Цитаты, мысли, фрагменты-4
Лучше всего исполнять какую-либо должность можно тогда, когда не боишься ее потерять.
С каким превосходством, должно быть, смотрят на нас, людей, птицы и даже бабочки со стрекозами. Что за беспомощность, что за бездарность: создавать такие тяжелые, такие в конечном счете неуклюжие приспособления, в то время как можно просто вспорхнуть и лететь!
Любовь, несомненно, болезнь, изученная меньше всех болезней и даже, может быть, совсем неизученная. Как и в результате почти каждой болезни, у человека возникает невосприимчивость, иммунитет. Тяжелой формой любви человек болеет один-два раза, в остальном дело обходится более легкими формами.
В Древней Греции тоже были пожилые, бесформенные женщины и мужчины на тонких ножках, с большими дряблыми животами. Но древнегреческие ваятели обманули нас. Они ваяли в мраморе мужчин и женщин юных и стройных, как боги. В результате мы знаем каково было представление древних греков о красоте, но не знаем, каковы же были греки и гречанки на самом деле.
В институтах мозга изучают мозг того или иного человека, рассматривают в микроскоп, определяют химический состав. Это все равно, как если бы попала к нам книга из неведомой цивилизации на совершенно недоступном языке. И вот мы стали бы определять химический состав ее бумаги, типографской краски, кожи на переплете.
Но книга осталась бы непрочитанной. И никакие анализы не помогли бы нам узнать ее иную, духовную сущность.
Мне кажется, это относится не только к изучению мозга, но и к изучению природы вообще.
Знания, как и впечатления жизни, как и словарный запас, бывают активные и пассивные. Можно приобрести огромное количество знаний, которые никогда не понадобятся. Как если бы нахватать бумажных денег, обращающихся на Марсе.
Какая странная, призрачная погоня за цветом в кино. Как будто игра актеров при цвете сделается тоньше и вдохновеннее и конфликт острее и глубже, а разрешение его естественнее и логичнее.
Кинематограф ведь не живопись, где важен цвет, а самостоятельный вид искусства, не нуждающийся в подпорках.
В земле ползает жирная белая личинка. У нее вполне определенный круг ощущений, связанных с местом ее обитания и образом жизни. Потом как таковая она умирает, некоторое время покоится в коконе куколки, а затем из нее вылетает бабочка.
Бабочка живет уже не в сырой земле, а на солнце, на ветерке, среди зелени и цветов, питается уже не землей, а нектаром. В некотором смысле сфера жизни бабочки - это рай по сравнению со сферой жизни личинки.
Личинка, ползая в земле, вряд ли предполагает, что ее ждет после того, как она окончит свое земляное существование.
Бабочка, порхая с цветка на цветок, вряд ли помнит о своей земляной юдоли, где осталась и догнивает ее опустевшая, уродливая оболочка.
И нет никаких путей, чтобы бабочка рассказала личинке о своем небе, а личинка бабочке - о своей земле.
В.Солоухин "Камешки на ладони"
***
Кто знает, что стали бы делать люди, если бы они всегда все знали.
Покачивая головой, открываю учебник всеобщей истории, - опять войны, бои, сражения; тут воюют сообща, там против прежних союзников; под Лейпцигом и Ватерлоо - в союзе с русскими и англичанами, в 1914 году - против них, в Семилетнюю войну и в 1866 году - против Австрии. в 1914 году- в союзе с ней. Я захлопываю книжку. Это не всеобщая история, а история войн. Где имена великих мыслителей, физиков, медиков, изыскателей, ученых? Где описание великих боев, в которых мужи эти бились за благо человечества? Где изложение их мыслей, их деяний, ставивших их перед большими опасностями, чем всех полководцев вместе взятых? Где имена тех, кто шел за свои убеждения на пытки, кого жгли на кострах и заточали в подземелья? Я тщетно ищу их. Зато всякий хотя бы самый ничтожный поход описан обстоятельно, подробно.
