати.
Даниэлю по-прежнему полтора года. Он пытается найти душ и попить оттуда пресной воды. Ноги проваливаются в горячий и глубокий песок, панамка то и дело сваливается на глаза. Он натыкается на пластмассовые кровати, на которых лежат жирные люди, щелкают ему пальцами и делают «пш-пш-тс-тс» - здесь всегда так приветствуют маленьких детей. Он попадает в облако кальянного сладкого дыма, хватает чьи-то формочки, пустые банки из под кока-колы, и вдруг сверху, из огромных колонок, совершенно по-русски начинается песня с такими словами: «Я с тобой буду пьяный, я смеюсь постоянно, давай поженимся тайно!».
Меня всегда удивляют русские песни, которые звучат на заграничных курортах. В прошлом году в Лас-Палмосе из каждого ларька с овощами играло «Мама Люба давай, давай, давай!» Почему именно это?
Мужчины все как один в цветастых серферских штанах, которые спущены настолько, чтобы была видна фирменная надпись на резинке от трусов, женщины с обилием розового и блесток на шлепках и купальниках, многие кокетливо повязывают газовый яркий шарфик на безобразные толстые задницы, чтобы не смущать окружающих, дети не перестают есть вафли и чипсы даже в море, все кишит, снует, пахнет парфюмом, косметикой и жратвой. Даниэль падает лицом под чей-то шезлонг и думает за что ему все это. Я настигаю его в двух метрах от скудного клочка пляжа, где на песке раскиданы наши полотенца и кораблики с машинками - шезлонга для нас не нашлось.
С уходом Рамадана закончилась «невинность мусульман», и мы, привыкшие к тому, что пляж принадлежит только нам, не знаем куда себя девать, и куда скрыться от толп, которые едут со всей страны в это курортное место, чтобы провести две недели отпуска, всегда запланированного на время ДО и ПОСЛЕ Священного месяца. Приезжают на космических транспортных средствах, огромного размера и ценЫ, у всех в руках планшеты, все в безвкусных нарядах, напускная важность на лицах. Бохато.
На завтраке, где еще несколько дней назад были только я, Даня и черствые кексы, теперь происходит вакханалия. В двухместном номере, где обычно живет несколько поколений с бабками и кузенами (дети спят на матрасах на полу - это нормально) завтрак бесплатный - он входит в стоимость проживания, и вот все генеалогическое древо с криками и руганью бежит наперегонки точить свой халявный завтрак. Булки и колбаса, яичницы с плавающими мухами, бокалы недопитого сока, пирожные «с одним укусом», чашки кофе с молоком - все это остается после них на столах, потому что даже на халяву невозможно сожрать столько, сколько набирают все эти странные люди. И самое ужасное, что это тот обеспеченный класс алжирского населения, который может позволить себе заплатить в высокий сезон 22 000 динар за проживание. Все орут, хлопают дверями, насилуют рояль, который стоит в главном холле, ставят на него свои авоськи «Луи Виттон» - портят полировку, и всячески демонстрируют, что им не то что наплевать на остальных, кто живет здесь же, а просто конкретно насрать.
У меня создается впечатление, что все эти люди не знают, как добывается кусок хлеба, которые привыкли все получать из ниоткуда, продавая природные ресурсы своей страны, которые могут заказать яичницу, налить туда кофе, бросить поверх несколько пирожных и уйти плавать в бассейн. Они за это заплатили. Люди, которые выставляют в коридор, прямо под ноги соседям, подносы со своими недоеденными багетами, чтобы «кто-то там» убрал, люди, которые складывают свои грязные полотенца в детскую коляску Даниэля, потому что им лень сдать их в рум-сервис или дождаться уборщицу. Все они говорят мне «Бонжур» или что-то там по-испански, хотя мне давно уже понятно, что в европейской жизни нет ничего хорошего и интересного. Это голимый медиа-миф. И равняться на него означает полное отсутствие самосознания.
Конечно, все описанное - контингент только нашей гостиницы, да и пьяные русские в каком-нибудь недосгоревшем и недовзорванном Египте ведут себя также, но вся фишка в том, что на одного нашего ребенка приходится пять арабских братишек и сестренок, пытающихся воспитывать друг друга, пока родители занимаются сексом, выставив их за дверь своего номера.
