50 дней без еды.

[zao_jbi]

Почти два месяца (в 1997 году) провел 49-летний геолог Александр Миронов, оказавшийся в западне у подножия Мутновского вулкана, без пищи, а последние десять дней - и без воды. Родившийся в столице Саша Миронов все время норовил оттуда сбежать: «Не люблю Москву». Нелюбовь эта 33 года назад привела его в геологию. Полуостров вулканов Александpa пленил. Так и не получив за годы работы здесь своего угла, он раз за разом возвращался на краешек земли. И не только для того, чтобы заниматься наукой. На Камчатке Миронов стал писать картины. Причем такие, что удивляли всех. Возможно, все дело было в необычных красках: Александр использовал для их изготовления некие вулканические породы и странные воды, вытекавшие из недр Мутновского вулкана. Вот только определить химический состав этих пород ему никак не удавалось: пока довозил образцы до Петропавловска, они теряли часть своих свойств. В последнюю экспедицию, взяв отпуск за свой счет, Миронов как раз и отправился, чтобы «расшифровать» секрет минералов и заготовить волшебной краски впрок. А местом дислокации выбрал заброшенную базу научно-исследовательского геотехнологического центра Академии наук, расположенную у подножия Мутновского вулкана. Несколько лет там никто не жил - у ученых нет денег на исследования. Зато иногда наезжали туристы да охотники. Из пяти стандартных вагончиков базы Миронов выбрал единственный неразвалившийся, завез туда в сентябре с попуткой продуктов месяца на полтора. А через неделю его покинул деловой партнер, обещавший денег на экспедицию. Миронов вернулся в Петропавловск и шабашил здесь осень и зиму: колол местным жителям дрова, таскал мешки. Перебивался с хлеба на воду. В феврале не выдержал - ушел в Мутновку на базу, где оставил продукты. Один, налегке, никому ничего не сказав. Кто видел каменную пустыню вокруг спящего вулкана, узнав о поступке Миронова, лишь крутил пальцем у виска. Когда пришел, увидел, что его припасы в вагончике разворованы. Похоже, это сделали какие-то залетные туристы. Стащили не только еду - даже фанеру, иголки с нитками и... мольберт! Только забравшись на чердак, Миронов перевел дух: его НЗ - несколько двухлитровых бутылей с гречкой и рисом - воры не нашли. Тогда Александр и принял роковое решение: остаться. Через три недели, когда крупа кончилась, Саша собрал вещи и вышел в обратный путь. До ближайшего жилья - 15 километров; летом он проходил это расстояние за 4 часа, зимой - за 5-6. Но на этот раз силы не рассчитал. Пройти смог только несколько сот метров: у него вдруг отказали ноги. На базу возвращался почти ползком. Понял: положение критическое. Рации не было. Еды - мизер. Саша тянул запасы, сколько мог. Но к 7 марта съел последнюю горстку риса. Тогда и записал в дневнике: «Страшна беспомощность, когда руки и голова вроде бы в порядке...». Но самое страшное было еще впереди. « У меня остались деликатесы - лавровый лист и горошины перца,- вспоминает он.- Я твердо знал, что раньше июля ни человек, ни зверь здесь не появятся. Я стал жарить подстилку из нерпы ». Полусырой кусок шкуры нерпы размером 50 на 80 сантиметров ему подарил друг-охотник. Саша приспособил его как подстилку под спальник. Повезло - ее не успели как следует обработать химикатами. Миронов под вой нескончаемого бурана резал полоски шириной в 7-10 сантиметров. Чистил от шерсти ножом. Цеплял длинным пинцетом и совал в печь. «Через несколько минут они ужимались в несколько раз, становясь как веревочки, - его ноздри вздрагивают, ловя давно растаявший аромат, - и самое странное, эти зажаренные шкурки и по вкусу, и по запаху напоминали... картофельные чипсы». Он жевал их медленно, с удовольствием, запивал талым снегом. Той шкуры ему хватило на неделю. 