Однако, может быть, хрестоматия даст что-нибудь другое. Открываю наугад: стихотворения «Молитва перед боем», «Охота Лютцова», «Вечер под Лейтеном», «Барабанщик Бионвиля», «Наш кайзер - славный воин», «Скачут гусары». Читаю дальше: «День из жизни нашего монарха», «Как взяли в плен Наполеона III». Попасть в плен, думаю я, все-таки лучше, чем дезертировать… И дальше: «Как мы под Гравелотом побили француза» - юмористический рассказ очевидца. Все это перемежается с несколькими рассказами и очерками о родине, а там опять подслащенные, сентиментальные, пышно разукрашенные военные эпизоды, жизнеописания полководцев, гимн войне. Мне становится дурно от одностороннего, фальшивого толкования, в котором здесь преподносится слово «отечество» Где биографии великих поэтов, художников, музыкантов? Когда жертвы этого учебного плана окончат школу, они будут знать время царствования любых, даже самых незначительных, князьков и даты всех войн, которые те вели; детям внушат, что это чрезвычайно важные мировые факты, но о Бахе, Бетховене, Гете, Эйхендорфе, Дюрере, Роберте Кохе они вряд ли будут что-либо знать.
Звонок на большую перемену. Я только что окончил урок в старшем классе. И вот четырнадцатилетние ребята стремительно бегут мимо меня на волю. Я наблюдаю за ними из окна. В течение нескольких секунд они совершенно преображаются, стряхивают с себя гнет школы и вновь обретают свежесть и непосредственность, свойственные их возрасту.
Когда они сидят передо мной на своих скамьях, они не настоящие. Это или тихони и подлизы, или лицемеры, или бунтари. Такими сделали их семь лет школы. Они пришли сюда неиспорченные, искренние, ни о чем не ведающие, прямо от своих лугов, игр, грез. Ими управлял еще простой закон всего живого: самый живой, самый сильный становился у них вожаком, вел за собой остальных. Но недельные порции образования постепенно прививали им другой, искусственный закон: того, кто выхлебывал их аккуратнее всех, удостаивали отличия, объявляли лучшим. Его товарищам рекомендовали брать с него пример. Неудивительно, что самые живые дети сопротивлялись. Но они вынуждены были покориться, ибо хороший ученик - это раз и навсегда идеал школы. Но что это за жалкий идеал! Во что превращаются с годами хорошие ученики! В оранжерейной атмосфере школы они цвели коротким цветением пустоцвета и тем вернее погрязали в болоте посредственности и раболепствующей бездарности. Своим движением вперед мир обязан лишь плохим ученикам.
Я по собственному опыту знаю: молодежь проницательна и неподкупна. Она держится сплоченно, она образует единый фронт против взрослых. Она не знает сентиментальности; к ней можно приблизиться, но влиться в ее ряды нельзя. Изгнанный из рая в рай не вернется. Существует закон возрастов. Наставники, которым кажется, что они понимают молодежь - чистейшие мечтатели. Юность вовсе не хочет быть понятой, она хочет одного: оставаться самой собой. Взрослый, слишком упорно навязывающий ей свою дружбу, так же смешон в ее глазах, как если бы он нацепил на себя детское платьице. Мы можем чувствовать себя заодно с молодежью, но молодежь заодно с нами себя не чувствует. В этом ее спасение.
Любовь - факел, летящий в бездну, и только в это мгновение озаряющий всю глубину ее!
- Да, но ведь это не жизнь, - возражает отец, - такое бесцельное существование.
- Как на чей взгляд, - говорю я. - А вот, по-моему, не жизнь, если в итоге только и можешь сказать, что ты тридцать лет подряд, изо дня в день, входил в одну и ту же классную комнату или в одну и ту же контору.
С удивлением выслушав меня, отец говорит:
- Однако я, например, двадцать лет хожу на картонажную фабрику и добился, как видишь, того, что стал самостоятельным мастером.
- А я ничего не хочу добиваться, отец, я просто хочу жить.
- И я прожил свою жизнь правильно и честно, - говорит он не без гордости, - недаром же меня выбрали в правление союза ремесленников.