Я со всей ответственностью заявляю, что никакие новые технологии, никакие продвинутые институты а ля Московской «Стрелки», никакие Винзаводы и Эрарты, никакие методики Монтессори не помогут нам выжить. И здесь я ставлю закономерный вопрос - а зачем нам нужно выживать? Какая разница между моим словесным поносом и чьей-то недоеденной булкой на полу? Когда ты в меньшинстве - все становится бессмысленным.
Кафе-дача.
Мне приятно прогуляться до кафе «Лига», напротив нашего «дома». Кофе там стоит дешевле в 10 раз, а интерьер такой же эклектичный, как моя любимая дача на станции 54 км Приозерского направления. В кафе «Лига» повсюду стоят чашки и блюдца, не имеющие друг к другу никакого отношения - они собраны, куплены, найдены. Клиентам этого заведения совершенно наплевать, в какой посуде им подадут кофе, а хозяевам, судя по всему, совершенно наплевать, сколько им за это заплатят.
В полуденный зной от дремоты не всегда замечаешь, кто разговаривает с тобой о футболе и политике, сидя за одним столиком, и вдруг тебе приносят кофе в детской чашке со слоником, которая стоит на медном антикварном блюдце. Красота! Около огромной кофе машины навалены чайники всех калибров - маленькие и большие, стеклянные, медные и пластмассовые. Я надеваю штаны и футболку с длинным рукавом, но и это не помогает. Когда я здесь - толпы мужчин начинают суетиться, заботливо подавать ложечку, подсыпать сахару в сахарницу, узнать «са ва?» или не «са ва?». Кто-то даже спрашивает по-русски. Я очень быстро размешиваю сахар в своем пластиковом стаканчике «на вынос» и бегу обратно в гостиницу, чтобы не нарушить установленный здесь порядок - кроме меня здесь нет женщин. Не было и не будет. Кафе «Лига» - это нечто наподобие мужского дискуссионного клуба, как и почти любое алжирское кафе.
Мне нравится эта аскетическая честность - я могу купить кофе за ту цену, которая ему соответствует, и тоже с багетами, кабачками, луком, виноградом и всем остальным. В моем родном городе я плачу втридорога за хлеб, потому что он не просто хлеб, а «месье Патисье», и не просто чашка кофе, а «Кофешоп кампани», не просто кабачок, а био-овощ.
Большой город устанавливает свои до ужаса смешные законы, которые приходится соблюдать. Встреча с друзьями - списание со счета, выезд за город - списание со счета, сомнительный детский досуг, какой бы он ни был - списание со счета. «Кофехаусы», «океи», маршрутки…
Даниэль и его чувство воды.
Мы все очень долго приспосабливались к новому климату и обилию солнца. Даня выдавал разные сюрпризы типа поносов, рвот, температур, сыпи, а однажды вообще чуть не умер от фебрильных судорог с сорокаградусной температурой. Мы начали знакомиться с морем сразу как приехали - в феврале. Несмотря на сильный ветер, песок прогревался от солнца, и по нему можно было ходить босиком - ежедневные прогулки по песку заменили мне «детские массажики», которыми усиленно разводят педиатры молодых мам.
С водой сложнее. Даня начал купаться в Атлантике еще в 4 месяца, затем, когда летом мы вернулись в Россию, мы много ездили по озерам области и усердно макали его везде и всюду. Маленький ребенок еще не совсем понимал, холодно ему или тепло - главное, чтобы держали крепкие и знакомые руки. Сюда он приехал в возрасте года с небольшим, и уже прекрасно отличал теплую воду от холодной, но никак не хотел закаляться. Однажды я не заметила легкой опрелости на его попе, и сунула его в соленую средиземку с ободряющим возгласом «Ох, как хорошо!». После этого «хорошо» он долго орал и неделю не подходил к морю близко. Я очень расстроилась, так как для меня очень важно, чтобы ребенок полностью отождествил себя с природой, из которой и появился. А для этого нужно гулять, купаться, и много времени проводить мне города.
Страх соленой воды, которая обожгла Дане задницу, постепенно пропал, в мае море уже прогрелось до 20 градусов, и Даня с удовольствием, но аккуратно и за руку со мной, пошел его атаковать.
