Держи уши кисточками
Давно тут не было моих рассказов, а они меж тем есть, и даже в количестве. Почему бы что-нибудь не выложить?
Она появилась в моей жизни самым непривычным для меня образом. Я никогда не знакомился с попутчиками в транспорте - разговоры с ними виделись мне бессмысленными, и я не ввязывался в них, даже если собеседник вызывал определённую симпатию. Что толку находить с человеком общий язык, если к тому моменту, как вы достигаете успеха, вам как раз пора расходиться? Но в этот день ситуация сложилась иначе. Я ехал на работу в душной пригородной электричке. Она сидела напротив меня. Мы почти не смотрели друг на друга. Я перечитывал одну из любимых книг - пронзительную историю необычного мальчика, всё свободное время проводящего в театре. Моя попутчица читала что-то своё, не отвлекаясь. Я изредка поглядывал на неё, но только мельком, не нарушая правил приличия. Праздное любопытство требовало узнать, что читает столь симпатичная девушка, но книга лежала на её сумке, и разглядеть обложку было нельзя.
Всё же большую часть внимания я уделял чтению. На одной из остановок, убедившись, что до вокзала ещё далеко, и мимолётно взглянув на соседку, я снова нырнул из реалий шумного обшарпанного вагона в удивительный мир театра. Грустноватый сюжет книги в открытой мною главе обернулся зыбким и трогательным моментом счастья. Не отрываясь от книги, я подумал, что, наверное, очень глупо сейчас улыбаюсь. И вдруг девичий голос принялся озвучивать ту самую страницу, которую я читал - слово в слово, с той отчаянно-радостной интонацией, которую я сам всегда чувствовал в этих строках. Я поднял глаза, чтобы посмотреть на свою попутчицу. Её лицо скрылось за изображением мальчика с разноцветным колпаком на голове. Рисунок на обложке книги. Точно такой же, как у меня. Через секунду девушка выглянула из самодельного укрытия и добавила к прочитанному отрывку: "Тираж две тысячи экземпляров. Здравствуй, редкий зверь".
Так мы и разговорились. Она читала книгу третий раз, знала текст ещё лучше меня и сказала, что без труда догадалась, на каком моменте моя улыбка расплылась до ушей. "Большую часть книги хочется плакать. Так что ошибиться было сложно. Хотя я слегка подсмотрела, сколько ты уже прочитал". Ага, значит не один я любопытствовал! Каждый из нас рассказал, как к нему попала эта книга и какие события были с нею связаны. Потом мы посоветовали друг другу ещё несколько прекрасных и проникновенных произведений. На том и доехали до вокзала. Возможно, из этой истории могла бы получиться чудесная романтическая история, но в то время я был влюблён в совершенно другую девушку и, не желая никому морочить голову, просто поблагодарил свою спутницу за удивительное знакомство и скрылся в плотной московской толпе.
Вечером я с тёплым чувством вспоминал читающую девушку из электрички. Мне было немного грустно, что мы познакомились при таких суетных обстоятельствах. И на следующий день, отправляясь на работу, я наудачу сел в тот же самый вагон утренней электрички восемь-пятнадцать. Бинго! Моя вчерашняя собеседница сидела на старом месте. Она как будто и не удивилась моему появлению, а только ироничным взглядом указала на бородатого мужика, боровшегося с похмельем на моём сидении. Я пожал плечами и побрёл в противоположную часть вагона, где было посвободнее. Девушка, изображая вселенские муки лени, встала со своего места, подошла ко мне и села рядом. "Едва познакомились, а мне уже приходится за тобой бегать", - сказала она, и все полчаса утреннего пути, которые теперь грозили надолго стать нашими общими, мы перешучивались друг с другом о всяких пустяках.
Назавтра мы снова встретились, не сговариваясь. Она принесла мне две любимых книги, которые мы обсуждали во время знакомства. Они были крайне редкими и едва ли имели шанс на переиздание, поэтому моя подруга полпути сочиняла, какими ужасным образом будет меня умерщвлять, если я их потеряю или запачкаю какой-нибудь масляной едой. Это звучало забавно. Я мог сделать с книгами, что угодно, ведь мы вовсе не обещали друг другу, что так и будем встречаться здесь по утрам. Впрочем, это уже становилось очевидным. Как и многое другое.