- Радуйся, что жизнь твоя прошла так гладко, - отвечаю я.
Э.М.Ремарк "Возвращение"
***
...на другой день она явилась с немыслимым начёсом, изменившим милое, по-детски наивное личико.
- Первое, к чему стремится девушка - обезобразить себя прической, - высказался Дау.
- Люди мало что делают для своего счастья. Человек по природе своей ленив. Почти никто палец о палец не стукнет даже ради любви. А в мире нет ничего прекраснее и возвышеннее любви.
- А наука?
- Они равны.
- А для тебя что имеет большее значение?
- Одинаковое значение.
И грустно добавляет:
- Я создал несколько неплохих физических теорий, но как жаль, что я не могу опубликовать свою самую лучшую теорию - как надо жить. Эта теория проста. Надо активно стремиться к счастью. Любить жизнь и всегда наслаждаться ею.
- Если вы не интересуетесь людьми, значит, вы их не любите. У вас нет любопытства к людям, - сказал как-то Дау одному из учеников.
Сам он интересовался людьми. Совершенно искренне. Быть может, поэтому многие поверяли ему свои сердечные тайны. Однажды двадцатилетний юноша пожаловался Дау на странное поведение любимой девушки. Дау грустно улыбнулся:
- Бойтесь странностей. Всё хорошее просто и понятно, а где странности - там всегда скрыта какая-нибудь муть. Как ничтожны грызня и истерики, ревность или любое другое мелкое чувство по сравнению с великой проблемой жизни.
В другой раз немолодая, измученная женщина спросила совета: разводиться ли ей с мужем, если она его разлюбила.
- Уже самый факт, что возник такой вопрос, исключает все сомнения в целесообразности развода.
- А как мне быть с дочкой? Она собирается замуж, он тоже студент, учатся оба плохо…
- Вы хотите передать ей свой жизненный опыт, а это невозможно.
Бессараб М. "Страницы жизни Ландау"
***
В Неаполе в монастыре Camaldoli над Вомеро каждую четверть часа дежурный монах стучит по кельям: "Badate, e possato un quarto dora della vostra vita" ("Внемлите, прошло еще четверть часа вашей жизни").
10.III.32. Grasse.
Темный вечер, ходили с Галей по городу, говорили об ужасах жизни. И вдруг - подвал пекарни, там топится печь, пекут хлебы - и такая сладость жизни.
"Не поддавайся беспрестанной тревоге о мелочах, в которой многие проводят большую часть своего времени…"
Бунин И. "Дневники"
***
Невский был затоплен серой толпой, солдатней в шинелях внакидку, неработающими рабочими, гулящей прислугой и всякими ярыгами, торговавшими с лотков и папиросами, и красными бантами, и похабными карточками, и сластями, и всем, чего просишь. А на тротуарах был сор, шелуха подсолнухов, а на мостовой лежал навозный лед, были горбы и ухабы. И на полпути извозчик неожиданно сказал мне то, что тогда говорили уже многие мужики с бородами:
- Теперь народ, как скотина без пастуха, все перегадит и самого себя погубит.
Я спросил:
- Так что же делать?
- Делать? - сказал он. - Делать теперь нечего. Теперь шабаш. Теперь правительства нету.
И «молодежь» и «вшивые головы» нужны были как пушечное мясо. Кадили молодежи, благо она горяча, кадили мужику, благо он темен и «шаток». Разве многие не знали, что революция есть только кровавая игра в перемену местами, всегда кончающаяся только тем, что народ, даже если ему и удалось некоторое время посидеть, попировать и побушевать на господском месте, всегда в конце концов попадает из огня да в полымя?
Бунин И. "Окаянные дни"
***
Я обожал поезда и ждал, когда промчится экспресс Париж - Нант, приближение которого мы слышали издалека. Его тянул паровоз марки «Пасифик-231». Стремительно выползая из туннеля, он окутывал харчевню густым облаком дыма, запах которого доносился до нашей лодки.
- Смотри, как мчится! Это что за машина?
Спрашивая, отец давал мне повод просветить его в чем-то.