26 марта записал в дневнике: «Делать нечего, придется приступать к «кроличьему рагу». Так он называл меховую шапку из давно погибшего ушастого. Деликатес она напоминала мало. Возиться с ней пришлось долго, скобля ножом лоскутки, высвобождая их от густой шерсти. Главная неудача поджидала его при попытке эти куски сварить. Шесть (!) часов в кипящей воде - и никакого результата. Силы он скопил к 7 апреля. Тогда прошло несколько дней, как закончилась «баранина» из телогрейки, но ноги вроде бы начали слушаться чуть лучше обычного. До людей было километров пятнадцать. До другого зимнего домика, где никто не обитал, но имелась печь и, возможно, даже дрова, - полтора километра. Он поковылял к домику. Расстояние, которое Миронов летом не раз преодолевал минут за пятнадцать, на этот раз отняло почти два часа. Грамотно поставленный дом не за- мело снегом. Но в нем оказались лишь подшивка журнала «Природа» и картины гостивших здесь летом художников. «Симпатичный одноглазый дракон одной питерской художницы мне поначалу нравился, - вздыхает Саша, а потом взгляд его единственного зеленого глаза стал пугать, преследовать меня...» Он читал «Бесов» Достоевского, и в многочасовом полубреду-полусне бесы приходили к нему и терзали его. Александр пил противную воду, скопившуюся в бачке из-под масла, и пытался уйти. Четыре раза. Каждый раз вес сумки с пробами минералов для чудо-краски он уменьшал, но совсем расстаться с ними никак не мог. Искал хоть что-то на земле, когда ветром сдуло снег. Попались несколько кустиков брусники и кедровые ветки. Когда выпил брусничный отвар, чуть не умер: упало давление, закружилась голова, стало тесно в груди. Перешел на кедрач - тут организм бунтовать не стал. И Саша вспомнил, что когда-то со своим экс-начальником и товарищем Евгением Вакиным из кедровых веток летом настаивал отличный квас... Ничего кожаного из одежды или вещей не осталось. Топливо заканчивалось. Все труднее становилось рубить стеллажи и столы. Температура в доме не поднималась выше 5 градусов. Валенки не снимал, с раскладушки сползал все реже. Как-то услышал вертолет. Хотел сжечь специально подготовленный пакет с резиной для большего дыма, но не успел - шум затих прежде, чем он дополз до печки. Желудок требовал пищи. Миронов выбрался из дома. Щели в перекрытиях когда-то заливали гудроном. 13 апреля Александр нацарапал карандашом: «Расковырял ножом кусок гудрона. Попытался прожевать... Мне казалось, в детстве жевали. Что-то вроде пресных блинов. Проглотил этот кусок, запил. Потом подумал, что это нефтепродукт. ..» Через день он повторит попытку... Была и последняя попытка спастись. В противогазную сумку положил паспорт и пробы. В ста метрах от дома была брусничная поляна. Живой скелет, выйдя на крыльцо, смог преодолеть лишь одну тридцать третью часть этого «огромного» расстояния. И упал. Когда он вновь очутился в своей раскладушке напротив окна, за которым колыхался мертвый туман, Миронов сделал последнюю запись в дневнике: «20 апреля. Дальнейшая хроника бессмысленна. Надо готовиться к встрече с неизбежным. Всем - простите, простите, простите. И, как говорил Олеша: да здравствует мир без меня! Прощайте...». Александр закрыл дневник и открыл Евангелие. Он читал Апокалипсис. Случайно он перевернет бачок и останется без воды. Он будет лежать и ждать момента истины. Нашли его отец и сын Тюменцевы. Спасители засунули в рот живому трупу сначала кусок сливочного масла, туда же отправили жир и глюкозу. Дали пососать кусочек соленой рыбы. «Не знаю, как по науке, а мне от этой «реанимации» хуже не стало,- говорит Александр.- Зато я чуть не умер, когда Тюменцевы тащили меня на своей дюралевой волокуше по целине». В разгар первомайских гуляний в Камчатское управление по ГО и ЧС позвонили из-под вулкана Мутновская сопка и сказали, что обнаружили недвижимого, но живого человека, который с февраля в глуши куковал один. Через пять часов над ним уже колдовали реаниматоры в Петропавловске. «К нам поступают в похожем состоянии бичи из канализации,- делился ощущениями врач-реаниматолог Глеб Устинов.- Когда мы этого Миронова увидели и в паспорт заглянули, не могли поверить, что это один и тот же человек. То, что у него отнялись ноги, один из признаков крайнего истощения. Сложно судить, сколько бы он еще продержался, но вряд ли больше недели...»

Взято с сайта http://www.records-online.ru