Я, например, сильно волновался, когда на второй неделе нашего знакомства наконец намекнул, что у меня есть возлюбленная. Но моя подруга даже не изменилась в лице. В самом деле, если бы мы стремились к чему-то ещё, кроме утренней болтовни в электричке, то наверняка бы что-то придумали. О наличии у неё молодого человека я, впрочем, мог только догадываться, потому что она ни словом о нём не обмолвилась. Как, в общем, и я не спешил делиться подробностями личной жизни. Встречаясь по утрам, мы переставали были сами собой, а превращались в сторонних, но жутко увлечённых наблюдателей за миром. Мы смеялись над всем подряд, подшучивали друг над другом (обычно, впрочем, шутила она, а я только отбивался), обсуждали книги и кино, играли в балду и "отгадай персонажа", и сочиняли свою общую религию, где миром правит Межгалактическая Португальская Рысь, а каждый из нас после смерти становится маленьким рысёнком, который с криком "fantasticamente!" бегает вокруг мамы. А потом вырастает и создаёт собственный мир.
И всё это время каждый из нас мог просто сменить электричку, чтобы навсегда разорвать контакт. Я принимал правила нашей игры, какими они были - немногочисленные попытки позвать её в гости, взять телефонный номер или узнать имя были неудачными. Тогда я самостоятельно назвал её Каролиной. Она приняла своё новое имя с воодушевлением, как обычно девушки принимают комплименты. Но ответила чёрной неблагодарностью, обозвав меня Кизекочук. "Индейское имя, между прочим, будь доволен" - смеясь, сказала она. И с тех пор всякий раз, когда я называл её Каролиной, она неизбежно парировала моим новым прозвищем, после чего любой серьёзный разговор становился невозможным.
Из-за Каролины я отложил свой заслуженный отпуск. Я боялся, что через две недели уже не найду её в привычной электричке, а предупреждать её о своём отсутствии казалось глупым - наши встречи всё ещё разыгрывались как случайность, и согласование с рабочим графиком рушило их привлекательность. Так, по крайней мере, думал я. Но Каролина считала по-другому; когда пришло время для её отпуска, она без всяких колебаний рассказала мне об этом. Что ж, это лишний раз подтвердило, что правила нашего общения диктовала она. Но я всегда мог с лёгкостью всё прекратить, и поэтому не чувствовал себя ущемлённым. Я просто взял себе отпуск на те же самые две недели.
В далёкой Австралии я не скучал по Каролине, ведь со мной согласилась поехать моя возлюбленная. Мы едва начали встречаться, и я ещё никогда не был таким счастливым. Мы провели там три недели вместо двух, и этого всё равно было мало. Только вернувшись домой, я подумал, что Каролина, наверное, уже неделю одна ездит на работу, а я ведь так и не сказал ей, что улетаю. Поэтому первый рабочий понедельник я ждал с волнением. И оказалось, что не напрасно - на привычном месте в электричке сидел какой-то бритый наголо бугай и читал мутную книгу про разборки криминальных авторитетов. Каролины в вагоне не было. Впрочем, я всё-таки занял своё обычное сидение и, удивляясь сам себе, заговорил со своим соседом, пытаясь отвлечься от тревожных мыслей.
Попутчик быстро перехватил инициативу, и полчаса я рассеянно слушал рассказы про зеков и ментов, кивая головой и не запоминая ни единого сюжетного поворота. Я думал о Каролине и надеялся, что она не сочла меня вышедшим из игры, и не вышла из неё сама, а просто её отпуск затянулся, как и мой. Наверное, она тоже где-то путешествовала. Бритый меж тем, закатав рукав, доверительно показал мне свою татуировку, значение которой осталось для меня загадкой. Я посмеялся про себя: как легко, оказывается, я могу завоевать расположение другого человека. Никогда не подозревал. К счастью, мы уже приехали на конечную.
Слава Португальской Рыси, я понравился бритому не настолько, чтобы на следующий день он решил продолжить общение; на месте Каролины постоянно появлялся кто-то новый. Прошло много времени. Отпуск моей подруги растянулся уже на пять недель. В моей жизни постоянно происходили удивительные события, и на то, чтобы скучать по ней, мне оставались только те полчаса, которые мы обычно проводили вместе. Я постепенно привыкал к мысли, что больше её не увижу. Контактов у меня не было - позвонить или написать ей я не мог. Я уже перестал огорчаться, но всё ещё продолжал садиться в тот самый вагон, и однажды она всё-таки появилась.
Мне сразу бросилось в глаза, как она изменилась. Она резко исхудала, её лицо побледнело, а одежда была на удивление однотонной. Без особого интереса она смотрела в окно. От одного её вида у меня ухнуло сердце; я очень хотел обознаться, но это была именно Каролина. Я чуть было не дёрнулся прочь из вагона, пока она меня не заметила, но удержался и, натянув дежурную улыбку, обратился к ней. Увидев меня, она обрадовалась и как будто вела себя по-обычному, но её хватило на пять минут. По прошествии которых я узнал, что у неё всё-таки был любимый мужчина. И что теперь его больше нет. Тогда я просто сел с ней рядом и крепко обнял за плечи. Так мы и просидели до самого конца поездки, и никто из нас больше ничего не сказал.