- Это «Пасифик-231», папа.
- Ты уверен?
- Конечно. У него два колеса впереди, три в центре и одно около тандема.
- Похоже, ты прав! Ты, оказывается, дока, старина!
Разыгрывая незнайку, он часто таким образом давал нам с Патриком возможность блеснуть своими познаниями. Вероятно, это позволило нам, не тяготясь бременем его успехов, выбрать ту профессию, которая подходила больше всего. Он одобрял любую. Шофер автобуса, летчик, врач или скотовод? Все профессии были для него интересными. Чтобы доставить мне удовольствие, он, зная заранее, что проиграет, предлагал пари:
- Спорим, что пролетевший над нами самолет - «каравелла»?
- Нет, это был «Боинг-707».
- Нет, четырехмоторная «каравелла».
- На «каравелле» только два мотора!
- Держу пари на десять франков, что это была «каравелла»!
Мне достаточно было открыть одну из моих книг по авиации, чтобы он признал себя побежденным:
- Ты прав. А я был так уверен. Ладно, получишь шесть франков
- Десять!
- Я не говорил о десяти, я сказал шесть! Ты путаешь шесть с десятью, они звучат похоже.
Как правило, я получал двадцать франков…
Мои родители никогда бы не поженились, если бы не имели на все одинаковых взглядов. Мама была не из тех женщин, которых встречают на званых обедах, высказывающих свое мнение о работе мужей, рассуждающих по поводу учебы детей, их болезней и потенциальной гениальности. Родителей интересовали другие люди. Их дружба с жителями Аллона длилась много лет, ибо была продиктована не обязанностью, а взаимным удовольствием.
...во время поездки в Хаммамет нам представилась возможность познакомиться с тунисской глубинкой. Покинув город, мы миновали огромное кладбище Баб-эль-Ауа.
- Смотри, Жанна, как красивы все эти одинаковые белые памятники!
- А что это за женщины со свертками у входа? Чего они ждут? - спросила мама.
- В этих свертках их умершие младенцы, которых они хотят предать земле. Для этого они кладут их в руки чужого покойника, чтобы дети составили ему компанию.
- Эти люди не лишены здравого смысла, - заметил отец.
Этот обычай сохранился и в наши дни.
Луи де Фюнес "Не говорите обо мне слишком много, дети мои"
***
Я всю жизнь делал всегда то, что хотел, и не изображал из себя какую-то фигуру, которая страдает оттого, что ее заставляют все время делать не то, что ей хочется. Таких страдающих людей вокруг меня до сих пор до черта. Их всё угнетает, их все угнетают, и они принуждены, видите ли, заниматься не тем, чем хотели бы. Если бы они могли, то черт знает что бы наворотили! Врут дьяволы! Просто они лентяи, потому что быть двадцать четыре часа в сутки занятым делами не теми, которыми хочешь заниматься - это значит, что ты бездельник. Вообще-то говоря, обычно так бывает: ежели человек не бездельник, он не занят двадцать четыре часа в сутки, а занят много меньше и делает то, что он хочет делать, а то, чего не хочет делать, не делает. И тогда он живет более или менее нормальной жизнью даже в самых ненормальных условиях.
А чтобы этого добиться, нужно другое: чего не хочешь делать - не делай. Тогда волей-неволей придется делать то, что хочешь. Так надо жить. В этом, так сказать, жизненная философия заключается.
Тимофеев-Ресовский "Воспоминания"
***
Когда у известного гистолога Невмываки спросили, как может он всю жизнь изучать строение червя, он удивился: «Червяк такой длинный, а жизнь такая короткая!»
Существует древняя поговорка: врач не может быть хорошим врачом, если он только хороший врач. То же с ученым. Если ученый - только ученый, то он не может быть крупным ученым. Когда исчезает фантазия, вдохновение, то вырождается и творческое начало. Оно нуждается в отвлечениях. Иначе у ученого остается лишь стремление к фактам.