Естественно, пользуясь тем, что у нас есть бассейн, я учу его плавать. Методики у меня нет, упражнений мы не выполняем. Я просто терпеливо жду, когда он, барахтаясь в надувных нарукавниках, начнет чувствовать воду всем телом, и уже по своей природной интуиции будет делать верные движения. Мне доставляет удовольствие находиться с ним в воде, радоваться вместе брызгам, орать «БАМ», когда арабские дети прыгают с бортиков. И если в другое время меня мучают сомнения, а правильно ли я все делаю (может стоит читать побольше про «курочку Рябу», которую прислала мама?), то в воде я совершенно счастлива и уверена в «истинности» происходящего. Привыкнув к воде окончательно, маленький ребенок начинает правильно на нее «ложиться» и делать интуитивные движения ногами, руками, поворачиваться, стремиться телом в заданном направлении.
Научиться держаться на воде в возрасте полутора-двух лет гораздо сложнее, чем, например, наныривания младенцев, которые пропагандируют делать в ванне и затем в бассейне (после курса детских массажиков). Все эти наныривания - то же, что и заниматься популярным нынче в народе фридайвингом, не умея при этом проплыть хотя бы 100 метров кролем, на ритмичном дыхании, синхронизируя его с движениями тела. В Питере у меня была мысль пойти с Даней плавать, но, прочитав список справок, анализов и вещей, которые нужно иметь с собой в бассейне (например непромокаемые герметичные трусы) я решила, что воздержусь - для нашего города раннее плавание(плавание от 0 до 2-3 лет) - это сложно и неэффективно.
Жизнь в резервации.
Вторая половина годичной командировки проходит всегда сложнее. Люди жутко устают от однообразия, невозможности поехать на дачу в выходной или сходить в любимую пивнуху с друзьями. Разговоры с родными по скайпу только умножают скорбь. Электрик Огоров начал жарить настоящие домашние оладушки - у него это получается блестяще. Как любому нормальному человеку (тем более Огорову, у которого 5 детей)- ему хочется хоть о ком-то заботиться (жена приезжала к нему сюда всего на две недели). Он приносит часть этих оладушек нам в пластмассовом контейнере из под финского мороженного. Мы едим их с удовольствием.
Приезд двух жен наших специалистов (наконец-то белые женщины, которые говорят по-русски) стал для меня отдушиной. Как и принято здесь, когда приезжает кто-то, всегда организовывается небольшой фуршет. Катя и Оля привезли водку «Беленькая», сало, свиную колбасу, семечки, символический кусок ржаного хлеба и подсолнечное нерафинированное масло с обалденным, давно забытым запахом. Его немедленно добавили во все салаты и закуска «заиграла».
Мы общались почти каждый день, было приятно встретить их в кафе утром, перекинуться парой слов, затем спуститься с ними на пляж, спокойно оставить ребенка минут на 15, и поплавать. Если честно, это конкретное издевательство, когда море вот оно ВОТ, но ты не можешь в нем плавать, так как на берегу орет и бьется в истерике маленький голый деспот, с которым надо бесконечно лепить куличи и оттаскивать от помойных баков с такими прикольными колесиками.
Однажды, когда Даня спал, ко мне вдруг пришла Катя с арбузом и бутылкой местного вина. Ни одна алжирская женщина никогда бы этого не сделала. «Ну что? Закатала ребенка? Спит?» - спросила она и сделала знак взять со стола штопор. Мы тихо просочились на балкон, уселись и начали по-женски неумело открывать бутылку и разделывать толстокожую полосатую ягоду. И несмотря на нашу солидную разницу в возрасте, мне казалось, что я отдыхаю где-то в Крыму с отличной подругой, мы сейчас как следует накатим, и затем отправимся на дискотеку на берегу моря, как это делают в Крыму все подруги.
Отпуск двух русских женщин закончился, еще не успев начаться, и вот мы уже ели салат с картошкой, синим луком и подсолнечным маслом, грустно допивали последнюю «Беленькую» и каждый понимал, что теперь все будет как и прежде.
То, что вы сейчас прочитали, я пыталась выдавить из себя месяца два. Хроническая усталость и лень. Бесконечные саморефлексии. Но я продолжаю извергать свой филологический вулкан на голову всем желающим))))....