Весь вечер я размышлял, как можно поддержать подругу в такой ситуации, и не придумал ничего, кроме самых дурацких слов в утешение. Назавтра мы снова встретились, и я рассказал ей, что её любимый сейчас уже где-то бегает и радостно вопит "fantasticamente!", а впереди у него - целая вечность и собственная бесконечная вселенная. "Держи уши кисточками!" - так звучал наш любимый ободряющий клич; именно им я и закончил свою длинную речь. Надо отдать должное Каролине: она не разозлилась на меня за эту клоунаду. Просто угрюмо промолчала. Правила игры изменились. Мы больше не сочиняли глупости, не пели песни и не поминали всуе Межгалактическую Португальскую Рысь.
Теперь мы много говорили о личной жизни. Она рассказывала о погибшем друге и расспрашивала о моих отношениях с любимой. Я отвечал с заметной неловкостью, будто извиняясь, что она жива. Но моей попутчице очень нравилось слушать истории о нашей любви, и она просила рассказывать снова и снова. Мы также продолжали обсуждать книги, хотя я больше не брал у неё ничего почитать. В какой-то момент Каролина даже увлеклась христианством и просила от меня внимания, когда говорила о спасении. Внимания, которого я не мог ей дать. Наконец, она сказала мне своё настоящее имя и дала номер телефона на случай, если я однажды не смогу найти её в электричке. Я уже чувствовал неладное. И если своё имя я ей раскрыл (мы даже чуть-чуть посмеялись про Кизекочука), то телефонный номер так и не сказал.
Она очень медленно приходила в себя. Прошёл месяц с тех пор, как мы снова встретились. Каждое утро я получал регулярную дозу депрессии, которая резонировала с серым и дождливым октябрём и выматывала до потери трудоспособности. Я поддерживал Каролину, насколько хватало фантазии - дарил цветы чаще, чем своей девушке; не перебивал и не молчал, когда она говорила о том, что для неё важно; старался приободрить и развеселить её, и делал ей комплименты, если она улыбалась в ответ на мои шутки. Не помогало. Почти каждое утро она плакала. Я чувствовал, что превращаюсь для неё в мягкую подушку, но понимал, что сделать ничего не могу. Она привыкла к моим соболезнованиям, и мне казалось, что теперь она сливает на меня весь негатив, начиная с переживаний раннего детства, которые уже давно должны были её отпустить. "Какого чёрта?" - думал я и тут же стеснялся своего раздражения, кивая и рассказывая, что у неё всё непременно будет хорошо. Вот прямо как у меня.
Однажды она вскользь упомянула, что на работе держится молодцом и даже снова обрела способность сосредоточиться на своих делах. "Как раз то, что я стремительно теряю" - подумал я про себя, но вслух только порадовался за неё. Она благодарила меня за то, что я выслушиваю её переживания и помогаю справляться. Возможно, она делала это излишне эмоционально, потому что от добрых слов в мой адрес она вдруг снова перешла к рыданиям. Контраст был такой впечатляющий, что в тот день я чувствовал себя совершенно разбитым. На работе я только и думал, что о Каролине, которая сейчас, наверное, где-то улыбается своим коллегам и может быть уже начинает жить заново. А я меж тем заваливаю свою работу, вечером буду тормозить на романтическом свидании, и вообще вся моя жизнь катится к чертям.
Оправдания будут звучать глупо, и всё же я не собирался делать того, что в итоге совершил. На следующее утро я проспал будильник. Я слышал, как он звенит, но ночью долго не мог заснуть - кто сможет меня обвинить, что я не встал вовремя? Когда я всё же поднялся, то с лёгкой досадой подумал, что если собраться за десять минут, то я ещё успеваю на проклятую электричку. И мне пришлось придумать новое оправдание - на работе была слишком важная встреча. Я не мог пропустить душ и потом выглядеть неопрятно. Выйти на улицу с мокрой головой я тоже не мог, иначе бы простудился. И уж конечно, если бы с высушенными волосами я всё ещё мог успеть до платформы, то я бы поторопился. А так... я просто опоздал. С кем не бывает?
На следующее утро ситуация повторилась. Ещё больше деловых контактов, ещё мучительнее бессонница, ещё ниже температура за окном. Потом выходные, за ними понедельник - снова вся та же будничная канитель. Теперь уже и будильника не услышал. А дальше... после опустошающего разговора с Каролиной я уже пропустил три утренних встречи. Не прийти на четвёртую - уже не принципиально, а сидеть и молчать, чувствуя упрёк в её словах, совсем уж не хотелось. Поберечь собственное душевное спокойствие - чем не цель. А то ещё и работу новую искать придётся. За упавшую эффективность меня уже, между прочим, пожурили. Договорившись на этом с самим собой, я в тот же день зашёл в отдел кадров и написал заявление с просьбой перенести мой рабочий день на один час вперёд.