Д.Гранин "Эта странная жизнь"
***
ВЕРНУТЬСЯ НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ
ЗАЙТИ НА МОЙ САЙТ YURKLIM.RU
С каким превосходством, должно быть, смотрят на нас, людей, птицы и даже бабочки со стрекозами. Что за беспомощность, что за бездарность: создавать такие тяжелые, такие в конечном счете неуклюжие приспособления, в то время как можно просто вспорхнуть и лететь!
Любовь, несомненно, болезнь, изученная меньше всех болезней и даже, может быть, совсем неизученная. Как и в результате почти каждой болезни, у человека возникает невосприимчивость, иммунитет. Тяжелой формой любви человек болеет один-два раза, в остальном дело обходится более легкими формами.
В Древней Греции тоже были пожилые, бесформенные женщины и мужчины на тонких ножках, с большими дряблыми животами. Но древнегреческие ваятели обманули нас. Они ваяли в мраморе мужчин и женщин юных и стройных, как боги. В результате мы знаем каково было представление древних греков о красоте, но не знаем, каковы же были греки и гречанки на самом деле.
В институтах мозга изучают мозг того или иного человека, рассматривают в микроскоп, определяют химический состав. Это все равно, как если бы попала к нам книга из неведомой цивилизации на совершенно недоступном языке. И вот мы стали бы определять химический состав ее бумаги, типографской краски, кожи на переплете.
Но книга осталась бы непрочитанной. И никакие анализы не помогли бы нам узнать ее иную, духовную сущность.
Мне кажется, это относится не только к изучению мозга, но и к изучению природы вообще.
Знания, как и впечатления жизни, как и словарный запас, бывают активные и пассивные. Можно приобрести огромное количество знаний, которые никогда не понадобятся. Как если бы нахватать бумажных денег, обращающихся на Марсе.
Какая странная, призрачная погоня за цветом в кино. Как будто игра актеров при цвете сделается тоньше и вдохновеннее и конфликт острее и глубже, а разрешение его естественнее и логичнее.
Кинематограф ведь не живопись, где важен цвет, а самостоятельный вид искусства, не нуждающийся в подпорках.
В земле ползает жирная белая личинка. У нее вполне определенный круг ощущений, связанных с местом ее обитания и образом жизни. Потом как таковая она умирает, некоторое время покоится в коконе куколки, а затем из нее вылетает бабочка.
Бабочка живет уже не в сырой земле, а на солнце, на ветерке, среди зелени и цветов, питается уже не землей, а нектаром. В некотором смысле сфера жизни бабочки - это рай по сравнению со сферой жизни личинки.
Личинка, ползая в земле, вряд ли предполагает, что ее ждет после того, как она окончит свое земляное существование.
Бабочка, порхая с цветка на цветок, вряд ли помнит о своей земляной юдоли, где осталась и догнивает ее опустевшая, уродливая оболочка.
И нет никаких путей, чтобы бабочка рассказала личинке о своем небе, а личинка бабочке - о своей земле.
В.Солоухин "Камешки на ладони"
***
Кто знает, что стали бы делать люди, если бы они всегда все знали.
Покачивая головой, открываю учебник всеобщей истории, - опять войны, бои, сражения; тут воюют сообща, там против прежних союзников; под Лейпцигом и Ватерлоо - в союзе с русскими и англичанами, в 1914 году - против них, в Семилетнюю войну и в 1866 году - против Австрии. в 1914 году- в союзе с ней. Я захлопываю книжку. Это не всеобщая история, а история войн. Где имена великих мыслителей, физиков, медиков, изыскателей, ученых? Где описание великих боев, в которых мужи эти бились за благо человечества? Где изложение их мыслей, их деяний, ставивших их перед большими опасностями, чем всех полководцев вместе взятых? Где имена тех, кто шел за свои убеждения на пытки, кого жгли на кострах и заточали в подземелья? Я тщетно ищу их. Зато всякий хотя бы самый ничтожный поход описан обстоятельно, подробно.
Однако, может быть, хрестоматия даст что-нибудь другое. Открываю наугад: стихотворения «Молитва перед боем», «Охота Лютцова», «Вечер под Лейтеном», «Барабанщик Бионвиля», «Наш кайзер - славный воин», «Скачут гусары». Читаю дальше: «День из жизни нашего монарха», «Как взяли в плен Наполеона III». Попасть в плен, думаю я, все-таки лучше, чем дезертировать… И дальше: «Как мы под Гравелотом побили француза» - юмористический рассказ очевидца. Все это перемежается с несколькими рассказами и очерками о родине, а там опять подслащенные, сентиментальные, пышно разукрашенные военные эпизоды, жизнеописания полководцев, гимн войне. Мне становится дурно от одностороннего, фальшивого толкования, в котором здесь преподносится слово «отечество» Где биографии великих поэтов, художников, музыкантов? Когда жертвы этого учебного плана окончат школу, они будут знать время царствования любых, даже самых незначительных, князьков и даты всех войн, которые те вели; детям внушат, что это чрезвычайно важные мировые факты, но о Бахе, Бетховене, Гете, Эйхендорфе, Дюрере, Роберте Кохе они вряд ли будут что-либо знать.
Звонок на большую перемену. Я только что окончил урок в старшем классе. И вот четырнадцатилетние ребята стремительно бегут мимо меня на волю. Я наблюдаю за ними из окна. В течение нескольких секунд они совершенно преображаются, стряхивают с себя гнет школы и вновь обретают свежесть и непосредственность, свойственные их возрасту.
Когда они сидят передо мной на своих скамьях, они не настоящие. Это или тихони и подлизы, или лицемеры, или бунтари. Такими сделали их семь лет школы. Они пришли сюда неиспорченные, искренние, ни о чем не ведающие, прямо от своих лугов, игр, грез. Ими управлял еще простой закон всего живого: самый живой, самый сильный становился у них вожаком, вел за собой остальных. Но недельные порции образования постепенно прививали им другой, искусственный закон: того, кто выхлебывал их аккуратнее всех, удостаивали отличия, объявляли лучшим. Его товарищам рекомендовали брать с него пример. Неудивительно, что самые живые дети сопротивлялись. Но они вынуждены были покориться, ибо хороший ученик - это раз и навсегда идеал школы. Но что это за жалкий идеал! Во что превращаются с годами хорошие ученики! В оранжерейной атмосфере школы они цвели коротким цветением пустоцвета и тем вернее погрязали в болоте посредственности и раболепствующей бездарности. Своим движением вперед мир обязан лишь плохим ученикам.
Я по собственному опыту знаю: молодежь проницательна и неподкупна. Она держится сплоченно, она образует единый фронт против взрослых. Она не знает сентиментальности; к ней можно приблизиться, но влиться в ее ряды нельзя. Изгнанный из рая в рай не вернется. Существует закон возрастов. Наставники, которым кажется, что они понимают молодежь - чистейшие мечтатели. Юность вовсе не хочет быть понятой, она хочет одного: оставаться самой собой. Взрослый, слишком упорно навязывающий ей свою дружбу, так же смешон в ее глазах, как если бы он нацепил на себя детское платьице. Мы можем чувствовать себя заодно с молодежью, но молодежь заодно с нами себя не чувствует. В этом ее спасение.
Любовь - факел, летящий в бездну, и только в это мгновение озаряющий всю глубину ее!
- Да, но ведь это не жизнь, - возражает отец, - такое бесцельное существование.
- Как на чей взгляд, - говорю я. - А вот, по-моему, не жизнь, если в итоге только и можешь сказать, что ты тридцать лет подряд, изо дня в день, входил в одну и ту же классную комнату или в одну и ту же контору.
С удивлением выслушав меня, отец говорит:
- Однако я, например, двадцать лет хожу на картонажную фабрику и добился, как видишь, того, что стал самостоятельным мастером.
- А я ничего не хочу добиваться, отец, я просто хочу жить.
- И я прожил свою жизнь правильно и честно, - говорит он не без гордости, - недаром же меня выбрали в правление союза ремесленников.
- Радуйся, что жизнь твоя прошла так гладко, - отвечаю я.