В одиночестве ездить на работу стало ещё тяжелее. Я чувствовал себя неуютно, когда пытался что-то читать или о чём-то думать. Мне было грустно смотреть на безликих попутчиков, и противно слушать их бесконечный трёп по телефону. Я ненавидел продавцов всякого хлама, снующих по вагону. Проклятые полчаса в дороге, казалось, навсегда стали временем для меланхолии, что с Каролиной, что без неё. Но по крайней мере теперь я приезжал на работу безразличным, и в этом был ключ к успеху. Что до Каролины, то я старался не думать о ней. И всё же я знал её настоящее имя и место работы - этого было достаточно, чтобы найти её странички в социальных сетях. Вышло очень глупо - по утрам я её избегал, а по вечерам неизменно заходил к ней в блог, чтобы проверить, не написала ли она что-нибудь. Впрочем, после смерти своего друга она вообще ещё ни разу ничего не обновила, и с фотографий смотрела насмешливо и беззаботно.
Прошла ещё пара недель, и мы снова встретились в дороге. Я слушал плеер, чтобы заглушить болтовню соседей, и при этом ещё старался заснуть. Глаза отказывались находиться в закрытом положении, поэтому я просто смотрел в никуда. И в этом странном расфокусированном пространстве я вдруг увидел, как Каролина переходит в мой вагон из соседнего и внимательно оглядывается по сторонам. Заметив меня, она подошла и сказала как будто небрежно: "О, привет. А ты читал это?" В её руках была такая же книга, какую я тщетно пытался читать в дороге в последнее время. У меня появились неприятные ощущения - то ли Каролина за мной следила вчера, то ли это и правда было совпадением - но таким ненужным, что было жалко растрачивать на него свой запас удачливости. Книга и сегодня лежала в моей сумке, но я только покачал головой.
Она всё равно села рядом со мной, и всю дорогу несла какую-то невозможную чушь, да такую, что незабвенная Португальская Рысь нервно курила в сторонке. Ни слова о личной жизни, как в старые добрые времена. Каролина выглядела весёлой и ничем не выдала своей обиды, хотя я тщательно пытался уловить какие-нибудь намёки в её наполовину бессвязном бреде. Я даже подумал - может, она и не обижалась? Я снова почувствовал себя с ней комфортно, и хотя поначалу я пристыженно помалкивал, под конец маршрута мы уже вспоминали вместе старые песни "Пятницы". И только когда мы привычно разошлись на вокзале, я с горечью признал очевидный факт о себе. Веселиться со мной можно было до бесконечности. Доверять - только до неизвестного предела.
С тех пор мы встречались по утрам, как и прежде, и так продлилось до самого Нового года. Каролина зачем-то сменила телефонный номер. "Чтобы ты снова его не знал", - пошутила она. Она принесла мне ещё несколько хороших книг и рассказала много удивительных историй. Негласные правила встреч были похожи на те, что устанавливались изначально, но иногда мы всё-таки обсуждали личное. Я не мог держать своё чувство вины при себе, и однажды попросил у неё прощения за своё исчезновение. Она попыталась обыграть это как что-то несущественное, но в итоге всё-таки сорвалась, оскорбив меня в чрезвычайно язвительных выражениях. Хотя бы на этот раз я сумел не обидеться, и на следующий день мы снова обсуждали экзистенциальные проблемы межгалактических рысят.
После новогодних праздников Каролина больше не появлялась в электричке. Я мог бы догадаться об этом заранее, в последний рабочий день ушедшего года, когда она сказала много хороших слов обо мне и ни разу при этом не съехидничала. Я ждал её какое-то время. Постпраздничные лица сменяли друг друга, без устали откровенничая в телефон и читая какую-то немыслимую дребедень. Я не раздражался на них. Однажды я вдруг заметил, что который день еду по привычному маршруту, но даже не думаю о Каролине. Её отсутствие больше не приносило мне таких сильных эмоций, как раньше, и я почему-то подумал, что ей, наверное, просто стало со мной скучно. Даже эта мысль меня не расстроила.
Тогда я снова нашёл её в интернете и выразил благодарность за всю эту невероятную историю. Она ответила мне в тот же день, сообщив, что уехала жить в другой город. И добавила, что будет безумно рада когда-нибудь снова увидеться. Но это она написала уже на португальском языке - недвусмысленно намекая, когда это произойдёт и какими богами мы будем к моменту нашей следующей встречи. "Держи уши кисточками!" - ответил я ей, а потом мы нажали нужные кнопки, чтобы стать взаимными друзьями, и с тех пор наши отношения перешли в совершенно иное русло - привычное для миллионов интернет-френдов.