Э.М.Ремарк "Возвращение"
***
...на другой день она явилась с немыслимым начёсом, изменившим милое, по-детски наивное личико.
- Первое, к чему стремится девушка - обезобразить себя прической, - высказался Дау.
- Люди мало что делают для своего счастья. Человек по природе своей ленив. Почти никто палец о палец не стукнет даже ради любви. А в мире нет ничего прекраснее и возвышеннее любви.
- А наука?
- Они равны.
- А для тебя что имеет большее значение?
- Одинаковое значение.
И грустно добавляет:
- Я создал несколько неплохих физических теорий, но как жаль, что я не могу опубликовать свою самую лучшую теорию - как надо жить. Эта теория проста. Надо активно стремиться к счастью. Любить жизнь и всегда наслаждаться ею.
- Если вы не интересуетесь людьми, значит, вы их не любите. У вас нет любопытства к людям, - сказал как-то Дау одному из учеников.
Сам он интересовался людьми. Совершенно искренне. Быть может, поэтому многие поверяли ему свои сердечные тайны. Однажды двадцатилетний юноша пожаловался Дау на странное поведение любимой девушки. Дау грустно улыбнулся:
- Бойтесь странностей. Всё хорошее просто и понятно, а где странности - там всегда скрыта какая-нибудь муть. Как ничтожны грызня и истерики, ревность или любое другое мелкое чувство по сравнению с великой проблемой жизни.
В другой раз немолодая, измученная женщина спросила совета: разводиться ли ей с мужем, если она его разлюбила.
- Уже самый факт, что возник такой вопрос, исключает все сомнения в целесообразности развода.
- А как мне быть с дочкой? Она собирается замуж, он тоже студент, учатся оба плохо…
- Вы хотите передать ей свой жизненный опыт, а это невозможно.
Бессараб М. "Страницы жизни Ландау"
***
В Неаполе в монастыре Camaldoli над Вомеро каждую четверть часа дежурный монах стучит по кельям: "Badate, e possato un quarto dora della vostra vita" ("Внемлите, прошло еще четверть часа вашей жизни").
10.III.32. Grasse.
Темный вечер, ходили с Галей по городу, говорили об ужасах жизни. И вдруг - подвал пекарни, там топится печь, пекут хлебы - и такая сладость жизни.
"Не поддавайся беспрестанной тревоге о мелочах, в которой многие проводят большую часть своего времени…"
Бунин И. "Дневники"
***
Невский был затоплен серой толпой, солдатней в шинелях внакидку, неработающими рабочими, гулящей прислугой и всякими ярыгами, торговавшими с лотков и папиросами, и красными бантами, и похабными карточками, и сластями, и всем, чего просишь. А на тротуарах был сор, шелуха подсолнухов, а на мостовой лежал навозный лед, были горбы и ухабы. И на полпути извозчик неожиданно сказал мне то, что тогда говорили уже многие мужики с бородами:
- Теперь народ, как скотина без пастуха, все перегадит и самого себя погубит.
Я спросил:
- Так что же делать?
- Делать? - сказал он. - Делать теперь нечего. Теперь шабаш. Теперь правительства нету.
И «молодежь» и «вшивые головы» нужны были как пушечное мясо. Кадили молодежи, благо она горяча, кадили мужику, благо он темен и «шаток». Разве многие не знали, что революция есть только кровавая игра в перемену местами, всегда кончающаяся только тем, что народ, даже если ему и удалось некоторое время посидеть, попировать и побушевать на господском месте, всегда в конце концов попадает из огня да в полымя?
Бунин И. "Окаянные дни"
***
Я обожал поезда и ждал, когда промчится экспресс Париж - Нант, приближение которого мы слышали издалека. Его тянул паровоз марки «Пасифик-231». Стремительно выползая из туннеля, он окутывал харчевню густым облаком дыма, запах которого доносился до нашей лодки.
- Смотри, как мчится! Это что за машина?
Спрашивая, отец давал мне повод просветить его в чем-то.
- Это «Пасифик-231», папа.
- Ты уверен?
- Конечно. У него два колеса впереди, три в центре и одно около тандема.
- Похоже, ты прав! Ты, оказывается, дока, старина!
Разыгрывая незнайку, он часто таким образом давал нам с Патриком возможность блеснуть своими познаниями. Вероятно, это позволило нам, не тяготясь бременем его успехов, выбрать ту профессию, которая подходила больше всего. Он одобрял любую. Шофер автобуса, летчик, врач или скотовод? Все профессии были для него интересными. Чтобы доставить мне удовольствие, он, зная заранее, что проиграет, предлагал пари:
- Спорим, что пролетевший над нами самолет - «каравелла»?
- Нет, это был «Боинг-707».
- Нет, четырехмоторная «каравелла».
- На «каравелле» только два мотора!
- Держу пари на десять франков, что это была «каравелла»!
Мне достаточно было открыть одну из моих книг по авиации, чтобы он признал себя побежденным:
- Ты прав. А я был так уверен. Ладно, получишь шесть франков
- Десять!
- Я не говорил о десяти, я сказал шесть! Ты путаешь шесть с десятью, они звучат похоже.
Как правило, я получал двадцать франков…
Мои родители никогда бы не поженились, если бы не имели на все одинаковых взглядов. Мама была не из тех женщин, которых встречают на званых обедах, высказывающих свое мнение о работе мужей, рассуждающих по поводу учебы детей, их болезней и потенциальной гениальности. Родителей интересовали другие люди. Их дружба с жителями Аллона длилась много лет, ибо была продиктована не обязанностью, а взаимным удовольствием.
...во время поездки в Хаммамет нам представилась возможность познакомиться с тунисской глубинкой. Покинув город, мы миновали огромное кладбище Баб-эль-Ауа.
- Смотри, Жанна, как красивы все эти одинаковые белые памятники!
- А что это за женщины со свертками у входа? Чего они ждут? - спросила мама.
- В этих свертках их умершие младенцы, которых они хотят предать земле. Для этого они кладут их в руки чужого покойника, чтобы дети составили ему компанию.
- Эти люди не лишены здравого смысла, - заметил отец.
Этот обычай сохранился и в наши дни.
Луи де Фюнес "Не говорите обо мне слишком много, дети мои"
***
Я всю жизнь делал всегда то, что хотел, и не изображал из себя какую-то фигуру, которая страдает оттого, что ее заставляют все время делать не то, что ей хочется. Таких страдающих людей вокруг меня до сих пор до черта. Их всё угнетает, их все угнетают, и они принуждены, видите ли, заниматься не тем, чем хотели бы. Если бы они могли, то черт знает что бы наворотили! Врут дьяволы! Просто они лентяи, потому что быть двадцать четыре часа в сутки занятым делами не теми, которыми хочешь заниматься - это значит, что ты бездельник. Вообще-то говоря, обычно так бывает: ежели человек не бездельник, он не занят двадцать четыре часа в сутки, а занят много меньше и делает то, что он хочет делать, а то, чего не хочет делать, не делает. И тогда он живет более или менее нормальной жизнью даже в самых ненормальных условиях.
А чтобы этого добиться, нужно другое: чего не хочешь делать - не делай. Тогда волей-неволей придется делать то, что хочешь. Так надо жить. В этом, так сказать, жизненная философия заключается.
Тимофеев-Ресовский "Воспоминания"
***
Когда у известного гистолога Невмываки спросили, как может он всю жизнь изучать строение червя, он удивился: «Червяк такой длинный, а жизнь такая короткая!»
Существует древняя поговорка: врач не может быть хорошим врачом, если он только хороший врач. То же с ученым. Если ученый - только ученый, то он не может быть крупным ученым. Когда исчезает фантазия, вдохновение, то вырождается и творческое начало. Оно нуждается в отвлечениях. Иначе у ученого остается лишь стремление к фактам.
Д.Гранин "Эта странная жизнь"
***
ВЕРНУТЬСЯ НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ
ЗАЙТИ НА МОЙ САЙТ YURKLIM.RU